ВИРДЖИНИЯ ХАНСОН
МАХАТМЫ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
ИСТОРИЯ ПЕРЕПИСКИ А. П. СИННЕТТА

С УЧИТЕЛЯМИ ГИМАЛАЙСКОГО БРАТСТВА
"НЕТ РЕЛИГИИ ВЫШЕ ИСТИНЫ, И МУДРОСТЬ ? СВЕТОЧ ЕЁ"

Издательство "Амрита-Урал"
Магнитогорск, 1995
_____________
Книга Вирджинии Хансон "Махатмы и Человечество" является прекрасным и 
необходимым дополнением к уже изданным в России "Письмам Махатм к Синнетту".
На строго документальной основе, что обеспечивает повествованию наивысшую и 
безоговорочную авторитетность, но вместе с тем в увлекательнейшей форме на 
страницах книги рассказывается об истории переписки блестяще образованного 
английского журналиста Альфреда Перси Синнетта с Гималайскими Махатмами – 
представителями Великого Гималайского Братства, таинственной Шамбалы.
На страницах книги перед читателями раскрывается все богатство и многообразие 
характеров действующих лиц, которые принимали участие в этих удивительных 
событиях, – Е. П. Блаватской, Г. С. Олкотта, А. П. Синнетта, А. О. Хьюма, 
Махатмы К.Х. и Махатмы М.
Издательство убеждено, что публикацией книги В. Хансон "Махатмы и Человечество" 
оно вносит необходимый и посильный вклад в развенчивание невежественного 
представления о Духовных Учителях Человечества – Гималайских Махатмах.
Книга адресуется самому широкому кругу читателей.
На русском языке публикуется впервые.
Перевод с английского Ю. А. Хатунцева
© The Theosophical Publishing House, Adyar, 1980.
© "Амрита-Урал", перевод, оформление.
Printed in Russia by Amrita-Ural Publishers
_____________
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
ПРЕДИСЛОВИЕ
ВВЕДЕНИЕ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ПРОЛОГ
ГЛАВА I. 1879
ГЛАВА II. СИМЛА
ГЛАВА III. ПЕРВОЕ ПИСЬМО
ГЛАВА IV. ПОДУШЕЧНАЯ ПОЧТА
ГЛАВА V. ВАЖНАЯ ТЕЛЕГРАММА
ГЛАВА VI. "ОККУЛЬТНЫЙ МИР"
ГЛАВА VII. ЭКЛЕКТИЧЕСКОЕ ТЕОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО СИМЛЫ
ГЛАВА VIII. НОВЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
ГЛАВА IX. ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ УЕДИНЕНИЯ
ГЛАВА X. "СУГУБО ЛИЧНОЕ" ПИСЬМО
ГЛАВА XI. ЯВЛЕНИЕ НА "ВЕГЕ"
ГЛАВА XII. ЕЩЁ ОДНА НЕУДАЧА
ГЛАВА XIII. ПИСЬМО "Н.Х."
ГЛАВА XIV. ОБСТОЯТЕЛЬСТВА МЕНЯЮТСЯ
ГЛАВА XV. "ФЕНИКС"
ГЛАВА XVI. ДЕЛО О НЕПРАВИЛЬНОЙ ПЕРЕДАЧЕ
ГЛАВА XVII. ИСТОРИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
ГЛАВА XVIII. КРИЗИС В ЛОНДОНСКОЙ ЛОЖЕ
ГЛАВА XIX. НЕОЖИДАННОЕ ПОЯВЛЕНИЕ
ГЛАВА XX. "МЕСТЬ" КУЛОМБОВ
ГЛАВА XXI. ТУЧИ НА ГОРИЗОНТЕ
ГЛАВА XXII. ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
ГЛАВА XXIII. ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ
ГЛАВА XXIV. РАЗМЫШЛЕНИЯ
ЭПИЛОГ
_____________
Всем тем, известным и неизвестным,
кто пронес пылающий факел Мудрости
сквозь тёмные коридоры времени.
Из письма Махатмы А. П. Синнетту

Альфред Перси Синнетт (1840–1921)
_____________
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
В своей книге "Ключ к Теософии", изданной через несколько лет после описываемых 
на страницах этой книги событий, Е. П. Блаватская писала, что Теософское 
Общество было "создано для того, чтобы помочь людям убедиться в действительном 
существовании такой вещи, как Теософия, и способствовать их приближению к ней, 
изучая и постигая ее вечные истины". Однако во время основания Общества в 1875 
г. и в течение нескольких лет после этого эти "вечные истины", являющиеся 
выражением фундаментальных концепций теософской философии, еще не были четко 
сформулированы и в полном объеме опубликованы. Первая опубликованная книга 
мадам Блаватской "Разоблаченная Изида", вышедшая в свет в 1877 году, не давала 
последовательного изложения Теософии, хотя и указывала, вне всякого сомнения, 
на существование традиции Мудрости, чьи принципы легли в основу как науки, так 
и религии.
Несомненно, однако, что где бы ни появлялась эта удивительная женщина – в 
Америке, Индии или Европе, – повсюду на нее обрушивалась лавина вопросов, 
порожденных производимыми ею феноменами; и ответы на эти вопросы занимали 
внимание всех собиравшихся вокруг нее как во время официальных собраний, так и 
неофициальных бесед.
Возможно, что сегодня мы более всего обязаны именно тем людям, чьи вопросы 
никак нельзя было обойти вниманием. Со времен Упанишад в Индии и до эпохи 
платоников в Греции (а по сути дела – с незапамятных времен) искусство вопросов 
и ответов являлось одним из методов передачи знания. Древние катехизисы и 
духовные трактаты зачастую представляют собой именно свод вопросов и ответов, 
либо пространное объяснение, представляющее собой ответ на какой-либо вопрос, 
заданный учеником.
И на заре существования Теософского Общества мы видим такого же "вопрошающего". 
Его имя стоит в ряду тех, кто стремился приобщиться к той мудрости, которую 
мадам Блаватская провозглашала частью общечеловеческого наследия, к мудрости, 
наиболее последовательными выразителями которой были ее собственные Учителя, те 
Махатмы, которым она так преданно служила. Этим "вопрошающим" был блестяще 
образованный английский журналист Альфред Перси Синнетт, чья деятельность в 
Британской Индии снискала ему огромное уважение, и прежде всего за его 
честность. Но в силу того, что до настоящего времени сохранилась только та 
часть всей этой удивительной и невероятной переписки, которая заключает в себе 
ответы Учителей мадам Блаватской сам м-р Синнетт был фактически полностью забыт,
 а если о нем и вспоминают, то, в лучшем случае, как о человеке, бывшем 
некоторое время в дружеских отношениях с Е. П. Блаватской, а в худшем – чтобы 
лишний раз попрекнуть за ошибочность действий, совершенных им впоследствии.
Однако, если бы м-р Синнетт не был столь настойчив в своих вопросах, 
пробудивших в его друге А. О. Хьюме такую же непреодолимую жажду знаний, то 
появление последовательного изложения философской системы, известной сегодня 
как Теософия, скорее всего, оказалось бы отложенным на неопределенный срок. 
Ведь кто сейчас может сказать, какую роль сыграли книги Синнетта "Оккультный 
Мир" и "Эзотерический Буддизм" в привлечении ищущих и мыслящих людей к 
новообразованному Обществу, указав им на факт действительного существования 
такой вещи, как Теософия? Безусловно, и его деятельность в поддержку 
основателей Общества – мадам Блаватской и Г. С. Олкотта (и его работа вместе с 
ними), особенно – в первые годы их пребывания в Индии, и его работа на благо 
самого Общества как в Индии, так и в Англии заслуживают гораздо более высокой 
оценки.
Так кто же он был, этот А. П. Синнетт? И кто были те, с кем он вел переписку в 
течение более чем пяти лет? Начиная с самой первой публикации, вышедшей в свет 
под названием "Письма Махатмы А. П. Синнетту", эта переписка заинтриговывала, 
восхищала, заставляла сомневаться и давала знания бесчисленным множествам 
учеников. Некоторые – их было немного – высмеивали книгу, называя ее сборником 
подделок; прочие же находили на ее страницах источник вдохновения, просветление 
и руководство. Некоторые выискивали в тексте как внутренние несоответствия, так 
и расхождения с другими теософскими сочинениями, другие же, напротив, возводили 
эту работу в ранг абсолютного и окончательного авторитета. Многих смущало 
упоминание имен и событий, давно уже всеми позабытых; кого-то приводил в 
замешательство даже "немахатмовский" (если можно так выразиться) характер 
некоторых высказываний, встречающихся в Письмах.
Однако никто из учеников не изучил эти Письма столь скрупулезно, стремясь найти 
скрытую в них истину, как это сделала Вирджиния Хансон. Долгое и углубленное 
изучение теософской философии, строгое и самокритичное отношение к своей 
писательской деятельности позволили миссис Хансон реконструировать личностную 
сторону истории теософии в ранний период существования Общества, как раз в тот 
период, когда были получены все эти Письма и когда само дальнейшее 
существование Общества было поставлено под угрозу.
В основу излагаемого в этой книге сюжета легло тщательное, исчерпывающее 
исследование, благодаря которому были восстановлены все события этой 
замечательной хроники. Это самая настоящая живая история, в которой 
восстановлены на основе воспоминаний самих действующих лиц их диалоги, 
воссозданы различные события и перипетии этой насыщенной жизненной драмы. Здесь 
сплетены воедино элементы трагедии и комедии (в их подлинном, аристотелевском 
смысле отражения глубины человеческих страстей), здесь каждое событие является 
следствием причудливого переплетения человеческих стремлений и велений судьбы 
(которую следует воспринимать не как фатум, но скорее – как роковое стечение 
обстоятельств). И если теперь мы, представители новых поколений, исследуя 
прошлое, начнем оценивать тогдашние возможности, использованные либо упущенные, 
то при этом нам следует поставить себя на место людей, живших и действовавших в 
те годы, а не увлекаться рассуждениями о том, как все могло бы быть.
Очень часто наше повествование выглядит упрощенным, и происходит это оттого, 
что профессиональный историк стремится быть одновременно и судьей и учителем, 
взирая на происшедшие события и выдавая свои решения уже после того, как 
следствия тех или иных действий уже проявились. Но миссис Хансон предлагает нам 
саму кровь и плоть живой истории; вместе с теми, кто поддерживал жизнь 
Теософского Общества в первые десятилетия его существования, мы побываем в 
Симле, Бомбее, Мадрасе, Аллахабаде, Лондоне, Париже, Вюрцбурге; вместе с ними 
мы будем радоваться, страдать, отчаиваться; вместе с ними мы проживем все эти 
годы их жизни.
Таким образом, мы сможем не только рассмотреть приведенные здесь Письма в плане 
анализа их метафизического содержания, но и ощутить переживания и понять мысли 
тех, кто получал эти письма и чьи жизни оказались непосредственно связаны с 
ними. И не так уж важно, написаны ли эти письма учениками Махатм, "чела", или 
же самими Махатмами – Великими Духовными Индивидуальностями, Владыками Мудрости,
 превосходящей любое человеческое знание; неважно – переданы они через Е. П. 
Блаватскую или (что уже достаточно убедительно доказано) их передали без ее 
помощи, оккультным путем, либо просто по почте; важен сам факт того, что такая 
в высшей степени замечательная, уникальная и неповторимая в своем роде 
переписка имела место между живыми людьми.
Каков бы ни был их источник, эти Письма позволили достичь новых высот, 
преодолеть бастионы предрассудков; они оказали влияние на всю дальнейшую 
историю Общества, и даже сейчас – сотню лет спустя – они продолжают оказывать 
влияние на учеников, их цитируют – правильно или неправильно, – и до сих пор 
они удивляют, вдохновляют, притягивают и будоражат умы и сердца бесчисленного 
множества людей.
Да, это была переписка между живыми людьми. Сохранилось достаточно сведений о 
жизни и деятельности двух корреспондентов – м-ра Синнетта и м-ра Хьюма. Но что 
же известно о двух других – Махатмах К.Х. и М.? Они тоже – живые люди, а не 
боги, и даже не полубоги; как это ни удивительно, они – самые настоящие люди.
Один из представителей этого Братства писал полковнику Олкотту за несколько лет 
до отъезда основателей из Америки в Индию, навстречу своей неведомой судьбе:
"Я не бесплотный дух, Брат. Я – живой человек, наделенный нашей Ложей теми 
способностями, которые в свое время обретешь и ты".*
Таким образом, на страницах этой книги миссис Хансон раскрывает перед нами все 
многообразие характеров действующих лиц, которые принимали участие в этих 
удивительных событиях; при этом она позволяет нам по-новому взглянуть на жизнь 
и деятельность тех первых лидеров Теософского Общества, которым оно сейчас 
обязано очень многим. Если бы не они, несмотря на все их ошибки, обусловленные 
все-таки благими намерениями, Общество могло и не выжить; однако все те бури, 
через которые оно прошло, лишь закалили и укрепили его, и Общество смогло 
благополучно пересечь рубеж прошлого и нынешнего столетий и по-прежнему 
остается тем началом, откуда поступает к нам вечная Мудрость, оказывающая свое 
благотворное влияние на каждого, кто попадает в пределы распространения ее ауры.

Наша признательность миссис Хансон за изложенную на этих страницах теософскую 
историю, за принципиально новый подход в оценке роли тех тружеников на ниве 
философии – безмерна. Для нее это был труд любви, а для всех тех, кому 
посчастливится ознакомиться с ее трудом, он будет напоминанием о том, что 
верность принципам – важнее всех прочих соображений и что преданность истине 
должна перевешивать все личные симпатии и антипатии.
Теософскому Движению очень повезло, что среди его сторонников есть такой 
замечательный литературный талант, способный воскресить некоторые страницы его 
истории. Умение извлекать из истории необходимые уроки помогает не повторять 
ошибок. И, пожалуй, главный вывод, который мы сделаем, прочитав эту книгу, 
будет заключаться в словах, ставших девизом Теософского Общества: "Нет религии 
выше Истины". Миссис Хансон удалось придать новое значение этому высокому 
идеалу.
Джой Миллз
_____________
ПРЕДИСЛОВИЕ
Сюжет, разворачивающийся в книге "Письма Махатм", неразрывно связан с историей 
Теософского Общества в первые годы после переезда его основателей из Нью-Йорка 
в Индию. Однако началом всей этой истории послужили события гораздо более 
ранние, и, несмотря на обилие информационного материала, сквозь все эти события 
можно проследить единую связующую нить. И все же необходимо было с чего-то 
начать и на чем-то остановиться. Вследствие этого многие детали, и даже ссылки 
на некоторых действовавших тогда лиц, пришлось опустить; целью написания этой 
книги было следование основной сюжетной линии, и потому в книге упомянуты лишь 
те лица, обстоятельства и события, которые производили впечатление наиболее 
важных и определяющих.
Это не историческая хроника. Но это и не сказка. Это рассказ, заключенный в 
исторические рамки, повествование о реально живших людях и реально 
происходивших событиях. И поскольку это все-таки повесть, а не просто 
литературный пересказ происшедших событий, то невозможно было обойтись и без 
доли авторского домысла, поскольку составление рассказов, как и само 
историописание, требует не только точности, но и подробности изложения, к тому 
же каждый историк имеет право на некоторую свободу в изложении фактов, называя 
это "литературной вольностью". Однако в этом труде нет ни одного вымышленного 
лица и ни одного вымышленного события; здесь изложены только факты, и, как 
полагает автор, она ни разу не исказила ни на йоту дух этих фактов и событий. 
При написании книги были использованы достоверные источники, подлинные цитаты, 
которые, несомненно, смогли воссоздать ту первичную ткань, основу которой 
составили реальные люди и реальные события.
В этой повести отсутствует сюжет – в том смысле, что автор оставила за собой 
право вмешиваться в ход событий. Однако можно сказать, что у повести есть цель; 
так же, как и обо всей жизни можно сказать, что она имеет цель, заключающуюся в 
постоянном развитии, несмотря ни на какие обстоятельства; ведь только изучив 
прошедшие события, мы можем выявить существенные связи и определить истинные 
цели.
Автор не ставила перед собой задачу дать глубокий анализ учений и философии, о 
которых идет речь в Письмах. Но это ни в коей мере не означает, что автор 
полностью исключила его из своей книги, поскольку он необходим для 
последовательного изложения хода событий. Предлагаемая книга вызовет у 
читателей желание обратиться непосредственно к самим Письмам, чтобы 
самостоятельно открыть для себя эти драгоценные жемчужины, как правило скрытые 
под спудом мелочных дискуссий и разногласий.
Оригинальные тексты Писем, хранятся в Британском Музее в Лондоне.
Их хранение в столь престижном месте само по себе вызывает к ним особый интерес.
 После смерти м-ра А. П. Синнетта, которому было адресовано большинство этих 
Писем, они были переданы его душеприказчице – мисс Мод Хоффман. Далее она 
попросила м-ра Тревора Баркера подготовить эти Письма к публикации и издать их*.

После того как письма были отданы в печать, перед м-ром Баркером встал вопрос о 
том, что ему делать дальше с бесценными оригиналами. Благодаря миссис Элси 
Бенджамин, одной из руководительниц Лондонской организации "Mahatma Letters 
Trust", мне удалось получить информацию о том, как м-р Баркер решил эту дилемму.
 Как пишет миссис Бенджамин, это произошло после публикации книги "Кто написал 
Письма Махатмы?", написанной братьями Хиэр, пытавшимися доказать, что авторами 
Писем были не Махатмы, а сама Е. П. Блаватская. "Началась война, – продолжает 
миссис Бенджамин, – и Тревор решил подарить письма Британскому Музею. Он 
представил их хранителю редких рукописей. Тревор, всегда старающийся оставаться 
честным на все 150%, рассказал работнику Музея о книге и предложил ему сперва 
прочитать ее, чтобы самому определить ценность этих Писем, прежде чем решать, 
принимать ли их на хранение. М-ра Баркера попросили заглянуть через неделю. И 
когда по прошествии недели он вновь пришел в Британский Музей, хранитель редких 
рукописей сказал ему с энтузиазмом: "Ценная вещь, м-р Баркер, определенно очень 
ценная вещь!"
Мысль о написании истории этих Писем возникла во время учебных занятий в 
штаб-квартире Американского Теософского Общества. Просматривая горы 
материалов-первоисточников, хранящихся в тамошней библиотеке, я часто 
наталкивалась на изумительные факты, связанные с упомянутыми в Письмах 
событиями и лицами, и мне пришло в голову, что занимательность их намного 
возрастет, если скомпоновать их по различным темам. Может быть, здесь сказалась 
моя врожденная страсть к написанию рассказов; а может, здесь сыграл свою роль 
сюжет, заключенный в самих Письмах и, казалось, ищущий способ выявить себя; а 
возможно – тут сработало и то, и другое; соединившись вместе в этом 
таинственном царстве бытия, обе эти составляющие породили в моем воображении 
идею приобщения других учеников к человеческому аспекту Писем через эту книгу, 
чтобы им эти Письма показались такими же "живыми", какими представляются они 
мне самой.
Позже, когда я уже в течение шести семестров изучала Письма в Теософской школе 
при Институте Кротона в Оджаи (Калифорния), я окончательно уверилась в 
необходимости написания этой книги. Тот материал, который был накоплен в 
течение двух лет исследовательской работы, требовал практического применения.
Я принялась за работу над книгой, полностью осознавая ограниченность своих 
скромных возможностей, понимая, что в определенном отношении моя деятельность 
была сравнима с попыткой уместить весь океан в одной чайной чашке; к тому же я 
испытывала и испытываю глубочайшее уважение и почтение к Авторам этих Писем, 
чье сострадание к людям и заинтересованность в прогрессе человечества побудили 
Их вступить в переписку с двумя англичанами (и благодаря соответствующему 
образу и направлению мышления этих англичан эта попытка привела к грандиозным 
результатам).
Предлагая вниманию читателей эту книгу, которая, я надеюсь, поможет лучше 
понять эти уникальные и незаслуженно забытые Письма, я хотела бы выразить свою 
искреннюю благодарность всем тем авторам, которые оставили бесценные записи, 
касающиеся истории Теософского Общества, а также некоторым выдающимся членам 
этого Общества: Мери Дойл Мак-Кейн, пробудившей мой интерес к Письмам, 
поскольку именно она подарила мне их на Рождество 1951 г.; м-ру Уэйну 
Монтганери и мисс Мери Джо Шнайдер из библиотеки в Олкотте – штаб-квартире 
Американского Теософского Общества, всегда очень любезно и быстро реагировавших 
на мои просьбы уточнить ту или иную (даже самую короткую) цитату; Даниэлю 
Калдуэллу из Таксона (Аризона) – неутомимому исследователю Писем, 
предоставившему мне ценнейшую информацию, касающуюся хронологии, а иногда 
проливавшему свет и на другие аспекты темы; тем ученикам Теософской Школы в 
Кротоне, которые проявляли неослабный интерес к Письмам, и тем самым 
поддерживали и вдохновляли меня; м-ру Борису Циркову – составителю и редактору 
"Собрания сочинений Е. П. Блаватской", никогда не отказывавшему мне в 
предоставлении необходимой информации; и мисс Джой Миллз – моей уважаемой 
коллеге и подруге, оказавшей мне честь написать Вступление к этой книге. А 
также многим другим – друзьям и знакомым, проявлявшим интерес к моей работе и 
тем поддержавшим меня в периоды неуверенности, – моя искренняя и глубочайшая 
благодарность.
_____________
ВВЕДЕНИЕ
Надеюсь, что каждый, кто возьмется за чтение этой книги, уже будет иметь 
некоторое представление о том, что такое Письма Махатм. Это собрание Писем, 
адресованных практически только м-ру А. П. Синнетту, заботливо им сохраненных и 
опубликованных под названием "Письма Махатмы А. П. Синнетту", является одним из 
самых замечательных произведений теософской литературы. К сожалению, все 
издания Писем (за крайне редкими исключениями) отражают только одну сторону 
этой переписки. Но при серьезном изучении этой книги можно открыть для себя и 
другую сторону, содержащуюся в самом тексте этих Писем.
Прежде всего, необходимо сказать несколько слов об авторах этих Писем и о 
понятии Махатмы в целом. В статье Е. П. Блаватской "Махатмы и Чела", впервые 
опубликованной в журнале "Теософ" за июль 1884 г., а впоследствии помещенной в 
томе VI "Собрания Сочинений Е. П. Блаватской" под редакцией Бориса Циркова (стр.
 239–41), о Них сказано следующее:
"Махатма – это человек, который благодаря особому обучению и подготовке развил 
в себе высшие способности и обрел то духовное знание, которое обычные люди 
смогут приобрести, только пройдя через бесчисленное множество перерождений в 
ходе космической эволюции, которая в то же время не позволит им получить это 
знание преждевременно, в нарушение законов Природы..."
В письме, адресованном одному из друзей (от 1 июля 1890 г.) и опубликованном в 
журнале "Теософ" за сентябрь 1851 г., Е. П. Блаватская добавила: "Их знания и 
опыт – огромны, а их личная жизнь исполнена величия святости, и все же они – 
смертные люди, и им не по тысяче лет, как полагают некоторые".
Однажды, когда писатель Чарльз Джонстон в разговоре с госпожой Блаватской задал 
вопрос о возрасте ее Учителя, она ответила: "Дорогой мой, я не смогу ответить 
точно, потому что сама этого не знаю. Но вот что я Вам могу сказать. Когда я 
впервые встретилась с Ним, мне было двадцать... Он был в то время в самом 
расцвете лет. Сегодня я уже пожилая женщина, а он не постарел ни на один день и 
все также пребывает в расцвете лет. Вот все, что мне известно. Выводы делайте 
сами".
М-р Джонстон, однако, продолжал расспрашивать ее, и на вопрос, не открыли ли 
Махатмы эликсир жизни, она ответила; "Это вовсе не сказка. Это только занавес, 
скрывающий истинный оккультный процесс, задерживающий старение и разрушение 
физического тела на такой длительный срок, что я даже и говорить не хочу, какой 
именно, ибо Вам это покажется невероятным. А секрет вот в чем: для каждого 
человека рано или поздно наступает критический период приближения к смерти, и 
если к этому времени он уже успел растратить свои жизненные силы, он обречен; 
но если он жил в согласии с законом, он может счастливо миновать этот период и 
продолжать жить в одном и том же теле практически вечно"[1].
Анни Безант в статье "Кто Они – Учителя?" ("Теософ", февраль 1939) 
комментирует:
"Это люди, эволюционировавшие в течение прошлых столетий, прошедшие через сотни 
жизней, подобных нашим собственным. В прошлом они жили, любили, трудились и 
действовали так же, как живем, любим, трудимся и действуем сейчас мы. Они – 
кровь от крови и плоть от плоти нашей; они – тоже часть нашего человечества и 
ничем от нас не отличаются, кроме, пожалуй, того, что они старше и мудрее нас. 
Они не равнодушные Боги, пребывающие на отдаленных небесах. Они – земные люди, 
победившие смерть и достигшие бессмертия".
Каждый, кто знаком с Письмами, знает, что сами Махатмы подтверждают тот факт, 
что они люди, а не боги. Однако нельзя не заметить, что они – больше, чем люди 
(в обычном смысле этого слова).
Большинство Писем подписаны Махатмой Кут Хуми, его подпись обычно перелается 
инициалами "К.Х.". Кашмирский брамин по рождению[2], во время переписки он 
исповедовал буддизм. В одном из первых писем он называет себя "Цис и 
Транс-Гималайским* пещерником".[3] Он много путешествовал, чаще всего – верхом, 
хотя, по крайней мере один раз, как мы узнаем позже, пользовался и общественным 
транспортом.
Кут Хуми – это мистическое имя, которым он велел Е.П.Б. представить себя в 
переписке с м-ром Синнеттом[4].
Возможно, его настоящее имя – Ниси Канта Чаттопадхьяя, поскольку, похоже, что 
под этим именем он обучался по крайней мере в одном европейском университете[5].
 Он бегло говорил по-английски и по-французски; Махатма М. называл его любя 
"мой офранцузившийся К.Х."
Одно время, в силу обстоятельств, о которых мы расскажем позднее, Махатма М. 
взял переписку на себя. Он тоже подписывался только инициалами. "По рождению он 
– раджпут, говорила Е.П.Б., – представитель древней расы воинов, обитающей в 
индийской пустыне, самой благородной и мужественной нации в мире".
Он был "огромного роста, великолепно сложен; чудесный образец мужской 
красоты"[6]. Махатма К.Х. шутливо называл его "мой дородный брат"[7]. Сам он не 
очень хорошо владел английским и потому говорил, что пользуется словами и 
фразами "лежащими бесполезным грузом в мозгу моего друга", имея в виду, конечно 
же, мозг Махатмы К.Х.
Надо полагать, что взявший в руки эту книгу уже будет кое-что знать в общих 
чертах о Теософском Обществе. Однако имеет смысл воскресить в памяти несколько 
фактов, чтобы представить всю историю в целом и придать ей исторически 
достоверную канву.
Широко известен факт основания самого Теософского Общества в Нью-Йорке. У его 
истоков стояло несколько личностей, но наиболее важной была роль Е. П. 
Блаватской (обычно упоминается как Е.П.Б.) – русской женщины благородного 
происхождения и первой русской женщины, принявшей гражданство Соединенных 
Штатов; полковника Генри Стила Олкотта, ветерана Гражданской войны, коренного 
американца, насколько это вообще возможно, – его предок Томас Олкотт прибыл в 
Нью-Йорк вместе с пуританами между 1632 и 1636 гг.[8]; молодого нью-йоркского 
юриста Уильяма К. Джаджа, личность которого впоследствии оказала большое 
влияние на судьбу Общества. Кроме них в создании Общества участвовали еще 
четырнадцать человек. Организационные собрания завершились, наконец, 17 ноября 
1875 года оглашением Учредительного Обращения Президентом-основателем 
полковником Олкоттом.
О том, как встретились полковник Олкотт и Е.П.Б., чтобы совместно взяться за 
реализацию этого более чем сомнительного предприятия – заключавшегося, по сути 
дела, в изучении миров, лежащих за пределами физического, и в приобщении Запада 
к метафизике Востока, – повествуется в первой главе "Страниц старого Дневника" 
– замечательных мемуаров полковника Олкотта[9].
Самое лучшее, что можно посоветовать целеустремленному ученику, – это прочитать 
все шесть томов этих мемуаров, чтобы из первых уст услышать подробный рассказ 
обо всех важнейших событиях, происшедших со дня Учредительного собрания до 
декабря 1905 г. (когда до смерти полковника Олкотта оставалось чуть более года).

События первых трех лет существования Общества практически не отражены в этой 
книге, за исключением разве что тех, которые подчеркивали особенности 
характеров его основателей. По словам Олкотта, это были "... три года борьбы; 
преодоления препятствий; частично разрабатываемых общих программ; литературных 
трудов; дезертирства друзей; столкновений с противниками; построения прочного 
фундамента для структуры, которая со временем должна была объединить целые 
народы, о чем, правда, в то время мы даже не подозревали"[10].
В первый же год деятельности Общества в Индии начинается та переписка, которой 
посвящена эта книга. И наиболее важную роль в этом сыграло знакомство с. м-ром 
Альфредом Перси Синнеттом, редактором Аллахабадской газеты "Пионер", ведущим 
англо-индийским журналистом, а также еще с одним англичанином – м-ром Алланом О.
 Хьюмом, членом правительства и знаменитым орнитологом, создавшим у себя дома в 
Симле впечатляющий орнитологический музей.
К этому году относится и еще одна историческая веха – основание журнала 
"Теософ", с которым впоследствии сотрудничали сами Махатмы, особенно Махатма 
Кут Хуми. Первый номер журнала вышел в свет 1 октября 1879 г., и уже с 
четвертого номера журнал начал давать прибыль. "Конечно, она была небольшой, – 
писал Полковник, – однако в целом – достаточной для того, чтобы дать нам 
довольно много тысяч рупий для нужд Общества в дополнение к нашей собственной, 
бесплатной работе"[11].
Не менее важным событием того решающего года было появление Дамодара К. 
Маваланкара[12], выходца из богатой индийской семьи, получившего прекрасное 
образование на английском языке и фактически отказавшегося от своей касты ради 
служения делу Теософского Общества. Он вступил в Общество в июле 1879 г., а в 
сентябре вошел в состав его правления.
Дамодара называют одним из "главных архитекторов" Теософского Общества. "Его 
самоотверженная преданность делу, а также своим старшим коллегам и вышестоящим 
членам Общества снискала ему любовь и непреходящее восхищение с их стороны; ему 
приходилось также разделять с ними все испытания, выпадающие на долю 
самоотверженных пионеров"[13].
Полковник Олкотт писал о том, как Дамодар "... со всей душой отдался работе, 
проявив при этом непревзойденную преданность. Хрупкий, как девушка, он, тем не 
менее, часами мог работать за своим письменным столом, а иногда целыми ночами, 
пока я, наконец, не заставал его за этим занятием и не отправлял в постель. Ни 
один ребенок, пожалуй, не слушался так беспрекословно своих родителей, ни один 
воспитанник не был так бескорыстен в любви к своей няне, как он – в своей любви 
к Е.П.Б., – каждое ее слово было для него законом; каждый ее каприз – 
неоспоримым приказом, выполнить который он был готов даже ценой своей 
собственной жизни".
В детстве во время тяжелой болезни Дамодару "привиделся добрый мудрец, который 
приблизился к нему, взял его за руку и сказал, что он не умрет, так как его 
жизнь еще потребуется ему для очень важной работы. После встречи с Е.П.Б. его 
внутреннее зрение начало постепенно проясняться, и Дамодар узнал явившегося к 
нему в тот тяжелый момент в детстве мудреца в Учителе К.Х. Это окончательно 
укрепило его преданность нашему делу и сделало его учеником Е.П.Б. Лично я 
всегда безусловно верил в него, восхищался им и уважал; он защищал меня в мое 
отсутствие от нападок со стороны общественного мнения и отдельных личностей и 
относился ко мне как сын к своему отцу.
Я всегда вспоминаю о нем с уважением и любовью"[14].
В этой истории принимали участие и многие другие личности, с некоторыми из них 
основатели познакомились уже в самые первые дни своего пребывания в Индии. Они 
будут появляться на сцене, оставаться на ней какое-то время и затем – исчезать, 
оказав свое благотворное, или, напротив, вредоносное влияние на ход событий. 
Они интересны сами по себе как dramatis personae[15], но кроме этого – они 
интересны еще и как причудливая и любопытная коллекция человеческих характеров, 
неизбежно встречающаяся как в вымышленных рассказах, так и в исторических 
повествованиях. Сам полковник Олкотт так сформулировал эту мысль в конце 
первого года пребывания в Индии: "Перелистывая страницы своего дневника за 1879 
год и вспоминая то, как в нашу жизнь входили наши испытанные и зачастую 
знаменитые коллеги, не могу отделаться от мысли, что наблюдаю за выходом на 
сцену актеров в пьесе и их возвращением за кулисы; и наиболее поучительным при 
этом является анализ причин, приведших их в Общество, а также причин, так часто 
побуждавших их покинуть его"[16].
_____________
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ*
Autobiography – Автобиография Альфреда Перси Синнетта (неопубликованная).
CW – Собрание Сочинений Е. П. Блаватской, под ред. Бориса Циркова; тома I–XI, 
Адьяр, Уитон: Теософское издательство.
Damodar – Свен Эк, Дамодар и Пионеры Теософского Движения, Адьяр: Теософское 
издательство, 1965.
Daylight – Говард Мэрфет, Когда наступает день – Биография Елены Петровны 
Блаватской, Уитон: Теософское издательство, 1975.
Early Days – А. П. Синнетт, Первые дни Теософии в Европе, – Лондон: Теософское 
издательство, 1922.
Guide – Джордж Э. Линтон, Вирджиния Хансон, Путеводитель по Письмам Махатм для 
читателей. Адьяр: Теософское издательство, 1972.
Guest – Франческа Арундале, Мой гость – Е. П. Блаватская. Адьяр: Теософское 
издательство, 1932.
Hammer – Говарда Мэрфета. Молот на горе. Жизнь Генри Стила Олкотта, Уитон: 
Теософское издательство, 1972.
LBC – Письма Е. П. Блаватской А. П. Синнетту. Под ред. А. Тревора Баркера. 
Лондон: Т. Fisher Unwin Ltd., 1925; Факсимильное издание. Пасадена: Издание 
Теософского Университета, 1973.
LMW – Письма Владык Мудрости. Первая и Вторая Серия. Под ред. И. Джинараджадасы.
 Адьяр: Теософское издательство, 1973.
ML* – Письма Махатмы А. П. Синнетту. Под ред. А. Тревора Баркера. Лондон: 
Райдер и К, 1923; Адьяр: Теософское издательство, 1962, 3-е изд.
MTL – Джеффри А. Барборка, Махатмы и их Письма. Адьяр: Теософское издательство, 
1973.
ODL – Генри Стил Олкотт, Страницы старого Дневника. В 6-ти томах. Адьяр: 
Теософское издательство, 1949.
OW – А. П. Синнетт, Оккультный Мир. Лондон: Адьяр: Теософское издательство. Все 
ссылки на эту книгу приводятся по 9-му изданию 1969 г., содержащему 
дополнительный материал, отсутствующий в первом издании 1881 г.
Reminiscences – К. Вахтмейстер, Воспоминания о Е. П. Блаватской и "Тайной 
Доктрине". Уитон: Адьяр: Теософское издательство, 1976.
"Report" – Франц Гартманн, Отчет о наблюдениях, сделанных в течение 
девятимесячного пребывания в Штаб-Квартире Теософского Общества, Мадрас: Грэйвз,
 Куксон и К°., 1884. (Название заключено в кавычки для того, чтобы не путать 
этот Отчет с Отчетом Общества Психических Исследований).
SH – Джозефина Рэнсом, Краткая история Теософского Общества. Адьяр: Теософское 
издательство, 1938.
Theosophy – Ч. У. Ледбитер, Как я стал теософом. Адьяр: Теософское издательство,
 1930, 1975.
_____________
ВИРДЖИНИЯ ХАНСОН
МАХАТМЫ И ЧЕЛОВЕЧЕСТВО
История переписки А. П. Синнетта с Учителями Гималайского Братства 
"Мы – не боги, и даже наши наставники –
не боги, как они сами говорят".
Из письма Махатмы А. П. Синнетту
ПРОЛОГ
Вряд ли у полковника Генри Стила Олкотта и мадам Елены Петровны Блаватской были 
какие-то конкретные представления о том, как именно им следует выполнять 
возложенную на себя миссию, когда 17 декабря 1878 года они отправлялись морем 
из Нью-Йорка в Лондон, чтобы оттуда продолжить свой путь в Индию. Эти главные 
основатели Теософского Общества (вместе с третьим сооснователем и адвокатом 
Общества Уильямом К. Джаджем) сумели сохранить организацию, когда 
первоначальный интерес к ней, вызванный ее новизной, и восхищение ею, 
испытываемое некоторыми, начали ослабевать по мере того, как эффект необычности 
и новизны постепенно проходил. Однако путешественники были уверены, что 
ослабление интереса к Обществу отнюдь не означает того, что близится его 
окончательный закат.
Мадам Блаватская уже опубликовала "Разоблаченную Изиду" (первое издание было 
полностью распродано за девять дней); уже имела столкновение со спиритуалистами 
по поводу рационального объяснения производимых ими феноменов; и по своему 
обыкновению, успела нажить себе преданных друзей и заклятых врагов. Она никогда 
не утруждала себя объяснением причин своих действий (их мотивы всегда были 
одной из наиболее сокровенных ее тайн), почему часто и попадала под шквал самой 
разнузданной критики; вместе с тем она очаровывала многих своим обаянием и 
остроумием и, конечно же, своей энергией, которая не только исходила от нее, но,
 как казалось, передавалась и всем окружающим. Полковник Олкотт снискал себе 
известность выявлением и борьбой с коррупцией в Военном и Военно-Морском 
Департаментах во время Американской Гражданской войны и последовавшим за этим 
назначением чрезвычайным следователем по делу об убийстве президента Линкольна. 
Дополнительную известность ему принесли статьи, которые он писал для 
нью-йоркских газет, а также его научный труд о сельском хозяйстве, ставший 
классическим в своей области; впоследствии, занимаясь юриспруденцией, он стал 
крупным специалистом в области таможенных пошлин, государственных сборов и дел 
о наследстве, приобретя в этих вопросах богатую практику. И все это он оставил 
ради того, чтобы поселиться в незнакомой стране и посвятить все свои недюжинные 
способности делу, ставшему целью всей его жизни: распространению Теософии и 
укреплению Теософского Общества.
