о касается Контрольного Совета, мистер Олкотт. Я подумала, а почему бы вам 
не включить в этот Совет моего мужа?
— Куломба? – брови Олкотта приподнялись в изумлении. – Я об этом не думал. А 
почему Вы решили, что это необходимо?
— Видите ли, – на лицо Эммы Куломб падала тень, и Олкотту сложно было 
определить его выражение, однако ему показалось, что его вопрос слегка смутил 
ее, – мне показалось, он очень обидится, если вы обойдете его своим вниманием. 
Ведь он работает с вами уже три года, и всегда был так трудолюбив. Он искренне 
заботится о благе Общества, и к тому же, вы ведь знаете, мистер Олкотт, мой муж 
– очень гордый человек, и если вы по-прежнему будете его игнорировать, это 
будет для него таким ударом.
Олкотт нашел эту просьбу весьма экстравагантной, однако против Алексиса Куломба 
он действительно ничего не имел, поскольку тот производил впечатление 
способного человека, был что называется мастером на все руки; а учитывая 
размеры Адьярской усадьбы, специалист, хорошо знающий плотницкое дело, а также 
и другие ремесла, нужен был всегда.
Кроме того, Куломб был прекрасным составителем документов любого характера и 
умел воспроизводить почерк других людей (и надо сказать, что его собственный 
почерк очень походил на почерк Е.П.Б.)1. Правда, до сих пор он использовал этот 
свой талант исключительно ради забавы2, так что Полковнику просто никогда не 
приходило в голову, что он может воспользоваться им в каких-то менее безобидных 
целях. Куломб казался ему спокойным, воспитанным человеком, к тому же с виду – 
абсолютно честным. Впоследствии Олкотт записал в своем дневнике: "Если бы я 
имел хотя бы малейшее представление о ее (мадам Куломб) истинном характере, то 
вместо того, чтобы делать ее мужа ... членом Совета, я приказал бы слугам 
прогнать их обоих прочь бамбуковыми палками"3.
Однако в тот февральский день 1884 года Олкотт даже не подозревал о степени 
вероломства Куломбов. Мадам Куломб еще раз напомнила ему о том, что он знает ее 
мужа уже несколько лет, в то время как некоторые члены Контрольного Совета были 
сравнительно более молодыми членами Теософского Общества и не могли разбираться 
в нуждах штаб-квартиры так же хорошо, как и он.
Вообще-то Олкотт старался никогда не принимать никаких решений, предварительно 
не обдумав их, но сейчас ему хотелось как можно скорее прекратить этот разговор,
 и к тому же он даже вообразить себе не мог, как горько ему придется сожалеть о 
том, что он не отказал мадам Куломб.
— Хорошо, – сказал он, наконец, – передайте своему мужу, что я включу его в 
состав Совета и вышлю ему соответствующее письменное подтверждение. А теперь, 
если вы позволите ...
Он вновь вернулся к своим делам и потому не заметил, как в глазах его 
собеседницы мелькнул торжествующий огонек. Однако ее все же выдал голос, когда, 
выходя из комнаты, она выражала Олкотту свою благодарность, что заставило его 
слегка насторожиться, однако он вскоре отбросил свои сомнения, решив, что у 
него есть дела и посерьезнее.
Олкотт тогда еще не знал, что миссис Куломб неоднократно делала попытки 
выманивать деньги у состоятельных посетителей Адьяра. В частности, она просила 
богатого индийского дворянина – князя Харисингхджи, члена Теософского Общества, 
– дать ей "взаймы" 2000 рупий; на эти деньги она и ее муж хотели бы заняться 
гостиничным бизнесом, который всегда их привлекал. Князь был озадачен, не 
представляя, какое положение занимает миссис Куломб в этом поместье. Он 
отделался уклончивыми заверениями, "очевидно, надеясь, что этот прецедент 
вскоре позабудется или, по крайней мере, что ему удастся более точно узнать, 
что стоит за этой просьбой"4.
В неудаче этой своей затеи мадам Куломб обвинила Е.П.Б., хотя последняя об этом 
даже не знала. "Она ругала весь свет вообще и мадам Блаватскую в частности, – 
писал доктор Франц Гартман5. – Она даже поведала мне по секрету, что мадам 
Блаватская все еще не вернула ей те деньги, которые брала у нее в долг в 
Египте; однако впоследствии, будучи подвергнута перекрестному допросу, 
отказалась от своих слов и признала, что это она задолжала мадам Блаватской. Е.
П.Б., конечно же, была далеко не в восторге от всех этих выяснений; однако 
несколько слезинок, пролитых мадам Куломб (не без помощи носового платка), 
смогли кое-как уладить дело"6.
Доктору Гартману мадам Куломб показалась довольно неприятной особой – 
источником всевозможных несчастий, вечно подслушивающим, подглядывающим через 
замочные скважины и появляющимся всегда в самый неподходящий момент созданием. 
"У нее был несомненный дар – совать свой нос в чужие дела", – писал он7.
Е.П.Б. и полковник Олкотт, полностью поглощенные мыслями о своем предстоящем 
отъезде, не обращали внимания на мелкие домашние конфликты и даже не 
подозревали о готовившемся в это время заговоре.
Вскоре по приезде в Адьяр доктор Гартман предложил Учителям свои услуги, о чем 
известил их в записке, которую передал Олкотту. Олкотт оставил записку в 
"Святилище"8. Через две недели Махатма М. прислал ответ, в котором сообщал, что 
именно он (Учитель) внушил Олкотту мысль о том, чтобы пригласить Гартмана в 
Адьяр. Он просил доктора остаться и принять участие в работе Общества9.
Как раз накануне отъезда Е.П.Б. и Олкотта Гартман получил еще одно письмо от 
Махатмы М.,