Посредством переписки "Теософским Близнецам" (как их иногда называли) удалось 
достичь соглашения с уже существовавшим в Индии обществом "Арья Самадж", 
близким по своим целям и задачам Теософскому Обществу. Эта договоренность, как 
они полагали, должна была сразу же открыть им доступ в индийское общество, 
поскольку в их планы входило основание новой штаб-квартиры Теософского Общества 
на территории этой древней страны. Индия издавна была дорога мадам Блаватской и,
 пожалуй, не менее дорога полковнику Олкотту, поскольку она приближала их обоих 
к Махатмам, с которыми они уже давно поддерживали контакт и посланниками 
которых они себя считали.
Вместе с ними на борту парохода "Канада" находились еще двое членов Теософского 
Общества: мисс Роза Бейтс – школьная учительница, надеявшаяся избавиться от 
скучной необходимости вбивать знания в нерадивые головы юнцов; и м-р Эдуард 
Уимбридж – дизайнер и архитектор, переживавший в те дни не самые лучшие свои 
времена. Оба надеялись на улучшение своего положения и, конечно же, стремились 
принять участие в приключении, которое обещало быть захватывающим. В Теософии 
они были новичками.
Отъезд из Нью-Йорка отнюдь не предвещал благоприятный исход предприятия. Хотя 
на борт "Канады" они поднялись 17 декабря, пароход не мог отойти от пристани до 
2.30 пополудни 18-го, а затем, упустив прилив, вынужден был отчалить от острова 
Кони-Айленд и пересечь песчаную банку Сэнди-Хук только в полдень 19-го1. То, 
что настроение мадам Блаватской также нельзя было назвать оптимистическим, 
подтверждается записью, которую она сделала в дневнике Полковника в тот день, 
когда они, наконец, вышли в море: "Великолепный день. Ясно, безоблачно, но 
дьявольски холодно. Приступы тревоги одолевали до 11.00. Тело плохо слушается 
меня".
В письме к сестре, написанном в Лондоне 14 января 1879 г., когда первый этап их 
путешествия был уже позади, она сообщала: "Напишу тебе из Бомбея, если, конечно,
 доберусь до него когда-нибудь"2.
"Канада" вошла в Ла-Манш – "в море туманов в первый день Нового, 1879, года"3. 
Полковник счел это "символичным отражением нашего неопределенного будущего". 
Однако время, проведенное в Лондоне, принесло свои обнадеживающие результаты. 
Было основано Британское Теософское Общество; на собрании, в ходе которого было 
избрано руководство Общества, председательствовал Олкотт. Небольшая группа 
пилигримов из Нью-Йорка (за время пребывания в Англии) обзавелась множеством 
друзей и способствовала значительному росту интереса к Теософии в этой стране.
Их радушными хозяевами во время этого визита были доктор и миссис Биллингс, чей 
дом в это время превратился в оживленный теософский центр Лондона. Дни 
пребывания там "были приправлены феноменами, производимыми Е.П.Б."4, – писал 
Полковник5.
Там же Е.П.Б. пыталась однажды вечером частично объяснить группе гостей тайну 
своей личности, которая, однако, так и осталась тайной, несмотря на все попытки 
Е.П.Б. разъяснить ее и на последующие старания других людей раскрыть ее секрет. 
Даже хорошо знавший ее полковник Олкотт позже написал: "... Для меня, ее самого 
близкого соратника, она с самого начала и до конца оставалась неразрешимой 
загадкой. Я не знаю, какую часть в ее сознательной жизни занимала ответственная 
личность, а какую – тело, служившее защитной оболочкой для ее истинного 
существа"6.
Четверо американцев отправились из Лондона в Индию 18 января 1879 года. Это 
путешествие тоже началось не совсем удачно. Пароход "Спик-Холл", на который они 
сели, был грязным и неуютным; сырые ковры и гобелены в каютах и в салоне 
издавали отвратительный запах; и гнетущий, мрачный ливень отнюдь не 
способствовал улучшению настроения.
Судно было так тяжело нагружено, что палуба едва возвышалась над водой, и в 
открытом море, в которое они вскоре вышли, каждая волна свободно, 
перекатывалась через нее. А на самом тяжелом этапе путешествия Е.П.Б. ушиблась 
о ножку обеденного стола и повредила себе колено. Нетрудно представить, 
насколько убедительными и сочными были ее комментарии по этому поводу. По 
словам полковника Олкотта, она "вносила оживление как среди пассажиров, так и 
среди корабельной прислуги; всех их, за исключением разве что одного-двух 
человек, шокировала ее жесткая речь, оскорбляла ее религиозная 
неортодоксальность, и все единодушно считали ее ужасно надоедливым созданием". 
Практически все пассажиры страдали от морской болезни, и даже Е.П.Б., 
высмеивавшая других за безволие, в конце концов была "побеждена Кармой", как 
выразился по этому поводу Полковник7.
В числе пассажиров судна был молодой ирландец Росс Скотт, направлявшийся в 
Индию, чтобы занять там пост гражданского чиновника Британской короны. Он 
пришел в изумление, узнав о целях и намерениях этой маленькой группы теософов; 
когда его не мучила морская болезнь и когда страдания Е.П.Б. и Олкотта немного 
облегчались, он просто забрасывал их бесконечным множеством вопросов. Он все 
время с тоскою ждал хоть какого-нибудь проявления неординарных способностей, 
которыми, как он узнал от полковника Олкотта, обладала Е.П.Б., но ее 
самочувствие было слишком плохим, чтобы она могла оправдать его ожидания. 
Однако несмотря на это, он сумел покорить ее сердце и сердца ее коллег своим 
почти мальчишеским задором, и потому, когда пришло время расставания, на душе у 
каждого из них стало грустно. Ему пришлось пообещать, что перед тем, как 
покинуть Бомбей и отправиться на север Индии, где его ждал пост, он обязательно 
навестит их еще раз8.
16 февраля, после бурного путешествия с одной лишь краткой, но весьма полезной 
для восстановления сил остановкой в Порт-Саиде, "Спик-Холл" наконец-то вошел в 
гавань Бомбея.
"Первое, что я сделал, когда сошел на землю, – писал полковник Олкотт, – 
опустился на колени и поцеловал гранитные ступени, совершив таким образом 
инстинктивный акт пуджи9! Ведь мы ступили в конце концов на святую землю – наше 
прошлое было забыто, наше рискованное и неприятное путешествие тут же вылетело 
у меня из головы; агония давно оставленных надежд сменилась волнующей радостью 
от присутствия на земле мудрых Риши, в стране, являющейся колыбелью религий, в 
обители Учителей..."10
_____________
ГЛАВА I
1879
Полковник Олкотт, откинувшись на спинку стула, с живейшим интересом 
просматривал письмо, которое было в его руках.
— А в этом что-то есть, – воскликнул он. – В Индии мы ... сколько же? ... чуть 
больше недели. А нами уже интересуется редактор "Пионера"!
— Это похоже на эпидемию, – последовал ответ с другой стороны стола, – а я-то 
полагала, у англичан имеется иммунитет к подобным вещам.
Приезд из Америки в Бомбей главных основателей Теософского Общества и в самом 
деле вызвал переполох среди образованных индийцев, однако английская община до 
сих пор проявляла по отношению к ним полнейшее равнодушие.
— Я полагаю, он англичанин? – добавил все тот же голос вопросительным тоном.
Красивые, изящные руки отложили нож и вилку, поскольку их обладательница 
мгновенно позабыла об аппетитном завтраке, который только что поставил перед 
ней Бабула – индийский мальчик-слуга.
Двумя другими персонами из собравшихся за столом к завтраку были мисс Роза 
Бейтс и м-р Эдуард Уимбридж, слушавшие этот диалог с живым интересом, но 
воздерживавшиеся от комментариев.
— Думаю, что да, – сказал Полковник, поглядев на подпись. Его зовут Синнетт. А. 
П. Синнетт. Он хотел бы познакомиться с прославленной мадам Блаватской.
— Возможно, он хотел сказать – "с пресловутой мадам Блаватской", – ответила 
дама. – Или он не
знает, что меня считают русской шпионкой?
Глаза Олкотта сверкнули.
— Об этом он не упоминает. Может, хоть он поможет нам опровергнуть эту сплетню. 
Мне кажется, "Пионер" – влиятельная газета, и даже правительство относится к 
ней с уважением.
Он поправил очки и опять углубился в чтение письма.
— Он говорит, что готов опубликовать интересные сведения о нашей миссии в Индии 
и что
особенно его интересуют те замечательные вещи, которые ты иногда делаешь.
— Ну, не такая уж я и замечательная, – решительно возразила мадам Блаватская, – 
и если он полагает, что я намерена представить его своему Боссу1, то он 
ошибается.
Через несколько мгновений, в течение которых Полковник продолжал молча читать 
письмо, она вновь устремила на него свой необычайно острый, гипнотизирующий 
взгляд.
— А что он еще пишет?
На типично американском лице Олкотта расцвела довольная улыбка.
— Я знал, что ты спросишь.
— Вот еще!
— Ладно, Маллиган! – великодушно согласился Олкотт, использовав при этом 
прозвище, которым он наградил ее еще в Нью-Йорке2. – Просто я не мог отказать 
себе в удовольствии слегка тебя подразнить. Но я уверен, что здесь все серьезно,
 и это наиболее ободряющее событие из всех, что произошли с момента нашего 
приезда. Мистер Синнетт пишет, что он интересуется оккультизмом гораздо 
серьезнее, чем большинство других журналистов. Когда он был в Лондоне, у него 
была возможность изучить некоторые замечательные явления, но до их глубинных 
причин он так и не смог докопаться, к тому же условия, при которых они имели 
место, показались ему немного сомнительными. Поэтому полной убежденности у него 
нет, но все же он чувствует, что во всех этих явлениях что-то есть. Он надеется 
встретиться с нами, если мы когда-нибудь пожелаем посетить север страны.
— Север страны?
— Аллахабад. Там издается "Пионер". Надо сказать, тон у него вполне 
дружественный – гораздо более дружественный, чем у большинства других 
газетчиков.
— Да, они нам не очень-то симпатизировали, – вставил м-р Уимбридж. Его 
положение в доме было несколько неопределенным, однако еще в Нью-Йорке он 
оказывал определенную поддержку и выражал свою преданность этим двоим, так же 
дружественно настроенным к нему людям. Когда принималось решение о том, что он 
и Роза Бейтс, с которой он познакомился на одном из теософских собраний, поедут 
в Индию вместе с Полковником и мадам Блаватской, и он сам, и Роза переживали не 
лучшие времена; и хотя их нынешнее положение все еще нельзя было назвать 
абсолютно прочным, их ближайшее будущее выглядело вполне определенным.
Мисс Бейтс поджала губки и с сомнением покачала головой. Она не была полностью 
удовлетворена своим нынешним положением, чувствуя, что ее социальный статус 
несколько снизился после того, как она из школьной учительницы превратилась в 
домохозяйку на их новом месте жительства. К тому же ей был не слишком 
симпатичен полковник Олкотт; она знала, что Полковника убедили в том, что 
присутствие мисс Бейтс будет желательным, хотя сам он поначалу считал иначе. 
Дело в том, что и она, и Уимбридж были англичанами, хотя и жили несколько лет в 
Америке, и мадам Блаватская убедила Полковника, что это обстоятельство может 
оказать определенное влияние на англо-индийские власти. Последний довод 
заставил Полковника несколько смягчиться, но мисс Бейтс знала, что он 
продолжает относиться к ней с опасением3.
— Ну что же, – изрек Олкотт в своей обычной приподнято оптимистичной манере, – 
уверен, что мы найдем возможность встретиться с мистером Синнеттом. Думаю, что 
знакомство с главными городами Индии пойдет нам только на пользу, и в их список 
мы вполне могли бы включить Аллахабад. А пока что я напишу ответное письмо, в 
котором выражу нашу общую признательность.
С кофейником, полным свежего кофе, любимого напитка Е.П.Б.4, появился Бабула, 
его лицо излучало готовность услужить своей госпоже. Уж ему-то не о чем было 
беспокоиться: его работодатели были им довольны.
Выяснилось, что помимо способности Бабулы безошибочно угадывать их желания, он 
обладал и другими достоинствами, и по праву мог быть назван незаурядной 
личностью, поскольку говорил на пяти языках, включая французский и английский. 
Бабулу подыскал один из инициативных членов Общества во время их переезда в 
этот дом, расположенный в респектабельном районе Бомбея, и похоже, что он был 
абсолютно предан своим новым хозяевам. Никто из них пока не знал, что он 
останется их преданным слугой еще на многие годы5.
— Спасибо, Бабула, – сказала Е.П.Б., когда он наполнил до краев ее чашку, – но, 
пожалуйста, больше никакой еды.
Она согрела сердце мальчика своей всепокоряющей улыбкой, после чего со вздохом 
сказала Полковнику в ответ на его вздернутые в немом вопросе брови: "Я хотела 
бы остаться при своих 156 фунтах, по крайней мере – на некоторое время".
Он одобряюще ухмыльнулся, вспомнив, что за несколько недель до их отъезда из 
Нью-Йорка она ухитрилась сбросить целых девяносто фунтов благодаря несложному, 
но совершенно непонятному ритуалу, заключавшемуся в том, что каждый раз после 
еды она выпивала стакан простой воды, предварительно подержав над ним ладонь и 
мессмерически поглядев на него. Он ни за что не смог бы объяснить себе смысл 
этого действа, да и она не просвещала его на этот счет, однако результат был 
налицо. Позже он запишет в своем дневнике, что она сохраняла свой прежний вес 
"до тех пор, пока по прошествии довольно значительного времени после их приезда 
в Индию ее вновь не одолело ожирение, усугубленное еще и водянкой, не 
оставившее ее до самой смерти"6.
Разговор становился все более бессвязным, по мере того как сидевшие за столом 
углублялись в размышления о своих планах на сегодняшнее утро. В конце концов, Е.
П.Б. встала из-за стола, и все остальные последовали ее примеру.
Е.П.Б. и Полковник вернулись в гостиную, чтобы составить ответное письмо м-ру 
Синнетту, мисс Бейтс приступила к обязанностям домохозяйки, а м-р Уимбридж 
удалился в свою комнату, чтобы составить приглашение на собрание, которое 
намеревались устроить двое его благодетелей.
Основатели едва успели приступить к работе, как вошел Бабула и объявил о 
посетителе, и в ту же секунду в комнату ворвался молодой человек с симпатичным 
ирландским лицом, на котором цвела чарующая улыбка.
— Росс Скотт! – радостно воскликнула Е.П.Б. и протянула ему навстречу обе руки7.

Молодой человек приблизился к ней и тепло пожал протянутые руки и лишь потом с 
не меньшей теплотой поприветствовал Полковника.
— Рад вас видеть, Скотт, – сердечно откликнулся Олкотт, – а я-то полагал, что 
вы до сих пор не
можете прийти в себя после этого жуткого путешествия.
Скотт усмехнулся.
—Теперь я уже могу вспоминать о нем с улыбкой, хотя было время, когда я здорово 
сомневался, буду ли вообще когда-нибудь улыбаться. Однако мне кажется, – 
добавил он серьезно, – что
игра стоила свеч. Если бы я не оказался на этом судне, то не встретил бы вас и 
мадам Блаватскую и сейчас мне не были бы открыты такие вещи, о которых я раньше 
даже не подозревал.
— Проходите, садитесь, – сказала Е.П.Б., указывая на стоящий рядом с ней диван. 
– А я уже
начала думать, что вы уехали на север к месту службы.
— Нет, у меня здесь еще кое-какие дела, – объяснил он, усаживаясь, – к тому же 
я не мог
уехать, не попрощавшись. И кроме того, – на его лице вновь расцвела дружеская 
улыбка, – я был
уверен, что вы не позволите мне уехать так далеко, не представив сперва хоть 
какое-нибудь подтверждение всех тех психических способностей, о которых вы 
беседовали с полковником Олкоттом на пароходе. Так не покажете ли вы мне 
какое-нибудь, хотя бы самое маленькое чудо?
— Тогда я чувствовала себя очень плохо, как, впрочем, и все остальные, – 
ответила с улыбкой Е.П.Б. – Так что же мне для вас сделать?
— Да, – вмешался в разговор Полковник, – пусть Скотт сам что-нибудь придумает. 
Это его убедит в том, что все было честно.
— А у меня и мысли нет о каком-либо недоверии, – запротестовал молодой человек. 
– Дайте-ка мне подумать.
Он запустил руку в густую копну своих рыжих волос.
— Это должно быть нечто совершенно не похожее на все то, о чем вы мне говорили 
на пароходе.
Он начал оглядывать комнату, и, наконец, его взгляд остановился на платке, 
который держала в руках Е.П.Б.
— Придумал! – сказал он. – Могу я воспользоваться вашим платком?
Она передала ему платок, и он указал на вышитое по краю платка ее собственное 
имя.
— Пусть вместо вашего имени на платке появится какое-нибудь другое, – 
потребовал он.
— Хорошо, – спокойно согласилась она, – и какое же имя вы хотели бы увидеть?
Он опять задумался. Но затем в его глазах вспыхнул озорной огонек.
— Харичанд.
— Харичанд! – в ужасе воскликнул Олкотт. Е.П.Б. улыбнулась.
— А почему бы и нет? – спросила она.
Харичанд Чинтамон был одним из тех, кто встречал путешественников по приезде в 
Бомбей; с ним они переписывались еще будучи в Нью-Йорке, и тогда же они выслали 
ему около 600 рупий ("не подверженными инфляции серебряными монетами, а в 
твердой валюте")8 в качестве членского взноса в "Арья Самадж" – Индийское 
движение за восстановление чистой Ведической религии, – с которым они намерены 
были объединить Теософское Общество9.
Харичанд пригласил их в свой дом. Дом был небольшой, но, по словам Олкотта, – 
"предрасполагал к тому, чтобы все в нем воспринималось очаровательным, и мы 
чувствовали себя в нем совершенно довольными"10. Им был оказан самый радушный 
прием, и казалось, Харичанд не знает, чем и как еще он мог бы угодить своим 
гостям.
Однако через несколько дней он предъявил им счет на оплату.
"Наш казалось бы такой гостеприимный хозяин выставил нам немыслимый счет за 
аренду помещения, питание, обслуживание, ремонт дома и даже за аренду трехсот 
стульев для торжественного приема в нашу честь, а также за телеграмму, в 
которой он просил нас поспешить с приездом!" – написал позже Полковник. При 
виде общей суммы, пишет он далее, у него глаза вылезли на лоб; при таких 
расходах они запросто могли остаться без всяких средств к существованию. А 
позже обнаружилось, что деньги для "Арья Самадж", высланные ими ранее Харичанду,
 "не ушли дальше самого Харичанда".
Полковник Олкотт писал далее: "Никогда не забуду ту сцену на собрании "Арья 
Самадж", когда Е.П.Б. обрушила на него громы и молнии своего сарказма и 
заставила его пообещать возместить весь ущерб. Деньги были возвращены, но все 
наши контакты с этим человеком были немедленно прерваны"11.
Разочаровавшись в Харичанде, они вскоре перебрались на свою нынешнюю временную 
штаб-квартиру, одновременно подыскивая для себя более подходящее помещение.
— А в самом деле, почему бы и нет, – виновато произнес Олкотт, – хоть это и не 
очень приятное
воспоминание. Это тебе по силам, Малиган.
Она кивнула и повернулась к Скотту.
— Держите платок за вышитый край, – приказала она, – а я буду держать за другой.

Они сидели так несколько минут, держа платок за края, а Олкотт все это время 
смотрел на них с величайшим интересом. Он никогда не видел, чтобы Е.П.Б. 
проделывала что-либо подобное, и ему не терпелось узнать, что же у нее 
получится.
— Теперь можете взглянуть, – сказала она, наконец.
Скотт посмотрел на платок, и его глаза расширились от изумления. На уголке 
матерчатого квадрата, который он держал в руках, красовалось имя Харичанда, 
причем вышитое в той же манере, в которой раньше было вышито на этом же месте 
имя Е.П.Б. Сам же он во время этого эксперимента совершенно ничего не 
почувствовал.
Даже на Полковника это произвело впечатление, хотя он, как обычно, начал 
поддразнивать Е.П.Б., говоря, что это далеко не самая поразительная вещь, 
которую он видел в ее исполнении. Однако Росс Скотт был потрясен.
— Получилось! В самом деле получилось! – он держал платок перед собой и 
восторженно разглядывал его. – Я, конечно, не сомневался, что у вас получится, 
но...
— Вот именно – "но" – ответила она с усмешкой. – Можете взять его себе на 
память. Ведь теперь он уже не мой.
Он некоторое время молчал, будучи не в силах оторвать взгляд от платка. 
Неожиданно он резко поднял голову и изумленно посмотрел на Е.П.Б.
— Знаете, – произнес он с восхищением в голосе, – я чувствую себя как рыба, 
которая только что узнала, что такое вода.
Наградой за эту фразу стал для него журчащий смех Е.П.Б. Это журчание плавно 
перешло в чистые, веселые переливы, напоминающие по своей беспечности смех 
ребенка. Этот смех еще больше изумил молодого человека, ему показалось, что 
ничего жизнерадостнее этих звуков он раньше никогда не слышал12. Он вспомнил, 
что почти так же смеялись все счастливые "маленькие люди" его родной Ирландии, 
и почувствовал, что в его сердце рождается самая горячая симпатия к этой 
женщине.
— Спасибо вам за это, – полушутя-полусерьезно сказал он, – я этого никогда не 
забуду. Но скажите, – обратился он к Олкотту, – как продвигаются ваши дела?
— Об этом еще рано говорить, – ответил Полковник. – Сегодня утром мы получили 
обнадеживающее письмо от одного известного редактора – мистера А. П. Синнетта 
из аллахабадского "Пионера". Это первое проявление интереса к нам со стороны 
английской общины в Индии. Тогда как индийцы уже успели нас тепло 
поприветствовать в лице нескольких известных деятелей.
— Рад это слышать. Да и почему бы нет? А как ваши спутники? Как они пережили 
путешествие на "Спик-Холле"!
Вместо ответа Олкотт приказал Бабуле пригласить в гостиную мисс Бейтс и 
Уимбриджа. Они радушно приветствовали молодого человека, правда мисс Бейтс – 
чуточку скованно, считая, что одежда на ней была не совсем подходящая для 
приема посетителей. Однако восторженное дружелюбие Скотта помогло ей преодолеть 
мимолетное смущение, и вскоре все они весело болтали друг с другом, пока гость, 
наконец, не решил, что ему уже пора уходить.
— Надеюсь, я зашел не слишком далеко, – с надеждой спросил он, – один Бог знает,
 когда мы встретимся опять.
— Мы обязательно встретимся, – заверила его Е.П.Б.
Он довольно улыбнулся:
— Если это говорите вы, то я спокоен.
Перед уходом Скотт оставил полковнику Олкотту свое заявление о вступлении в 
Теософское Общество и вложил в его руку пятифунтовую купюру в качестве взноса в 
общественную казну.
—Вот это я называю зримым выражением благодарности! – сказал Олкотт, когда 
Бабула закрыл дверь вслед за ушедшим Скоттом. – Да и твой фокус, надо сказать, 
был весьма удачным.
— Это не фокус, – коротко парировала Е.П.Б. –Я должна была что-нибудь для него 
сделать. Иначе бы он подумал, что все, слышанное им на пароходе, – болтовня! 
Кроме того, он мне нравится. Я бы хотела чем-нибудь ему помочь.
— Не сомневаюсь.
Полковник знал, что стоит только кому-нибудь тронуть ее щедрое и 
сострадательное сердце, и она перевернет весь мир ради того, чтобы помочь этому 
человеку, не считаясь с тем, чего это будет стоить для нее и для окружающих ее 
людей. Однако ему тоже нравился Росс Скотт, и он желал ему только добра.
— Возможно Росс встретит там мистера Синнетта, – предположила Е.П.Б., – тогда 
он смог бы посодействовать росту нашего авторитета.
— Ах да, ...мистер Синнетт. Спасибо, что напомнила. Я должен написать ему 
ответное письмо.
Он уселся за стол. Прерываясь то и дело для того, чтобы обсудить с Е.П.Б. 
какую-нибудь мысль или фразу, он, в конце концов, набросал подходящий, как ему 
показалось, ответ.
"Так началось, – напишет он впоследствии, – это полезнейшее для нас 
сотрудничество и прекрасная дружба. Никакой другой англо-индийский редактор не 
был настроен к нам дружественнее и не был столь объективным, говоря о наших 
взглядах и идеалах. Один мистер Синнетт оставался нашим истинным другом и 
добросовестным критиком; но он был еще и могущественным союзником, поскольку 
контролировал наиболее влиятельную в Индии газету; кроме того, среди всех 
журналистов он пользовался наибольшим доверием и уважением со стороны 
высокопоставленных правительственных чиновников"13.
Благодаря последовавшей за этим письмом оживленной переписке полковник Олкотт и 
Е.П.Б. познакомились как с мистером, так и с миссис Синнетт, и уже в декабре 
они отправились в Аллахабад.
"Миссис Синнетт приняла нас с замечательным радушием, – писал Полковник. – 
Прежде чем она успела сказать нам хотя бы дюжину фраз, мы уже знали, что обрели 
в ее лице бесценного друга"14.
Дружба с Пэйшенс Синнетт оказалась истинной и прочной, выдержав все 
превратности судьбы.
Визит в Аллахабад затянулся на добрых две недели. Он был замечателен не только 
вступлением Синнеттов в Теософское Общество, но еще и тем, что Олкотт и Е.П.Б. 
познакомились с людьми, которым суждено было сыграть свою роль в будущей судьбе 
Общества в Индии, – с м-ром А. О. Хьюмом из Симлы и его женой Могги, а также 
миссис Алисой Гордон – женой подполковника У. Гордона из Калькутты. У миссис 
Хьюм, вероятно, были нелады со здоровьем, она заметно нервничала и слегка 
смущалась, зато миссис Гордон, как записал в своем дневнике полковник Олкотт, 
была "в зените своей красоты и блистала интеллектом".
Этот визит, однако же, оказался всего лишь прелюдией к другой поездке – в Симлу,
 состоявшейся в следующем году.
Симла в то время являлась летней столицей Индии, у Синнеттов там была летняя 
резиденция, а м-р Хьюм содержал там достаточно впечатляющий орнитологический 
музей в "Ротни Касл" – своем внушительном доме на Джакко-Хилл. Именно в Симле и 
произошли те события, которые послужили началом переписки между м-ром Синнеттом 
и почтенным Махатмой К.Х.
_____________
Глава II
СИМЛА
В то сентябрьское утро 1880 г., когда "Теософские Близнецы" впервые увидели 
цветущую летнюю столицу Индии, Симла предстала перед ними ослепительно 
прекрасным городом. Проблемы, обрушившиеся на них накануне отъезда из Бомбея, и 
само долгое и трудное путешествие в Симлу оказались испытанием не из легких, но 
здоровый сон восстановил их силы, и вскоре они вновь с оптимизмом смотрели в 
будущее, хотя его и нельзя было назвать определенным.
Приглашение от Синнеттов посетить их дом в Симле пришло в бомбейскую 
штаб-квартиру как раз в разгар домашнего конфликта, вызванного ожесточенной 
враждой между мисс Розой Бейтс и новоприбывшей мадам Эммой Куломб. "Мне 
хотелось взять метлу и вымести их обеих из дому, – писал полковник Олкотт. – И, 
как выяснилось впоследствии, если бы мы действительно это сделали, то поступили 
бы правильно"1. Причины ссоры были самыми тривиальными, однако вылилась она в 
затяжную вражду, в конечном счете расколовшую весь дом на две группировки.
Когда мадам Куломб и ее муж – Алексис Куломб – постучались в двери теософской 
штаб-квартиры в марте 1880 г., они находились в крайней нужде. А несколько лет 
до этого, в Египте, еще будучи мисс Эммой Каттинг, эта француженка оказала Е.П.
Б. одну услугу, и поскольку чувство благодарности было для Е.П.Б. священным, 
супругов приняли и нашли им работу поблизости.
О своем намерении переехать в Бомбей эта женщина сообщила за несколько месяцев 
до своего прибытия письмом, отправленным из Египта, в котором она поведала 
грустную историю финансового краха своего мужа и известила о своем желании 
перебраться в Бомбей, чтобы подыскать там работу для себя и для мужа2. Е.П.Б. 
послала ей ответ с приглашением, еще не зная о том, какие трагические 
последствия повлечет за собой этот шаг; и лишь много позже ей стало известно о 
том, что мадам Куломб была уволена с должности гувернантки за то, что 
показывала своим подопечным порнографические картинки; что она обманным путем 
выманила деньги у нескольких человек; что ее муж, последовав ее советам в 
нескольких сделках, потерпел крах в своем бизнесе и превратился в злостного 
банкрота, укравшего к тому же 25000 франков3.
Знай Е.П.Б. обо всем этом заранее, не было бы, возможно, того тяжкого позора, 
который ей впоследствии пришлось пережить. Однако надо сказать, что Куломбам 
она не доверяла с самого начала. Она предчувствовала вероломство со стороны 
этой парочки. Но когда она обратилась к своему Учителю – Махатме М. – с 
вопросом о том, благоразумно ли принимать у себя дома двух таких "врагов", он 
ответил: "До тех пор пока в Теософском Обществе будут хотя бы три человека, 
достойных благословения Господа нашего, его нельзя будет уничтожить... Они 
голодны и бесприютны; приюти и накорми их, если не хочешь разделить с ними их 
карму"4.
Домашний конфликт, расколовший теософскую общину, похоже, завершился с отъездом 
мисс Бейтс и м-ра Уимбриджа; облегченно вздохнув, Е.П.Б. и Полковник могли уже 
с некоторым оптимизмом смотреть в будущее, садясь 27 августа в вечерний 
почтовый поезд.
И все же одна проблема еще продолжала существовать и преследовать их в течение 
некоторого времени. Она заключалась в абсурдном подозрении со стороны 
правительства, что Общество якобы преследует какие-то политические цели и что Е.
П.Б. – русская шпионка; установленная по причине этого подозрения слежка – 
грубая и оскорбительно явная – была для них настоящим мучением, хотя они и 
пытались не принимать происходящее близко к сердцу. Они не сомневались в том, 
что и во время отъезда за ними тоже следили и любой из едущих вместе с ними 
пассажиров вполне мог оказаться приставленным наблюдателем5.
В пути их подстерегала еще одна неприятность. В Мируте они встретились со Свами 
Даянандом, лидером "Арья Самадж" – индийского движения, действовавшего с союзе 
с Теософским Обществом.
Свами становился все более и более придирчивым и даже написал полковнику 
Олкотту резкое и язвительное письмо. Они обнаружили в Свами большую перемену, и 
несколько дней ушло на бесплодные и, казалось, бесконечные дебаты относительно 
все более расходящихся между собою взглядов. Это было началом будущего раскола, 
результатом которого стало соглашение о том, чтобы каждое Общество следовало 
своим путем и не несло никакой ответственности за действия другого6.
Выехав из Мирута к вечеру 30 августа, теософы добрались сперва до Амбалы, где 
им пришлось ждать почти до полуночи, прежде чем они смогли отправиться дальше.
Всю ночь, в компании нескольких индийских друзей, они ехали по горной дороге, 
используя дакгхари – продолговатые, деревянные транспортные средства, 
напоминающие большие паланкины на колесах. Еще пять часов пришлось ждать в 
местечке под названием Калка, а остаток пути до Симлы они проделали в тонге – 
двухколесной повозке на рессорах, в которой могли ехать, включая возницу, сразу 
четверо человек.
В Симлу они приехали уже на закате. У въезда в город их встретили слуги 
Синнеттов с джампанами – стульями на длинных шестах, которые несли носильщики, 
– это средство передвижения было гораздо удобнее, чем те два, на которых они 
проделали путь от Амбалы. "Вскоре, – рассказывает Полковник, – мы оказались под 
гостеприимной крышей у наших добрых друзей Синнеттов, где нас ждал радушный 
прием"7.
На следующее утро они обнаружили, что дом Синнеттов расположен на вершине горы 
и что из его окон открывается чарующий вид. Вдалеке покрытые лесами горы 
вздымали свои вершины в безоблачный, лазурный небосвод; пять рек, протекающих в 
округе, были похожи на серебряные ленты, лежащие посреди зеленого вельвета; а 
вблизи были видны "резиденции большинства тех высокопоставленных 
англо-индийских сановников, которые управляли этой гигантской империей"8.
После завтрака из детской привели четырехлетнего Денни Синнетта 
поприветствовать гостей. Это был болезненного вида ребенок, выглядевший к тому 
же чересчур серьезным, но его улыбка, которой он ответил на улыбку взявшей его 
за руки Е.П.Б., мгновенно развеяла возникшие было в ее сердце сомнения, и это 
сердце, всегда ласковое к беззащитным и нежным созданиям, было покорено 
навсегда. Его манеры были изысканны и на удивление солидны, а поклон перед 
возвращением в детскую –скромным и милым.
— Чудесный мальчик! – сказал Полковник, мысленно сравнивая достоинства 
воспитания, полученного здесь этим английским ребенком, с несколько 
беспорядочной воспитательной системой, принятой в его собственной стране, и 
прикидывая, которая из них являлась более предпочтительной с точки зрения 
эволюции личности, – полковник Олкотт на все смотрел глазами философа.
— Благодарю вас, – сказала миссис Синнетт, провожая обожающим взглядом 
маленькую фигурку своего сына, поднимавшегося вверх по лестнице, доверчиво 
держась за руку своей няни. – Мне кажется, индийский климат ему не совсем 
подходит. Он такой слабенький.
Е.П.Б. молчала. Ее вдруг посетило мрачное предвидение: злой рок окружал 
мальчика, подобно зловещему туману; его детским задаткам так и не суждено было 
расцвести; достигнуть зрелости ему так и не удалось. Впоследствии ее отчасти 
утешало только то, что Махатма К.Х. сам опекал ребенка и даже прислал локон 
своих волос, чтобы тот носил их обвязанными вокруг шеи ради поддержания своего 
здоровья9.
Пэйшенс Синнетт, извинившись, ушла, чтобы отдать слугам распоряжения на день, а 
м-р Синнетт пригласил гостей на веранду, с которой открывался такой чарующий 
вид на окрестности. Он показал им гору Джакко Хилл, на которой была расположена 
резиденция Хьюма, а также обратил их внимание на крошечные фигурки, 
передвигавшиеся далеко внизу по улицам, – свидетельство того, что город уже 
пробуждался навстречу новому дню.
Выполнив таким образом положенные данному случаю любезности, м-р Синнетт 
тактично перевел разговор на тему, которая, несомненно, представлялась ему 
очень важной.
?Я надеюсь, дорогие друзья, – сказал он сердечно, – вы ни в коем случае не 
будете считать
этот визит деловым. Забудьте обо всех своих проблемах, просто отдыхайте в свое 
удовольствие. Я по себе знаю, что небольшая передышка во время тяжелой работы 
может оказаться весьма полезной.
Полковник пробормотал что-то в знак согласия, а Е.П.Б. восторженно отозвалась: 
"Среди такой чудесной природы и при том гостеприимстве, которое мы здесь нашли, 
это будет несложно".
Синнетт кивнул в знак благодарности.
— Благодарю. С вашего позволения, я предложил бы вам оставить на некоторое 
время даже ваши дискуссии по поводу Теософского Общества и его идей, поскольку 
они могут вызвать взвинченность и возбужденность, и уж, конечно, не 
беспокоиться больше по поводу той глупой слежки, которую установило за вами 
правительство. В ближайшие несколько недель у вас будет возможность 
познакомиться со многими из тех, кто в состоянии оказать вам серьезную 
поддержку; вам было бы желательно добиться их дружбы, при этом не слишком 
поражая их воображение.
Полковник покосился на Е.П.Б. Очевидно, Синнетт хотел только предостеречь их. 
Но он почувствовал себя неуютно. Е.П.Б. была не из тех, кто склонен "добиваться 
чего-нибудь у кого-нибудь", она стремилась прежде всего оставаться сама собою – 
в любое время и при любых обстоятельствах. Как-то она воспримет этот 
завуалированный совет умерить свою импульсивность и воспринять несколько 
чопорную манеру поведения, принятую в тех кругах, в которых вращались и 
Синнетты? Но на ее лице не было и тени неудовольствия; в этот момент оно было 
просто безмятежно счастливым.
— Вы абсолютно правы, мистер Синнетт, – ответила она, – а ты как думаешь, 
Малоуни?
Это прозвище было ее местью за "Маллиган", оба прозвища были взяты из шуточной 
песенки, которую Олкотту часто приходилось петь во время их неофициальных 
собраний в Нью-Йорке10.
Он угрюмо кивнул.
— Мне кажется, это в высшей степени важно.
Ему все-таки с трудом верилось, что она сможет приспособиться хоть к 
каким-нибудь ограничениям, и, как впоследствии выяснилось, его сомнения были 
отнюдь не беспочвенными. "Конечно же, она обещала это, – писал он, имея в виду 
данный м-ром Синнеттом совет, – и, конечно же, напрочь позабыла о своем 
обещании, как только появился самый первый посетитель"11.
Этим посетителем, вернее посетительницей, оказалась миссис Гордон. С нею они 
встречались в Аллахабаде в прошлом году и потому были рады вновь ее увидеть.
"... а после ее визита, – писал Полковник, – наступила очередь наиболее 
влиятельных правительственных чиновников, которых Синнетт привозил домой, чтобы 
познакомить с Е.П.Б. Судя по записям в моем дневнике, она сразу же приступила к 
своим феноменам"12.
Это было не совсем то, что планировал Синнетт, однако, ввиду той активной 
общественной деятельности, которой он в это время занялся, эти действия Е.П.Б. 
имели (по крайней мере для него самого) весьма неожиданные последствия, 
обеспечив рост его популярности. "... Ни один обед из тех, на которые нас 
приглашали, не считался полностью состоявшимся без производимого Е.П.Б. 
постукивания по столу или волшебного звучания колокольчиков, – писал Олкотт. – 
Она заставляла их звучать даже в головах у самых важных чиновников"13. Хотя все 
это, возможно, не слишком соответствовало их общественному положению, но, тем 
не менее, вызывало дополнительный интерес к личности Е.П.Б.
Что толку сейчас гадать, как сложилась бы история Теософского Общества, 
последуй Е.П.Б. совету м-ра Синнетта, но факт остается фактом, – она 
проигнорировала этот совет, и любые рассуждения на эту тему, следовательно, 
абсолютно бесполезны.
Однако Олкотт за это время успел переговорить с некоторыми высокопоставленными 
правительственными чиновниками относительно недоразумения, возникшего по поводу 
целей пребывания в Индии Е.П.Б. и его самого. В результате он сумел 
организовать обмен письмами с правительственным секретарем в Министерстве 
иностранных дел, отправив ему при этом копии своих верительных грамот, 
полученных от американского президента Хейза и его госсекретаря14.
Время летело незаметно, и в приятной, если не сказать – изумительной, атмосфере 
проходили день за днем. Е.П.Б. продемонстрировала несколько удивительных 
феноменов – намного превосходящих обычное вызывание позваниваний, постукиваний 
по столу и даже появление из ниоткуда множества цветов, падающих сверху вроде 
дождя15.
Даже м-р Синнетт, похоже, оставил свои прежние опасения и сам начал принимать 
деятельное участие во всем происходящем. Но полковник Олкотт – всегда активно 
интересующийся всем, что касается его горячо любимого Общества, – допустил 
неосторожность, приведшую впоследствии к прискорбным результатам. Вообще-то, 
все могло бы пройти вполне безболезненно, если бы не один из тех поворотов 
судьбы, которые так часто определяют ход истории, вынуждая ее следовать в 
совершенно непредвиденном направлении.
Олкотт слегка досадовал на Синнетта за то, что тот ничего не печатал о событиях 
в Симле в "Пионере", считая, что о них должны знать по крайней мере члены 
Теософского Общества. Перед тем как он и Е.П.Б. покинули дом Синнеттов, чтобы 
продолжить свое путешествие по Северной Индии, Полковник написал статью, 
озаглавленную "Один день с мадам Блаватской"16, в которой описал несколько 
удивительных феноменов, произведенных Е.П.Б. Статью он отправил Дамодару 
Маваланкару, руководившему бомбейской штаб-квартирой в их отсутствие, чтобы тот 
размножил и распространил ее среди местных членов Общества. В статье были 
упомянуты имена нескольких высокопоставленных британских чиновников, 
присутствовавших при демонстрации феноменов. К несчастью, одна из копий этой 
статьи попала в бомбейскую газету "Times of India" и была напечатана в ней с 
уничтожающим комментарием. Вполне естественно, что те лица, которых упомянул в 
статье Олкотт, были весьма огорчены и смущены этим обстоятельством. Дамодар 
написал протест, который "Times" отказалась опубликовать, и все эти события 
бумерангом ударили по Е.П.Б.
Комментарии м-ра Синнетта по этому поводу – как всегда – осторожны: "... были 
допущены некоторые ошибки, задержавшие подъем Теософского Общества в Индии на 
подобающую ему высоту"17. И далее он добавляет:
"В целом ... мадам Блаватская стала очень популярной в Индии, ее связи с 
европейским обществом укрепились. Она приобрела много новых друзей и несколько 
ревностных неофитов, уверовавших в существование оккультных сил; но в то же 
время она стала невинной жертвой дикой злобы со стороны тех своих знакомых, 
которые, будучи не готовы к восприятию того, что они видели своими собственными 
глазами, встали на позицию отрицания, постепенно переходящего в настоящую 
вражду, завуалированную под более или менее ожесточенную форму полемики"18.
Однако все эти неприятные последствия проявились уже после посещения Симлы, 
затянувшегося почти на два месяца. Мистер Синнетт за это время успел убедиться 
не только в искренности Е.П.Б., но и в подлинности тех феноменов, которые она 
производила, хотя сама она не считала эти феномены своими, но, отвечая на 
расспросы любопытствующих, приписывала их авторство Адептам или Учителям, с 
которыми она постоянно поддерживала тесную связь. Он пришел к выводу, что "... 
где бы ни была мадам Блаватская, там фактически присутствовали и Братья, 
находившиеся однако в то же самое время немыслимо далеко, что тем не менее не 
мешало Им производить все эти феномены, самого невероятного свойства; сама же 
она не имела к этим феноменам никакого отношения, а если и имела – то очень 
небольшое"19.
Однако же он понимал, что закусивший удила скептик все равно сможет поставить 
под сомнение истинность этих кажущихся подлинными чудес, и потому он все более 
убеждал себя в необходимости демонстрации какого-нибудь феномена, который "не 
оставлял бы ни тени сомнения"20. Несомненно, если бы он смог побеседовать с 
одним из Братьев, то убедил бы его в полезности этого шага.
Возможность поговорить об этом с Е.П.Б. представилась ему однажды утром, когда 
за столом во время завтрака зашел разговор о делах Теософского Общества. Он 
весьма добродушно критиковал Е.П.Б. за то, что она, как ему представлялось, 
иногда не слишком благоразумно использовала свои феномены, что могло, по его 
мнению, иметь нежелательные последствия для всего Общества. Она воспринимала 
все это безмолвно, и ее ответы как всегда отражали ее проницательность и 
остроумие.
— Но знаете ли, – сказал он, переходя, наконец, к своему предложению, – я 
уверен, что если бы мне удалось установить контакт с самими Братьями, я бы 
убедил вас в том, что феномены в принципе способны принести несравнимо больше 
практической пользы, чем можно себе это представить, наблюдая те из них, что вы 
нам демонстрируете21.
—Вы так думаете? – спросила она, улыбаясь, и добавила насмешливо, – вы, конечно 
же, очень хорошо знаете их истинную природу!
—Нет, разумеется, – было бы абсурдно это утверждать. Но я бы хотел изложить 
Братьям свои взгляды и узнать, что они об этом думают. Как вы думаете, если я 
напишу им письмо, они мне, ответят?
В ее взгляде читалось сомнение, но в то же время – заинтересованность.
—Это вполне возможно, но я не могу ничего обещать. Да будет вам известно, что 
далеко не все их Наставники с одобрением отнеслись к их усилиям по созданию 
Теософского Общества. Возможно, они не имеют права заходить так далеко, как вам 
хотелось бы.
—Но это принесет им только пользу, – возразил он.
Она удивленно посмотрела на него и затем погрузилась в раздумье.
— Для осуществления задуманного им очень нужна помощь. Я знаю, что один из них 
особенно активно пытался хоть немного ослабить строгость существующих правил, 
чтобы донести учение Мудрости до европейцев22.
На минуту она замолчала, а затем, по-видимому, у нее созрело решение.
— Я подумаю, что я смогу сделать, мистер Синнетт. Мне бы очень хотелось, чтобы 
ваше желание было удовлетворено.
Он искренне и горячо поблагодарил ее, подумав при этом, что, хотя ему и не 
следует пока слишком обольщаться на этот счет, успех его плана пошел бы 
Обществу только на пользу. Ему показалось, что мадам Блаватская не расположена 
к тому, чтобы использовать присущие ученым методы для передачи метафизических 
идей. Что же касается Олкотта, то американец, вероятно, никогда не достигнет 
того авторитета в европейских научных кругах, чтобы его идеи смогли иметь для 
европейцев достаточный вес23.
Однако же готовность Е.П.Б. служить в качестве посредника настолько обнадежила 
его, что сразу же после завтрака он поспешил к своему письменному столу и 
написал письмо, адресованное "Неведомому Брату". В нем он предложил произвести 
опыт, который, по его мнению, был бы достаточно убедительным и мог бы рассеять 
сомнения даже самого закоренелого скептика. Феномен заключался в доставке в 
Симлу номера лондонской "Times" в тот самый день, когда газета будет отпечатана 
в Лондоне и одновременно с этим в Лондоне должен был появиться выпуск 
аллахабадского "Пионера" за то же самое число.
Он был убежден в том, что, имея на руках такое доказательство, сможет обратить 
в свою веру все население Симлы.
_____________
Глава III
ПЕРВОЕ ПИСЬМО
Выйдя однажды в полдень на веранду, м-р Синнетт обнаружил, что мадам Блаватская,
 спустившаяся раньше всех к чаю, сидит там одна. На несколько мгновений м-р 
Синнетт задержался в дверях, не решаясь побеспокоить ее. Ему не терпелось 
узнать хоть что-нибудь о судьбе своего письма, которое она передала, но он 
медлил. Мадам Блаватская сидела неподвижно, глядя куда-то вдаль и как будто к 
чему-то прислушиваясь; Синнетт решил, что она ждет какого-то сообщения от 
одного из членов Братства. Он уже собирался удалиться, когда она заметила его.
? Мистер Синнетт! – воскликнула она. – Хорошо, что вы пришли. Я уже узнала, что 
ваше письмо достигло адресата и вы получите на него ответ.
Эта новость повергла его в крайнее изумление. В этот момент он как никогда 
прежде был близок к тому, чтобы потерять свою обычную невозмутимость. Он был 
изумлен и глубоко потрясен услышанным. И в то же время радость его была 
настолько велика, что он не смог удержаться от восторженного восклицания.
Однако ему быстро удалось подавить этот первый импульс, после чего он сказал:
— Это же просто великолепно, мадам Блаватская! – но затем его нетерпение 
все-таки прорвалось
наружу.
— И как вы думаете, когда ...
Улыбаясь, она покачала головой.
— Не знаю, но не думаю, что вам придется ждать долго.
Неожиданно у него зародилось сомнение: а достаточно ли ясно и убедительно ему 
удалось изложить в письме свои предложения. В его мозгу немедленно возникли 
новые, подкрепляющие его идею аргументы, которые он решил также изложить в 
письменном виде и попробовать уговорить Е.П.Б. передать второе письмо, как и 
первое. Однако в этот момент он ничего не сказал, не зная, как она это 
воспримет, и подумал, что лучше будет сначала написать письмо, а уж затем 
попросить о его передаче. В худшем случае она просто откажет.
В это время появились жена Синнетта и полковник Олкотт, до этого беседовавшие в 
библиотеке; слуга принес на подносе чай, и вся компания перешла к оживленному 
разговору на обычную для тех дней тему: о происходивших в то время удивительных 
событиях.
Миссис Синнетт повернулась к Полковнику со счастливой улыбкой на лице.
—Полковник Олкотт как раз рассказывал мне о том, что сегодня до него дошли 
хорошие новости, – сказала она.
?Да, – подтвердил Олкотт, вынимая из кармана какое-то письмо, – вот то, что я 
уже давно
ожидал. Тебе это понравится, Е.П.Б.
Он наконец-то получил письмо от секретаря индийского правительства Т. М. 
Дюранда, в котором говорилось, что надзор, установленный за ними со дня их 
приезда в Индию, снят и что это было сделано "вследствие интереса, проявленного 
к ним со стороны президента Соединенных Штатов Хейза и госсекретаря его 
Правительства..."1.
Эта новость принесла облегчение всем, а миссис Синнетт добавила, что лично для 
нее с самого начала было непонятно, как это можно было подозревать в наличии 
политических мотивов двух человек, посвящающих себя без остатка служению такому 
благородному и возвышенному делу, как Теософское Общество.
— Но, – добавил Олкотт, широко улыбнувшись, – мистер Дюранд особенно 
подчеркивает, что эта акция ни в коем случае не связана с отношением 
правительства к самому Теософскому Обществу.
? Ну, на это и не приходилось рассчитывать! – сказала Е.П.Б., подводя итог, и 
хотя все продолжали улыбаться, присутствующим было ясно, что она абсолютно 
права. В душе Синнетт был уверен, что эту проблему можно было решить намного 
проще, если бы эти двое из Америки вели себя более осторожно и действовали 
более искусно, но будучи джентльменом, он не стал указывать им на это.
При первой же возможности он откланялся, удалившись в свой кабинет, где 
составил второе письмо для Махатмы, снабдив свои первоначальные доводы более 
весомыми и, как он считал, более убедительными аргументами. Довольный своей 
работой, он в тот же вечер вручил письмо Е.П.Б. с просьбой передать его вслед 
за первым. К его удивлению, она не стала возражать, хотя и наградила его весьма 
лукавым взглядом.
Весь следующий день он пытался, скрывая свое нетерпение, вообще не смотреть на 
нее. Он все еще не знал, чего ему следует ожидать, хотя она и уверила его в том,
 что Махатмы не станут отправлять свой ответ по почте.
Письмо появилось на удивление просто: он нашел его лежащим на своем письменном 
столе.
Синнетт был в полном недоумении, как оно туда попало. Он был совершенно убежден,
 что Е.П.Б. в эту комнату не входила, и, насколько он знал, в этот день она 
постоянно находилась на людях.
Письмо было написано в монастыре Толинг – в Тибете, недалеко от границы; оно 
занимало шесть исписанных с обеих сторон листов бумаги2.
Первым желанием Синнетта было пробежать глазами сразу весь текст от начала до 
конца, но он подавил в себе этот первоначальный порыв и приступил к тщательному 
изучению написанного с самого начала.
"Уважаемый Брат и Друг". От первой же фразы у него едва не перехватило дыхание. 
"Опыт с газетами – немыслим как раз потому, что он заставил бы замолчать всех 
скептиков".
На секунду он оторвался от письма, будучи не в силах читать дальше; слишком 
сильным было потрясение. Этого он ожидал менее всего. Его план представлялся 
ему идеальной возможностью устранить всякое сомнение в существовании Махатм и 
их способностях, и казалось, что сами Махатмы должны были бы с готовностью его 
принять. Он и представить себе не мог, что это не соответствовало их желаниям. 
И тут ему захотелось узнать почему.
Его собеседник был настроен весьма скептически: "... единственным спасением для 
истинных знатоков оккультных наук является скептицизм общественности; шарлатаны 
и плуты служат естественным щитом для "адептов". Гарантией безопасности 
общества является то, что мы держим в секрете все те страшные виды оружия, 
которые были бы использованы против него*..."3
К принятию такой точки зрения Синнетт пока не был готов. Ему уже доводилось 
встречаться с подобной скрытностью со стороны тех индийцев, которые, как он 
подозревал, знали кое-что о своей древней традиции, и эта скрытность всегда 
несколько раздражала его. Такими ли уж ценными или опасными были эти знания, 
чтобы о них нельзя было поведать такому образованному европейцу, как он.
Синнетт вновь вернулся к письму. Далее приводилась еще одна причина отказа от 
его предложения. Ока касалась как самого Синнетта, так и Е.П.Б.
Махатма указывал на то, что результаты подобного феномена были бы 
катастрофическими: наука оказалась бы не в состоянии объяснить его и, как 
следствие, полностью отказалась бы его принять. А массы истолковали бы феномен 
как чудо, и вся эта затея превратилась бы в "роковую ловушку". Последствия 
отразились бы не только на том, "кто открыл дверь" (то есть на самом Синнетте), 
но и на Е.П.Б., снискав ей дурную славу и, вследствие этого, превратив ее в 
объект поношений и клеветы4.
"И чего же еще, – прочел Синнетт, – следует ожидать тем, кто собирается 
привнести в мир подобное новшество? Человеческое невежество приведет к тому, 
что если в него даже и поверят, то припишут тем темным силам, в существование 
которых еще верят добрые две трети человечества"5.
Кроме того, корреспондент Синнетта указывал на то, что появление номера 
"Пионера" в Лондоне в день его публикации, являвшееся частью его плана, 
поставило бы под угрозу его (Синнетта) собственную жизнь.
"... и поскольку науке пока еще есть чем заняться, – говорилось далее в письме, 
– а в сердцах большинства людей жив еще религиозный догматизм, то бытующие в 
мире предрассудки следует преодолевать шаг за шагом, а не молниеносным 
броском"6.
Далее следовало аргументированное рассуждение об исторических событиях, 
иллюстрирующих выше приведенные доводы, и о людях, в них участвовавших.
Синнетта поразила эрудированность автора: так он снова и снова натыкался на 
примеры, которые заставляли его изрядно покопаться в своей памяти, чтобы 
удостовериться в их истинности, а он считал себя человеком более начитанным, 
чем любой средний англичанин его класса.
Но, как выяснилось при дальнейшем прочтении письма, список аргументов этим не 
исчерпывался.
"Вот то, что касается науки, насколько мы с ней знакомы, – продолжал Махатма. – 
Что же касается человеческой природы в целом, она и сейчас – абсолютно та же, 
какой была и миллион лет назад: предрассудки, замешанные на эгоизме, всеобщее 
нежелание отказываться от привычного порядка вещей и менять свой образ жизни и 
мышления (а ведь это необходимое условие для изучения оккультизма). Сюда же 
можно добавить еще и гордыню и упорное неприятие истины, если она противоречит 
традиционному представлению о вещах, – таковы характеристики вашего века... Так 
каковы же будут результаты всех этих удивительных феноменов, если, предположим, 
мы согласимся их произвести? Даже если они будут успешными, порожденная ими 
опасность будет расти пропорционально их успеху. И вскоре нам не останется 
ничего другого, как продолжать в том же духе – и даже crescendo – производить 
феномены или же погибнуть в этой бесконечной борьбе с предрассудками и 
невежеством, будучи сраженным своим же собственным оружием.
Нам придется демонстрировать подобные опыты один за другим; и каждый 
последующий феномен должен был бы выглядеть все более впечатляющим, чем 
предыдущий"7.
Синнетт вынужден был признать, что эти слова выглядят вполне справедливыми. Он 
не был склонен к глубокому самоанализу, но все же сознавал, что и ему самому не 
было полностью чуждо стремление ко все более и более впечатляющим феноменам. 
Вся разница, как считал он, заключалась в том, что сам он был полностью убежден 
и стремился убедить других. И несмотря на все, сказанное Махатмой о скептицизме,
 он все-таки желал сокрушить его. Разве сам он поначалу не был скептиком? И к 
тому же он не пытался употребить свое новое знание кому-либо во зло! Так почему 
бы не попытаться убедить и прочих скептиков?
Ему захотелось переговорить обо всем этом с Хьюмом, который знал о его первом 
письме и знал также, что ему был обещан ответ. "У Хьюма есть свои недостатки, – 
рассуждал Синнетт, – и главный из них – это неспособность вообразить ситуацию, 
если она не касается непосредственно его самого". Однако же интеллекта ему было 
не занимать, и если бы он признал, что его (Синнетта) мнение ни в чем не 
является ошибочным, то этим он мог хотя бы убедить Синнетта в том, что его 
аргументы действительно представляются неоспоримыми.
Синнетт обратил внимание на замечание Махатмы о том, что он не сможет ответить 
на его второе письмо, "не посоветовавшись предварительно с теми, кто обычно 
контактирует с европейскими мистиками. Более того, это мое письмо уже дает 
ответы на многие вопросы, намеченные в Вашем последнем письме; но, одновременно 
с этим, оно принесет Вам и разочарование"8.
В конце письма Махатма предлагал Синнетту "поведать публике о некоторых 
документально подтвержденных феноменах, произведенных в Симле за время визита 
мадам Блаватской, дав для начала усвоить ей хотя бы это".
Синнетт уже опубликовал рассказ о таинственном возвращении миссис Хьюм ее 
потерянной броши, истинность этого рассказа подтвердили девять свидетелей, 
включая его самого и Пэйшенс9.
Но этот рассказ, по словам Махатмы, "будучи единственным ... становился 
абсолютно бесполезным". Он извинялся за то, что осмеливается давать советы, но 
дополнял при этом: "Это накладывает на Вас священную обязанность просвещать 
публику, готовить ее к грядущим более широким возможностям, постепенно открывая 
их глазам свет истины. Один хорошо известный людям свидетель стоит десяти 
свидетелей, мало кому известных; а если кто и известен в Индии своей честностью,
 то это редактор "Пионера"".
Заканчивалось письмо ободряющей фразой:
"Дерзайте и работайте для начала с тем материалом, который есть у Вас под рукой,
 а затем мы сами предоставим Вам все необходимые данные".
Синнетт вынужден был признать, что это письмо одновременно и воодушевило, и 
разочаровало его. Пережив, фактически, смерть надежд, предвкушения блестящей 
реализации своего оригинального плана, он почувствовал себя каким-то 
опустошенным. Он вынужден был признать обоснованность некоторых аргументов 
Махатмы; и в то же время полной убежденности в его правоте у него не было. 
Кроме того, некоторые доводы Махатмы его очень удивили. Интересно было бы 
послушать, что скажет о них мадам Блаватская.
Он успел только показать это письмо Пэйшенс, но до обсуждения дело не дошло – 
их пригласили к обеду.
Синнетт намеренно не упоминал о письме за столом, поскольку ждал более 
подходящего случая для обсуждения накопившихся у него вопросов.
Позже, когда вся компания собралась в гостиной за кофе, к ним присоединился А. 
О. Хьюм, специально заглянувший узнать, получил ли Синнетт ответ на свое письмо.
 И только тогда Синнетт попросил Е.П.Б. помочь ему разобраться с некоторыми 
замечаниями. Та с готовностью согласилась.
Он спросил, знала ли она о том, что ответ уже пришел, поскольку сама она ни 
словом о письме не обмолвилась. И услышал в ответ:
? Так вы его уже прочли?
Произнеся эти слова, она присела на стул, взяв своей изумительно изящной формы 
рукой чашечку и блюдце; другая рука при этом была слегка приподнята, выражая 
вопрос.
Грациозность этого жеста очаровывала, и Синнетт подумал: "А ведь она 
аристократка до кончиков волос! Не следует забывать об этом ни на минуту!"
Вслух же он сказал:
— Да, я чрезвычайно благодарен вам за вашу услугу. Но кое-что меня удивило.
— Только "кое-что"? – спросила она с улыбкой. – Меня, как правило, удивляет в 
поведении Учителей очень многое. Но не отчаивайтесь, – я помогу вам, если смогу.

Он перебирал находившиеся в его руках листы письма.
— Прежде всего, – сказал он, – меня интересует само письмо, – откуда и как оно 
появилось? Такое впечатление, что чернила как будто впечатаны в бумагу каким-то 
странным образом. К тому же это письмо как будто писали несколькими разными 
почерками, а подпись и вовсе не похожа ни на один из них. И подписано – "Кут 
Хуми Лал Сингх".
— Да, – ответила она задумчиво, – благословенный Кут Хуми.
Он оторвался от письма, заинтригованный почтительностью, прозвучавшей в ее 
голосе.
— Если ваша переписка продолжится, – добавила она, загадочно улыбнувшись, – то 
он, несомненно, будет обходиться и без "Лал Сингх"10.
— Да? – спросил было он, но она, похоже, была не склонна к дальнейшим 
объяснениям.
Синнетт продолжил:
— Похоже, что многие места в тексте изменены или исправлены. Все это кажется 
мне весьма любопытным.
— Возможно и так, – согласилась она. – Объяснить это одновременно и просто, и 
сложно.
Она на секунду задумалась.
—Как бы вам это объяснить? Видите ли, у Махатм очень мало свободного времени. 
На их
плечах лежит огромная ответственность, причем не только за такие небольшие 
группы, как наша с
вами, и даже не за одно только Теософское Общество, хотя это тоже их Общество. 
Письма, подобные
Вашему, обычно записывает под диктовку чела или даже несколько чела, – отсюда и 
подмеченный вами
разнобой в каллиграфии. Чернила выглядят впечатанными в бумагу потому, что их 
действительно на
нее осадили. Слова перенесены на бумагу, а не написаны на ней11.
Все присутствующие смотрели на нее с удивлением и ожиданием.
— Что это означает, мадам? – поинтересовался Хьюм.
— Это занимает меньше времени, чем обычное письмо, по крайней мере для самого 
Учителя, –продолжила она, – хотя описание этого процесса могло бы создать иное 
впечатление. Это делает чела, магнетически связанный с Махатмой. Махатма 
создает ясный умственный образ слов – реальное умственное изображение формы 
написания букв – и направляет его в разум чела, используя кроме того 
магнетическую силу чела для перенесения букв на страницу. А материал, из 
которого состоят буквы – он может быть красным, синим или черным, – берется из 
астрального света. Всем этим процессом руководит Махатма, благодаря своей 
огромной магнетической силе, а также своей могучей силе воли.
Теперь уже на лицах всех присутствующих читалось недоумение, и Синнетт спросил:
— Я не совсем понял, что вы говорили об астральном свете. Как может Махатма 
что-либо из него получать?
— Чтобы полностью это понять, надо быть ясновидящим, – энергично произнесла она.
 – Все вещи, растворяясь, превращаются в астральный свет, поэтому воля мага 
может снова вызвать их к жизни12.
Она вопросительно посмотрела на Синнетта.
— Вы не будете возражать, если я взгляну на написанное?
— Конечно, нет, – отозвался он и передал ей письмо.
Она быстро просмотрела его и вернула Синнетту.
— Большая часть письма написана его собственным почерком – почерком Учителя Кут 
Хуми. Я говорю "почерком", потому что он представлял себе это письмо так, как 
будто сам писал его. У буквы "t" – длинная поперечная палочка, а над каждой 
буквой "т" – горизонтальная черточка. Это, несомненно, его почерк13. К тому же 
вы, должно быть, заметили, – добавила она, – что Учитель Кут Хуми превосходно 
владеет английским.
— Прочитав это письмо, невозможно было прийти к иному выводу, – заметил Синнетт 
с улыбкой. – Он что-то говорит о какой-то английской школе. Вот здесь, "Roma 
ante Romulum fuit" - вот аксиома, которой нас учили в ваших английских 
школах"14 – прочел он.
— Он обучался в нескольких европейских университетах, – сказала Е.П.Б.15
— Похоже, что он получил хорошее образование, особенно в области науки и 
классической литературы.
— Но скажите мне, – вмешался в разговор Хьюм, – что касается этого осаждения 
слов на
бумаге. Перечитывает ли Махатма то, что было сделано его – чела, чтобы 
убедиться в правильности написанного?
— Да, конечно. Отсюда и те исправления, которые заметил м-р Синнетт. Конечно же,
 все значительно упрощается, если чела знает английский. Иногда чела может сам 
написать все письмо или перенести его на бумагу, если ему это по силам, и 
Махатма при этом ему ничего не диктует; хотя ученик может сделать это только с 
разрешения или по распоряжению Махатмы, когда он и сам знает, что тот хотел бы 
сказать16.
— Я склонен думать, – продолжал Хьюм, – что ошибок при этом должно стать еще 
больше.
? Вполне возможно, – согласилась она, – хотя Махатмы обычно тщательно проверяют,
 не искажена ли где-нибудь их мысль. К тому же, если бы у вас был хоть 
какой-нибудь опыт передачи мысли на расстояние, то вы знали бы, что тот, кто 
принимает чужую мысль, или иначе сказать – ментальный образ, картину, – часто 
видоизменяет ее в соответствии со своими мыслями, перекладывает ее на 
собственные слова и фразы, то есть вносит в нее какие-то свои коррективы. 
Поэтому и приходится еще раз проверять и исправлять письма, но если сама мысль 
передана верно, то фразы в этом случае, как правило, не корректируются17.
— Здесь есть еще одно высказывание, которое особенно меня заинтересовало, – 
сказал Синнетт, – хотя, безусловно, меня в высшей степени заинтересовало все 
это письмо, но вот здесь Махатма пишет, что он "очень внимательно слушая" наш 
разговор, недавно состоявшийся у Хьюма. Как вы это объясните?
— Я полагаю, что следует понимать это буквально, так, как здесь написано, – 
ответила она с улыбкой. – Возможно, он действительно слушал. Для него это 
никакого труда не составляет.
— Знаешь, Хьюм, – Синнетт обратился к своему приятелю, – он говорит, что "с 
точки зрения экзотерической мудрости" наши "аргументы – безукоризненны", но 
"когда придет время, и вам будет позволено непосредственно увидеть мир 
эзотеризма, с его законами, основанными на математически точном предвидении 
будущего; когда вы заранее сможете предусматривать результаты своих действий, 
которые вы сейчас совершаете, исходя из собственных желаний и собственной воли 
(будучи не в силах, однако, контролировать их последствия, которые в силу этого,
 довлеют над вами), – только тогда вы оба поймете, почему непосвященным наши 
действия представляются не достаточно мудрыми, если не сказать больше – 
откровенно глупыми". Вот так-то, и, пожалуй, я не рискну судить об этом.
— Ну разве что с этой точки зрения, – сказал Хьюм, давая понять, что пока 
остается при своем мнении.
— Мадам Блаватская, – добавил он, – я думаю сам написать письмо Махатме. Не 
окажете ли вы мне любезность проследить, чтобы это письмо дошло до адресата?
Она довольно долго смотрела на него, раздумывая.
— Хорошо, я сделаю все, что смогу, – был ее ответ.
— Должен признать, – сказал Синнетт, – я весьма разочарован тем, что Махатма не 
счел полезным принять мое предложение. И я до сих пор не могу понять, какой 
смысл в том, чтобы защищать скептиков.
— Но, Перси! – воскликнула Пэйшенс своим мягким музыкальным голосом (до этого 
она, как и Олкотт, была лишь молчаливым слушателем происходящего разговора). – 
Я не думаю, что он призывает защищать скептиков. Он только указывает, что в 
наше время скептицизм – это реальность, – да и не только в наше время, так было 
всегда, если уж на то пошло, – и этот скептицизм является естественной защитой 
против вредоносного использования знания. Если ты не веришь в реальность 
чего-либо, то и не пытаешься этим заниматься. По крайней мере, я так понимаю 
его слова. Или, может быть, я ошибаюсь? – обратилась она к Е.П.Б.
— Нет, дорогая, вы абсолютно правы. Несомненно, самой большой опасностью для 
всего мира было бы передать знание в руки того, кто преследует неправедную цель.
 И скептики, в какой-то мере, предохраняют нас от этого.
— К тому же, – продолжила Пэйшенс, – Учитель говорит, что мы уже успели увидеть 
больше феноменов, чем большинство людей может увидеть даже за несколько лет. Об 
этом в письме сказано довольно много. Перси, пожалуйста, прочитай тот абзац, в 
котором говорится о "божественных силах" и о довольно поверхностном интересе 
людей к этим вещам.
Синнетт с готовностью отыскал в тексте соответствующий фрагмент.
— Он говорит, что успех любого предприятия, подобного тому, что предложил я, 
будет "целиком зависеть от тех глубинных и наиболее сокровенных вопросов, 
которые оно может пробудить в умах людей, – от божественных сил в человеке и от 
способностей, заложенных в его природе". Но он не считает, что эти факторы 
волнуют слишком многих.
И тут впервые, с присущим ему практическим оптимизмом, заговорил полковник 
Олкотт.
— Это и есть работа Теософского Общества, – сказал он, – пробуждать мир к 
восприятию этой великой истины и подводить под эту истину моральное и этическое 
обоснование. Об этом тоже нельзя забывать, если мы действительно хотим принести 
пользу миру.
Хьюм с какой-то жалостью посмотрел на Полковника и сказал:
— Пробудить мир – это очень непростая задача. Для этого прежде всего необходим 
кто-то, кто мог бы передать эти идеи интеллигентным и образованным европейцам.
То, каким тоном он это произнес, ясно давало понять, что он не считал Олкотта и 
мадам Блаватскую подходящими для этой цели людьми.
Полковник, казалось, слегка смутился, но ответил решительно:
— Так будет, мистер Хьюм. Когда-нибудь так обязательно будет.
— Но путь к этому будет мучительным, – сказала Е.П.Б., – невозможно 
безболезненно избавиться от старых стереотипов, хотя мне бы очень хотелось, 
чтобы все было иначе.
— И мне тоже, дорогая мадам Блаватская, – сказала Пэйшенс, дотронувшись до руки 
Е.П.Б. – Ведь мы хотим, чтобы абсолютно все были довольны и счастливы, не 
правда ли? Но когда мы всем
довольны, то не склонны работать над собой.
Е.П.Б. одарила ее своей всепобеждающей и сочувствующей улыбкой.
— Я не думаю, что вам необходимо много работать над собой, – сказала она с 
нежностью. – Ну что ж, мистер Синнетт, удовлетворены вы своим первым письмом?
— Удовлетворен? – он на секунду задумался. – Я не думаю, что это подходящее 
слово. Конечно, я признаю, что оно меня несколько разочаровало, но в то же 
время и заинтриговало. И мне бы хотелось на него ответить. С вашего позволения, 
мадам?
— Несомненно, – уверила она его, – я буду счастлива служить вам в качестве 
почтового ящика столько, сколько смогу.
— Я полагаю, ты позволишь мне сперва ознакомиться с этим письмом, Синнетт? – 
спросил
Хьюм, который был в курсе происходивших в последние недели событий и потому 
имел свои причины желать, чтобы его продолжали держать в курсе дел.
—Конечно. Так я и намеревался поступить. А после того как ты его прочтешь, мы 
должны будем
обсудить его.
— И договориться о дальнейшем направлении наших действий, – сказал Хьюм, тем 
самым беря
инициативу в свои руки.
— Мне кажется, я должна вам кое о чем напомнить, – поспешно вставила Е.П.Б. – 
Вы помните,
наверно, что Махатма признает, что его действия часто могут казаться вам 
глупыми? И потому иногда
довольно сложно преодолеть пропасть между их и нашим миром. Вы можете порой не 
понимать смысл
его действий, но, пожалуйста, помните также, что он обязан подчиняться правилам,
 по которым Братство живет уже тысячелетиями и которые иногда запрещают ему 
посвящать вас во все подробности своей деятельности. Я надеюсь, вы будете 
помнить об этом в случае, если ваша переписка будет продолжаться.
Заметив, что лицо Хьюма приняло насмешливое выражение, Пэйшенс снова поспешила 
прервать паузу.
? Я надеюсь, мы все будем помнить, что в этих вопросах мы пока что новички. А 
теперь, кому принести еще кофе?
Возобновлять разговор о письмах никто не стал, и беседа перешла на другие темы.
Уходя, Хьюм взял письмо Махатмы, пообещав Синнетту вернуть его на следующий 
день. С его уходом общее напряжение, казалось, несколько ослабло, и они 
вернулись к непринужденному обсуждению того, о чем говорил Учитель.
— А я нахожу это письмо весьма оптимистичным, – сказала Пэйшенс, – несмотря на 
то, что Учитель обо всем говорит честно и реалистично или даже, напротив, 
благодаря этому. И особенно мне понравилось, Перси, что он так высоко ценит 
твою честность.
— Только как редактора "Пионера", – напомнил он ей с улыбкой.
— Нет, как человека, – настаивала она, – а то, что ты еще и редактор "Пионера" 
– это только частный случай. Дорогая мадам, – обратилась она к Е.П.Б., – мы так 
благодарны вам за вашу доброту. Даже не знаю, как выразить вам нашу огромную 
признательность за то, что вы приобщили нас к этому знанию, и за то, что вы 
помогли Перси обратиться непосредственно к самому Учителю?
— Вас, я вижу, скептицизм не беспокоит, – сказала, смеясь, Е.П.Б.
— Ни в коей мере. И не думаю, что когда-нибудь он у меня появится. Все это 
выглядит так естественно, так правдоподобно.
Синнетт отметил про себя, что хотя он и не готов пока принять все это целиком, 
но, по крайней мере, в существовании Братства он уже не сомневается. Главное, 
что беспокоило его сейчас, – это вопрос о том, как долго он сможет соглашаться 
с точкой зрения Махатм.
_____________
Глава IV
ПОДУШЕЧНАЯ ПОЧТА
Синнетта все больше одолевало беспокойство по мере того, как день подходил к 
концу, а Хьюм, обещавший вернуть сегодня письмо Махатмы, все еще не появлялся. 
Он рано оставил редакцию, чтобы поскорее получить опять в свое распоряжение 
письмо, но придя домой, обнаружил, что его друга все еще нет,
— Не стоит беспокоиться, дорогой, – успокаивала его Пэйшенс, – ты ведь знаешь, 
Аллан появится
в нужное время.
"Нужное время" наступило для Хьюма уже после того, как супруги попили чай. 
Возле резиденции Синнеттов остановилась коляска, и Хьюм, как всегда 
неторопливый и важный, направился к дому. Синнетт проводил его в кабинет.
— Я уже начал беспокоиться, – сказал он, будучи не в силах полностью подавить 
свое нетерпение, я собирался написать ответ...
— Это понятно. Но мне необходимо было кое над чем поразмыслить.
Хотя Хьюм и не склонен был удивляться чему бы то ни было, имеющему индийское 
происхождение, все же события последних недель его заинтересовали; несмотря на 
свою врожденную гордость и чувство собственного превосходства, он не мог не 
удивляться тому, что где-то здесь, возможно, находится хранилище высшей 
мудрости и живут существа, ее охраняющие. "Как же сделать так, – спрашивал он 
себя, – чтобы воспринимать и распространять эту мудрость в интересной и 
доходчивой для Запада форме? Особенно, если она содержит в себе (а он 
подозревал, что так оно и есть) более глубокое знание природы, чем когда-либо 
достигавшееся наукой. Какой это был бы триумф!" Однако он чувствовал, что Кут 
Хуми Лал Сингх был не до конца искренен в оценке возможностей Запада и 
западного образа мышления.
— Кут Хуми не прав относительно европейского характера, – сказал он, наконец, 
усаживаясь и принимая предложенную Синнеттом сигару. – К образованному 
европейцу нужен особый подход и найти его сможет только тот, кто очень хорошо 
знаком с его природным характером.
В то же время всем своим видом Хьюм, казалось, говорил: "И я как раз такой 
человек".
— Да, я согласен, – сказал Синнетт, – но этот Брат, похоже, знает кое-что о 
Западе. Если ты помнишь, мадам Блаватская говорила, что он обучался в 
европейских университетах. Наверняка, он знаком и с его историей.
— Но это отнюдь не значит, что он ее правильно интерпретирует, – возразил Хьюм. 
– По крайней мере – не все он может интерпретировать верно.
Прежде чем ответить, Синнетт наполнил два стакана виски с содовой. Затем взял 
письмо со стола, куда его положил Хьюм. Сам он никогда бы не позволил, чтобы 
письмо покинуло его письменный стол с какими бы то ни было помарками или 
исправлениями. Но, вспомнив объяснения Е.П.Б., а также ее слова о том, 
насколько заняты Братья, он подумал, что само появление письма – уже большая 
удача. Не следовало забывать, что Махатма – не англичанин. Кроме того, самым 
важным все же было содержание, а не форма.
— И все-таки, Хьюм, это очень важное письмо, – сказал он, наконец, – и меня оно 
очень поразило. Я отвечу на него и посмотрю, захочет ли Брат продолжить эту 
переписку и поделиться со мной хотя бы частью всего этого знания. Мне кажется, 
он не будет возражать, ведь он сам пишет, чтобы я работал с тем, что у меня 
есть, а позже он предоставит мне всю необходимую информацию. Это, по крайней 
мере, обнадеживает.
— Как ты уже слышал, я тоже собираюсь написать ему, – сказал Хьюм. – Как и ты, 
я хочу знать
больше. Пока что я не удовлетворен, Синнетт.
— Да и можно ли вообще достичь в этом полного удовлетворения? Ну что ж, давай 
продол
жим. Мы уже обсуждали с президентом и Е.П.Б. возможность создания филиала 
Общества в Симле.
Мы, возможно, могли бы создать и свое отдельное Общество, полностью от них 
независимое. Вообще-
то Олкотт мне нравится, но он немножко путаник. А мадам – непредсказуема, как 
циклон, и, я должен признать, иногда просто невыносима, какой бы очаровательной 
она ни была все остальное время. К тому же, организация чего-либо – это не по 
ее части.
Хьюм засмеялся.
— Хорошо сказано! Но идея действительно неплоха. Я понимаю так, что ты 
предлагаешь создать здесь нечто отличное от регулярно действующего филиала 
головного Общества. Это, конечно же, даст нам большую свободу. Если бы нам 
удалось убедить этого Брата поддерживать контакт непосредственно с нами, то 
наша переписка, а быть может, даже и непосредственное общение уже не зависели 
бы от мадам Блаватской; и правила мы смогли бы устанавливать свои собственные, 
не спрашивая разрешения у Полковника.
— Да, – задумчиво произнес Синнетт, – мне кажется, эта мысль неплоха. Я над 
этим подумаю.
Хьюм задержался еще на некоторое время, чтобы подробнее обсудить задуманный 
план. К моменту его ухода этот план уже четко вырисовывался у Синнетта в уме, и 
потому он решил без промедления приступить к составлению ответного письма, пока 
в памяти еще свежи все необходимые мысли.
Если кто-нибудь из членов Братства, – писал он, – примет под свое 
покровительство новообразованную организацию и сам будет направлять ее 
деятельность, поддерживая беспрепятственный и непосредственный контакт с ее 
лидерами; и если он при этом представит убедительное доказательство того, что 
он действительно обладает высшим знанием о силах природы и свойствах 
человеческой души, ради укрепления уверенности в правильности его руководства, 
– то при этом можно будет достичь гораздо большего, нежели в условиях разного 
рода ограничений, налагаемых президентом и при наличии постоянной угрозы 
вмешательства с его стороны.
Синнетт также указал, что в их планы входила организация особой группы для 
изучения оккультизма, при этом другие цели и задачи, преследуемые собственно 
Теософским Обществом, группа перед собою ставить пока не будет. Махатме 
следовало понять, что разум европейца не такой уж безнадежно невосприимчивый, 
как он отзывался о нем в письме1. Синнетт также добавил, хотя и не знал, 
насколько весомо прозвучит в данной ситуации этот аргумент, что пока он не 
видит достаточно основательных причин для того, чтобы менять привычный ему 
образ* жизни2.
В душе он надеялся, что прибегать к таким радикальным мерам ему все же не 
понадобится, это сулило бы не только значительные и болезненные перемены в его 
собственной жизни, но и дополнительные неудобства и сложности для его семьи и 
друзей.
При следующей встрече Хьюм рассказал ему, что он уже написал письмо Махатме и 
что мадам Блаватская согласилась переслать его.
Хьюм, похоже, не так боялся радикального изменения своего образа жизни, он даже 
заявил о своей готовности бросить все и стать отшельником, если при этом ему 
предоставлялся шанс научиться оккультизму, чтобы затем поведать о нем миру; сам 
он не сомневался в своей способности преобразовать западное мышление, в 
особенности – научный мир, поскольку практически не было такой отрасли науки, с 
которой он не был бы более или менее знаком. Хьюм перечислил и определенные 
условия, на которых он был согласен на эту жертву. Он также настаивал на 
необходимости организации особой группы для изучения оккультизма, полностью 
независимой от Теософского Общества и подотчетной только Брату, который 
согласился бы наставлять и направлять их.
Синнетту предложения Хьюма показались чересчур радикальными, чтобы он мог 
принять их, и ему оставалось только удивляться, готов ли его друг на самом деле 
пойти так далеко в том случае, если Брат примет его предложения.
Как и в первом случае ему пришлось ждать ответа на свое письмо в течение 
нескольких дней. Похоже, что Махатма в это время находился не в монастыре 
Толинг, но определить, где он был во время составления второго письма, не 
представлялось возможным3. Впоследствии Синнетт узнал, что он был где-то в 
Кашмирской долине, куда прибыл для консультации с Махачоханом по поводу 
предложения Хьюма4.
Первая же фраза в новом письме была едва ли менее сногсшибательной, чем в 
первом, но точно такой же недвусмысленной:
"В этой переписке мы преследуем противоположные цели, и так будет продолжаться 
до тех пор, пока не будет внесена полная ясность в вопрос о том, что оккультная 
наука опирается на свои собственные методы, столь лее конкретные и обязательные,
 как и методы, используемые ее антиподом – физической наукой".
"Ясно, – подумал Синнетт, еще раз перечитав эти слова, – он собирается сделать 
мне выговор. Интересно, в чем же я ошибся?"
Он вновь углубился в чтение: "... тот, кто желает пересечь границу невидимого 
мира, никогда не может заранее знать, каким путем ему надлежит следовать; точно 
так же, как путешественник, пытающийся проникнуть в тайные уголки 
благословенной Лхасы, не может сам себе служить проводником. Тайное знание 
никогда не было достоянием широкой публики и никогда не будет до тех пор, пока 
не настанет день, когда наша религиозная философия станет всеобщей".
В письме также подчеркивалось, что во все времена лишь очень немногим людям 
удавалось проникнуть в тайны природы.
"Адепт – это редкий алмаз, даже среди устремленных. И для того, чтобы стать 
адептом, необходимо подчиниться внутреннему порыву души, вопреки благоразумным 
рассуждениям, продиктованным светской наукой, или соображениями практической 
выгоды".
Махатма говорил, что уже получил отправленное м-ром Хьюмом письмо, и сообщал 
также, что напишет каждому из них отдельно, поскольку их мотивы и цели носят 
диаметрально противоположный характер и потому "... ведут к разным результатам".
 Таким образом, "самым первым и самым главным аргументом при решении – принять 
или отвергнуть ваши предложения – будет являться внутренний мотив, побуждающий 
вас обращаться к нам за наставлениями ".
Далее Учитель подробнее рассматривал мотивы м-ра Синнетта.
"Вами двигали: (1) желание получить положительные и неопровержимые 
доказательства существования таких сил природы, о которых наука ничего не 
знает; (2) надежда когда-нибудь обрести знание о них – и чем скорее, тем лучше, 
поскольку Вы не любите ждать, – для того, чтобы получить возможность: (а) 
продемонстрировать их существование некоторым избранным западным умам; (б) 
рассматривать будущую жизнь как объективную реальность, основанную на 
фундаменте Знания, а не веры; и (в) узнать, наконец, всю правду о нашей Ложе и 
о нас (и это наиболее важный из всех Ваших мотивов, хотя, пожалуй, также и 
наиболее оккультный, и наиболее тщательно скрываемый)..."
Эти мотивы, как уверял его Махатма, являлись эгоистичными с точки зрения 
Братства.
"Вам необходимо знать, - писал он, – что основная цель Т.О. – отнюдь не 
удовлетворение личных устремлений, но служение ближним".
Он напоминал англичанину: "... Вы все время подыскивали аргументы для того, 
чтобы отказаться от идеи вселенского Братства, подвергая сомнению его 
полезность, и советовали реорганизовать Т.О. на принципах школы по изучению 
оккультизма. А это, мой уважаемый и драгоценный друг и Брат, – абсолютно 
недопустимо!"
Дочитав письмо до этой фразы, Синнетт почувствовал, что его эмоции пришли в 
полный беспорядок. Ему было больно слышать в свой адрес обвинения в эгоизме, в 
то время как сам он ни на секунду не сомневался в своем собственном 
благородстве и даже, в некоторой степени, проявлял снисходительность, предлагая 
свои услуги в качестве распространителя оккультного знания. Однако в душе он 
признавал слова Махатмы полностью справедливыми и понимал, что самым правильным 
будет отнестись к ним с уважением. Секундная вспышка негодования неожиданно 
сменилась, хотя и мимолетным, но озарением, проникновением в суть сказанного 
его корреспондентом, и впервые Синнетт почувствовал нечто похожее на 
благоговейное смирение.
Читая письмо далее, он наткнулся на произведенный Махатмой анализ "условий", на 
которых он (Синнетт) соглашался начать обучение "ради общественного блага". Как 
и ранее прочитанное, анализ этот не принес ему чувства самоудовлетворения.
Но, пожалуй, наиболее убийственной частью письма было жесткое указание на то, 
что он был несправедлив по отношению к двум своим друзьям, приобщившим его 
самого к оккультной философии, предлагая исключить их из той теософской же 
ассоциации, которую он планировал создать, тем более, что одному из них он был 
обязан самим фактом получения письма от Брата. Махатма заставил его со всей 
ясностью увидеть сложившуюся ситуацию с противоположной стороны и указал ему на 
недостаток благодарности и благородства.
Махатма уверял Синнетта в том, что ни мадам Блаватская, ни полковник Олкотт не 
станут вмешиваться в дела филиала Теософского Общества в Симле (предварительно 
названного им Англо-Индийским отделением), но что "... новое Общество, если оно 
когда-нибудь будет создано, должно действительно являться (что должно быть 
конкретно отражено и в его названии) отделением головной организации, то есть 
Британского Теософского Общества в Лондоне, и должно вносить свой посильный 
вклад в жизнеспособность и полезность этого Общества, пропагандируя свою 
главную идею - идею Вселенского Братства, а также другими практическими 
способами".
Далее в письме шла речь о высказывании самого Синнетта относительно того, что 
некоторые недавние феномены не оставляли никакой возможности для сомнений, и об 
убежденности в том, что если бы его предложение было принято, то количество 
столь же "доказательных феноменов могло бы увеличиваться ad infinitum5".
"Это верно, – соглашался Махатма, – феномены могут производиться в любом месте, 
где постоянно присутствует наш магнетизм и другие необходимые условия, так что 
нам вовсе не обязательно действовать через посредство слабого женского тела, в 
котором, как сказали бы мы, большую часть времени бушует жизненный циклон". ("А 
ведь это – в точности мои слова", – подумал Синнетт, прочитав эту фразу.)
Далее Учитель добавлял со всей откровенностью: "Но каким бы несовершенным ни 
был наш видимый посредник – даже таким несовершенным и неподходящим, как она, - 
все-таки она – это самый лучший выбор из всех, на ком мы сейчас могли бы 
остановиться...".
В заключение Махатма уверил Синнетта в своей готовности продолжить переписку, 
если тот примет предложенные им условия.
Но, встретившись опять со своими гостями, Синнетт обнаружил, что испытывать к 
ним добрые чувства ему было гораздо легче, когда он читал посвященные им слова 
в письме Махатмы, нежели сейчас, находясь с ними рядом. Он никак не мог 
заставить себя не замечать некоторую, как ему казалось, грубоватость Олкотта и 
никак не мог преодолеть своего двойственного отношения к Е.П.Б., несмотря на 
всю свою решимость быть терпимым в отношении ее характера. Ему пришлось 
напомнить себе, что знать, как нужно поступать, – это намного легче, чем 
действительно поступать, как нужно.
Вечером к ним в гости пришли Хьюмы, чтобы вместе отобедать. На этот раз к ним 
присоединилась их дочь – Мери-Джейн (которую обычно называли просто Минни), до 
этого довольно долго гостившая где-то со своей подругой. Все считали своим 
долгом ее поприветствовать, и приглашения сыпались буквально со всех сторон. 
Надо признать, что она была довольно привлекательной девушкой, хотя и выглядела 
все время недовольной и, похоже, совсем не стремилась к сближению со своими 
новыми знакомыми. Говоря по совести, она смотрела на них несколько свысока, 
хотя они и не замечали – или старались не замечать – этого. И все же Е.П.Б., 
находившаяся в тот день в превосходнейшем расположении духа, проявила к ней 
интерес, и вскоре ей удалось вовлечь Мери-Джейн в разговор, хоть и несколько 
натянутый.
За столом, как обычно, говорили о Махатмах6, и Синнетт отметил, что, несмотря 
на виртуозное владение английским языком и совершенство стиля, Махатма Кут Хуми 
все же использует иногда такие обороты речи или выражения, которые сами 
англичане никогда бы не стали использовать. Например, обращения: "Уважаемый 
Брат и Друг" – в первом письме, или "Многоуважаемый Сэр и Брат" – во втором.
— А как же ему следовало написать? – спросила миссис Хьюм.
— Ну, возможно, Мэгги, англичанин бы написал просто "Мой дорогой Брат", – 
пояснил он. – И вот еще один интересный факт: он, похоже, не находится 
постоянно в одном и том же месте – в какой-нибудь Ложе, например. Мне 
показалось, что во время написания своего второго письма он находился не в 
монастыре Толинг, но где он был – я точно не знаю, поскольку он этого не 
уточнял. Но что меня более всего беспокоит, так это то, как мы дальше будем 
продолжать переписку, когда мадам Блаватская отсюда уедет.
Он выжидающе посмотрел на нее. Все уже знали, что она и Полковник собираются 
вскоре уехать, чтобы продолжить свое путешествие по северным городам Индии.
Е.П.Б. ободряюще улыбнулась.
— Трудно сказать, – призналась она, – но на вашем месте я бы не беспокоилась. 
Если он сказал, что собирается переписываться с вами дальше, значит он найдет 
для этого средства.
Затем она перевела разговор на используемую Махатмой орфографию; потом перешли 
на другие темы; и Синнетт никак не смог улучить возможность с глазу на глаз 
переговорить с Хьюмом относительно содержания второго письма. В конце концов, 
семейство Хьюмов направилось к себе домой.
В эту ночь и на следующий день произошел ряд событий, необыкновенно 
воодушевивших Синнетта7. Посреди ночи он неожиданно проснулся, явственно ощущая 
чье-то присутствие в своей комнате, причем он тут же понял, что этот кто-то – 
не кто иной как Махатма Кут Хуми (чье физическое тело в этот момент пребывало в 
Кашмирской долине). Это продолжалось в течение каких-нибудь секунд, после чего 
он вновь уснул.
Однако в сон погрузилось только его тело; сам он при этом продолжал 
бодрствовать, ощущая себя в соседней гардеробной комнате, где находился еще 
один Брат (позже полковник Олкотт отождествил его с Учителем Сераписом). Он 
тоже промелькнул перед ним как бесплотное видение, прежде чем Синнетт 
окончательно забылся во сне.
На следующее утро он совершенно ясно вспомнил все, виденное им ночью, поэтому 
он не удивился, обнаружив на своем столе записку от Махатмы со следующими 
словами:
"Во сне или, по крайней мере, в видениях, не должно быть 'места сомнениям', 
если, конечно, правильно понять смысл виденного. ... Я надеялся убедить Вас в 
реальности своего появления в Вашем доме прошлой ночью тем, что кое-что унес 
оттуда с собой. Ваша супруга получит это обратно на вершине горы".
Записка была подписана тем же именем, что и два ранее полученные им письма8.
Несомненно Махатма знал об их планах устроить в этот день пикник на вершине 
одной из близлежащих гор, пригласив туда несколько гостей. Должно быть, их 
действительно ожидает там нечто интересное.
Утром у него так и не появилось возможности рассказать Е.П.Б. о записке и о 
ночном происшествии, да он и не собирался, по правде говоря, делать этого. Он 
просто решил ждать, что же произойдет дальше. Он знал, что Е.П.Б. все утро 
находилась в гостиной вместе с его женой, и он слегка досадовал на то, что она 
задерживается там так долго неизвестно по какой причине. Но все же в 
продолжение всего утра, вплоть до их отъезда на пикник, она постоянно 
находилась в присутствии Пэйшенс Синнетт. Е.П.Б. и Пэйшенс отправились на 
пикник в джаипанах.
Синнетт однако же успел написать несколько слов благодарности Махатме за 
подтверждение его ночного визита и вручить эту записку мадам Блаватской как раз 
перед ее отъездом, попросив отправить написанное по адресу. Она с готовностью 
приняла записку и, пока он мог видеть ее, продолжала сжимать ее в своей руке. 
Он не имел ни малейшего представления о том, как она переправила ее адресату, 
но когда они прибыли на место пикника, записки у нее уже не было.
Во время завтрака Синнетт заметил, что Е.П.Б. вдруг замерла, как будто 
прислушиваясь к чему-то; это ее состояние было ему уже хорошо знакомо, и он 
окончательно уверился в том, что ожидаются какие-то удивительные события.
— Учитель Кут Хуми спрашивает, где бы вы хотели найти ту вещь, которую он 
посылает вам, – сказала Е.П.Б. удивленно.
На мгновение воцарилась тишина. Затем м-р Синнетт указал на подушку, на которой 
возлежала одна из присутствующих дам, и сказал: "В ней". Он даже самому себе не 
смог бы объяснить свой выбор; просто это было первое, что пришло ему в голову.
Но Пэйшенс тотчас же воскликнула: "Ой, пусть лучше она будет в моей подушке!"
Он подумал, что так действительно будет надежнее, поскольку это была подушка из 
их гостиной, и потому все утро она находилась перед глазами его жены; 
следовательно, он мог быть уверенным в том, что с этой подушкой не мог быть 
подстроен никакой трюк.
— Хорошо, – согласился он.
Е.П.Б., не вмешивавшаяся в разговор с тех пор, как она передала Синнетту вопрос 
Махатмы, теперь подтвердила, что Махатму это вполне устроит.
— Положите подушку под ваш коврик, дорогая, – сказала она Пэйшенс.
Пэйшенс повиновалась, и подушка около минуты лежала под ковриком. Затем Е.П.Б. 
знаком показала, что ее уже можно достать.
Вскрыть подушку оказалось не так-то просто. Она была аккуратно прошита со всех 
сторон без малейшего зазора. С помощью своего перочинного ножа Синнетт разрезал 
стежки один за другим, пока, наконец, полностью не распорол одну сторону. И 
тогда обнаружилось, что перья зашиты в еще одну, внутреннюю наволочку, прошитую 
так же основательно. В конце концов, вскрыли и ее, и Пэйшенс начала проверять 
ее содержимое.
— Ой, тут что-то есть! – восторженно воскликнула она и извлекла из перьев 
листок бумаги, свернутый треугольником. На обороте был написан адрес:
А. П. Синнетту, эсквайру,
для передачи миссис Синнетт.
Он прочел вслух:
"Мой Дорогой Брат, я поместил брошь № 2 в это весьма необычное место9, просто 
чтобы показать Вам, насколько это на самом деле просто – производить феномены, 
и как легко в то лее время усомниться в их подлинности. Думайте об этом, что 
хотите, можете даже считать меня соучастником ловкого трюка.
Я постараюсь решить проблему обмена корреспонденцией, о которой Вы говорили 
прошлым вечером. Один из наших людей вскоре посетит Лахор и северо-западные 
провинции', с ним я передал для Вас адрес, которым Вы сможете постоянно 
пользоваться; если, конечно, Вы не предпочтете этому подушечную почту. 
Пожалуйста, обратите внимание на то, что настоящее письмо отправлено не из 
"Ложи", а из Кашмирской долины.
Более, чем когда-либо, Ваш Кут Хуми Лал Синг"10.
Из последнего абзаца письма, а также из обращения, в котором он намекал на его 
замечание о том, как бы начал свое письмо англичанин, Синнетт понял, что 
Махатма был в курсе их вчерашнего разговора за столом.
Когда в подушке было найдено письмо, Синнетт подумал сперва, что это мог быть 
ответ на его записку с благодарностями, написанную накануне отъезда на пикник; 
его слегка разочаровало то, что письмо было написано на другую тему, однако 
досада мгновенно забылась, когда Пэйшенс, еще немного поискав среди перьев, 
вытащила из подушки брошь.
— Но ведь это же моя брошь! – изумленно сказала она. – Как она только здесь 
появилась? Она у меня уже много лет; и обычно я ее оставляю на своем туалетном 
столике, если она мне не нужна,
но сегодня утром я не обратила внимание на ее отсутствие.
Синнетт взял у нее брошь и осмотрел ее.
— Это и в самом деле твоя брошь, – сказал он, – но у нее появилось кое-что 
новое.
Он вернул брошь Пэйшенс, и она заметила на ее тыльной стороне инициалы – "К.Х."
— Поразительно! В самом деле – поразительно! Все присутствующие собрались 
вокруг нее, также
желая рассмотреть находку. Она вдруг почувствовала, что не желает передавать 
эту брошь ни в чьи руки, и осторожно приколола ее себе к платью.
— Теперь она бесценна, – объяснила Пэйшенс. Перед тем как покинуть место 
пикника, Синнетт написал еще одну благодарственную записку для Махатмы и 
передал ее Е.П.Б. На этот раз он ехал домой впереди вместе с женой и потому 
опять не мог видеть, как эта записка была передана.
Однако инцидент на этом исчерпан не был. Когда вечером Синнетт развернул за 
обеденным столом свою салфетку, из нее выпала еще одна записка. Без всяких 
приветствий, Махатма сразу же перешел к делу:
"И еще несколько слов: почему Вас расстроило то, что Вы не получили прямого 
ответа на свою предыдущую записку? Я получил ее не позже чем через минуту после 
того, как уже были подготовлены потоки11 для выполнения феномена с "подушечной 
почтой".
И поскольку я уже убедил Вас в том, что человеку в Вашем положении вряд ли 
следует бояться быть "одураченным", то необходимости немедленно писать ответ я 
не чувствовал. Я хочу попросить Вас об одном деле: теперь, когда Ваши желания 
удовлетворены (а Вы – единственный человек, которому когда-либо и что-либо было 
обещано), не попробуете ли Вы переубедить влюбчивого майора12 и объяснить ему 
его неправоту и несправедливость.
Искренне Ваш, Кут Хуми Лая Сингх".
В своей книге "Оккультный мир" Синнетт написал об этом письме следующее:
"Могло показаться, что употребление слова потоки вносило какую-то ясность в 
понимание того процесса, о котором Махатма упомянул как о чем-то самоочевидном, 
но который вся европейская наука сочла бы чудом". Но для всех, кто при этом 
присутствовал, – писал он, – это было "так же реально, как и та комната, в 
которой мы находились"13. И все же Махатмы знали, что "вокруг умов западных 
ученых предрассудки и упрямство, ученое невежество и рафинированная тупость 
создали непроницаемую стену, через которую ни за что не смогли бы пробиться ни 
все наши факты, ни весь наш опыт"14. Благодаря этим трем письмам и связанным с 
ними событиям, Синнетт окончательно отбросил все сомнения в реальности 
существования Махатм и в их способностях. Хотя он проявлял временами скептицизм 
и подвергал сомнению некоторые детали и хотя его всегда огорчало то, что ему ни 
разу не было позволено лично встретиться со своим корреспондентом и, в конце 
концов, их переписка была прервана, Синнетт сохранял веру в Махатм всю свою 
жизнь.
_____________
Глава V
ВАЖНАЯ ТЕЛЕГРАММА
Феномен с брошью в подушке показался Синнетту настолько неопровержимым, что он 
написал для Махатмы коротенькую записку, в которой испрашивал его согласия на 
публикацию этой истории в "Пионере". Ответ был утвердительным: "Это, безусловно,
 превосходнейшая идея, и я буду Вам особенно признателен за нашего 
подвергающегося дурному обращению общего друга. Вы можете упомянуть также и мое 
первое имя, если это Вам как-то поможет"1.
"Подвергающийся дурному обращению друг" была, конечно же, Е.П.Б. Шквал 
злословия, вызванный статьей полковника Олкотта "Один день с мадам Блаватской", 
еще не обрушился, но до него оставалось совсем немного.
К тому же опубликованная ранее история с брошью, подписанная девятью 
свидетелями, уже привлекла внимание англо-индийской прессы, что вылилось в 
лавину злобных насмешек и жестокой критики в адрес тех, у кого хватило смелости 
поверить в ее истинность, но главный удар пришелся, без сомнения, на Е.П.Б. 
Синнетт назвал это "критикой слабоумных" и добавил к тому же, что "... она ни в 
малейшей степени не уменьшила уверенности в том, что изложенный случай явился 
окончательным доказательством реальности существования оккультных сил"2.
Он сразу же отправил описание феномена с подушкой в "Пионер", где его рассказ и 
был напечатан в номере от 7 ноября 1880 года. Как это ни удивительно, он вызвал 
не слишком много комментариев, и Синнетт заметил, что "люди, наводнившие прессу 
примитивными комментариями по поводу рассказа о броши, не проявили интереса к 
'случаю с подушкой'"3.
Е.П.Б. и полковник Олкотт покинули Симлу 21 октября, направляясь в Амритсар – 
следующий пункт их затянувшегося путешествия. Синнетты также оставили свою 
летнюю резиденцию и вернулись в свой аллахабадский дом 24 октября. Но, прежде 
чем уехать из Симлы, Синнетт вновь написал Махатме. В этом письме он вкратце 
изложил ту статью, которую он, с разрешения Махатмы, отправил в "Пионер"4.
Он отправил это письмо обычной почтой Е.П.Б. по оставленному ею для него 
амритсарскому адресу, надеясь, что она перешлет письмо по назначению, поскольку 
другого способа передать письмо у него не было.
Впоследствии это письмо принесло еще одно убедительное свидетельство того, что 
обвинения, выдвигавшиеся против Е.П.Б., в том, что она якобы сама писала письма,
 приписываемые Учителям, были абсолютно необоснованными5.
Е.П.Б. получила письмо Синнетта 27 октября, согласно почтовому штемпелю – в два 
часа пополудни. Она немедленно переслала его Махатме К.Х., используя для этого 
свои собственные методы. Он в это время ехал в поезде по территории нынешнего 
Пакистана, направляясь в Амритсар, чтобы встретиться с ней.
Махатма К.Х. получил письмо в 2 часа 05 минут пополудни возле Равалпинди6. На 
следующей станции (это была станция Джелам) он сошел с поезда, зашел на 
телеграфный пункт и отправил оттуда телеграмму Синнетту со словами 
признательности и благодарности. Она была зарегистрирована и датирована 
телеграфистом, на ней было указано время: 16:25, 27.10.807.
Махатма вернул Е.П.Б. конверт, в который было вложено письмо Синнетта, и 
посоветовал ей отправить этот конверт назад Синнетту; получив конверт, Синнетт 
поначалу не знал, что с ним делать, но, к счастью, сохранил его. А позже, когда,
 благодаря стараниям Махатмы и помощи одного друга телеграфиста, Синнетт 
получил из Джелама оригинальный рукописный текст телеграммы, он понял, в чем 
дело.
То, что письмо проделало путь более чем в 200 миль от Амритсара до окрестностей 
Равалпинди, где оно нашло Махатму в поезде, всего за пять минут, было 
достаточным свидетельством невозможности доставки его обычным способом. 
Регистрационный штемпель на конверте, дата и время на телеграмме красноречиво 
подтверждали этот факт8. К тому же телеграмма была написана почерком Махатмы, 
что полностью отрицало все обвинения в том, что автором приписываемых Махатме 
писем являлась Е.П.Б.
Ответ Учителя на письмо Синнетта был датирован 29 октября, а местом написания 
значился Амрита Сарае ("Источник Бессмертия") – Золотой Храм* Сикхов в 
Амритсаре9.
Когда Синнетт вскрыл письмо, Пэйшенс была занята каким-то шитьем. Он спросил ее,
 не хочет ли она, чтобы он прочел письмо вслух.
— О, да, пожалуйста! Я всегда рада узнать, что говорит Махатма.
Она отложила шитье в подол своего платья и посмотрела на своего мужа с 
восторженным ожиданием. "Интересно, – думала она, – заметил ли он, что его 
взгляды на жизнь в последнее время несколько изменились". И все это, как она 
была уверена, было следствием влияния той продолжительной переписки, которую он 
начал. Она знала, что он был не слишком склонен к самоанализу, но вместе с тем 
Пэйшенс не сомневалась, что события последних недель потрясли его до глубины 
души. Она знала, что он по-прежнему считает англичан высшей расой, и, как 
однажды сказал ему сам Учитель, он так и не научился "даже терпимому отношению, 
не говоря уже о любви и уважении" к коренным жителям Индии. Хотя ни одна фраза 
и ни одно действие не свидетельствовали явно о происходящих с ним изменениях, 
она все же заметила некоторые, едва уловимые признаки того, что в душе его 
начинается какое-то просветление и возникает подлинное уважение и даже 
привязанность к Махатме.
Их обоих одновременно поразило и позабавило описание Учителем причин 
предпринятого им беспрецедентного шага, коим являлся его приезд в Амритсар. 
"Times of India" опубликовала статью Олкотта "Один день с мадам Блаватской" с 
оскорбительным комментарием, в результате чего нападки обрушились на Е.П.Б., 
казалось, со всех сторон. И она направила ему свой отчаянный призыв о помощи.
Махатма получил это послание, как он впоследствии рассказывал, когда 
возвращался домой после визита к Махачохану, к которому ездил для обсуждения 
письма Хьюма. Он как раз пересекал Каракорумский перевал, направляясь в Ладакх, 
и размышлял о будущем развитии Теософского Общества, как вдруг сорвавшаяся 
вдалеке лавина неожиданно навела его на мысль о том, как часто небольшой толчок 
порождает огромный обвал. И тут его размышления прервал знакомый голос, 
кричавший через потоки: "Олкотт опять разбудил самого дьявола! Англичане сошли 
с ума. Кут Хуми, приди скорей, помоги мне!"
"От волнения она забыла, что сама говорила по-английски, – продолжал Махатма. – 
Должен сказать, что послания Старой Леди всегда действуют как камни, выпущенные 
из катапульты10. Посылать через пространство какие-то аргументы человеку, 
пребывающему в глубоком отчаянии и полном смятении чувств, было бесполезно", – 
продолжал Учитель. И потому он решил "прервать свое многолетнее уединение и 
провести некоторое время с ней, чтобы утешить ее, насколько это было в моих 
силах".
Злополучной публикации статьи Олкотта (в "Times") можно было бы избежать, – 
продолжал далее Учитель, – если бы Синнетт перед этим дал подробное описание 
имевших место в Симле феноменов в "Пионере" – "более подходящем месте, где им 
был бы гарантирован гораздо больший успех, – тогда никому не пришло бы в голову 
похищать этот документ для "Times of India" и в печати не появилось бы никаких 
имен".
Олкотт, несомненно, действовал "вопреки чувствам англичан обоих классов, – 
говорилось в письме, – но однако же более чем кто-либо другой в соответствии с 
нашими чувствами. Ему мы можем доверять при любых обстоятельствах, и мы должны 
принимать его преданное служение, несет ли оно нам пользу или вред. Мой дорогой 
Брат, мой голос – эхо абсолютной справедливости. Где еще мы сможем найти такую 
же преданность? Он из тех, кто никогда не спрашивает, но подчиняется; кто может 
допустить бесконечное множество ошибок от излишнего усердия, но всегда готов 
исправить их, даже ценой величайшего самоуничижения; кто всегда с радостью 
готов пожертвовать своим благополучием и даже жизнью в случае необходимости; 
кто неприхотлив в пище и может обходиться даже вовсе без нее; кто может спать 
где угодно, работать в каких угодно условиях, брататься с любыми подонками, 
терпеть любые лишения, если это идет на пользу дела"11.
Когда Синнетт прочел этот абзац, его голос звучал уже с неподдельным чувством, 
и Пэйшенс вновь отложила свое шитье.
— Замечательная дань уважения этому прекрасному человеку. И, я уверена, каждое 
слово здесь – правда.
Вслух Синнетт выразил свое согласие, но про себя подумал, что если 
самоотверженность и мужественная прямота Полковника вызывают восхищение, то 
грубость его манер может вызывать лишь сожаление. Его удивляло то, что Махатмы 
не избрали для представления Теософии западному миру более достойных 
посланников, таких, например, как Хьюм, или же он сам. Он вынужден был признать,
 что воспитание Е.П.Б. было безупречным и к ней нельзя было не проникнуться 
некоторой симпатией, однако она могла в одно мгновение испортить все 
благоприятное впечатление, когда выходила из себя и теряла самообладание.
Хотя поначалу он планировал надолго задержаться в Амритсаре, – писал Учитель, – 
сейчас он уже собирался покидать его, поскольку не мог "более выносить влияние 
удушающего магнетизма даже своих собственных соотечественников12. Завтра я 
собираюсь отправиться домой".
Махатма писал также, что "предложение м-ра Хьюма было тщательно и должным 
образом рассмотрено". Ему было отправлено ответное письмо, и Махачохан дал свое 
согласие на переписку с обоими англичанами. Это была приятная и обнадеживающая 
новость, и Синнетт, еще не успев дочитать это письмо до конца, сразу же начал 
обдумывать, что же ему написать в своем очередном письме к Учителю.
Далее в послании Синнетту предлагалось составить проект Меморандума об Уставе и 
структуре Англо-Индийского отделения и представить его на рассмотрение. "Если 
наши Наставники одобрят его ... Вы немедленно получите от нас хартию"13. Но 
сперва они должны будут представить свой план. "... Новому Обществу не должно 
быть позволено отделяться от головного Общества, однако Вам будет позволено 
действовать по своему собственному усмотрению, не опасаясь ни малейшего 
вмешательства со стороны президента, если Вы не будете нарушать основных 
Правил"14.
В письме была затронута и еще одна тема: в нем говорилось, что для общения с 
англичанами Е.П.Б. нужен помощник. Ее здоровье внушало опасение, и было бы 
желательно по возможности максимально облегчить ее работу. С этой целью Махатма 
К.Х. предложил ей выбрать одного из своих учеников, который мог бы отправиться 
к Синнетту для передачи от него корреспонденции.
Ее выбор пал на одного молодого человека по имени Раттан Чхан Бари, члена "Арья 
Самадж"15 – "чистого, как сама чистота", который, как однако выяснилось, "имел 
совершенно не салонный вид". Е.П.Б. в осторожных и очень деликатных выражениях 
просила его "перед отъездом в Аллахабад поменять свою одежду и тюрбан, 
поскольку они были очень грязными и неопрятными" (хотя прямо ему об этом Е.П.Б. 
конечно же не сказала). Поначалу он согласился выполнить это поручение, но 
затем очень вежливо написал ей о своем отказе: "Мадам, – писал он, – вы, 
проповедующая высочайшие принципы морали, честности и пр., хотите, чтобы я 
сыграл роль обманщика. Вы просите меня переменить одежду, но ведь это может 
создать ложное представление о моей личности..." Он перечислил также еще 
несколько причин своего отказа, все они основывались на убеждении в том, что 
выполнение этого поручения будет сопряжено для него с обманом!
"Вот Вам наглядный пример тех трудностей, с которыми нам приходится 
сталкиваться в ходе нашей работы, – писал Учитель. – Будучи не в состоянии 
прислать Вам какого-нибудь неофита, прежде чем Вы посвятите себя нашему делу, 
мы можем сейчас либо отказаться от своего начинания, либо прислать к Вам 
кого-либо, кто в лучшем случае шокирует Вас своим видом, а в худшем – внушит 
Вам отвращение! Я собственноручно вручу ему письмо; посланному останется только 
пообещать не говорить ничего о том, о чем он сам не имеет представления и о чем 
может создать только превратное представление, а также постараться выглядеть 
как можно более опрятным. Предрассудки, и, как следствие, – зря пропавшие 
письма!" В постскриптуме он написал: "Своих усилий я не прекращаю"16.
Синнетты не смогли удержаться от смеха, читая эту историю, хотя они, конечно же,
 были тронуты усилиями Учителя и огорчены тем, что Е.П.Б. приходится нести 
такую тяжелую ношу.
На Пэйшенс это письмо произвело очень хорошее впечатление, и, главным образом, 
ей импонировало то, что Махатма прилагал все усилия к тому, чтобы объяснить им 
ситуацию, а в случае необходимости – совершенно определенно высказывал и 
собственную точку зрения.
Синнетта это письмо тоже воодушевило, хотя некоторые сообщения Махатмы его 
разочаровали. В письме не было ни тени лицемерия, тон его был дружественным, и 
Синнетт не обнаружил в нем даже намека на какую-либо предвзятость. Он вынужден 
был признать, что его желание быстро достичь прогресса в своем начинании 
преждевременно. Пэйшенс же, напротив, всегда полагала, что они и так 
продвигаются вперед слишком быстро, что быстрее продвигаться вообще невозможно.
— Ты только вспомни, сколько всего произошло с тех пор, как Е.П.Б. и Полковник 
приехали в Симлу, – сказала она. – Мне кажется, что изменилась вся наша жизнь. 
Интересно, что скажет об этом
письме Аллан?
— Я, разумеется, отправлю ему это письмо, – отозвался ее муж. – Надеюсь, что и 
он покажет нам письмо, полученное им от Махатмы.
На следующее утро Синнетт переслал послание Махатмы Хьюму, заметив также, что 
ему хотелось бы услышать его мнение об этом письме. Хьюм вернул его очень скоро,
 резко критикуя при этом Братство за нежелание направить к ним какого-нибудь 
представителя их Ордена для прямого контакта с предполагаемым новым отделением 
Общества, без посредничества нынешних его руководителей.
Он также вложил в конверт и свое, полученное от Махатмы письмо, заметив при 
этом, что оно показалось ему весьма недальновидным, поскольку в нем 
подчеркивалась необходимость ограничить установившиеся между ними контакты их 
нынешней формой. Ему казалось также, что Братство до сих пор не осознало в 
полной мере всю важность его предложения. Он не был уверен в том, что они ясно 
представляют себе, какой именно подход нужен европейцам. Его уже начинала 
выводить из себя их скрытность и то, что казалось ему бесконечным поиском 
уловок с целью не брать на себя никаких обязательств. Он надеялся, что Синнетт 
безотлагательно приступит к составлению проекта организационной структуры 
нового филиала Общества, после чего Махатмам придется организовать встречу с 
ними, чтобы вместе довести этот проект до полного совершенства.
Письмо, адресованное Хьюму, оказалось весьма пространным17.
Поблагодарив англичанина от имени "целой секции нашего Братства" за его идеи и 
предложения, Махатма указывал, что, несмотря на свою "готовность принять Ваши 
предложения более чем на половину (хотя бы у нас и не было на это права), мы 
все-таки вынуждены заявить, что идея, предложенная мистером Синнеттом и Вами, 
является выполнимой лишь частично. Говоря конкретнее: ни я сам, ни кто-либо из 
Братьев или даже продвинувшихся вперед неофитов не может быть приставлен к Вам, 
чтобы стать духовным руководителем или наставником Англо-Индийского Отделения. 
Мы не отказываемся продолжать переписку с Вами и помогать Вам иными способами. 
Но мы отказываемся брать на себя еще какую бы то ни было ответственность, кроме 
периодической отправки корреспонденции и полезных советов, а также, когда это 
будут позволять обстоятельства, – предоставления таких зримых и реальных 
доказательств нашего присутствия и заинтересованности, которые смогли бы Вас 
удовлетворить. Но мы не станем сами 'направлять Вас'".
Далее следовали вполне прямолинейные ответы на ранее заданные Хьюмом, причем в 
довольно едкой форме, вопросы. При этом Махатма не изменил своей первоначальной 
позиции.
С той же почтой Синнетт получил письмо от Е.П.Б. Оно было отправлено из Лахора, 
следующей цели их северного путешествия18. Махатма К.Х. добавил к нему свой 
постскриптум19.
Е.П.Б. в это время переживала серьезный приступ пенджабской лихорадки, хотя 
Синнетт пока еще ничего об этом не знал. Полковник Олкотт как раз накануне 
ненадолго покинул ее, чтобы заехать в Мултан, где он прочел лекцию. Вернувшись, 
он застал "преданного мальчика Бабулу", отчаянно пытающегося хоть чем-нибудь 
помочь Е.П.Б. Полковник провел возле нее всю ночь, но она так и не позволила 
ему послать за доктором. На утро однако ей стало так плохо, что пришлось все же 
пригласить врача, но кризис прошел на следующий день, и врач объявил, что 
опасность миновала.
После следующей ночи, прошедшей так же спокойно, "она продемонстрировала 
несомненные признаки выздоровления тем, что накупила на сто рупий шалей, 
вышивок и других вещей у одного из этих индийских уличных торговцев, которых 
называют боксвала"20.
Однако на следующий день у нее был рецидив болезни, что может быть объяснено, 
пожалуй, двумя факторами: недовольным письмом от Хьюма и статьей в "Bombay 
Gazette", содержащей несколько направленных против нее инсинуаций и новое 
обвинение в том, что она – русская шпионка. И все же она, в конце концов, 
поправилась и "утешила себя новыми покупками!"21
Письмо Синнетту было написано тогда, когда дело уже шло на поправку. Она 
сообщала ему, что составила опровержение напечатанного в "Gazette" "глупого и 
подлого пасквиля" и уже отправила это опровержение к нему с просьбой 
опубликовать его в "Пионере". К ее большому неудовольствию письмо с 
опровержением потерялось, и Махатма К.Х. постарался убедить ее в том, что было 
бы намного лучше позволить м-ру Синнетту самому написать несколько редакторских 
комментариев к этой статье. После этого она, еще не совсем оправившаяся и 
окрепнувшая после болезни, начала обвинять Махатму в том, что это он умыкнул ее 
письмо, заявляя при этом, что "с его стороны это было совсем не по-дружески".
"Если я такая глупая и никчемная, почему бы им просто меня не уничтожить?" – 
спрашивала она. И с досадой добавляла: "Ох, до чего ж мне надоел этот мой 
старый балахон".
В своем постскриптуме к этому гневному монологу Махатма просил Синнетта 
проявлять снисхождение, "пока этот опасный нервный кризис не утихнет сам собой. 
Он был вызван серией незаслуженных оскорблений и избавить от него могут теперь 
только покой и отдых... Как ни грустно мне это сообщать, но теперь я могу 
действовать через ее посредство лишь в очень редких случаях, да и то - с 
величайшей осторожностью. Полученное ею письмо от мистера Хьюма, исполненное 
недоверия и беззлобных упреков, оказалось той каплей, которая переполнила чашу. 
Ее пенджабская лихорадка протекает не тяжелее, чем у других европейцев; к тому 
же могу сказать Вам уже сейчас, что кризис миновал — наибольшей опасности ее 
рассудок, равно как и сама ее жизнь подвергались субботней ночью. Что же 
касается меня, то Вы можете быть уверены, что всегда найдете во мне искреннего 
и преданного друга".
На Синнетта это письмо произвело тягостное впечатление. Впоследствии, 
поделившись полученными новостями с Пэйшенс, он написал (нечаянно употребив при 
этом то прозвище Е.П.Б., которым пользовался в своем пространном письме 
Махатма):
"Я сожалею о том, что Хьюм отправил Старой Леди подобное письмо. Мне он о нем 
ничего не говорил. Конечно, он не обязан во всем отчитываться передо мной, но 
дела это не меняет".
Ранимое сердце его супруги было растревожено, и когда он читал это письмо, в ее 
глазах стояли слезы.
— Мадам Блаватская, конечно, вспыльчивая женщина, я знаю, – но для чего было 
Алану причинять ей боль? Иногда я его не понимаю. Я не верю, чтобы она 
когда-либо в своей жизни намеренно сделала что-нибудь плохое.
— Я с тобой согласен. Но причинять зло намеренно – это одно, а реагировать на 
все так бурно и этим создавать для себя дополнительные неприятности – это 
другое. Ей можно было бы посоветовать лучше держать себя в руках.
— Возможно, ты и прав, дорогой. Но взгляни, какое сострадание и понимание 
проявляет Учитель. Он, похоже, совершенно не обижается на нее за то, что она 
обвинила его в похищении письма.
Ее муж улыбнулся.
— Думаю, что так оно и есть. Иногда мне кажется, что его совершенно не 
беспокоит то, что о нем думают другие.
— Ну что ж, я всегда буду рада видеть ее снова, – сказала Пэйшенс, глядя на 
письмо Е.П.Б. – Когда они остановятся у нас на обратном пути в Бомбей, мы 
должны проследить, чтобы она хоть немного отдохнула и была бы здесь полностью 
счастлива.
Е.П.Б. и Олкотт прибыли в Аллахабад 1 декабря; Полковник 3-го числа отправился 
в Бенарес, и мадам Блаватская присоединилась к нему 11-го22. Оба вернулись в 
Аллахабад 20-го и оставались там до 28-го23.
Тем временем, 19 ноября, Синнетт написал ответ на пространное письмо Махатмы от 
29 октября и вложил его в письмо, адресованное Е.П.Б., еще ничего не зная о ее 
болезни. Он получил затем короткую записку от Махатмы24, где тот сообщал, что 
перехватил адресованное ему письмо по дороге, а письму к Е.П.Б. позволил 
добираться далее до своего адресата. Он просил Синнетта запастись терпением, 
поскольку ему хотелось бы написать подробный и исчерпывающий ответ, а свободным 
временем в тот момент он практически не располагал. Он также просил Синнетта 
"попытаться больше доверять Старой Леди. Она, конечно, очень быстро выходит из 
себя, но она честна и делает для Вас все, что в ее силах".
Следующее письмо Махатмы тоже не содержало в себе ответа на письмо Синнетта от 
19 ноября; это была скорее информация о письме, которое Учитель получил от 
Хьюма. Синнетт знал, что Хьюм отправил Учителю ответ на его пространное письмо; 
самого письма он не видел, но в общих чертах знал его содержание25. Вскоре 
после этого, однако, Хьюм отправил Махатме еще одно письмо, полное 
самонадеянной критики по поводу замечаний, высказанных Махатмой в его письме 
Синнетту (в том письме, которое Синнетт давал прочесть Хьюму).
Это второе письмо Хьюм прежде всего переслал Синнетту с просьбой ознакомиться с 
ним и затем тщательным образом запечатать, прежде чем отправить мадам 
Блаватской для дальнейшей пересылки или просто вручить его ей в случае ее 
приезда в Аллахабад.
Синнетт был не в восторге от общего смысла письма и даже задумался над тем, 
стоит ли вообще отправлять его, хотя и чувствовал, что его друг кое в чем прав. 
Но, в конечном счете, он поступил так, как его просил Хьюм: вложил письмо в 
прочный конверт и тщательно заклеил его. И как только Полковник и Е.П.Б. 
приехали в Аллахабад, он тут же передал письмо ей,
В тот же вечер, вернувшись домой к обеду, он обнаружил, что письмо не только 
было отправлено, но и уже успело вернуться26. Он тщательно осмотрел конверт. На 
нем появилась надпись: "Прочитано и возвращено с благодарностью и несколькими 
комментариями. Пожалуйста, вскройте". Однако печать, которую он сам же поставил 
на конверте, оставалась нетронутой; в этом он был абсолютно уверен. Синнетт 
последовал указанию и вскрыл конверт. Внутри находилось письмо м-ра Хьюма 
Махатме и ответ последнего в нескольких фразах. Однако ответ был адресован не 
Хьюму, а самому Синнетту27.
Синнетта очень удивил этот факт, но еще больше его удивило само содержание 
письма. По своему тону оно было совсем не похоже на прочие письма Махатмы. 
Складывалось впечатление, что замечания Хьюма все-таки вызвали у него 
раздражение. И хотя высокомерие Хьюма представлялось Синнетту более чем 
достаточной причиной для того, чтобы вывести Махатму из себя, все же он 
чувствовал, что это объяснение не совсем его удовлетворяет. Но лишь несколько 
позже он начал понимать, что это могло быть сделано намеренно, чтобы испытать 
Хьюма, а в какой-то степени, возможно, и его самого. В одном из своих 
последующих писем Махатма говорил: "... никто не сближается с нами, и никто не 
проявляет желания узнать о нас больше, но все-таки каждого мы подвергаем 
испытанию, каждого проверяем"28. В другом письме он добавлял, что во время этих 
испытаний "психика претендента подвергается давлению со всех сторон" и что 
"правило это выполняется неукоснительно; исключений не делается ни для кого"29.
Мысль о том, что его проверяют, вызывала у Синнетта неприятное ощущение. Он 
переговорил на эту тему с Хьюмом, и оба они нашли эту проверку отвратительной. 
Синнетт все-таки смог заставить себя примириться с ней, хотя и против своей 
воли. Хьюм так никогда и не принял ее. По этой причине он начал воспринимать 
непримиримо критически все заявления Махатмы, не соответствовавшие его 
собственным взглядам.
Однако в другой области он оказался весьма полезен для Общества. Он часто и 
талантливо писал для "Теософа", и даже открыл свою собственную рубрику, которую 
озаглавил "Фрагменты оккультной Мудрости"30. К тому же он создал ряд сочинений, 
включая и "Очерки эзотерической философии".
Когда Е.П.Б. и Полковник вернулись в Аллахабад после своей поездки в Бенарес, 
Старая Леди жестоко страдала от тропической лихорадки, поразившей ее левую руку,
 от той ужасной 'костоломной' лихорадки, которая заставляет мучиться почище тех 
убедительных орудий, с помощью которых святая Инквизиция поддерживала 
ортодоксальность веры"31.
В течение нескольких дней она чувствовала себя совершенно разбитой, но, 
благодаря стараниям аллахабадских врачей, к 24 декабря (когда местное отделение 
Теософского Общества проводило церемонию принятия в свои ряды нескольких новых 
членов) она чувствовала себя уже настолько удовлетворительно, что "некоторые из 
ее мелодичных астральных колокольчиков звонили вновь, к удивлению и восторгу 
всех присутствующих"32.
"Теософские Близнецы" покинули Аллахабад 28 декабря и прибыли в Бомбей 30-го. 
Сразу же по прибытии они отправились в свою новую штаб-квартиру, подысканную 
коллегами за время их отсутствия.
Это было бунгало под названием "Воронье Гнездо", расположенное на каменистом 
склоне в Бич Кэнди. Его удалось снять в аренду по очень скромной цене, 
поскольку считалось, что в нем водятся призраки. Но, если не считать одного 
инцидента, быстро улаженного полковником Олкоттом, их там никто не беспокоил. 
Новое помещение пришлось им очень по душе, и они пробыли в нем до декабря 1882 
г., после чего перебрались в свою постоянную штаб-квартиру в Адьяре, в 
окрестностях Мадраса.
_____________
Глава VI
„ОККУЛЬТНЫЙ МИР” 
Это было в начале 1881г.
Синнетты собирались посетить Англию. После визита в Аллахабад Е.П.Б. и 
полковника Олкотта пролетело целых два месяца, и за это время Синнетт получил 
несколько писем от Махатмы К.Х. Он чувствовал, что располагает уже достаточным 
материалом для написания книги, идея которой появилась у него не так давно.
Махатма дал разрешение на использование своих писем: "Полностью полагаюсь на 
Ваш такт и Вашу рассудительность при решении вопроса о том, что писать и как 
именно писать"1. В ходе путешествия у него будет достаточно времени для работы 
над книгой, и потому он был уверен, что по приезде в Англию он без труда найдет 
подходящего издателя.
На его решение повлияли и другие обстоятельства. Владелец "Пионера" достаточно 
терпимо, если даже не поощрительно, относившийся к проявляемому Синнеттом 
интересу к Теософии и оккультизму, продал газету господам Раттигану и Уокеру – 
владельцам "Civil and Military Gazette"2 (которую Е.П.Б. окрестила "С. и М. 
канализацией"3) – и его отношения с новыми владельцами складывались отнюдь не 
безоблачно, к тому же они не испытывали никакой симпатии к его частным 
интересам. Мысль о том, чтобы взять отпуск, принадлежала ему, так как это 
позволяло исчезнуть на какое-то время из поля зрения его новых боссов.
Подготовка к учреждению филиала Теософского Общества в Симле шла своим чередом; 
Дамодар, ставший к этому времени челой Махатмы К.Х. и незаменимым работником 
для штаб-квартиры Теософского Общества, по просьбе Учителя предложил некоторые 
свои соображения на этот счет. Все они оказались полезными за исключением, 
пожалуй, одной, весьма сомнительной идеи – увеличить сумму вступительного 
взноса с десяти до двухсот или даже – до трехсот рупий, "чтобы отвадить 
любителей экзотики"4. Не удивительно, что Учитель расценил это предложение как 
"чрезмерное"5.
Однако дело продвигалось и, в целом, время для путешествия представлялось 
удачным, к тому же Пэйшенс давно о нем мечтала; да и для Денни перемены могли 
пойти на пользу.
Правда, накануне размеренное течение жизни в штаб-квартире было нарушено 
возникшей между Е.П.Б. и Олкоттом ссорой. Но теперь ситуация, похоже, уже 
пришла в норму. Махатма предложил Олкотту отправиться на Цейлон6 для довольно 
продолжительной работы, и тот дал соответствующее обещание.
Е.П.Б. поначалу не возражала. Но затем она потребовала, чтобы он остался и 
помог ей подготовить следующий выпуск "Теософа". Олкотт отказался взять назад 
свое обещание, и Е.П.Б. в отместку заперлась у себя в комнате, изредка посылая 
ему оттуда записки того или иного рода. В одной из них она сообщала, что он 
может отправляться хоть в Тимбукту, ей на это наплевать!7
В конце концов, она вышла из своего добровольного заключения, после чего ее 
навестил Учитель, объяснивший ей ситуацию. За этим последовал довольно долгий и 
серьезный разговор Е.П.Б. с Полковником о будущем Теософского Общества. И одно 
из мнений, по которым они достигли абсолютного согласия, заключалось в том, что 
наибольший акцент следует сделать на пропаганде принципа братства, а не на 
оккультизме как таковом8.
Самого же Синнетта больше интересовал оккультизм, нежели пропаганда братства, 
однако сам он пока не очень ясно это осознавал. Как бы то ни было, он 
беспокоился о Старой Леди и даже однажды писал об этом Махатме. И когда он 
получил наконец обнадеживающее ответное письмо (а случилось это 1 марта, когда 
судно, на котором находился он и его семья, зашло в порт Галле на Цейлоне, 
чтобы взять там пассажиров), то испытал большое облегчение.
Это письмо довольно любопытным образом было передано через Олкотта, который все 
еще находился в Бомбее. Внутри конверта находился еще один конверт, в который 
письмо запечатал сам Махатма, с инструкцией полковнику Олкотту – переправить 
письмо далее Синнетту, ничего не со общая о нем Е.П.Б. К тому же Махатма 
рекомендовал Полковнику оставить ее на несколько дней совершенно одну, пока 
гроза не утихнет9.
В своем письме к Синнетту Махатма сообщал, что написал его для того, чтобы 
"снять то беспокойство, которое, как я заметил, притаилось в Ваших мыслях, где 
оно проявляет себя гораздо более определенно, чем это выражается у Вас внешне". 
Далее Махатма обещал, что приложит все свои силы к тому, чтобы "успокоить 
нашего столь чувствительного, но не всегда рассудительного, старого друга..." 
Но наиболее ободряющим было пожелание Махатмы "возвратиться в Индию с хорошей 
книгой в руках и с хорошим планом в голове"10.
Остаток путешествия прошел без приключений. Похоже было, что отдых и морской 
воздух пошли на пользу и Пэйшенс, и Денни; и у самого Синнетта, как он и 
предполагал, было достаточно времени для того, чтобы закончить книгу. Названная 
им "Оккультный Мир", книга содержала в себе не только рассказы о многочисленных 
феноменах, производимых Е.П.Б., но и отрывки из писем Махатмы К.Х. с 
комментариями к ним.
За время пребывания в Англии Синнетт получил только одно письмо от Махатмы11. 
Он получил его вскоре по приезде. Письмо было передано через его друга – Дж. 
Герберта Стэка.
Письмо было написано в Терич-Мире (на высоте 25425 футов над уровнем моря) – на 
границе гор Гиндукуша, большая часть которых лежит в Афганистане. Махатма 
называл место своего пребывания "обителью вечных снегов и чистоты", откуда он, 
по его словам, рассылал свои приветы в "обители порока", возможно, имея в виду 
внешний мир, и в особенности – Европу.
Учитель сообщал, что собирается провести в Терич-Мире свои "летние каникулы", 
поскольку это одно из того немногого, в чем он отлично знал толк. Но Синнетт 
знал по многим письмам, что "каникулы" не входили в планы Махатмы, поскольку 
ему практически постоянно приходилось путешествовать в интересах Братства.
"Ваша будущая книга – это маленький бриллиант", – писал Учитель далее.
Эта фраза весьма заинтриговала Синнетта, ведь книга еще не была напечатана, и 
как еще мог Учитель ознакомиться с нею, если не оккультным путем? "Возможно, – 
рассуждал англичанин, – он наблюдал за моей работой над книгой на борту судна".
"В диких дебрях спиритуалистической литературы, – говорилось далее в письме, – 
она непременно явится Спасителем... Именно из таких источников спиритуалистам 
следует утолять свою жажду феноменов и мистического знания, а не хлебать ту 
идиотскую смесь, которую им предлагают "Banner of Light" и тому подобные 
издания"12.
"Разумеется, – говорил себе Синнетт, – некоторые спиритуалисты не признают 
книгу и будут стараться очернить ее". Но одобрения Махатмы было для него вполне 
достаточно.
"Вы доказали свою искренность и преданность и сделали все, что было в Ваших 
силах, – говорилось далее в письме. – Если благодаря Вашим усилиям мир откроет 
для себя хотя бы одну букву из азбуки Истины... то Ваша награда не заставит 
себя долго ждать".
По своему обыкновению в конце письма Махатма поместил постскриптум. В нем 
сообщалось, что Старая Леди серьезно заболела и "кому-нибудь из нас придется 
'укрепить ее', как говорит наш достопочтенный м-р Олкотт, или лее ей придется 
очень плохо"13.
Синнетт прочел это письмо тут же, не выходя из конторы своего друга, не желая 
тратить время на возвращение в свои апартаменты, снятые им и Пэйшенс на время 
пребывания в Лондоне. Когда он, наконец, туда вернулся, Пэйшенс делала записи в 
дневнике, который она вела практически со дня их свадьбы14.
Как всегда, он передал ей письмо Махатмы. Она внимательно прочитала его и 
устремила свой сияющий взор на Синнетта.
— У книги будет большой успех, Перси. Я в этом уверена! И какой замечательный 
способ воодушевить тебя нашел Махатма! Но бедная мадам Блаватская! Как ей 
удается работать при таком шатком здоровье? Мне уже начинает казаться, что мы 
бросили ее одну.
— Я боюсь, что она останется еще более одинокой, когда Олкотт уедет на 
несколько месяцев на Цейлон, а, насколько я понял, именно так он и собирается 
поступить. Но это не должно портить тебе праздник, Пэтти. Скажи лучше, что ты 
сегодня записала в своем дневнике?
Она поделилась с ним своими последними записями, после чего они принялись 
болтать о своих делах и о своих знакомых, которых они намеревались посетить по 
приезде в Лондон.
Время для них и в самом деле пролетало быстро и весело. Кроме своей работы с 
издателем по подготовке "Оккультного Мира" к публикации, Синнетту предстояло 
еще выполнить одно или два поручения Махатмы К.Х. Одним из них было: установить 
контакт с доктором Джоржем Уайлдом – президентом Британского Теософского 
Общества.
Визит к нему оказался не слишком удачным. Доктор Уайлд был врачом-гомеопатом, 
имевшим, по словам Учителя К.Х., весьма "оригинальные" представления о 
Братстве15. Е.П.Б. характеризовала его как "упрямого осла", и Синнетт все более 
склонялся к тому, чтобы принять ее точку зрения, по мере того как он постепенно 
убеждался в полной невозможности проделать хотя бы небольшую брешь в его 
твердокаменных взглядах. При всем желании он не мог с оптимизмом глядеть в 
ближайшее будущее Лондонского Общества, руководимого доктором, но все-таки он 
как мог постарался разъяснить ему природу Махатм так, как он сам ее себе 
представлял. Доктор Уайлд был учтив, но, по-видимому, слова Синнетта его не 
убедили.
Прочие встречи оказались более удачными. Немногим раньше, по совету Махатмы К.Х.
, Синнетт начал переписываться с Джеймсом Линдсеем, графом Кроуфордским и 
Балкарским, известным астрономом. Лорд Кроуфорд был членом Теософского Общества 
и работал в его руководящем органе – Генеральном Совете. Учитель отзывался о 
нем как о "превосходном джентльмене, заключенном в этом мире", и стремился хоть 
как-нибудь помочь ему при данных обстоятельствах16.
Линдсей принимал Синнетта в своей библиотеке, которая чуть было не пробудила в 
душе последнего зависть. Это была одна из крупнейших в Англии библиотек, 
содержавшая великое множество томов, посвященных глубоко интересующим Синнетта 
темам.
Своею перепиской с этим английским дворянином Синнетт поделился с Махатмой, 
упомянув, что Линдсей выразил большое желание установить собственный контакт с 
Учителем17, но однако после обсуждения положения дел в обоих Обществах – 
Английском и Индийском – выяснилось, что Лорд Кроуфорд не в состоянии уделять 
больше времени духовному развитию, или Теософскому Обществу. Но несмотря на это,
 его учтивость и дружелюбие, сделавшие это посещение столь приятным, убедили 
Синнетта в том, что граф никогда не станет упрекать Махатму за недостаточно 
быстрый прогресс.
Синнетт также нанес визиты Уильяму Круксу (ниже – сэр Уильям) – физику, который 
открыл явление, названное им "лучистой материей" ("одно из величайших открытий 
в науке"18 – по словам Учителя), и профессору Артуру Уоллесу – знаменитому 
натуралисту и автору книги "Miracles of Modern Spiritualism"19. Профессор 
Уоллес, по правде говоря, интересовался более спиритуализмом, нежели теософией, 
но он был знаком с Е.П.Б. и полковником Олкоттом и был в числе тех, кто 
принимал их в Лондоне в 1879 году, когда они направлялись из Нью-Йорка в Индию. 
Учитель упомянул его в последнем письме и уверил Синнетта в том, что его новая 
книга будет более полезной, чем сочинение Уоллеса. Однако же на Синнетта 
профессор Уоллес произвел благоприятное впечатление, поскольку и сам Синнетт 
полуосознанно интересовался спиритуализмом, несмотря на все заявления Махатмы, 
однозначно утверждавшего несостоятельность спиритуализма (в обычном его 
понимании).
Но особенно полезными и вдохновляющими, как он сам полагал, были его встречи с 
тремя английскими спиритуалистами – мистером Чарльзом К. Массеем, миссис Анной 
Кингсфорд и мистером Стэнтоном Мозесом.
Массей был лондонским адвокатом, специально приезжавшим в Соединенные Штаты в 
конце лета 1875 года с целью убедиться в истинности статей Олкотта, 
опубликованных в Нью-Йоркской "Daily Graphic" и посвященных любопытным 
спиритуалистическим феноменам, имевшим место на ферме Эдди в Вермонте20.
Он оставался там до 13 октября и присутствовал при составлении проектов 
Преамбулы и Устава будущего Теософского Общества. И хотя ему пришлось покинуть 
это собрание, чтобы успеть на пароход, отправлявшийся в Англию, и он не смог 
присутствовать при торжественном основании Общества, состоявшемся 17 ноября, 
Массея все равно считали одним из его основателей21. Между ним и Олкоттом 
установилась тесная дружба, и потому Синнетт слышал о нем только похвальные 
отзывы. Массей по-прежнему оставался активным членом Теософского Общества и 
одновременно с этим был хорошо известен в спиритуалистических кругах. И Синнетт 
всем сердцем полюбил своего коллегу-англичанина.
Миссис Кингсфорд – убежденная вегетарианка и антививисекционистка – была членом 
Лондонского Теософского Общества и читала своим коллегам лекции, в которых 
делала акцент на герметическом подходе к христианству и метафизике. 
Впоследствии эти лекции были собраны вместе и, благодаря стараниям другого 
члена Общества – дяди миссис Кингсфорд Эдварда Мейтленда, вышли в свет 
отдельной книгой, опубликованной в декабре 1881 года под названием "The Perfect 
Way"22. Синнетт покинул Англию, не дослушав курс лекций до конца, но все же на 
него произвели глубокое впечатление необычайно широкий кругозор миссис 
Кингсфорд, а также сила и насыщенность ее лекций23.
Впоследствии он сам написал на ее книгу рецензию опубликованную в "Теософе" за 
июнь 1882 г. Махатма К.Х. сделал об этой замечательной публикации следующее 
хвалебное замечание: "Ваша рецензия на "The Perfect Way" – еще более совершенна,
 чем сама авторская концепция. Благодарю Вас, мой друг, за Вашу прекрасную 
работу"24.
Однако наряду с положительными эта рецензия Синнетта принесла и свои 
отрицательные результаты, поскольку некоторым ее фрагментам суждено было 
сыграть определенную роль в обмене корреспонденцией, приведшей к новой полосе 
несчастий и страданий в жизни Е.П.Б.
К тому же впоследствии неожиданно как для Синнетта, так и для миссис Кингсфорд 
им пришлось столкнуться в борьбе за пост президента Британского Теософского 
Общества. Но пока что они встретились как друзья и имели весьма продолжительную 
и приятную беседу.
Стэнтон Мозес – преподаватель классической литературы и английского языка в 
университетском колледже в Лондоне – часто становился третьим участником их 
бесед. Будучи одним из лидеров спиритуалистского движения в Англии, Мозес писал 
замечательные статьи для спиритуалистских сборников под псевдонимом "М.А. 
Оксон". Подобно Уоллесу, он интересовался больше спиритуализмом, нежели 
теософией; он сам стал медиумом, но чисто случайно. Синнетт раньше с ним не 
встречался, но слышал о нем от полковника Олкотта, который переписывался с 
Мозесом еще в ту пору, когда Теософское Общество располагалось в Нью-Йорке, и 
был о нем весьма высокого мнения. Полковник однажды рассказывал Синнетту о том, 
что Мозес занялся исследованием медиумизма, преследуя единственную цель: 
проверить, действительно ли последний существует, – но вскоре он, совершенно 
ненамеренно, стал участником весьма удивительных событий, приведших к тому, что 
все научные и философские идеи, усвоенные им в Оксфорде, очень быстро 
"развеялись по ветру, и он приобрел иные представления о материи и силе, о 
человеке и природе"25. Он признал своим "духовным наставником" некое существо, 
которое он называл "Императором" (впоследствии Махатма довольно много рассказал 
о нем в своих письмах).
Беседы с Мозесом и миссис Кингсфорд настолько взбудоражили Синнетта, что у него 
даже развилась бессонница. Как-то сама собой, а по большей части вследствие 
оптимистических уверений Мозеса, у Синнетта возникла убежденность в том, что 
все они втроем (а в особенности он сам и миссис Кингсфорд) сопричастны к 
великой миссии распространения оккультной философии и приобщения к ней всего 
человечества.
Учитель впоследствии указал ему на эту его "фантазию", {"... или же назовем это 
мечтой?"), отметив, что они пока еще не готовы к выполнению этой задачи. "Все 
потому, что это очень рискованная игра, – писал он, – на кон в ней поставлены 
человеческие души, и потому я прошу Вас запастись терпением"26.
Но в то время Синнетт еще ничего об этом не знал, и его настроение во время 
возвращения в Индию можно было бы назвать просто великолепным, если бы ему не 
пришлось оставить Пэйшенс в Англии. У нее приближались очередные роды, и потому 
было решено, что она и Денни пока останутся у ее матери. К несчастью, ребенок 
родился мертвым (это случилось 14 июля), и сама Пэйшенс не скоро смогла 
оправиться после родов27. Семья Синнеттов смогла воссоединиться только в январе 
1882 года.
В багаже возвращавшегося в Индию Синнетта находились сто экземпляров 
"Оккультного Мира", отпечатанные в течение последней недели его пребывания в 
Англии. Это был небольших размеров томик, написанный, как он сам был уверен, 
абсолютно честно и убежденно.
Синнетт прибыл в Бомбей 4 июля и сразу же направился в штаб-квартиру 
Теософского Общества, где был тепло встречен Е.П.Б. и Дамодаром и провел 
несколько дней. Он подарил им обоим по экземпляру своей книги и еще один 
оставил для Олкотта. Они горячо поздравили его, а Е.П.Б. добавила с некоторым 
сожалением:
— Олкотту должно быть стыдно за то, что он не может сейчас поприветствовать вас 
здесь и взглянуть на вашу книгу. Ему будет очень интересно и приятно узнать обо 
всем, что вам удалось сделать.
— А как там Полковник? – спросил Синнетт, стараясь угадать, перестала ли она 
уже злиться на него.
— Ну вы ведь знаете его, – ответила Е.П.Б., – он не станет сидеть, сложа руки, 
дожидаясь, когда на него, наконец-то, свалится самадхи.
— Ах, – воскликнул Дамодар в своей обычной эмоциональной манере, – вам стоит 
узнать обо всем, что он там успел сделать. Он понаоткрывал там буддистских школ,
 объехал весь Цейлон с лекциями и даже составил буддистский катехизис, который 
был переведен на сингальский. Он говорит, что это было крайне необходимо, 
поскольку невежество в области буддизма там просто ужасающее. Он даже работал 
там в Комитете по созданию Сингальского Буддистского Фонда, а совсем недавно 
его приглашали на торжественное открытие нового отделения Теософского Общества 
в Тинневелли.
— И это, – с чувством подхватила Е.П.Б., – большое достижение, поскольку оно 
позволит сблизить буддистов и индуистов. А это будет способствовать укреплению 
идеи братства, ведь мы договорились уделять ему гораздо больше внимания, нежели 
раньше.
— Великолепно! – согласился Синнетт, хотя этот пункт программы Общества 
по-прежнему интересовал его меньше всего. Однако он оценил то, что Полковник не 
позволял себе ни на минуту пребывать в праздности, и хотя его отправили на 
Цейлон по сути дела для того, чтобы удалить на какое-то время из Индии, он и из 
этого смог извлечь пользу.
Перед отъездом из Англии Синнетт написал письмо Махатме К.Х. и теперь слегка 
досадовал на то, что по возвращению в Индию он не нашел там ответа. Ответ 
пришел на следующее утро и был передан довольно необычным способом.
После завтрака он и Е.П.Б. зашли в его комнату, надеясь возобновить прерванный 
разговор о возможностях работы одновременно в Индии и в Англии. Они сидели по 
разные стороны большого стола, Синнетт – справа, а Е.П.Б. – слева. Вдруг справа 
от Синнетта на стол упало письмо, упало прямо из "ниоткуда". Это было, как сам 
он впоследствии описывал этот случай, "очень интересное письмо, отчасти 
содержащее в себе фрагменты личного характера и ответы на мои вопросы, а 
отчасти – довольно пространные, хотя и не совсем еще понятные откровения, 
касающиеся Оккультной философии, – самый первый их образец из всех, 
впоследствии мною полученных"28.
Он добавил также, что это был единственный феномен, который ему позволено было 
увидеть за время его пребывания в Бомбее, поскольку "высшие авторитеты 
оккультного мира... установили к тому времени гораздо более строгие ограничения 
на подобные демонстрации, в сравнении с теми, которые практиковались прошлым 
летом, когда мы были в Симле"29.
Письмо Махатмы начиналось ободряюще: "Добро пожаловать, добрый друг и 
талантливый а тор, добро пожаловать домой! Я получил Ваше письмо, и я счастлив 
видеть, что Вы так блестяще справились со своей ролью Лондонского 'посланника'".
 И далее – продолжение в присущей ему изящной манере: "Но я предвижу, что 
теперь, более чем когда бы то ни было раньше, Вы будете напоминать само 
воплощение вопросительного знака"30 .
В письме было затронуто множество проблем и упомянуты многие лица: Хьюм, Массей,
 миссис Кингсфорд и др. Несколько страниц было посвящено Стэнтону Мозесу, 
любопытным случаям из его жизни и личности "Императора". В нем содержался также 
обзор оккультных учений о Планетарных Духах, циклах, причине и следствии, а 
также упоминание "бесчисленных Космических31влияний, способных исказить и 
извратить все усилия, направленные на достижение конкретной цели" (этот факт 
показался Синнетту крайне неприятным).
Ближе к концу письма Махатма говорил о нападках на книгу Синнетта "Оккультный 
Мир", уже имевших место, и предсказывал, что хотя они и нацелены на самого 
автора ("который весьма далек от того, чтобы быть на хорошем счету у своих 
индийских коллег"), они неизбежно "затронут и Старую Леди, так как вновь 
заставят бушевать разразившуюся в прошлом году в индийской прессе бурю".
И все-таки Учитель уверял Синнетта:
"Когда, наконец, улягутся шум и трескотня возмущенной критики, мыслящие люди 
прочтут эту книгу и задумаются над ней..." Ученые всегда лишь пожинали то, что 
ранее было посеяно поколениями Адептов, – добавлял он.
"Наше призвание – погружаться в пучину и выносить на поверхность жемчужины 
Истины; их призвание – шлифовать их и вставлять в драгоценную оправу научного 
знания... И постоянно, снова и снова мы будем продолжать делать это; мы не 
можем позволить себе отложить начало своей благородной деятельности до тех пор, 
пока новый образ мышления не установится настолько прочно, чтобы всякая 
возможность возобладания невежественной злобы... была бы исключена"32.
Далее Учитель процитировал короткое стихотворение, автором которого он назвал 
Теннисона. Оно в значительной мере озадачило Синнетта, так как он не встречал 
его ни в одном из известных ему опубликованных сборников этого поэта33.
Впоследствии он обратился за разъяснениями к Махатме, но тот не смог его 
должным образом идентифицировать. "Все случайные импульсы, проявляющиеся в 
астральном свете, или в чьем-либо мозге, запоминаются, – написал он. – Я 
никогда не забываю того, что однажды видел или прочел "34. Чуть позже Синнетт 
обнаружил это стихотворение в сборнике Теннисона "Лирические стихотворения", 
1830 года издания.
Стихотворение это называлось "Мистики". Теннисон написал его, когда ему не 
исполнилось еще и двадцати лет. В последующие издания Теннисона это 
стихотворение не вошло.
Синнетт долго размышлял над письмом Учителя. Оно было настолько богатым по 
содержанию и так вознаграждало Синнетта за те недели, в течение которых он был 
лишен общения с Махатмой, что он с легким сердцем воспринял просьбу последнего, 
обращенную к нему и к его лондонским коллегам, – повременить с реализацией их 
амбициозного плана удивить мир своей проповедью оккультного знания. Более того, 
теперь эта просьба казалась ему несколько наивной и даже самонадеянной. Он 
пожалел лишь о том, что не может сейчас поделиться содержанием этого письма с 
Пэйшенс35.
_____________
Глава VII
ЭКЛЕКТИЧЕСКОЕ ТЕОСОФСКОЕ ОБЩЕСТВО СИМЛЫ
В своей короткой записке Синнетту, со словами благодарности за привезенные им 
из Англии подарки, Махатма К.Х. советовал ему отправиться в Симлу1, где должно 
было состояться торжественное открытие Эклектического Теософского Общества 
Симлы (первоначально задуманного как Англо-Индийское Отделение Теософского 
Общества). Е.П.Б. была приглашена Хьюмами, чтобы присутствовать на торжествах, 
и Синнетт рассчитывал встретить ее у них. Было оговорено, что оба они будут 
иметь право голоса в подготовительных мероприятиях, предшествующих основанию 
этой организации.
Еще до середины июля Синнетт отправился из Бомбея к себе домой в Аллахабад, 
чувствуя, что перед новой поездкой не плохо было бы привести в порядок 
кое-какие свои дела. Разумеется, он мог бы исполнять свои редакторские 
обязанности и присылать все необходимые указания из Симлы, но напряженность в 
отношениях с владельцами газеты все еще не исчезла, и он полагал, что личная 
встреча с ними могла бы способствовать ее ослаблению. Он не допускал и мысли о 
том, чтобы перестать интересоваться теософией и оккультизмом; да это и не 
представлялось возможным, поскольку к этому времени теософия уже прочно 
укоренилась в его душе. И все же, он считал, что будет не лишним попытаться 
более точно изложить им свою точку зрения2.
Как оказалось, эта встреча дала обеим сторонам повод считать себя 
удовлетворенными, было решено пока оставить все так, как было накануне смены 
владельцев газеты, и Синнетту, по его настоянию, было разрешено несколько 
недель провести в Симле.
В конце концов, он и его семья и раньше уезжали туда каждое лето. В этом году 
Синнетт решил жить не в своем летнем доме, так как Пэйшенс оставалась в Англии, 
а воспользоваться приглашением Хьюмов и остановиться у них.
Е.П.Б. была уже в Симле, когда Синнетт выехал туда из Аллахабада в начале 
августа. Уже оставив позади Амбалу, он получил еще одно пространное письмо от 
Махатмы, который, по его собственным словам, "только что вернулся домой", 
совершив несколько длительных путешествий; он сознался, что чувствует себя 
"уставшим" после девяти дней, проведенных в седле. Но несмотря на это, он все 
же решил ответить на некоторые вопросы Синнетта, хотя, как он не без юмора 
заметил, эти вопросы, подобно описанному в одной из "Упанишад божеству, любят 
находиться в состоянии множественного увеличения"3.
Синнетт получил из Англии и отправил Махатме несколько отзывов на книгу 
"Оккультный Мир", появившихся в различных спиритуалистских журналах. Один из 
них заключал в себе комментарии Джона Кинга – известного в то время 
духа-участника спиритических сеансов4.
Учитель прокомментировал это утверждение следующим образом:
"Должен признать, что эти святотатственные изречения Дж. К. меня слегка 
раздражают... Старый Хубильган5, которому я показал эту статью, хохотал до слез.
 Хотелось бы и мне реагировать на это так же. Когда об этом прочтет Старая Леди,
 в окрестностях Симлы окажется поваленной пара-другая кедров". (Это замечание 
вызвало у Синнетта довольно-таки кислую улыбку).
В письме рассматривалось и множество других вопросов. Пользуясь случаем, 
Учитель просил Синнетта передать своим лондонским друзьям "несколько полезных 
истин, которые они склонны постоянно забывать, если даже их повторять им 
постоянно. Тайны Оккультной Науки невозможно никоим образом передать ни в 
письменной, ни даже в устной форме. Будь это возможным, то "Братьям" оставалось 
бы только издать справочное пособие, по которому Оккультизм можно было бы 
преподавать в школе, наподобие грамматики. Это общераспространенное среди людей 
заблуждение, что мы, якобы, по собственному желанию окружаем себя и свои 
способности ореолом таинственности, что мы ни с кем не хотим делиться своими 
знаниями и отказываемся – 'безответственно и намеренно'6 – передавать его 
другим.
Истина заключается в том, что неофит должен достичь такого состояния, в котором 
будет возможно достижение определенной степени просветления, к этому и ради 
этого его готовят и посвящают, – до этого времени большинство тайных знаний 
просто непередаваемо. Восприимчивость к знаниям должна быть адекватна их 
передаваемому объему. Просветление должно приходить изнутри"7.
Дальнейшее изложение касалось строгих требований оккультизма и завершалось 
следующими словами Махатмы:
"... Если бы всем претендующим на звание посвященных это было более или менее 
известно, то, я уверен, они стали бы более благодарными и терпеливыми, и к тому 
же – меньше раздражались бы по поводу того, что представляется им проявлением 
скрытности и непостоянства с нашей стороны"8.
Мало-помалу англичанин начинал все более четко осознавать, что путь, на который 
он ступил, был отнюдь не из легких, и хотя он упорно не позволял себе 
сомневаться в собственной неспособности соответствовать всем этим требованиям, 
все же он вынужден был признать, что слова Учителя очень его огорчили.
И все же Синнетт не смог сдержать улыбку, когда читал ответ на свою просьбу 
прислать ему портрет; эту просьбу он считал вполне уместной в виду того, что 
его образ жизни делает практически невозможной его встречу с Учителем.
За всю мою жизнь с меня не написали ни одного портрета, – писал Махатма. – 
Единственный мой ферротип был сделан одной странствующей художницей еще во 
времена "Gaudeamus"9 и из рук этой художницы мне его пришлось потом вызволять. 
Ферротип у меня сохранился, но изображение на нем уже поблекло; нос облупился и 
один глаз куда-то исчез. А больше ничего я Вам предложить не могу. Ничего не 
могу обещать Вам заранее, поскольку не в моих привычках брать назад свои 
обещания. Но все же я постараюсь раздобыть что-нибудь для Вас"10.
И вновь Махатма добавил одну строку уже ниже своей подписи. Отчасти она 
освещала ближайшие его планы, но, что было более важным для Синнетта, содержала 
в себе просьбу, адресованную ему самому: "Я осмелюсь попросить Вас: попробуйте 
подружиться с Россом Скоттом. Он мне нужен"11.
Суть этой просьбы стала понятной, когда, приехав в Симлу, Синнетт обнаружил 
Росса Скотта среди гостей, прибывших в "Ротни-Касл". Он никогда раньше не 
встречался с этим молодым человеком, и хотя тот показался ему несколько 
"грубоватым"12, улыбка, с которой он приветствовал каждого, была просто 
обезоруживающей. К тому же он был умен, и, похоже, искренен. Синнетт 
предположил, что Скотт обладает какими-то потенциальными способностями, которые 
Учитель хотел развить в нем и, возможно, испытать их.
Это предположение оказалось правильным, но Синнетт и представить себе не мог, 
насколько своеобразным окажется предложенное Скотту испытание.
Незадолго до этого Скотт повредил себе ногу, и эта травма все еще продолжала 
его беспокоить. Е.П.Б. беспрерывно упрашивала Учителей вылечить его, и они 
пообещали помочь при условии успешного прохождения Скоттом назначенного ими 
шестимесячного испытания. Е.П.Б. было предложено найти ему подходящую жену, 
причем было сказано, что Минни Хьюм "является основной претенденткой на эту 
роль... Если он окажется искренним и преданным и влияние жены не сможет 
отвратить его от прежних убеждений и старых друзей, то мы займемся его ногой"13.

Рассказывая о решении Учителей Синнетту, Е.П.Б. добавила: "Я знаю мисс Хьюм 
лишь по одному из визитов в Ваш дом прошлым летом. Я не могу сказать, подойдет 
ли она Россу. Я не нашла в ней ничего особо привлекательного. Но, похоже, что 
тут мне не оставили выбора".
Синнетту показалось очень забавным, что Махатмы выступают в роли сватов, и он 
позволил себе некоторые сомнения по поводу движущих ими мотивов.
— Ну что ж, мне все это тоже не слишком-то нравится, – призналась Е.П.Б., – не 
думаю, чтобы это могло принести кому-нибудь пользу. Учитель К.Х. спросил меня, 
желаю ли я пожертвовать своей дружбой со Скоттом, – могу заверить Вас, что это 
истинная дружба, которой я очень дорожу, – если бы только я была уверена, что 
благодаря этому я смогу сделать его счастливым и вылечить его ногу. Я не знаю, 
для чего необходимо приносить в жертву его дружбу, но все же я не смогла 
отказаться. Он молод, полон жизни, и я хотела бы видеть его счастливым14. И 
кроме того, – добавила она слегка покачав головой, – Братья ничего не делают 
просто так. Я не всегда их понимаю, и иногда они меня просто бесят, но хотя я 
часто отвергаю их решения, в конечном счете бываю вынуждена соглашаться с ними.
— Иногда они даже кажутся мне немного жестокими, – с опаской вставил он. Хотя 
сама Е.П.Б. иногда критиковала Махатм, но при этом всегда вставала на их защиту,
 если их начинал критиковать кто-нибудь другой. Но на этот раз она просто 
задумалась.
— Я знаю, – согласилась она, – но я всегда повторяю себе, что они никогда и 
ничего не делают без достаточно веских причин. Я не обладаю их мудростью и 
потому не всегда могу точно угадывать их мотивы, но я знаю, что негуманными они 
быть не могут. Я никогда не встречала никого добрее и мягче, чем К.Х.15 Он 
просто не может быть жестоким. Я уверена, что он мог бы продвигаться по пути 
личного совершенствования гораздо быстрее, если бы не его поистине божественное 
сострадание ко всему миру, которое заставляет его быть ближе к нам16.
— Возможно, так оно и есть, – с сомнением сказал Синнетт, – но все эти проверки 
и испытания кажутся мне отвратительными. Я чувствую, что окружен сетями 
всевозможных испытаний и проверок, что меня связывают какие-то невидимые путы17,
 и мне это совершенно не нравится.
—Так почему бы вам не выпутаться? – вспыхнула она. – Вы знаете, что при желании 
всегда можете разорвать эти путы, но учтите: при этом вам придется разорвать и 
ту нить, которая связывает вас с К.Х. И это все, что я могу вам сказать18.
Но на этом поток ее красноречия не иссяк.
— Пусть будет вам известно, что и сам К.Х. тоже подвергается испытаниям, но его 
испытания гораздо сложнее и на порядок выше, чем ваши. Я могу сказать вам также,
 что он делает все, что в его силах ради того, чтобы Эклектическое Общество 
Симлы с самого начала пошло верным путем, но вы все время усложняете ему его 
задачу, и даже подвергаете опасности его собственное положение своей критикой. 
Поскольку ему, поверьте мне, все время приходится работать под опасением 
вызвать нарекания со стороны Махачохана. Или вы думаете, что все это он делает 
ради себя самого?19
— Прошу вас, успокойтесь, мой дорогой друг, – прервал ее Синнетт, заметив, что 
Е.П.Б. начали захлестывать эмоции. – Я вовсе не желал унизить К.Х. и ни в коем 
случае не утверждаю, что полностью понимаю его, напротив, я осознаю, что он 
занимает положение гораздо более высокое, нежели я; и если я то и дело не 
соглашаюсь с ним, то это, очевидно, от того, что мой кругозор – более ограничен.
 У меня есть все причины для того, чтобы относиться к нему с уважением и 
восхищением.
Он ласково дотронулся до ее плеча.
— Ну что ж, это хорошо, – сказала она, несколько успокоившись, – но все же это 
не решает проблему Росса Скотта.
Синнетт задумался над ее словами. Судя по его собственным наблюдениям, молодые 
люди не будут против предложенного им брака. Минни, похоже, хотела бы выйти 
замуж, а Скотту она, определенно, нравилась, да и перспектива породниться с 
таким влиятельным человеком, как А. О. Хьюм, была бы для него заманчивой. В 
любом случае – какие у него самого могли бы быть основания для возражений, ведь 
таково, похоже, намерение Махатм, да и не его это дело, в конце-то концов. Без 
особого труда он подружился с молодым человеком, но до сих пор так и не мог 
понять, для чего это потребовалось Учителю.
Росс Скотт и Минни Хьюм поженились 8 декабря и уехали проводить свой медовый 
месяц в Бомбей. Они довольно часто бывали в штаб-квартире Теософского Общества, 
и хотя было похоже, что Скотт оставался верен своим прежним стремлениям, его 
жена ревниво относилась ко всем и всему, что отвлекало интерес ее мужа от нее 
самой20. Е.П.Б. с огорчением подмечала предзнаменования грядущего развала их 
дружбы, о котором предупреждал ее Махатма.
Молодая чета покинула Бомбей 12 января 1882 года, а через несколько месяцев Е.П.
Б. писала Синнетту, что Росс Скотт перестал доверять ей и их дружба полностью 
прекратилась. Новоявленная миссис Скотт добилась-таки своего.
"Своим мужем она обязана Братьям и мне, – писала Е.П.Б., – и стоит ли поэтому 
удивляться тому, что она принялась клеветать и на них, и на меня! Она боится в 
своей мелочной ревности, что они или я будем держать его под своим контролем... 
М. еще за четыре месяца до этого предвидел и предсказал возникновение подобной 
ситуации... Скотту было назначено испытание сроком на шесть месяцев. Всего лишь 
на шесть месяцев... и вот, полюбуйтесь на результат!.. Я не знаю, в чем именно 
и насколько Скотт мне не доверяет. Достаточно уже и того, что он мне не 
доверяет. Достаточно всего одной капли желчи, чтобы навсегда отравить чистые 
воды нашей взаимной дружбы (простите мне эту глупую поэтическую метафору). Мне 
искренне жаль этого несчастного молодого человека; ВЕДЬ ТЕПЕРЬ – ОНИ НЕ ВЫЛЕЧАТ 
ЕГО НОГУ, что они могли бы сделать, останься он верен своему прежнему делу даже 
не на год, а всего лишь на шесть месяцев! Он еще раскается, попомните мое 
слово!"21
Эти события еще раз убедили Синнетта в том, что испытания – штука довольно 
сомнительная, хотя теперь ему все же стало ясно, почему Махатмы назначили 
подобное испытание для Скотта.
Но все эти события были еще делом будущего, когда вся группа собралась на горе 
Джакко Хилл, чтобы закончить последние приготовления к учреждению нового 
отделения Теософского Общества. Оно было создано 21 августа. А. О. Хьюм был 
избран президентом, м-р Синнетт – вице-президентом, а Росс Скотт – секретарем. 
Целей создания Общества было указано только две:
1. Поощрять и поддерживать Теософское движение, демонстрируя коренному 
населению, что многие европейцы относятся к нему с уважением и симпатией и 
стремятся распространять его;
2. Приобщаться при помощи Братьев-Адептов из Первой Секции Головного Общества к 
знанию психологических истин, установленных ими экспериментальным путем, 
приобретая таким образом оружие для успешной борьбы с материализмом нынешнего 
столетия. В члены Общества принимаются только те, кто уже стал членом 
Теософского Общества22.
Очевидно, что Махатму К.Х. беспокоило то, что члены нового Общества могли 
забыть об осторожности, необходимой при работе с широкими массами, и это могло 
бы иметь последствия, неминуемо вызвавшие бы неудовольствие Махачохана.
В своем следующем письме Синнетту он писал: "Необходимо постоянно 
контролировать членов Э.О.С., чтобы они сдерживали свои языки и свой энтузиазм. 
Какими бы чистыми ни были их мотивы, Чохан однажды может взглянуть на 
результаты, и не исключено, что они покажутся ему слишком плачевными, чтобы 
можно было с ними примириться... интерес к вашему Обществу у публики постоянно 
растет, и вскоре вас, возможно, попросят более четко сформулировать свои 
принципы"23.
Синнетт решил для себя, что сделает все возможное для того, чтобы убедить 
будущих членов Общества продвигаться вперед не спеша, создавая для себя прочный 
фундамент, и не воздвигать никаких шатких конструкций, опирающихся на 
недоказанные феномены и недоказуемые утверждения. Правда, он не знал, что ему 
делать с самим Хьюмом, которого, похоже, было совершенно невозможно убедить в 
том, что его собственное мнение не всегда может быть единственно правильным и 
что Махатмы хоть немного, но все же превосходят его по уровню развития 
интеллекта, в особенности когда речь идет о том, что необходимо обществу. Он 
осознал, наконец, что и сам поступал неблагоразумно, когда досаждал Махатме 
просьбами об установлении более тесного контакта лично с ним самим.
Его мнение на этот счет окончательно изменилось, когда он прочел следующие 
строки: "Мой дорогой друг, Вы не должны удивляться, если я скажу Вам, что 
открывающаяся сейчас передо мной перспектива наводит на меня тоску и уныние. Я 
боюсь, что у Вас так и не хватит терпения дождаться того дня, когда мне будет 
позволено, наконец, удовлетворить Ваши запросы".
Одна строчка в заключительной части письма, возможно, указывала на одну из 
причин, по которым Махатма не мог встретиться с ним лично: "Запах спиртного в 
Вашем доме – просто невыносим!"24
А следующая фраза настолько поразила Синнетта, что на миг ему показалось, будто 
земля уходит у него из-под ног.
"Очень скоро, – писал Учитель, – мне придется предоставить Вас исключительно 
самому себе на целых три месяца"25 .
Что это могло означать? И что он сам сможет сделать, если прервется всякая 
связь с Махатмой?
С этой дилеммой он сразу же направился к Е.П.Б.
— Учитель К.Х. намерен уединиться, – сказала она в ответ на его вопрос. – 
Большего я вам сказать не могу.
Синнетту пришлось удовлетвориться этим ответом, однако у него возникло стойкое 
впечатление, что в жизни Махатмы наступает переломный период; его самого 
удивляло вдруг возникшее в его душе беспокойство и страстное желание облегчить 
свалившийся на плечи Учителя груз и уменьшить нависшую над ним опасность. Он 
пожал плечами. В конце концов, все это намного выше его понимания и не должно 
его беспокоить.
А неожиданный кризис, вскоре случившийся у Е.П.Б., окончательно вытеснил из его 
головы все прочие мысли.
Она никогда не отличалась хорошим здоровьем, а в последнее время была особенно 
взвинченной и нервной, особенно когда он передавал ей послание для Махатмы. 
Лишь много позже Синнетт смог узнать, что в письме, полученном Олкоттом26 от 
Хьюма, его приятель обвинял ее, а заодно и Махатму К.Х. в том, что они 
"настолько неправильно поняли" то письмо, которое написали вместе он и Синнетт, 
и "настолько переврали" его, что ответ был "абсолютно неадекватен реальным 
обстоятельствам".
Сама же Е.П.Б. даже не читала этого письма, как сказал Синнетту Махатма М., 
пытаясь впоследствии обрисовать ему картину происшедшего.
"Не имея ни права, ни желания следить за делами, касающимися только Чохана и K. 
Х., и тем более вмешиваться в них, – писал он, – я никогда не обращал на них ни 
малейшего внимания". Однако, когда Е.П.Б. узнала об этом и страшно из-за этого 
расстроилась, Махатма М. как следует отчитал ее, заявив, что до тех пор пока 
она не научится держать себя в руках, он прекращает передачу каких бы то ни 
было писем; и что ей самой лучше "отправиться на Цейлон"27, чем "валять таким 
образом дурака"28.
"Я сказал ей так, – продолжал Махатма М., – не потому, что действительно хотел 
сделать что-либо с Вашими или чьими бы то ни было письмами, письма тут совсем 
не при чем. Просто я увидел вокруг нового Эклектического и вокруг нее самой 
черную ауру, предвещающую грядущие беды"29.
Однако Е.П.Б. заговорила совсем не об этом, когда ворвалась в комнату Синнетта 
сразу же после того, как получила от своего Учителя это послание. Ее лицо 
пылало, а руки заметно дрожали.
— Что это такое? – закричала она. – Что вы такое сделали или сказали К.Х., что 
М. так злится и просит меня подготовиться к тому, чтобы перевести нашу 
штаб-квартиру на Цейлон?30
Полностью сбитый с толку Синнетт уже не смог призвать на помощь обычно присущую 
ему выдержку и ответил ей в довольно резкой форме. Она выскочила из его комнаты 
вся в слезах.
Синнетт так и не узнал тогда, что одной из целей прихода Е.П.Б. в его комнату 
было передать ему одно предложение Махатмы К.Х., сделанное через ее Учителя — 
Махатму М. Если бы он узнал об этом предложении в тот момент, а не из 
следующего письма Махатмы К.Х., и принял бы его, то смог бы "целый час, или 
даже больше, беседовать с настоящим байтчули31, а не с тем психологическим 
уродом, с которым Вам сейчас обычно приходится иметь дело"32.
Не зная всей подоплеки этого инцидента, Синнетт поведал о нем Хьюму, причем не 
в самой сочувственной манере, и Хьюм еще более усложнил ситуацию тем, что на 
несколько дней совершенно перестал разговаривать с Е.П.Б., и более того, вел 
себя так, как будто вообще не замечал ее присутствия. И когда Синнетт, в конце 
концов, стал упрекать его за это, тот упорно отказывался признать, что проявил 
бестактность33.
? И меня абсолютно не волнует, доволен ли мною "Учитель", как ты его называешь, 
– заявил Хьюм. – Я по-прежнему люблю нашу дорогую старушку34. Так что у нее нет 
никакого повода для огорчений.
— Мне все-таки не кажется, что его "нет", – спокойно ответил Синнетт, – хотя, 
должен признать, что и я в этой ситуации проявил недостаточно терпения.
Он окончательно убедился в том, что оба они были несправедливы к Е.П.Б., когда 
получил от Махатмы небольшое письмо, отчасти объяснявшее, каким психологическим 
нагрузкам она подвергается в ходе своей работы35.
Это было, как сказал Махатма, "тесно связано с ее обучением оккультизму в 
Тибете и с тем, что она в одиночку вернулась затем в мир, чтобы постепенно 
открывать истинный путь другим". Учитель писал, что после почти ста лет 
бесплодных поисков, "нашим руководителям пришлось использовать единственную 
возможность взрастить европейское тело на европейской почве, чтобы оно служило 
связующей нитью между их страной и нами".
Он объяснял далее, что подобный посланник не мог быть направлен из "среды 
Бод-Лac"36, не оставив при этом некоторую часть себя, дабы она служила в 
качестве "необходимой связующей нити – передающего канала" и "надежного гаранта 
того, что определенные вещи ни при каких обстоятельствах не будут преданы 
огласке. И она тоже не является исключением из этого правила"37.
Письмо заканчивалось словами:
"Я постарался 'прояснить дух и значение' всего, что было сказано и сделано в 
комнате м-ра Синнетта; и хотя я не в праве 'обвинять' Вас, так как Вы не знали 
об истинном положении вещей, я все же не могу не выразить своего глубокого 
сожаления по поводу того, что хотя внешне все выглядело вполне безупречно, 
далее при обычных обстоятельствах происшедшее не могло быть названо иначе как 
ЖЕСТОКОСТЬЮ "38.
— Я полагаю, нам следовало бы извиниться перед Старой Леди – задумчиво произнес 
Синнетт,
вновь складывая письмо и кладя его в конверт.
Хьюм согласился с ним, хотя и признался, что это "так называемое обучение" Е.П.
Б. в Тибете часто вызывало у него сомнение – действительно ли она провела там 
целых семь лет?39.
—Я думаю, нельзя отрицать, что она там все-таки была, – ответил Синнетт. – Мне 
кажется, что ее личность просто представлена здесь не полностью, в смысле – не 
как другие нормальные личности. Если какая-то ее часть продолжает оставаться в 
Тибете, как о чем-то подобном говорил Махатма, то с ее стороны это должна быть 
величайшая жертва, и я, например, очень уважаю ее за это. Я думаю, нам следует 
быть терпимее и стараться лучше понять ее.
— Я, однако, до сих пор не вижу, каким образом мы можем научиться лучше ее 
понимать, – в голосе Хьюма начало сквозить раздражение, – даже Олкотт ее не 
понимает. Он утверждает, что она – не медиум (в обычном смысле этого слова). 
Обычный медиум находится под контролем какого-либо существа или существ, но Е.П.
Б. сама контролирует их и заставляет подчиняться своей воле. "Братьев" я, 
конечно же, здесь не имею в виду. Но если даже Олкотт, который так хорошо ее 
знает, не может ее понять, то как же остальные могут на это рассчитывать?
— Ну раз уж речь зашла об Олкотте, – отозвался Синнетт, – то скажу, что по 
крайней мере две вещи не вызывают у меня сомнений. Он абсолютно честен и 
полностью предан своей "старушке", как он ее называет, пусть даже он и не 
понимает ее. И если он всегда говорит о ней правду, то только потому, что не 
может заставить себя поступать иначе. Но он при этом никогда не желает ей зла и 
не стремится обидеть40.
— Согласен, – сказал Хьюм, – парень, возможно, слегка грубоват, но в его 
честности я не сомневаюсь.
— Он мне сказал однажды, – продолжал Синнетт, – что, возможно, на ее психике 
отразился тот случай в Ментане, когда она получила тяжелейшие раны и была 
брошена на дно канавы, потому что ее сочли мертвой.
Хьюм пристально посмотрел на него:
— Я никогда не слышал подробностей этой истории.
— Однажды она рассказала об этом Пэйшенс. Насколько я помню, она говорила, что, 
переодетая в мужскую одежду, сражалась в армии Гарибальди. Это было в 1867 году.
 Ей разрубили саблей руку и дважды ранили из мушкета в ногу, а также в плечо. 
Все подумали, что она мертва, и когда армия ушла дальше, она просто осталась 
лежать на дороге. Я не знаю точно, что с ней случилось дальше, но она выжила, 
ее вылечили где-то там же, в Италии.
— А что об этом думает Олкотт?
— О, он полагает или полагал, что первоначальная джива41, возможно, была убита 
в этом сражении, и ее тело, если не было занято самими Махатмами, то, по 
крайней мере, было каким-то образом искусственно оживлено. Выглядит, конечно, 
неправдоподобно. И сам он не может этого объяснить, но говорит, что Е.П.Б. - 
это "вечная психологическая загадка"42.
— Несомненно, так оно и есть.
—Я теперь вспоминаю, что в первом письме, полученном мною от Махатмы К.Х. по 
возвращении из Англии, – подумав, сказал Синнетт, – он заявил, что не имеет 
права говорить об Императоре (это тот, кто контролирует Стэнтона Мозеса, если 
помнишь) более, чем он, то есть Император, мог бы сказать о том, кем является К.
Х. или даже, к примеру, кем на самом деле является Е.П.Б.43 Тогда меня эта 
фраза очень удивила.
—Должен заметить, мне совсем не нравится то, что у них по любому поводу вечно 
появляются какие-то секреты, – сказал Хьюм, – и я не думаю, что наши извинения 
должны быть слишком уничижительными. Если разобраться в сути дела, я вообще не 
понимаю, почему это мы должны извиняться. Но давай не будем больше об этом.
Это оказалось совсем несложным. Когда они оба подошли к Е.П.Б., та уже была 
совершенно спокойна, и к ней вернулось то веселое, доброжелательное настроение, 
за которое ее так любили друзья. Она уверила их, что и думать забыла об этом 
инциденте и что она будет счастлива как и раньше пересылать их корреспонденцию, 
насколько ей это позволит ее здоровье.
Однако уже через шесть месяцев после этого Хьюм напишет ей крайне 
саркастическое письмо. Она перешлет это письмо Синнетту, а когда письмо будет 
находиться в пути, Махатма М. снабдит его несколькими замечаниями, написанными 
на полях. В этом письме Хьюм заявлял: "Теперь я знаю все о предполагаемом 
объяснении Братьев относительно того, что вы – психологический урод", – и 
примечание Махатмы М.: "Он заблуждается, всего он не знает".
Далее Хьюм пустился в рассуждения о том, какой именно "принцип" она могла 
оставить в Тибете, и сделал вывод, что предложенные объяснения – 
неудовлетворительны, что заставляет усомниться и во всем остальном.
Здесь Махатма М. добавил:
"Очень умн?. Но представьте, что это не один из семи, а все вместе? И каждый из 
них – "урод", которому запрещено в полную силу использовать свои возможности. И 
представьте, что это – мудрый закон, установленный силами, куда более 
дальновидными".44
"Надо признать, – подумал Синнетт, убирая письмо к другим письмам, полученным 
от Е.П.Б., – что, как мне кажется, Хьюму невыносима сама мысль о том, что 
кто-то знает больше, чем он сам".
Синнетт, правда, и сам не был полностью свободен от этого предубеждения, но то 
уважение, которое он испытывал к Махатме К.Х., помогало ему частично справиться 
с ним. Однако еще во время его пребывания в Симле он получил одно послание от 
Махатмы, которое заставило его серьезно задуматься.
Это было изложение замечаний Махачохана по поводу роли и деятельности 
Теософского* Общества45. Озабоченный явно несовместимым расхождением во 
взглядах между ним самим и двумя англичанами, Махатма обратился за советом к 
своему "Боссу" и теперь излагал результаты этой беседы под скромным заголовком 
– "Краткое изложение мнения Чохана относительно Т.О., записанное с его 
собственных слов прошлым вечером"46.
Письмо было довольно длинным, и акцент в нем делался на необходимости 
утверждения братства, благожелательности и человеколюбия. Но обоих англичан 
всегда интересовали скорее феномены и интеллектуальные аспекты учения, а не 
развитие в себе этих добродетелей. Кроме того, полагали они, им был хорошо 
известен опыт западного мира, в котором христианство в течение почти двух 
тысячелетий пыталось установить братство людей, без какого-либо, однако, 
заметного успеха.
Теперь же более всего необходимо, как они считали, – произвести впечатление на 
материалистически мыслящих ученых и на скептиков, убедить их в том, что факт 
существования Адептов и их знаний заслуживает самого серьезного рассмотрения. И 
оба они продолжали склонять Махатму к принятию их точки зрения.
Но Махачохан не разделял их позиций.
"Уж лучше уничтожить Т.О. вместе с обоими незадачливыми его основателями, – 
сказал он, – чем позволить ему превратиться в какую-то академию магии, храм 
оккультизма. И чтобы мы – преданные последователи воплощенного духа абсолютного 
самопожертвования, человеколюбия, божественной доброты и всех прочих наивысших 
добродетелей, которые могут быть обретены на этой многострадальной земле, 
последователи самого человечного человека, Гаутамы Будды, – смогли когда-либо 
позволить, чтобы Т.О. превратилось в воплощение себялюбия, в прибежище для 
немногих, которые даже не помышляют о благе большинства, право же, братья мои, 
– это довольно странная идея".
? Нам никогда не удастся их убедить, – раздраженно сказал Хьюм, прочитав письмо 
до конца. – Если мы будем настолько стеснены и ограничены в своих действиях, то 
Обществу никогда не удастся добиться подобающего ему престижа.
? Но все же, – напомнил ему Синнетт, – Махачохан говорит, что нам следует 
"распространять теософские знания".
? Да, но ты, наверное, заметил, что он привязывает эту фразу к заявлениям о том,
 что это должно быть "продиктованное самыми благими намерениями жертвенное 
стремление наставлять своего ближнего на путь истинный..." и тому подобное. Я 
этого ни в коей мере не отрицаю, но я не могу согласиться с его мнением о том, 
что же представляют собой эти "самые благие намерения". Похоже, они не понимают,
 что если нам удастся убедить интеллектуальных лидеров Запада, то и все 
"ближние" тогда последуют за нами, и все это без патетических восклицаний о 
"благотворном сочетании высшего с низшим" и так далее.
Хотя Синнетт и доверял Учителю, веские доводы Хьюма все же произвели на него 
впечатление. Он так и не смог заставить себя отказаться от мысли о том, что 
коренное население Индии по своему развитию стоит ниже европейцев, и, похоже, 
что полностью выкорчевать эти представления уже не представлялось возможным.
— Однако, – смог-таки возразить он, – я думаю, мы все же должны обратить 
внимание и на этот аспект, если хотим, чтобы Учитель оставался с нами и 
продолжал нас учить.
— Не многому же он нас пока научил, – пожаловался Хьюм, – но если то, что он 
говорит, не пустые слова, то, насколько я понял, он будет продолжать учить нас 
при любых обстоятельствах.
— Я в этом совсем не уверен, – последовал осторожный ответ Синнетта.
_____________
Глава VIII
НОВЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
"Для меня, – писал Синнетт во втором издании 'Оккультного Мира', – из всех 
событий, связанных с моим пребыванием в Симле в 1881 году, наиболее интересным 
было следующее: в этот период я познакомился еще с одним из Братьев, помимо Кут 
Хуми. Случилось так, что в целях собственного совершенствования Кут Хуми 
понадобилось провести целых три месяца в абсолютном уединении"1.
Это и было то "уединение", о котором говорила Е.П.Б., когда Синнетт спрашивал 
ее относительно заявления Учителя о том, что он предоставит своих 
корреспондентов самим себе на трехмесячный срок.
Синнетт получил от него небольшое письмо, написанное как раз перед началом 
"долгого, очень долгого путешествия" (как он сам его назвал). В письме Махатма 
информировал Синнетта о своих попытках убедить своего "Брата М." поддерживать 
контакт с двумя англичанами и с Эклектическим Обществом Симлы, хотя он и 
опасался, что "он и м-р Хьюм так и не смогут никогда прийти к взаимному 
согласию". Что же касалось его самого, то он уверял Синнетта, что замечания 
Хьюма его ни в коей мере не обидели. "Да этого и не может произойти, – писал он.
 – Меня удручает не содержание его монологов, но то упрямство, с которым он 
продолжает излагать свои аргументы, которые, как я знаю, ни к чему хорошему 
привести не могут". Он также добавлял: "Пожалуйста, передайте м-ру Хьюму мои 
уверения в моей личной симпатии и уважении к нему, и мои самые добрые 
пожелания"2.
В конце концов Махатма М. согласился взять эту переписку на себя, "поначалу – 
неохотно"3, но наперекор тому факту, что "единственное, чего он терпеть не мог 
в жизни, - это писать письма"4.
"Когда шефство над нами взял новый Учитель, наша переписка тут же претерпела 
значительные изменения в лучшую сторону, – писал Синнетт. – Каждое письмо Кут 
Хуми несло на себе отпечаток его тактичного, очень обходительного стиля. Он 
предпочел бы лучше исписать полстраницы, лишь бы избежать коротких, но 
рискованных фраз, которые могли бы оскорбить чьи-либо чувства. И почерк у него 
тоже всегда был разборчивым и аккуратным.
Наш новый Учитель обращался с нами совершенно иначе: он заявил, что очень плохо 
знает наш язык, и писал настолько неровно, что его почерк порой непросто было 
разобрать. Общаясь с нами, он не ходил вокруг да около. Если мы пытались 
изложить ему какие-то свои соображения относительно почерпнутых нами оккультных 
идей и спрашивали его, правильны ли они, то иногда получали свои сочинения 
обратно, перечеркнутые жирной красной чертой и с выведенным на полях словом 
"Нет".
Однажды один из нас написал: "Не могли бы Вы подробнее прояснить мне мою 
концепцию?" В ответ на это на полях было выведено следующее резюме: "Как я могу 
прояснить то, что Вы сами не смогли прояснить?" и так далее, в том же духе.
Однако, несмотря на все это, мы добились благодаря М. большого прогресса, и 
постепенно его ответы, первоначально представлявшие собой коротенькие записки, 
наспех нацарапанные на клочках грубой тибетской бумаги, стали напоминать 
временами достаточно подробные письма. Несложно понять, что его прямая и 
лаконичная манера общения, являвшая собой отрадный контраст с ненавязчивой 
деликатностью Кут Хуми, отнюдь не препятствовала росту нашей расположенности к 
нему по мере того, как мы все более убеждались в том, что он уже более охотно 
терпит нас в качестве своих учеников.
Некоторые мои читатели, я уверен, правильно истолкуют то, что я имел в виду, 
говоря о "расположенности". Я намеренно употребил это нейтральное слово, чтобы 
избежать описания той сложной эмоциональной гаммы, которую все равно нельзя 
было бы передать с необходимой точностью словами. Но я могу заверить читателей 
в том, что в ходе продолжительного контакта (пусть даже он ограничивался 
исключительно эпистолярным характером) с человеком, абсолютно таким же, как и 
мы, если судить о нем по занимаемому им месту в системе творения, но 
возвысившимся над обычным человеческим уровнем настолько, что некоторые его 
атрибуты уже можно было назвать божественными, неизбежно возникают такие 
чувства, которые не так-то просто описать – настолько они глубоки"5.
В самом первом своем письме Махатма М. благодарил Синнетта за "табачную машину",
 которую тот привез ему в по/арок из Англии6.
"Наш офранцузившийся, pelingized Пандит7 говорил мне, что эту маленькую, 
короткую штучку необходимо cooloted (кто бы мне объяснил, что это значит) – 
писал Махатма, – и я обязательно буду продолжать это делать. Трубка - очень 
короткая, а мой нос – очень длинный, так что, я надеюсь, они прекрасно подойдут 
друг другу"8.
Перед тем как проследовать к месту своего уединения Махатма К.Х. убеждал 
Синнетта присутствовать на праздновании седьмой годовщины образования 
Теософского Общества, состоявшемся в январе 1882 года в Бомбее9. Махатма М. в 
своем первом небольшом письме присоединился в этом вопросе к мнению К.Х.
"Если бы Вы отправились в Бомбей на это празднование, Вы бы оказали этим мне и 
К.Х. большую услугу, о которой мы никогда бы не забыли, ну да Вы и сами об этом 
знаете"10.
В этом же письме содержалось и предостережение относительно "peling Сахиба" 
(Хьюма). "Он одинаково опасен как во вражде, так и в дружбе, он очень, очень 
плохой, уж мне-то лучше знать".
Способ выражения Махатмой своих мыслей заставил Синнетта улыбнуться, и он решил 
про себя, что по крайней мере одним письмом он не станет делиться со своим 
коллегой-англичанином.
Однако заключительные слова письма придали его улыбке теплоту и согрели его 
сердце: "Как бы то ни было, – писал Учитель, – Вы, м-р Синнетт, смогли 
примирить меня со многими вещами, о которых Вы судите верно, и так же верно 
буду судить и я".
В душе у Синнетта росло нетерпение. Эта переписка обещала носить совершенно 
иной характер, нежели переписка с Махатмой К.Х. Бесцеремонность в обращении 
обладала особой притягательной силой, не меньшей, чем литературное изящество, 
так импонировавшее ему в письмах другого Учителя.
За этим письмом последовал ряд коротких записок, посвященных нижеследующим 
вопросам: было ли последнее письмо Махатмы К.Х., продиктованное Дамодару, 
написано накануне его отъезда, и следует ли указать Хьюму на ошибки, допущенные 
в письме этим молодым чела, чтобы тот не понял бы некоторые утверждения 
превратно и не обвинил бы, как говорил Махатма М., Махатму К.Х. в "невежестве".
"Я бы не хотел, чтобы даже ветер услышал сейчас хотя бы одно слово, 
направленное против того, кто сейчас спит, даже если это слово будет сказано 
шепотом"11, – писал Махатма М.
Эта фраза убедила Синнетта в том, что между Махатмой М. и более молодым 
Учителем К.Х. существуют необыкновенные и прекрасные отношения.
В относительно длинном письме12, последовавшем за этими записками, Махатма М. 
рассказал о просьбе его "Брата" "последить за его работой" в его отсутствие и 
добавил:
"В тот момент я готов был пообещать ему все, что угодно! В определенном месте, 
скрытом от посторонних, есть пропасть, через которую перекинут только шаткий 
мостик, сплетенный из травы, а на дне пропасти – бушующий поток. Самые храбрые 
члены Ваших альпийских клубов и то вряд ли бы решились через нее переправиться, 
потому что мост висит над пропастью как паутинка и кажется абсолютно ненадежным 
и непроходимым. Однако это не так, – и тот, кто решится пройти через это 
испытание и выдержит его с честью (а это удастся лишь тому, кто действительно 
этого достоин), тот попадет в ущелье неописуемой красоты – в одно из наших мест,
 где живут некоторые наши люди, и о котором нет никаких упоминаний у 
европейских географов. На расстоянии брошенного камня от старого ламаистского 
монастыря стоит старая башня, из недр которой вышли уже многие поколения 
Бодхисаттв13. Именно там сейчас обрел свой покой Ваш безжизненный друг - мой 
брат, свет души моей, которому я клятвенно обещал проследить во время его 
отсутствия за его работой"14.
Значительная часть длинного письма была посвящена Хьюму. Это была одна из 
наиболее честных и объективных – и в силу этого наиболее разгромная – 
характеристик этого английского джентльмена из всех, имеющихся в "Письмах". И 
что самое главное, Махатма, несомненно, желал, чтобы она была доведена до 
сведения самого Хьюма.
"М-р Хьюм думает и говорит обо мне так, что понять логику его мысли можно лишь 
зная, к чему он стремится, предлагая обращаться ко мне за философскими 
наставлениями, – писал Махатма. – Его неуважение волнует меня не более, чем его 
волновало бы мое недовольство. Но за его внешней неприветливостью я в петой 
мере могу разглядеть чистоту его намерений, его способности и его потенциальную 
ценность... я всегда рад помочь ему, но не собираюсь ни льстить ему, ни спорить 
с ним"15.
Синнетт пришел к выводу, что это письмо Махатмы М. написано гораздо лучше, чем 
все предыдущие; он предположил, что Махатме пришлось потрудиться над ним 
намного серьезнее или же обратиться к кому-нибудь за помощью при его написании, 
так как, возможно, он считал это письмо очень важным для их будущей работы.
Немного дальше в том же письме Махатма сообщал о себе: "Я не такой большой 
грамотей, сахибы, как мой благословенный брат"16 и далее повторял довольно 
печальное замечание К.Х., касавшееся сложности общения с англичанами:
"За несколько дней перед тем как оставить нас, Кут Хуми сказал мне следующее: 
'Меня утомили и измучили эти бесконечные споры. Чем больше я стараюсь объяснить 
им обоим, какие обстоятельства довлеют над нами и создают множество препятствий 
для нашего свободного общения, тем меньше они меня понимают! Даже при самых 
благоприятных обстоятельствах результаты этой переписки будут 
неудовлетворительными, а иногда и просто убийственно плохими, поскольку ни на 
какие ограничения в общении... они не согласны. Похоже, что мы просто кричим 
друг другу - "Ау!", стоя по разные стороны непроходимой пропасти, причем только 
один из нас видит своего собеседника. По сути дела, во всей психической природе 
нет пропасти более непроходимой и непреодолимой для путешественника, чем та 
духовная пропасть, которая отделяет их от меня'"17.
А собственно о Хьюме Махатма сказал:
"Он гордится тем, что на него никогда не нисходил "дух благоговейного 
отношения" ни к чему, кроме как к его собственным абстрактным идеалам. Нам это 
хорошо известно. Он и не мог никогда с благоговением относиться ни к кому и ни 
к чему, так как все благоговение, на которое он способен, сосредоточено на его 
собственном "я""18.
Однако, в противовес этой строгой критике, Махатма отмечал также:
"Никогда еще воздухом Гималаев не дышал более честный, искренний и добрый 
человек. Мне известны некоторые его поступки, о которых ничего не знают даже 
его жена и члены его семьи, – они настолько благородны, добры и возвышенны, что 
даже его собственная гордость, похоже, не в состоянии полностью постичь их 
значение... но я вынужден сказать ему правду: если эта сторона его характера 
заслуживает только восхищения, то его гордость никак не может вызвать моего 
одобрения, на которое, опять-таки, м-ру Хьюму глубоко наплевать, что, в свою 
очередь, и меня заботит так же мало ... Его также невозможно убедить в том, что 
кто-либо из живущих на этой Земле людей может знать что-либо, о чем ОН уже не 
имел бы представления и уже не составил бы своего собственного мнения, 
превосходящего все прочие"19.
Это характеризовало его как нельзя лучше. Далее Махатма напоминал Синнетту, что 
всегда отвечал на все его письма. Англичанин вновь пытался убедить Махатму в 
том, что феномены могли бы стать очень полезным средством убеждения других 
людей в существовании Братства, в ответ на что Махатма заявил:
"... в чем Вы заблуждаетесь и всегда будете заблуждаться, дорогой сэр, так это 
в Вашей убежденности в том, что феномены могут стать 'мощным движителем', 
способным потрясти основы ошибочных верований, присущих западным умам... Мне 
хотелось бы, чтобы все поняли и хорошо усвоили, что нам совсем не нужно, чтобы 
м-р Хьюм или Вы представляли общественности неоспоримые доказательства нашего 
существования. Пожалуйста, постарайтесь понять, что пока люди сомневаются, 
будут существовать и любопытство, и жажда знаний, а жажда знаний будет 
стимулировать размышления, а размышления будут стимулировать действия; но 
допустите только, чтобы наша тайна была опошлена, и вы увидите, что не только 
скептически настроенная общественность не извлечет из этого никакой пользы, но 
и наше собственное существование будет поставлено под угрозу, и нам постоянно 
придется принимать меры предосторожности, а это - лишняя трата энергии"20.
Заключительный абзац письма Махатмы вновь заставил Синнетта кисло улыбнуться:
"Ну, довольно. Пора завершать это письмо, и без того самое длинное из всех, что 
я когда-либо писал в своей жизни, но коль скоро я сделал это ради K.Х. – я 
доволен. Хотя м-р Хьюм, возможно, со мной не согласится, но 'маска адепта' все 
оке находится в ...21 а не в Симле, и я стараюсь придерживаться ее, каким бы 
никудышным сочинителем я не был".
Синнетт поначалу сомневался, стоит ли ему показывать это письмо Хьюму, но затем,
 решив, что Учитель несомненно сам на это рассчитывал, передал его, наконец, 
своему другу, когда тот пребывал, как казалось, в относительно сносном 
настроении. Судя по всему, этому письму, как и всем прочим, также не удалось 
пробить брешь в той глухой стене чванства, по поводу которой так сокрушался 
Махатма. Хьюм страшно разозлился и весь кипел гневом.
? Мне кажется, что, пытаясь понять этих так называемых "Братьев", мы просто 
теряем понапрасну время и силы! – резко заявил он. – И они тоже зря тратят свое 
время, если они только вообще существуют. Похоже, до них никак не может дойти, 
что мы знаем мир лучше, чем они. Если бы они не цеплялись так за свои идеи и 
позволили бы нам все им спокойно разъяснить, с доказательствами, разумеется, то 
представь себе что мы могли бы сделать! А они даже не хотят, чтобы мир о них
узнал! Ну что ж, и у нашего терпения тоже есть предел!
Он с презрением отшвырнул письмо. Синнетт взял его и вложил обратно в конверт.
— Я полагаю, нам просто трудно понять, что они – абсолютно беспристрастны, – 
ответил он. – Кроме того, мне кажется, что он прав, говоря о необходимости 
защиты своего образа жизни от по сторонних. Я понял, что им запрещено бесцельно 
использовать свои силы, им нельзя даже расходовать их на самозащиту. Я вижу, 
что этот Махатма совершенно неотесан, но все же мне кажется, что наша переписка 
с ним обещает быть крайне интересной.
Хьюм безразлично пожал плечами.
— Возможно, ты и прав, – сказал он. – Я уже почти закончил составлять указатель 
для "Stray Feathers"22, и я мог бы написать один "Фрагмент"23 для "Теософа", но 
если он хочет, чтобы я это сделал, то ему следует дать мне хоть какой-нибудь 
материал24.
— Я не думаю, что он сделает это, если, конечно, мы сами не будем задавать ему 
вопросов. Похоже, что на вопросы он ответит охотно, но вряд ли он станет 
письменно разъяснять нам вопросы философии добровольно. В любом случае, как ты 
знаешь, я должен возвращаться в Аллахабад. Я и так уже рискую своей работой.
—Как? Ты ведь всегда регулярно посылал туда свои передовицы.
— Но Раттиган многие из них не опубликовал.
На большую часть того, что я делаю сейчас, он смотрит с неодобрением. Кроме 
того, – добавил он с беспокойством, – я и так слишком долго отсутствовал.
Однако вернуться в Аллахабад Синнетт смог только к началу ноября. Как он и 
ожидал, его работодатели встретили его довольно холодно, и ему лишь частично 
удалось оправдать себя тем, что он хранил абсолютное молчание относительно 
всего, что имело отношение к Теософскому Обществу или оккультизму.
Е.П.Б. уехала из Симлы примерно в то же время, что и Синнетт, чтобы посетить 
несколько городов на севере Индии. В течение последующих недель от нее пришло 
несколько писем. Первое было отправлено из Сахаранпура, где она встретилась с 
Россом Скоттом, присоединившимся к ней в этом путешествии25. Его свадьба с 
Минни Хьюм должна была состояться через несколько недель, и он пока был 
благодарен Е.П.Б. за ту роль, что она сыграла в его женитьбе. Она со всей 
любезностью отвечала на его изъявления восторга, но в то же время и с некоторым 
опасением, поскольку знала, насколько сомнительным является это предприятие, и 
ее доброе отношение к мисс Хьюм все же было не совсем искренним26.
Письмо Е.П.Б. не содержало ничего настораживающего, кроме, пожалуй, одной 
фразы: "Вот уже три дня как я не вижу, не слышу и не чувствую присутствия 
Босса27. Однако он, должно быть, стащил у Вас письмо, поскольку я вижу, что он 
в курсе всех Ваших дел. Сколько раз Вы уже написали ему?"
По-правде говоря, Синнетт как раз накануне засыпал Махатму огромным множеством 
вопросов, да Хьюм присовокупил к ним несколько каверзных вопросов со своей 
стороны. Учитель довольно подробно ответил на вопросы последнего, и Синнетт 
скопировал несколько его ответов, хотя и не спешил заносить их в свою записную 
книжку.
Следующее письмо от Е.П.Б.28 содержало в себе несколько наставлений, переданных 
Махатмой для Синнетта, в частности – указание сделать точную копию ответов, 
данных Хьюму "Заметки М. о Космогонии с использованием тибетских терминов"29, и 
проследить, чтобы одну из копий получила Е.П.Б., поскольку он не знал, 
насколько часто и насколько точно Хьюм будет использовать их в своих сочинениях.

Они действительно принялись в дальнейшем за составление таблицы 
основополагающих принципов вселенной, которые в тот момент Махатма М. как раз 
собирался им изложить.
Синнетт решил, что лучше будет все же занести слова Учителя в свою записную 
книжку, чтобы надежно уберечь их от возможных поправок со стороны Хьюма.
Когда Синнетт и Хьюм только еще начинали интересоваться Теософией и знакомиться 
с Махатмами, он – Синнетт – ни за что бы не поверил, если бы ему сказали, что 
его друг станет источником стольких осложнений, даже несмотря на то, что он мог 
быть крайне убедителен, когда брался за перо, чтобы написать что-либо о 
проблемах оккультизма. Иногда Синнетт сам склонялся к тому, чтобы вслед за ним 
признать, что он способен сделать для пропаганды оккультизма даже больше, чем 
сами Учителя. Но, в отличие от Хьюма, Синнетт не видел в этом никакого повода 
для сарказма, которым Хьюм так часто разражался. И все же он и сам честно 
признавал, что ни один из них двоих не был склонен к долготерпению.
Далее Махатма рекомендовал Синнетту "особенно заботиться о том, чтобы его 
маленький сын не ел мяса, даже птичьего, и советовал также написать об этом 
миссис Синнетт. Раз уж мать сама отдала своего ребенка под покровительство K.Х.,
 то пусть и оберегает его от всего нечистого"30.
В следующий раз Е.П.Б. написала из Дехра-Дуна – места своей очередной остановки 
после отъезда из Сахаранпура31. Она говорила, что видела Махатму М. и тот 
продиктовал ей ответ на письмо Синнетта, который, как оказалось, уже ждал ее,
В этом ответном письме много говорилось о некоторых аллахабадских членах 
Общества, о которых Синнетт расспрашивал Махатму. Сама Е.П.Б. добавила к письму 
еще один, собственный параграф и кроме того переслала Синнетту еще одно письмо, 
полученное ею от своего дяди – помощника министра внутренних дел Российского 
Правительства, удостоверяющее ее личность и сообщающее, что "князь Дондохоф"32 
вскоре отправит официальный документ с аналогичным подтверждением.
Сам Синнетт тоже получил подобное письмо от дяди Е.П.Б., в котором тот выражал 
надежду, что его вмешательство поможет нейтрализовать распускаемые недругами Е.
П.Б. слухи о том, что она – русская шпионка.
Это второе письмо, отправленное из Дехра-Дуна, было посвящено в основном 
проблемам Общества и тем людям, с которыми Е.П.Б. встретилась за время 
путешествия33. Особенно заинтересовала Синнетта помещенная ближе к концу письма 
фраза: "Бедный Desinherited34 очень болен. Он оступился и чуть было не сломал 
себе обе ноги. Если бы рядом с ним не оказалось другого чела, мгновенно 
среагировавшего и сохранившего присутствие духа, чтобы приостановить его 
падение, то он разбился бы насмерть, упав на дно пропасти глубиной 2800 футов. 
М. говорит, что это подстроил один из этих дьяволов – "красношапочников"35; он 
отвлек внимание парня и в мгновение ока воспользовался его неосторожностью... 
еще одно подтверждение того, что и чела, и даже высшие иерархи могут порой 
забывать об осторожности..."36.
Свое письмо Е.П.Б. снабдила следующим дополнением: "Росс Скотт передает привет. 
Если бы вы только слышали, как ругается миссис Коллектор Черч!"37 Она уже 
описывала ранее миссис Черч –женщину, с которой она познакомилась в Дехра-Дуне 
и к имени которой прибавила здесь еще и должность ее мужа – "Коллектор", говоря,
 что ее речь "заставляла меня краснеть от стыда до корней волос"38 .
"Должно быть, ее речь действительно звучит весьма зажигательно, если даже на 
Старую Леди она смогла произвести впечатление!" — подумал Синнетт, убирая 
письмо в отдельный ящик, в котором он хранил письма от Е.П.Б. Письмо не было 
датировано, и он сам, как это часто с ним бывало, не поставил на нем дату 
получения39.
Примерно в то же время пришло несколько писем непосредственно от Махатмы М.
"The Civil and Military Gazette" возобновила свои нападки на Олкотта и Е.П.Б., 
и некоторые другие окопавшиеся критики снова принялись клеймить и порочить их.
Синнетт отправил Махатме письмо с вопросом, чем он мог бы быть полезен Обществу 
при данных тяжелейших обстоятельствах.
Учитель ответил: "Ничем: ни Вы, ни даже сам Господь Санг-йас ничем не можете 
помочь им, поскольку само положение Основателей Общества в принципе не 
позволяет им в полной мере уберечься от чужой непримиримой злобы и постоянных 
козней"40 .
Немного далее он добавлял:
"Просмотрите все газеты, за исключением разве что двух или трех; 'старая добрая 
леди' в них, в лучшем случае, высмеивается, в худшем — на нее просто клевещут; 
на Олкотта спустили всех собак и пресса, и христианские миссии. Памфлет под 
названием "Теософия" был напечатан и распространен христианами в Тинневелли уже 
23 октября, то есть в день приезда О. в этот город"41.
Махатма продолжал далее в своем письме:
"Если этот ваш Раттиган – не законченный подлец, то поскольку одна из его 
газет42 постоянно оскорбляла и оскорбляет ни в чем не повинную женщину, он 
должен первым предложить Вам перевести письма ее дяди (одно – адресованное Вам, 
а другое – ей самой) и опубликовать их в "Пионере", напечатав вверху краткую 
справку о том, что в скором времени ожидается более обстоятельное официальное 
подтверждение от князя Д., которое решит спорный вопрос о ее личности на сей 
раз окончательно"43.
Но Раттиган такого предложения не сделал, а несколько осторожных намеков со 
стороны Синнетта были встречены гробовым молчанием. Похоже, что ему не 
оставалось ничего другого, как просто заниматься своими делами, предоставив 
событиям следовать своим чередом.
Его особенно ободряла активная переписка с Махатмой М., при том что Махатма 
прямо заявил о своей нелюбви к писанию писем. Большинство писем касалось 
положения дел в Теософском Обществе, вице-президентом которого был к тому 
времени Синнетт. Он осознавал и все более высоко ценил то, что Махатма с 
большой охотой выполнял свою обременительную обязанность по поддержанию 
переписки с ним, так как ему хотелось, чтобы его Брат К.Х., вернувшись после 
своего уединения, не был бы расстроен полным отсутствием какого-либо прогресса 
в этом направлении.
В одном из своих писем, полученном Синнеттом в конце этого года (1881), Махатма 
писал:
"Члены Общества были бы гораздо больше заняты, если бы они тратили на реальные 
вещи хотя бы половину той энергии, которую они расходуют на миражи ... те же, 
кто вступают в Общество, преследуя только одну эгоистичную цель – приобрести 
власть, и превращают занятие оккультной наукой в свою основную, если не 
единственную задачу, тоже не могут в нем оставаться – они обречены на 
разочарование, равно как и те, кто в заблуждении своем позволяет им верить, что 
Общество как раз этой цели и служит. И происходит это потому, что они чересчур 
активно пропагандируют "Братьев" и не слишком активно проповедуют либо вовсе не 
проповедуют Братство, которому они так и остаются чуждыми... Только тот, в чьем 
сердце живет любовь к человечеству, тот, кто способен воспринять идею реально 
существующего и постоянно возрождающегося Братства, достоин приобщиться к нашим 
тайнам"44 .
В постскриптуме другого письма, полученного Синнеттом в декабре, говорилось, 
что "Desinherited" – "снова на ногах"45. Этот факт обрадовал Синнетта, так как 
он знал, что Махатма К.Х. будет беспокоиться о своем чела, когда вернется, и, 
несомненно, будет в нем нуждаться. Письмо содержало в себе план одного 
мероприятия, который можно было бы назвать актом возмездия за некоторые 
выдвигавшиеся против Е.П.Б. обвинения, хотя сам Махатма всегда высказывался 
крайне неодобрительно по поводу мести в любой форме. "Но мы только защищаемся, 
и потому она имеет право сделать это"46, – написал он и предложил Синнетту 
составить черновик циркулярного письма, которое подписали бы Е.П.Б. и Олкотт.
Это должно было быть письмо с требованием опровержения опубликованных о Е.П.Б. 
измышлений, копии которого следовало разослать во все газеты, и особенно в 
газету "The Statesman". За отказ от публикации опровержения должна была 
последовать угроза привлечения к суду за клевету. "Только таким образом можно 
нагнать достаточно страха на злопыхателей, так как им вряд ли захочется, чтобы 
за ними закрепилась репутация клеветников и их положение пошатнулось". Синнетт, 
безусловно, последовал этому совету, и письма были разосланы.
Однако перед этим Е.П.Б. отправила в Бомбейскую "Gazette" письмо, которое 
Махатма назвал "глупым, ребяческим и бестолковым".
"Я просмотрел его, – писал Учитель, – но Вы не должны работать с мыслью о том, 
что это может свести на нет все положительные результаты от Вашего письма. 
Найдутся, конечно, некоторые чувствительные личности, которых оно сможет 
привести в трепет, но все прочие – никогда не смогут оценить истинность его 
духа; клеветы в нем нет никакой, только – пошлость и глупость. Я заставлю ее 
прекратить это".
Учитель понимал, что Е.П.Б. очень страдает, но, как говорил он сам, – не в его 
силах было избавить ее от того, чего никак нельзя было избежать.
"Не обвиняйте бедную женщину, это моя вина, – писал он. – Иногда она выполняет 
просто функцию "оболочки", а я зачастую очень плохо за ней слежу"47.
Полковник Олкотт вернулся с Цейлона 19 декабря, и Синнетт был уверен, что он 
очень поможет Е.П.Б. в ее кампании против клеветников. Его деятельность на 
Цейлоне имела колоссальный успех. Он написал Синнетту, что он был "радостно 
встречен сотрудниками штаб-квартиры" и что дела в его отсутствие шли там своим 
обычным порядком48.
Циркулярное письмо и в самом деле возымело некоторый эффект; нападки на Е.П.Б. 
и Теософское Общество стали появляться гораздо реже, и год закончился на 
относительно оптимистичной ноте.
Для Синнетта это было довольно скучное время, но Пэйшенс и Денни уже пересекали 
океан, направляясь обратно в Индию, и Синнетт с радостью предвкушал встречу с 
ними. Но одиночество не угнетало его, так как предоставляло ему массу времени, 
чтобы поразмышлять о своей переписке с Махатмой М. Он направил Учителю ряд 
вопросов по космологии; в некоторой степени они были инспирированы 
"космологическими заметками", которые были присланы Хьюму, но Синнетт и сам 
пытался поглубже проанализировать представленные в них концепции49. Он 
чувствовал, что в них в значительной мере изложены основы философской мудрости 
Братства.
_____________
Глава IX
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ УЕДИНЕНИЯ
"Учитель пробудился и просит меня написать ему".
Эти слова, написанные почерком Джуал Кула, открывали первое письмо, полученное 
Синнеттом в 1882 году, в январе месяце1. Как ни странно, примерно эти слова он 
и ожидал увидеть, так как, во-первых, с начала уединения Махатмы К.Х. прошло 
уже три месяца, а во-вторых, конверт был подписан незнакомым ему почерком, что 
уже само по себе сулило важные новости. При виде этого почерка его сердце 
учащенно забилось, и когда он вскрывал конверт, пальцы его слегка дрожали. Он и 
представить себе не мог, насколько ему не хватает этой переписки с К.Х., и 
теперь надежда на ее возобновление наполнила его душу какой-то необычной 
умиротворенностью.
Однако его надежде не суждено было сбыться немедленно, так как далее Джуал Кул 
писал:
"К Его величайшему сожалению, по определенным причинам Он не сможет в течение 
некоторого времени подвергать Себя воздействию тех сильнейших мыслительных 
потоков, которые поступают из-за пределов Химавата".
Синнетту оставалось только надеяться, что его собственное нетерпение, с таким 
трудом поддающееся самоконтролю, не будет служить усилению этих "мыслительных 
потоков", из-за которых возобновление их переписки все еще откладывалось.
Далее в письме говорилось:
"Я могу передать Вам, что Он расположен к вам так же дружественно, как и раньше,
 и весьма доволен как Вашими добрыми намерениями, так и Вашими посильными 
действиями по их реализации. Ваше усердие подтверждает Вашу преданность и 
искренности За один год в душе Вашей произошли большие перемены.... при самой 
же первой возможности я свяжусь с Вами лично, так как мы не можем быть 
неблагодарными, и даже Нирвана не дает права оставаться глухим к ДОБРУ".
Со следующего абзаца уже начинались слова собственно Дж. Кх.:
"И кроме того я лично хотел бы выразить Вам свою благодарность за проявленное 
Вами искреннее сочувствие ко мне, когда из-за моей неосторожности со мной 
произошел несчастный случай2. ... Могу заверить Вас в том, что, хотя я пока все 
еще лишь скромный чела, я ощущал достигавший меня поток Ваших добрых пожеланий; 
до меня, страдающего среди заснеженных гор, они доходили подобно теплому 
ветерку, дующему из долины".
Синнетт знал, что этот высший чела свободно говорит и пишет по-английски, и ему 
показалось, что в последних строчках явно заметна образность стиля, обычно 
присущая Учителю К.Х.
Тем не менее следовавшее далее в письме сообщение, отнюдь не вызвало у 
англичанина особого удовольствия.
"Я также уполномочен сообщить Вам, – писал Джуал Кул, – что в лице некоего м-ра 
Беннетта из Америки, который вскоре прибудет в Бомбей, Вы обретете одного из 
наших представителей (правда, сам он об этом не знает), которому, несмотря на 
его "национальный провинционализм", так Вами презираемый, и на свои 
атеистические убеждения, суждено стать орудием освобождения мышления Запада от 
религиозных предрассудков".
Отрицательное отношение Синнетта к этой новости отчасти оказалось пророческим. 
В день приезда Беннетта – 10 января, Синнетт был в Бомбее, встречая Пэйшенс и 
Денни. В то время он был занят другими делами и потому не был среди тех, кто 
встречал американца, однако вскоре он познакомился с ним и был неприятно 
поражен его неряшливой одеждой, неуклюжими манерами и всей его отталкивающей 
внешностью. Беннетт, похоже, и сам чувствовал себя неловко в присутствии 
ухоженного и даже несколько надменного англичанина и потому не смог сделать 
ничего, что могло бы исправить первое впечатление о нем.
Махатма М. в одном из своих последующих писем, отправленных Синнетту до того, 
как Учитель К.Х. возобновил свою переписку с ним, пожурил Синнетта за его 
отношение к Беннетту:
"Вы заметили только, что у Беннетта – немытые руки, неухоженные ногти, грубая 
речь, и в целом Вы увидели его только с негативной стороны. Но если именно это 
и есть Ваш критерий оценки морального совершенства и потенциальных способностей 
человека, то многие адепты ламы-чудотворцы тоже оказались бы несоответствующими 
Вашим стандартам. В этом, отчасти, и кроется Ваша слепота... Мало кто перенес 
столько страданий, причем – незаслуженных, сколько перенес он; и столь же 
немногие обладают таким добрым, бескорыстным и правдивым сердцем... Б. – 
честный человек, искренняя душа; обладает безмерной духовной стойкостью и к 
тому же - он мученик. Наш KJC. любит как раз таких... И по моральным, и по 
физическим признакам он – хороший друг"3.
Синнетт не смог заставить себя с любовью относиться к Беннетту, но, памятуя о 
сказанном М., он не протестовал, когда американца приняли в члены Теософского 
Общества. С неохотой согласился на его принятие и сам полковник Олкотт; хотя он 
все же отметил, что этот случай послужил "уроком, который всем нам был крайне 
необходим!"
Д.М. Беннетт был вольнодумцем и редактором группового издания – "The 
Truth-seeker"4. Он был, как писал Олкотт, "весьма интересным и искренним 
человеком, проведшим год в тюрьме за свои безжалостные и часто грубые выпады 
против христианского догматизма"5. Против него было сфабриковано дело одним 
беспринципным сыщиком из христианской общины Нью-Йорка, и "он был осужден и 
посажен в тюрьму. Ему пришлось полностью отсидеть весь годичный срок заключения,
 несмотря на то, что президенту Хейзу была направлена петиция о его помиловании 
за подписью 100000 человек. После освобождения огромное количество народа 
приветствовало его в зале одного из самых больших общественных зданий Нью-Йорка.
 Тогда же был начат сбор средств на его кругосветное путешествие, дабы он лично 
смог познакомиться с деятельностью христианских церквей в различных странах".
Из разговора с Беннеттом Полковник узнал, что он и его жена в течение 
нескольких лет были членами Общества шекеров. "Его религиозный, но 
эклектический разум восстал против шекерской ограниченности и нетерпимости и 
против всего христианского сектантства в целом; он и еще одна, упомянутая выше 
"добрая шекерианка" решили пожениться, создать свой собственный очаг и покинуть 
Общину шекеров"6.
Вскоре Беннетт превратился в убежденного скептика и посвятил свою жизнь 
активной пропаганде вольнодумства.
"Что нам сразу же понравилось в этом человеке, – писал Олкотт, – так это его 
прямота и открытость". На него Беннетт тоже произвел не самое благоприятное 
впечатление при первой встрече, но вскоре этот человек заслужил его симпатии. 
Беннетт прочел книгу Синнетта "Оккультный Мир", и та произвела на него сильное 
впечатление. Вскоре после этого он подал заявление с просьбой о принятии в 
Общество.
А далее последовал ряд событий, результатом которых как раз и стал тот 
"необходимый урок", о котором говорил Олкотт.
Одновременно с Беннеттом в Бомбей пожаловал для чтения проповедей один 
крикливый церковный boanerges7 по имени Кук – Джозеф Кук (тоже из Америки) – 
или вернее – преподобный Джозеф Кук – дородный мужчина, веривший, похоже, 
только в Троицу, третьим лицом в которой был он сам"8.
Кук был встречен англо-индийской общественностью "на ура". "Их газеты сделали 
для него все, что могли, а историю м-ра Беннетта они использовали при этом как 
козырную карту, обзывая последнего осквернителем общественной морали и 
уголовником, от которого порядочным людям следует держаться подальше.
Христообразный Джозеф начал править бал со своей первой проповеди в городском 
дворце и сразу же допустил большую ошибку, заклеймив нас, теософов, как 
авантюристов в присутствии большого количества индусов и парсов, уже успевших 
узнать и полюбить нас за два года нашего сотрудничества. Тем самым враждебно 
настроенной к нам прессе был дан повод для нападок и оскорблений в адрес м-ра 
Беннетта – настолько активных, что я даже начал сомневаться в том, стоит ли нам 
принимать его в Общество, боясь, что это может втянуть нас в очередной 
публичный скандал и тем самым отвлечь от нашего главного дела – изучения и 
распространения Теософии. Здесь сработал животный инстинкт самосохранения, 
разумеется, весьма далекий от рыцарского человеколюбия, и вскоре я был наказан 
за это: когда я излагал свою точку зрения Е.П.Б., ее устами заговорил Учитель, 
разъяснивший мне мои обязанности и упрекнувший за неверные суждения. Он 
напомнил мне, насколько далек от совершенства был я сам, когда они согласились 
принять мои услуги в Нью-Йорке, насколько далеким от совершенства я продолжаю 
оставаться по сию пору и что я не имею никакого права судить своих ближних... 
Он саркастически предложил мне просмотреть весь список членов Общества и найти 
в нем хотя бы одного – полностью безгрешного. Этого было вполне достаточно: я 
вернулся к м-ру Беннетту, вручил ему бланк заявления, и мы с Е.П.Б. стали его 
поручителями"9.
Решив эту проблему, полковник Олкотт далее сообщает:
"Я занялся нашим преподобным клеветником10 и предложил ему лично встретиться со 
мною в присутствии свидетелей в заранее оговоренный день и публично подтвердить 
свои несправедливые обвинения против нас".
От Кука поступило несколько "уклончивых ответов", из которых следовало, что он 
не может принять наше предложение, так как должен ехать с лекциями в Пуну. 
Тогда один член Теософского Общества – капитан А. Бэнон, находившийся в то 
время в Бомбее, – предложил ему встретиться в Пуне, заявив, что "если он опять 
попробует уклониться, то он – капитан – объявит его лжецом и трусом". Олкотт, Е.
П.Б. и капитан Бэнон в назначенный день отправились в Пуну, но обнаружили, что 
"м-р Кук удрал в противоположную оконечность Индии, обманув ожидания жителей 
Пуны!" Вот и вся история о "преподобном" м-ре Куке11.
М-р Беннетт был в соответствии с правилами принят в члены Общества, после чего 
покинул Индию, чтобы продолжить свое кругосветное путешествие. Полковник Олкотт 
писал, что "свои наблюдения он отразил в интересной книге "Путешествие 
Вольнодумца вокруг Земли"", в которой "особенно впечатляющими были 
проницательные и саркастические заметки о Палестине"12.
Однако в то время, когда Синнетт получил письмо от Джуал Кула, предупреждающее 
его о том, что его переписка с К.Х. возобновится в самое ближайшее время, 
связанные с Беннеттом и Куком события пока еще не произошли.
В этом письме Джуал Кул уверял Синнетта в том, что Махатма отнюдь не считает, 
что было бы "чересчур неделикатным, если бы Синнетт взял на себя ту работу, 
которую не доделал Хьюм", и желал бы, чтобы и Синнетт думал так же. Здесь был 
заключен намек на цикл статей, озаглавленный "Фрагменты Оккультной Истины", 
начатый, но оставленный Хьюмом после того, как Махатмы отказались принять его 
условия.
"Этот джентльмен, – писал Джуал Кул, – всегда делает только то, что нравится 
ему самому, совершенно не считаясь с чувствами других людей. И его нынешняя 
работа – тоже13 – впустую растраченный колоссальный запас интеллектуальной 
энергии, – все его аргументы и возражения направлены лишь на то, чтобы 
оправдать себя".
Далее в письме Дж. К. сообщал:
"Что же касается нашего глубоко уважаемого М., то он просил меня передать Вам, 
что секрет исповедуемого м-ром Хьюмом 'гуманизма' кроется в первом слоге этого 
слова, тогда как слово человеколюбие он терпеть не может"14.
Учитель К.Х., по словам Джуал Кула, просил его не прекращать начатого им 
изучения метафизики и "не впадать в отчаяние, встречая в заметках М.-Сахиба 
непонятные высказывания..."
Махатма М. тогда еще не прислал ответы на вопросы Синнетта относительно 
космологии, но это указание последний истолковал как намек на скорое их 
получение. И он не ошибся: вскоре после того, как он вернулся со своей семьей в 
Аллахабад, ответы действительно были получены. Синнетт обозначил их как 
"Космологические заметки. Вопросы и Ответы М."15 и отложил, решив, что в 
ближайшее время тщательнейшим образом изучит их.
Вся семья Синнеттов была счастлива вернуться домой. Слуги до блеска вымыли и 
вычистили весь дом, выказав этим свое обожание миссис Синнетт и Денни. Радость 
их проявилась не только в уборке, но также и в улыбках, смехе и забавных 
ужимках, в ответ на приветствие Пэйшенс и высказанные ею на хинди слова 
благодарности за прекрасное ведение хозяйства в ее отсутствие. Даже Денни, 
который несколько окреп за несколько месяцев пребывания в Англии, был возбужден 
и носился по всему дому, узнавая знакомые предметы и ахая от восторга при виде 
подарков, которые его отец разложил в детской, устроив малышу сюрприз. И сам 
Синнетт не скрывал радости, что вся семья вновь была вместе и что теперь, в 
случае возникновения каких-либо сложных ситуаций, он всегда может рассчитывать 
на мудрый совет своей супруги. И одним из самых первых ее желаний было 
ознакомиться с письмами, полученными в ее отсутствие. На нее произвели глубокое 
впечатление письма Махатмы М. и очень порадовала весть о том, что вскоре ее муж 
снова сможет получать письма от Учителя К.Х.
Когда Синнетт получил, наконец, от Махатмы М. ответы на свои вопросы, он понял, 
почему К.Х. просил его не "впадать в отчаяние". Они намного превосходили по 
сложности все объяснения, которые он когда-либо получал до этого, но он с 
удовлетворением отметил, что они могут дать ему материал еще для нескольких 
"Фрагментов" и, как он надеялся, в дальнейшем – для новой книги16.
В заключительной части своих "Заметок" Махатма М. написал: "Наш любимый К.Х. 
сейчас продвигается к своей цели – высшей из всех, что могут быть в пределах 
этой сферы". И в самом последнем абзаце поблагодарил Синнетта "за все, что Вы 
сделали для наших двух друзей17. Мы перед Вами в долгу за это".
В течение последующих недель Синнетт получил от Махатмы М. еще несколько 
дополнительных писем. Это были либо ответы на его вопросы, либо просто те вещи, 
которые, по мнению Учителя, были бы понятны англичанину.
В одном из писем было сказано: "Нам следует как-то договориться относительно 
терминологии, когда речь пойдет о цикличной эволюции. Наши термины — 
непереводимы"18. Учитель К.Х. ранее уже говорил о необходимости выработки 
единой терминологии, которая была бы понятна как Братьям, так и англичанам, и 
Синнетт решил, что займется этой проблемой и сделает все, что будет в его силах.

Только в феврале он получил письмо от самого Махатмы К.Х.19 С тех пор как к 
нему пришло письмо от Джуал Кула, Синнетт безуспешно пытался сдержать свое 
нетерпение, и Учитель, похоже, знал об этом. Однако же, едва прочитав самую 
первую фразу долгожданного письма, Синнетт ощутил непривычную резь в глазах и, 
к своему величайшему смущению, почувствовал, как ком подступает к горлу.
"Брат мой, – начал Учитель, – я прошел долгий путь за высшим знанием. И очень 
долго отдыхал".
Синнетт и сам часто испытывал чувство досады, замечая в себе недостаток 
сдержанности, особенно во время ожидания письма от К.Х., и потому не удивился, 
увидев в следующем абзаце небольшой выговор в свой адрес, написанный, однако, 
со всей присущей Учителю тактичностью:
"... впервые мне выпал миг досуга. И я посвящаю его Вам, поскольку Ваша 
истинная Сущность примиряет меня с тем внешним человеком, который так часто 
забывает, что подлинно велик только тот человек, который в состоянии выдержать 
испытание терпением".
И все же мысленно англичанин попытался найти себе оправдание: "Возможно, он не 
слишком ясно себе представляет, что может означать для человека, находящегося в 
моем положении, эта переписка".
Однако эта мысль сразу же улетучилась, как только он прочел слова Учителя о 
положении дел и всех людей в этом мире и его трогательную просьбу: "Ради 
сокращения разделяющего нас расстояния – не пытайтесь выпутаться из сетей жизни 
и смерти, которые опутывают их всех ...
... переписываться с Вами мне теперь сложнее, чем раньше, – добавлял Махатма, – 
хотя мое уважение к Вам значительно возросло, а не уменьшилось, как Вы 
опасались, и не уменьшится, если меня вдруг не разочаруют какие-нибудь Ваши 
поступки. Однако я уверен, что Вы сделаете все возможное, чтобы не допустить 
этого".
Совершенно машинально Синнетт мысленно заверил в этом Махатму. "Махатма прав, – 
подумал он, – говоря, что 'человек является жертвой окружающих его условий, 
поскольку живет он в обществе'".
Синнетт вспомнил лорда Кроуфорда, чьи искренние стремления были фактически 
сведены на нет довлевшими над ним обязанностями по отношению к тому миру, в 
котором он жил. Неужели обязательно нужно становиться отшельником? Послать ко 
всем чертям все свои обязанности и сосредоточиться исключительно на собственном 
развитии? В этой идее было что-то отталкивающее. "Это похоже, – сказал он себе, 
– на обычное дезертирство. А нельзя ли сделать так, чтобы человек продолжал 
выполнять свои обязанности и в то же время не беспокоился о результатах их 
выполнения?" Он мысленно пожал плечами, чувствуя, что для него это – 
неразрешимый парадокс.
Далее в письме следовал еще один мягкий упрек в его адрес:
"... о чем Вы действительно не догадываетесь, так это о том, какой огромный 
вред Вы причиняете своими нечаянными неблагоразумными поступками. Хотите 
пример? Вспомните, какую ярость вызвало у Стэнтона Мозеса Ваше более чем 
неосторожное письмо, в котором Вы цитировали ad libitum и с чреватой самыми 
ужасными последствиями вольностью посвященные ему строки из моего письма..."
Синнетт помнил об этом. В самом первом письме, полученном им от Махатмы по 
возвращению из Англии, было написано кое-что о Мозесе, и Синнетт в своем письме 
последнему процитировал некоторые из посвященных ему строк. Он и сам не понимал,
 что заставило его сделать это; он руководствовался только желанием указать 
этому английскому медиуму на его ошибки и подвести его к правильному пониманию 
сущности его наставника – "Императора" – и сущности всего оккультизма в целом. 
Но, похоже было, что и на этот раз он перестарался.
Учитель сообщал далее в письме, что Стэнтон Мозес теперь полностью отстранился 
от Общества и "в душе решил полностью уничтожить Британское отделение". Махатма 
напомнил Синнетту о том, что было учреждено также и Психическое Общество, и 
Мозес "ухитрился переманить туда Уальда, Массея и других"20.
Махатма действительно полагал, что этот факт таит в себе семена возможного 
развала Теософского Общества в Лондоне. "... Однако все еще можно исправить", - 
продолжал Учитель, утверждая к тому же, что именно Синнетт должен заложить 
первый камень в здание благополучного будущего для Теософского Общества21.
"Каким образом Вы сможете это сделать? Или, вернее, как Вы это сделаете?" – 
спрашивал Учитель. И продолжал: "Я могу приблизиться к Вам, но и Вы должны 
будете, в свою очередь, притянуть меня ближе к себе своим чистым сердцем и 
постепенно укрепляющейся волей. Адепт следует за этим притяжением так же, как 
нитка следует за иголкой"22.
Далее в словах Учителя звучали одновременно и утешение и предупреждение:
"..Я заглянул в Ваше сердце и увидел, что на него легла тень грусти, если не 
сказать – разочарования ... И в этом письме я хотел бы посоветовать Вам не 
терять присутствия духа. Все Ваши стремления, затруднения, предчувствия нам 
хорошо известны, мой добрый и преданный друг. Все они за' писаны в вечных 
РЕКОРДАХ Учителей. ... Вы уже вступили в круг нашей деятельности, Вы уже 
пересекли ту мистическую линию, которая отделяет Ваш мир от нашего, и теперь - 
независимо от того, будете ли Вы стремиться удержаться здесь, или нет; 
признаете ли Вы нас со временем еще более живыми и реальными существами, или же 
выбросите мысль о нас из своей головы, как одну из своих многочисленных 
фантазий, – ... Вы все равно НАШ... и Вы неизбежно встретитесь с нами в 
Истинном Существовании.
Да, добрый наш друг, истинно, Ваша Карма - это теперь и наша Карма, поскольку 
Вы сами ежедневно и ежечасно записывали ее на страницах той книги, в которой 
зафиксированы все, даже самые мельчайшие подробности жизни тех, кто вошел в 
пределы нашего круга... Своими каждодневными мыслями и делами, своими 
еженощными душевными борениями писали Вы рассказ о своих стремлениях и о своем 
духовном развитии. Это происходит с каждым, кто приходит к нам с действительно 
серьезным намерением стать нашим соратником, он сам начинает "запечатлевать" в 
этой книге свой рассказ, точно так же, как это делаем мы, когда добавляем свои 
записи в Ваши запечатанные письма, либо на неразрезанных страницах Ваших книг, 
либо неизданных еще памфлетов. Эта информация предназначена сугубо для Вашего 
сведения, и ей не следует появляться в очередном исходящем из Симлы памфлете".
Эти слова вызвали у Синнетта самодовольную улыбку. Раз уж эта информация 
предназначена исключительно ему, то значит нет никакой необходимости делиться 
ею с этим "альтруистом из Ротни Касл", как Махатма К.Х. назвал однажды Хьюма23.
Уж на этот-то раз Учителю не придется отчитывать его за "неблагоразумные 
поступки".
Далее следовало еще несколько тех "изысканных" пассажей, которые всегда 
приводили Синнетта в восторг, поскольку, как он часто напоминал себе, – изящный 
слог отнюдь не изменял сути тех суровых реалий, которые он выражал.
"Если Вы подолгу не будете получать от меня ничего, то не отчаивайтесь, Брат, 
но говорите себе: "Это моя собственная вина". Природа связала между собою все 
частицы своего огромного Царства тончайшими нитями магнетического притяжения, 
взаимное влияние существует даже между человеком и звездой; мысль перемещается 
намного быстрее электрического тока, и Ваши мысли без труда найдут меня, если 
их носителем будет чистый импульс, точно так же мои мысли найдут Вас или, 
вернее, уже находили и часто влияли на Ваши. Мы можем находиться в разных 
циклах проявления, но мы никогда не будем полностью отделены друг от друга. 
Подобно тому, как горец с вершин своих пиков сразу же заметит свет, исходящий 
из темной долины, так и каждая Ваша яркая мысль, Брат мой, своим блеском тут же 
привлечет внимание Вашего друга – автора этого письма. Если мы всегда находим 
своих естественных Союзников в этом Темном мире – Вашем мире, за пределами того 
мира, в котором живем мы (а согласно нашему закону мы должны идти навстречу 
каждому, в ком теплится хотя бы самая маленькая искорка истинного света 
'Татхагаты'), то насколько же просто Вам привлекать к себе наше внимание. 
Поймите это, и Вас не будет больше удивлять то, что в Общество иногда 
допускаются люди, вызывающие у Вас антипатию. "Не здоровые, но больные имеют 
нужду во враче" – кто бы ни был автором этих слов, они остаются аксиомой"24.
Это замечательное и глубоко волнующее письмо завершалось призывом отбросить все 
сомнения, "ибо сомнения отнимают силу и тормозят прогресс", и предостережением 
относительно облака, "нависшего над Вашей головой". Этим "облаком" был Хьюм.
"Того, кого Вы сделали своим доверенным лицом, я бы посоветовал Вам оставить 
только своим коллегой, и не более, и не делиться с ним тем, что Вы должны 
хранить исключительно в себе самом. Он подвергается сейчас тлетворному влиянию 
и может стать Вашим врагом. Вы пытаетесь уберечь его от этого и поступаете 
правильно, так как это сулит неприятности и ему самому, и Вам, и Обществу. Его 
могучий разум затуманен фимиамом тщеславия и очарован нашептываниями другого 
разума — не такого сильного, но более коварного, и пока пребывает в обаянии".
Синнетт предположил, что "не такой сильный, но более коварный" разум – это 
новый секретарь Хьюма – Эдмунд Ферн, который, вроде бы, тоже был медиумом и к 
тому же обладал способностью втереться в доверие к кому угодно. В том, что в 
один прекрасный день Хьюм пожалеет о том, что связался с этим молодым человеком,
 Синнетт не сомневался. А заключительные слова письма Учителя надолго врезались 
Синнетту в память:
"Наше дело никогда не погибнет, хотя сизифов камень, пожалуй, отдавит еще много 
пальцев. До свидания, мой друг, до скорого или не очень скорого – это зависит 
от Вас. А меня зовут дела. Искренне Ваш, К.Х."
Синнетт читал и перечитывал это письмо, а потом еще долго размышлял над ним, 
прежде чем убрать его в ящик, в котором хранились остальные письма от Махатмы К.
Х. Это письмо несло в себе уникальное послание и возлагало на него – Синнетта – 
исключительнейшую ответственность. И каждый раз, перечитывая это письмо, 
Синнетт ощущал в себе все возрастающую решимость оправдать оказанное ему 
доверие и все возрастающее чувство благодарности и преданности.
_____________
Глава X
"СУГУБО ЛИЧНОЕ" ПИСЬМО
17 февраля 1882 г. полковник Олкотт покинул Бомбей и отправился в турне по 
Северной Индии1. Вместе с ним поехал Бхавани Рао2 – чела, живший до этого 
некоторое время в штаб-квартире Теософского Общества. В Аллахабад они 
намеревались заехать в начале марта по дороге из Канпура в Калькутту. Целью их 
визита было еще раз подтвердить, что Е.П.Б. сама не писала тех писем, которые 
были известны как "Письма Махатм", как все еще продолжали считать ее недруги.
Синнетт и сам с нетерпением ждал их приезда. Он видел Бхавани Рао в начале года 
в Бомбее, когда приезжал туда встречать свою семью; тогда же он и узнал, что 
тот был в числе тех, кому за несколько дней до этого являлся на короткое время 
Махатма М. (кроме самого Рао при этом присутствовали еще Росс Скотт и Дамодар)3.

Как писал Синнетт, это стало возможным благодаря "постоянному присутствию мадам 
Блаватской и, как правило, еще нескольких человек, обладающих сильным 
притягательным магнетизмом, чистоте жизни тех, кто обычно там проживал, и 
постоянно присутствовавшему там влиянию самих Братьев"4. Он и сам надеялся 
когда-нибудь стать свидетелем подобного проявления, но тут его постигло 
разочарование. И теперь он думал, что магнетизм, исходящий от двух его гостей, 
возможно, создаст подходящую для проявления каких-либо феноменов обстановку. 
Однако эта перспектива в то же время и несколько пугала его, так как в 
полученном им накануне приезда гостей письме от Махатмы К.Х. последний 
свидетельствовал: "Бхавани Шанкар будет вместе с О., а он – сильнее и способнее 
во многих отношениях, чем Дамодар, и далее чем наша общая знакомая Леди"5.
За время пребывания Олкотта и Бхавани Рао в Аллахабаде действительно произошло 
несколько удивительных событий. Одним из них был мгновенный перенос из 
штаб-квартиры Общества в Бомбее в Аллахабад (а это расстояние почти в восемьсот 
миль) фрагмента гипсового барельефа, в то время как остальная его часть 
осталась в Бомбее. Это был довольно странный феномен, проверить подлинность 
которого было довольно сложно6.
Однако наибольший интерес у Синнетта вызвала записка, присланная Махатмой К.Х. 
через Бхавани Рао. Он поначалу передал этому чела свое письмо для Махатмы в 
надежде, что тому удастся переслать его. На следующее утро Бхавани вручил ему 
записку от Учителя, которую он нашел, проснувшись утром, у себя под подушкой7.
Эта была коротенькая записка, в которой было, в частности, сказано:
"Производить феномены при наличии затруднений магнетического и прочего 
характера запрещено так лее строго, как банковскому кассиру запрещается тратить 
вверенные ему деньги. Даже ради Вас ничего нельзя было сделать до тех пор, пока 
О. и Бх. Р. не принесли к Вам с собой свой магнетизм – и это все, что я мог 
сделать для Вас".
"Очевидно, – подумал Синнетт, – Бхавани Рао оказался не столь уж сильным, как, 
похоже, предполагал Махатма".
Не осознав в полной мере всей силы этих последних слов – "это все, что я мог 
сделать для Вас", – и обратив больше внимания на другую фразу из этой записки – 
"В случае необходимости мы без труда можем доказать свои феномены", – Синнетт 
написал на следующий день записку с предложением произвести один или несколько 
подходящих феноменов, пользуясь тем, что в его доме присутствует в данный 
момент магнетизм, отличный от магнетизма Е.П.Б., которую, как это ни абсурдно, 
подозревали в том, что она обманывала Синнетта.
Он передал эту записку Бхавани вечером 13 марта, а утром 14-го получил от К.Х. 
ответ, состоявший всего лишь из нескольких фраз, смысл которых сводился к тому, 
что предложения Синнетта принять невозможно и что позже он пришлет более 
подробный ответ через Бомбей8.
"Когда я получил от него этот ответ, – писал Синнетт в более позднем издании 
"Оккультного Мира", – я понял, что и без того ограниченные возможности на 
данный момент были уже исчерпаны, и потому мое предложение уже не могло быть 
принято, но само появление этих записок указывает на тот факт, что я смог всего 
лишь за несколько часов обменяться письменными посланиями с Кут Хуми, в то 
время как мадам Блаватская находилась на другом краю Индии"9.
Кроме того, к большому удивлению самого Синнетта и его супруги (во время 
пребывания гостей в их доме), Пэйшенс тоже получила от Учителя небольшую 
записку10.
К.Х. всегда относился к миссис Синнетт с глубочайшим уважением, и на этот раз 
он, воспользовавшись случаем, прислал ей прядь своих волос. После перенесенной 
в Англии болезни (вызванной тяжелыми родами) у нее еще случались время от 
времени приступы слабости, и этот подарок, судя по всему, должен был сыграть 
роль амулета.
"Носите эти волосы, привязав их к матерчатой ленте (или, если хотите, - к 
металлическому браслету), – писал Учитель, – чуть ниже левой подмышки под левым 
плечом. Прислушайтесь к тому совету, который даст Вам Генри Олкотт. Это хороший 
совет, и против него у нас нет никаких возражений".
А далее следовало весьма необычное указание: "Не питайте ни к кому недобрых 
чувств, даже к своим врачам, и к тем, кто причиняет вам зло; ненависть – это яд,
 который может свести на нет даже благотворное влияние этих волос"11.
— Учитель такой добрый и заботливый! – воскликнула Пэйшенс. – Я уверена, что 
мне это поможет, и не только моему физическому здоровью, но и разуму. Иногда 
мне кажется, Перси, что мы пытаемся приобщиться к чему-то слишком для нас 
большому; если перефразировать известную поговорку, – мы как будто тянем тигра 
за хвост.
Сказав это, она улыбнулась, и Синнетт решил, что этот факт ее, по-видимому, 
совсем не пугает.
— Ерунда, – отозвался он, – с чего это тебе пришло в голову?
— Я знаю, что это – глупости, – согласилась она, – но иногда я все же чувствую 
себя неспокойно. Я думаю, отчасти это объясняется тем, что все происходящее 
выглядит слишком уж хорошим, чтобы быть правдой.
— Но это правда, Пэтти. И я сам очень благодарен К.Х. за его заботу. Ты ведь 
знаешь, как я хочу, чтобы ты полностью поправилась.
— Да, дорогой, я знаю, и мне кажется, что я действительно понемногу поправляюсь.

Он нежно прикоснулся к ее плечу.
— Это меня радует, – ласково сказал он.
В своем предыдущем большом письме, в котором он предупреждал Синнетта о 
предстоящем приезде Олкотта и Бхавани, К.Х. коснулся также и некоторых 
материалов, которые планировалось поместить в следующем номере "Теософа". 
Помимо всего прочего в письме упоминалась статья "Эликсир жизни", автором 
которой был Мирза Мурад Али Бег. Учитель писал, что "при всей своей туманности" 
эта статья "оставляет ощущение, будто некто подкрадывается к кому-то сзади, 
бьет по спине, а затем удирает"12.
Однажды вечером, уже накануне отъезда гостей, когда вся компания пила кофе 
после обеда, Синнетту вспомнились слова Махатмы об этой статье, и он спросил у 
Олкотта, не знаком ли тот с ее автором.
? Знаком, конечно же, – ответил Олкотт, – к большому своему сожалению.
? Вот как! – сказал Синнетт, приподняв от удивления брови. – И почему же?
? Он обратился в нашу штаб-квартиру за помощью, – объяснил Олкотт, – такое, 
знаете ли, странное, дикое создание! Таких моральных и ментальных метаний я не 
видел еще ни у одного человека. Как он сам объяснил, он находился под влиянием 
злых сил, которые "швыряли его то туда, то сюда". Мы могли лишь посочувствовать 
ему, хотя он и наводил на всех ужас.
? Но почему? – продолжал настаивать Синнетт, помня о том, что говорил об этом 
человеке Махатма.
? Это довольно грустная история, – сказал Олкотт. – Вообще-то он – 
замечательный молодой
человек: начитанный, умный; но выглядел он, скорее, как актер, который играет 
роль. Одет он был
как мусульманин, но волосы у него были не острижены, а длинные, чуть 
коричневатые, собранные на
затылке в пучок, как у греческих женщин. Но кроме этого, а также очень светлой 
кожи и весьма выразительных голубых глаз, в нем не было решительно ничего 
женоподобного. За последние несколько лет он довольно настрадался, и я пытался 
помочь ему, хотя и все время разрывался между чувством сострадания к нему и 
чувством отвращения к его истории. Видите ли, во всем, что с ним случилось, 
виноват был он сам.
Олкотт задумчиво отхлебнул свой кофе, в то время как все прочие, 
присутствовавшие в комнате, замерли в ожидании. Полковник же думал про себя, 
что именно из этой трагической истории ему можно рассказать, а о чем следует 
умолчать, тем более, что в комнате находилась и Пэйшенс, а он уже знал, какое у 
нее доброе и ранимое сердце. Наконец, он продолжил свой рассказ:
— Он хотел овладеть одной добродетельной женщиной, и с этой целью вступил в 
сговор с какими-то злыми силами. Следуя наставлениям своего "гуру", он просидел 
взаперти в какой-то комнате целых сорок дней, а сидеть ему там было положено до 
тех пор, пока он как наяву не увидел бы перед собой лицо этой женщины. В конце 
концов, он добился этого, увидел ее лицо, губы призрака шевельнулись, и он 
услышал, что эта женщина будет им полностью очарована и сама придет к нему. К 
сожалению, именно так все и случилось, и женщина была обесчещена. И к не 
меньшему сожалению, вернее даже – к его глубочайшему ужасу, – Митфорд (а это, 
как вы знаете, его настоящее имя), так вот, Митфорд так и не смог освободиться 
от тех злых сил, которые он сам же и вызвал для осуществления своего гнусного 
плана. У него теперь попросту не хватает моральной силы, чтобы справиться с 
ними. И они не отстают от него.
Сдавленное восклицание Пэйшенс заставило Полковника сказать ей сочувственно:
— Извините меня, миссис Синнетт, я знаю, что это не самая приятная история.
— Но что же стало с этим несчастным? – спросила она. – Он все еще там, в 
штаб-квартире?
— Нет, оттуда он уже ушел, – ответил Олкотт. – В тот момент мы все 
почувствовали, что у нас гора свалилась с плеч, хотя на этом, как оказалось, 
наш кошмар не закончился. Надо сказать, что существа более несчастного, чем он, 
я никогда еще в жизни не видел: нервный, взвинченный, неспособный ни на чем 
сосредоточиться дольше нескольких секунд. И самое грустное во всей этой истории 
то, что он знает о существовании высших способностей человеческой природы, 
иначе просто не смог бы написать свою, действительно очень полезную статью; он 
знал о них, но достичь так и не смог. Он просил разрешения вступить в Общество, 
однако его непостоянство меня отпугивало, и я не спешил с ответом. Но вы ведь 
знаете Е.П.Б.: милость ко всем падшим – это у нее в крови. Она заявила, что 
берет всю ответственность за него на себя, и я, в конце концов, сдался. Но 
знали бы вы, как он отплатил ей за ее благородство.
— Этого следовало ожидать, – вставил Бхавани Рао.
— Да, пожалуй, так оно и есть, ведь он был абсолютно непредсказуем. Но я уверен,
 что никто из нас даже и в мыслях представить себе не сможет, что окажется 
способным на нечто подобное.
Однажды, когда Е.П.Б. и он были на станции Вадхван, он вдруг выхватил у 
стоявшего рядом сипая саблю и попытался убить ее. Конечно же, сипай помешал ему 
это сделать, но он все равно кричал, что и она, и все ее Махатмы – дьяволы и 
что она должна умереть! Вскоре он окончательно сошел с ума. Он всегда казался 
мне наиболее ярким примером того, насколько вреден дилетантский подход к 
оккультным силам, в особенности для тех, в ком бушуют еще животные страсти13.
— Согласен, история довольно грустная, – сказал Синнетт, еще более 
заинтригованный просьбой Махатмы обратить особое внимание на статью этого 
человека. – К.Х. упоминал и еще об одном материале для следующего номера 
"Теософа" – о протесте, насколько я помню, Уильяма Оксли по поводу рецензии на 
его книгу "Философия Духа". Она была напечатана, если не ошибаюсь, в декабре 
прошлого года.
— Да, да, – сказал Полковник, – Оксли что-то подобное присылал.
— А рецензию, кажется, писал Джуал Кул, – добавил Синнетт, – и К.Х. говорит, 
что ее вообще не следовало никому показывать14.
— Интересно, почему, – сказал Олкотт.
— Ну, возможно, в ней были какие-то ошибки.
Синнетту вдруг вспомнилось, как Учитель однажды прислал ему запечатанное письмо 
с указанием, что письмо это – "сугубо личное", с целью предупредить его от 
возможного повторения той ошибки, которую он допустил в отношении Стэнтона 
Мозеса. Хотя он и старался не обижаться, но все еще не мог забыть тот выговор, 
который сделал ему Махатма, и потому решил как-нибудь переменить тему разговора.
 К счастью, от необходимости поиска подходящей темы для продолжения разговора 
его выручил Денни, которого няня привела в комнату, чтобы мальчик пожелал всем 
спокойной ночи. Он сделал это в своей приятной, не по годам взрослой и 
грациозной манере, и когда малыш ушел, о теме прерванного разговора все, 
казалось, забыли.
К тому же, Синнетта все еще интересовало, что же Учитель написал об Оксли. Он 
как-то встречал этого английского спиритуалиста в Лондоне в прошлом году, но 
так и не успел как следует познакомиться с ним. Он помнил, что Оксли говорил 
ему о том, что очень интересуется Махатмами, и что он даже выразил желание 
написать К.Х. письмо (разумность этого решения вызвала у Синнетта сомнение, но 
и отвергать его полностью он тоже не собирался). По сути дела, им так и не 
удалось толком поговорить на эту тему, так как их разговор состоялся как раз 
перед началом собрания, после которого Синнетт его больше не видел.
Гости уехали на следующее утро – Бхавани Рао собрался возвращаться в Бомбей, а 
Олкотт поехал дальше в Бихар15. Несмотря на отдельные мелкие разочарования, 
Синнетт остался доволен их визитом, а к американцу, оказавшемуся столь 
тактичным гостем, чувствовал необычную для себя симпатию.
—Я скучаю без Е.П.Б., – сказала Пэйшенс, когда вызванное пребыванием в их доме 
гостей
возбуждение уже улеглось, – но полковник Олкотт – тоже весьма милый джентльмен, 
как ты думаешь?
Синнетт ответил ей только неопределенной ухмылкой, которую она предпочла 
считать знаком согласия.
— Я бы хотела снова увидеть мадам, – сказала она, на сей раз – просительно. – 
Интересно, согласится ли она приехать к нам, если мы ее пригласим.
Синнетт слегка нахмурился.
— Эта мысль не доставляет мне особого удовольствия, – сказал он, – но я напишу 
ей как-нибудь на днях и предложу ей приехать, раз уж ты так хочешь.
— О, пожалуйста, сделай это. Она так много всего знает, и если она ничем не 
расстроена, то
она – просто замечательный собеседник. Ты знаешь, мне она всегда нравилась.
Хотя письмо у Синнетта получилось, возможно, не слишком восторженным, Е.П.Б. он 
все же пригласил16. Но в ответ получил отказ. Она полагала, что Синнетты и так 
уже достаточно натерпелись от нее, и, как она говорила, она предпочла бы 
причинить им "краткое беспокойство" этим письмом с отказом, вместо того, чтобы 
причинять "долгое беспокойство своим визитом".
Кроме того, – писала она, – ей казалось, что на расстоянии в несколько сотен 
миль они были гораздо лучшими друзьями, нежели вблизи!
"... Неужели Вы в самом деле думаете, что знаете МЕНЯ, дорогой мой м-р Синнетт? 
– спрашивала она. – Неужели Вы так думаете только потому, что изучили, как Вам 
кажется, мою физическую оболочку и мой физический мозг; даже такой 
проницательный знаток человеческой природы, как Вы, и то едва смогли проникнуть 
под самые первые кутикулы моей Истинной Сущности? ... поскольку, что бы ни 
находилось там, внутри... это будет совсем не то, что Вы думаете. ... Я (мое 
внутреннее, истинное 'Я') заключена в темницу и не могу показать, какова я на 
самом деле, как бы мне этого, возможно, ни хотелось".
Из последующего замечания Синнетт понял, что Е.П.Б. хорошо известно его 
отношение к ней:
"... Вы меня не ненавидите; Вы испытываете к Е.П.Б. просто дружеское, 
снисходительное, я бы сказала даже – благожелательное презрение. И в этом Вы 
правы, так как Вы знаете в ней только ту развалину, которая вот-вот рассыплется 
на кусочки. Но, возможно, Вы когда-нибудь поймете, что заблуждались 
относительно всего остального – относительно хорошо скрытой ее части".
В последнем абзаце своего письма Е.П.Б. просила Синнетта не сердиться на нее, а 
в конце письма следовал постскриптум: "Мой самый теплый привет миссис Синнетт и 
поцелуй дорогому малютке Денни".
— Опять эта тайна истинной сущности Е.П.Б.! – патетически воскликнул Синнетт в 
то время, как
Пэйшенс читала это письмо. – Она слишком этим кичится!
— В самом деле? – спросила Пэйшенс, поглядев на него с любопытством. – Если уж 
на то пошло,
то каждый из нас, возможно, внутренне являет собой несколько иную картину. 
Иногда мне и самой кажется, что я – совсем не та женщина, которую ты привык 
видеть перед собой.
Он несколько смягчился и сказал уже нежнее:
— Ну что ж, дорогая моя, та женщина, которую я вижу, меня вполне устраивает.
— Большое спасибо, сэр, – сказала она со своей обворожительной улыбкой, – 
теперь хорошее настроение мне обеспечено на целый день. Жаль только, что мадам 
Блаватская не приедет.
Еще до получения следующего письма, перечитывая большое письмо Учителя, Синнетт 
нашел, наконец-то, о чем не решился спросить Олкотта. "Манчестерский 
прорицатель" (прозвище, данное Махатмой Оксли), похоже, сдержал свое обещание 
написать К.Х. и действительно написал, поделившись кое-каким своим 
спиритуалистическим опытом. Махатма сообщал:
"... не получив от К.Х. ответа на свои призывы, он критикует теперь (правда, 
пока не очень резко) пророчества этой Сокровенной Силы (за это новое 
наименование я ему очень признателен). Увидев, что ее хоть и мягко, но 
критикуют, наш скорострельный редактор (Е.П.Б.) не преминула взорваться. И она, 
похоже, не успокоится до тех пор, пока Джуал Кул, при помощи которого была 
состряпана эта знаменитая рецензия, ... не подпишет ее каким-нибудь безопасным 
nom-de-plume, например – "Рецензент", и не ответит Прорицателю (исправив 
некоторые, самые грубые его ошибки) несколькими невинными примечаниями"17.
За этим следовало несколько оптимистических фраз:
"Однако, должен сказать, что среди нынешних английских "пророков" У. Оксли – 
единственный, в ком есть намек на истину; следовательно, он – единственный, кто 
может оказать реальную помощь нашему движению. Этот человек постоянно то идет 
верным путем, то сбивается с него, при этом всякий раз думая, что ему удалось 
найти новый путь; но убедившись в том, что этот путь ведет в тупик, он 
непременно вновь возвращается на правильную дорогу. Должен признать, что в его 
высказываниях то и дело проскальзывает верная философия".
Однако именно Оксли впоследствии заставил Учителя К.Х. решиться на 
беспрецедентный поступок. Он написал для "Теософа" статью, которую Е.П.Б. 
назвала "бесконечной"18 и не решалась публиковать ее без соответствующего 
разрешения Махатмы К.Х.
В этой статье Оксли утверждал, что Махатма Кут Хуми трижды посещал его в 
"астральной форме" и что в разговоре с ним Учитель дал ему "соответствующие 
разъяснения относительно астральных тел вообще и относительно неспособности 
своей собственной Майави-рупа сохранять свое сознание одновременно с телом – по 
обе стороны пограничной линии!"
Джуал Кул в ответ на это заявил: "С кем бы ни встречался и не беседовал тогда 
м-р Оксли... это был не Кут Хуми", что Учитель никогда не приходил к Оксли, "ни 
астрально, ни как-либо еще", и никогда не беседовал с ним.
И поскольку утверждения Оксли могли ввести в заблуждение многих теософов, Кут 
Хуми счел необходимым заявить, что "впредь, если какой-нибудь медиум или 
прорицатель пожелает заявить о том, что он, Кут Хуми, посещал его или беседовал 
с ним, то ему или ей придется подтвердить свое заявление приложением ТРЕХ 
ТАЙНЫХ СЛОВ, которые он ... сообщит м-ру А. О. Хьюму и м-ру А. П. Синнетту, 
которые и станут их хранителями ... В случае, если они не смогут в точности 
повторить эти три слова, ... заявление будет считаться необоснованным и не 
заслуживающим внимания ... Вышеуказанное заявление приложить в качестве 
примечания к публикуемому заявлению м-ра Оксли"19.
Эти три "тайных слова" были приведены в постскриптуме в следующем письме 
Махатмы к Синнетту. Это были слова: "Кин-т-ан", "Налан-да" и "Дха-ра-ни"20.
Однако, когда Синнетт получил от Махатмы письмо, которое он впоследствии так 
серьезно изучал, все эти события еще не произошли. В этом письме Махатма 
развивал свою мысль о "верной философии" Оксли следующим вопросом:
"Отчего это каждый из этих "Прорицателей" считает себя Альфой и Омегой Истины?..
. Вы, наверное, слышали и читали о многих Прорицателях прошлых веков и века 
нынешнего, таких как Сведенборг, Бемэ и другие. Однако ни один из нынешних не 
может похвастать такой же честностью, искренностью и ученостью, как у них; и, 
увы, – даже образованностью. У каждого из них в дополнение ко всем этим 
качествам имеется или имелся еще " + " ["Император", руководитель], 
"Охранитель" и Открыватель Истин, с каким-нибудь таинственным, "мистическим 
именем", чья задача – не спеша раскручивать перед взором своего духовного 
подопечного новую систему, охватывающую все подробности, касающиеся мира Духа. 
Скажите мне, друг мой, известны ли Вам хотя бы две такие системы, которые не 
противоречили бы друг другу? И если истина все-таки одна, то почему они так 
противоречат друг другу? Я не говорю уже о расхождениях в деталях, ведь эти 
системы не согласуются между собой, даже когда речь идет о жизненно важных 
вопросах, таких как "быть или не быть" – по которым не может быть двух 
мнений"21.
"Ну что ж, – подумал Синнетт, – Махатмы, похоже, едины в своих представлениях 
об основных принципах, но, что касается методов их применения, то в этом 
вопросе и между ними порой возникают разногласия".
Да и сам Учитель К.Х. пишет:
"М. ... хотел, чтобы я рассказал Вам обо всех тонких телах, равно как и об их 
общей совокупности и о распределяющей совокупности оболочек. Но мне это кажется 
преждевременным... Что мне особенно не нравится, так это то, что он начал 
объяснять Вам все, как мне кажется, не с того конца, причем – самого сложного, 
требующего серьезной подготовки"22.
Махатма писал также и о рукописи, которую Синнетт несколько ранее отослал 
Махатме М. с просьбой высказать свои замечания о ней. К.Х. сообщал своему 
корреспонденту, что уже ознакомился с рукописью и что, читая ее, он "часто 
замечал на белых страницах тень Вашего лица, видел серьезный и вдумчивый взгляд 
Ваших глаз; Ваши мысли воспроизвели Ваш образ на том, на чем они были 
сосредоточены, на том, что Вы с нетерпением желали получить обратно, но уже 
наполненным, так как жаждали (как вы говорите) новых знаний и сообщений".
Он пообещал, что в случае, если М. замешкается с ответом, то он прорецензирует 
рукопись сам, поскольку "... переписку с Вами я вовсе не считаю неблагодарным 
для себя занятием, так как Вы стараетесь как можно лучше применять то немногое, 
что Вам удается откуда-либо почерпнуть".
И далее:
"... Вы убедитесь в том, что Оккультисты вовсе не стремятся спрятать свои 
сочинения от серьезных и преданных учеников, они всего лишь запирают их в 
надежном сейфе в целях безопасности, и ключ к этому сейфу – интуиция. По 
степени прилежания и усердия, с которыми ученик ищет скрытый смысл, обычно и 
определяют – насколько он достоин владеть этим глубоко зарытым кладом"23.
Синнетт считал, что с прилежанием и усердием у него все в порядке, но он 
чувствовал, что где-то есть еще стена, которую он пока так и не смог преодолеть.
 И что самое обидное, он понимал, что стена эта существовала не где-то извне, 
но скорее всего – в нем самом, – это было что-то вроде туманного, но 
непроницаемого облака, в котором блуждал его разум. Умом он понимал все те 
учения, которые Махатмы излагали в виде пространных и толковых ответов на его 
вопросы и на вопросы Хьюма, но он пока никак не мог найти тот интуитивный ключ, 
который открыл бы ему их истинный смысл, к которому он так стремился. Возможно, 
когда-нибудь – думал он с надеждой – это облако рассеется, и он увидит 
скрывающийся за ним свет истины.
В положенное время Синнетт получил от Махатмы "через Бомбей" то письмо, которое 
было обещано ему в записке, пришедшей в дни пребывания Олкотта и Бхавани Рао в 
Аллахабаде.
"Вы выглядели недовольным и разочарованным, – писал Учитель, – когда прочли 
слова: 'Невозможно: здесь это – не в моих силах, напишу через Бомбей'. В том 
состоянии, в котором я сейчас нахожусь, эти восемь слов обошлись бы мне в 
восемь дней восстановления силы деятельности. Но Вы не знаете, что это такое, и 
это Вас извиняет"24.
Далее, говоря о желании Синнетта произвести некоторые феномены, используя 
энергию его гостей, Махатма отмечал:
"Не физические феномены убеждают тех, кто не верит в Братство, но скорее 
феномены интеллектуальные – философические и логические, если можно так сказать.
.. Разве Вы не понимаете, что если бы не Ваш исключительный интеллект и не его 
помощь, то Чохан давно бы прекратил всякое общение между нами?"25
Единственное, чего опасался англичанин, это то, что его переписка с Учителем 
может прерваться из-за какого-нибудь неосторожного его действия. Поэтому он 
решил, что разумнее будет удовлетвориться нынешним положением вещей, по крайней 
мере – на некоторое время.
_____________
Глава XI
ЯВЛЕНИЕ НА "ВЕГЕ"
В Хауре – пригороде Калькутты – полковник Гордон и миссис Гордон принимали у 
себя Уильяма Эглинтона – известного молодого медиума из Англии. До Эглинтона 
дошли слухи о мадам Блаватской и о Братьях, и он решил сам отправиться в Индию, 
чтобы проверить, верны ли рассказы о ней и на самом ли деле существуют Братья, 
или все это только мистификация.
Поначалу он остановился у богатого английского торговца – Дж. Г. Мьюгенса, но 
затем Мьюгенс вернулся в Англию, и Эглинтона пригласили к себе Гордоны, чье 
приглашение он с удовольствием принял, так как они были теософами, и с их 
помощью он надеялся побольше узнать о мадам Блаватской и о тех таинственных 
Существах, которым она приписывала имеющиеся у нее знания.
Однако его новые "наставники", как оказалось, ничего не знали о Махатмах и об 
их существовании, и потому Эглинтон заявил, что Махатмы не более чем фикция и 
что мадам Блаватская – всего лишь медиум, претендующий на нечто большее, и что 
феномены, происходящие в ее присутствии, объясняются исключительно помощью 
духов1.
Однако же за все время своего пребывания в Индии Эглинтон так ни разу и не 
встретился ни с Е.П.Б., ни с полковником Олкоттом, он встретил их лишь два года 
спустя, когда оба они приехали в Лондон2.
На Эглинтона обратил внимание Хьюм и даже пригласил его к себе в Симлу; похоже, 
что и сами Учителя полагали, что Эглинтону будет полезно съездить туда 
поучиться, поскольку они все еще пытались найти кого-нибудь, кто впоследствии 
мог бы заменить для них Е.П.Б.3 Однако этот план не сработал, и за все время 
своего пребывания в Индии Эглинтон так и не выезжал из Калькутты.
Однажды миссис Гордон получила от Е.П.Б. письмо, в котором говорилось, что 
"руководителям" Эглинтона дали понять, что Учителя действительно существуют. 
Когда миссис Гордон спросила об этом молодого медиума, он заявил, что ему на 
этот счет ничего не известно.
На второй или третий вечер после этого Эглинтон проводил в доме Гордонов 
спиритический сеанс, во время которого один из руководителей Эглинтона 
заговорил, к большому удовольствию миссис Гордон, о "Благословенном" – этим 
эпитетом иногда награждали Махатму М., но Эглинтону он был совершенно незнаком.
Пока молодой человек пребывал в состоянии транса, миссис Гордон узнала от его 
руководителей, что вскоре он вернется в Англию и что уже после его отъезда 
будет произведен один удивительный феномен с его участием. Они сказали, что об 
этом позаботятся Братья.
Когда Эглинтон вернулся в свое нормальное состояние, ему передали все эти 
новости и тогда же вручили письмо от Е.П.Б.
"Он был отнюдь не в восторге от того, что ему навязывали веру в существование 
Братьев, – писала миссис Гордон об этом происшествии4, – приписываемое им 
превосходство над медиумами всегда было источником трений между нами! Однако 
ему не оставалось ничего другого, как только признать их существование, так как 
на это ясно указал его главный "руководитель""5.
Вскоре после этого сеанса Эглинтон получил из Англии известия, заставившие его 
поторопиться с отъездом домой. Он отплыл в Англию 15 марта 1882 года, сказав, 
что намеревается вернуться в Индию через несколько месяцев6.
Вечером 22 марта, вскоре после того, как пароход "Вега", на котором находился 
Эглинтон, покинул Цейлон, произошло необычайное событие: Махатма К.Х. предстал 
перед ним лично.
В то же время Учитель в письме известил об этом Синнетта. Он говорил, что решил 
написать, поскольку опасался, что Синнетт, узнав об этом, может почувствовать 
"невольную зависть".
"По причинам, которые Вы несомненно сочтете достаточно вескими (хотя поначалу, 
возможно, Вам покажется, что с Вами обошлись несправедливо), я решил в виде 
исключения сделать то, чего не делал никогда, – а именно: проявиться, приняв 
иную форму и, возможно, характер. Так что Вам не следует завидовать Эглинтону, 
пусть даже он увидит меня лично и будет говорить со мной. Я намерен 'ошарашить' 
его своим визитом на борту "Беги". Это будет сделано между 21-м и 22-м числом 
сего месяца, то есть, когда Вы будете читать это письмо, происшедшее уже будет 
'видениями прошлого'!... И поскольку перед ним предстанет не настоящий К.Х. 
(хотя это будет все же К.Х.), то Вы не должны считать, что Ваш 
Транс-Гималайский друг Вас предал. Другая причина, по которой я собираюсь это 
сделать, – это желание спасти беднягу от зазнайства; и третья, самая главная 
(хотя и не самая последняя) причина кроется в том, что Теософия и ее сторонники 
тоже должны быть, наконец, вознаграждены. Эглинтон возвращается домой; и если 
по приезде в Англию он так и не будет знать ничего о Братьях, то для бедной 
старой Е.П.Б. и Г.С.О. наступят тяжелые дни. М-р Хьюм упрекал нас за то, что мы 
не показались Эглинтону... Мы не могли или, вернее, не хотели делать этого, 
пока Э. был в Индии, по причинам, которые м-р Хьюм, возможно, так и не понял, 
но Вы, без сомнения, поймете. Не менее уважительные причины были у нас и для 
того, чтобы запрещать Е.П.Б. переписываться с ним или уделять ему слишком много 
внимания в "Теософе". Но вот он уехал и сейчас находится в 22-х сотнях миль 
отсюда в открытом море; и ни у кого из них не может возникнуть подозрений в 
подлоге, настало время для эксперимента. Он думает, что проверил ее, попробуем 
теперь проверить его самого".
Учитель просил Синнетта ввести м-ра Хьюма в курс дела.
"Объясните ему, – писал он, – что есть люди – недруги – которые спят и видят, 
как бы им уличить Старую Леди в мошенничестве, так сказать – заманить ее в 
ловушку. И поэтому я решил покончить с этим вопросом раз и навсегда. Передайте 
ему, что, следуя его предложению и совету, я – К.Х. – появлюсь перед Эглинтоном 
как propria persona in асtu в море между 21-м и 22-м числом сего месяца; и что 
если мне удастся привести крамольника, отрицающего существование "Братьев", в 
чувство, миссис Гордон и ее августейший супруг будут извещены об этом 
немедленно... Мы выжидали, чтобы провести свой эксперимент уже после его 
отъезда, и теперь – мы намерены действовать"7.
В постскриптуме Махатма добавлял:
"Мы надеемся, что до 25 марта м-р Синнетт своим гробовым молчанием будет 
удивлять даже покойников... Ни одна живая душа, за исключением миссис Синнетт – 
вашей доброй хозяйки, не должна узнать ни слова из этого письма. Мне позволяет 
рассчитывать на это Ваша дружба, которую я сейчас предлагаю испытать. М-ру 
Хьюму Вы можете написать прямо сейчас, таким образом, он получит Ваше письмо в 
полдень 24-го ..."
Синнетт написал Хьюму, как и просил Учитель, однако он был не так осторожен в 
выражениях, как К.Х. Он заметил, что не в состоянии описывать ситуацию 
абсолютно объективно. Несмотря на предельно честное объяснение Учителя, он все 
же чувствовал себя слегка оскорбленным. Какие права есть у этого Эглинтона на 
то, чтобы требовать к себе такого беспрецедентного внимания? Да никаких!
Когда он рассказал об этом Пэйшенс, она напомнила ему, что никто не в праве 
требовать ничего подобного от Учителя; и что сам Учитель несколько раз говорил 
ему, что, хотя он очень дорожит дружбой с Синнеттом, он все равно не может 
появиться в атмосфере табачного дыма и мясоедства, от чего Синнетт пока был не 
в состоянии отказаться.
— И к тому же, – напомнила она ему, – он собирается "проявиться" в иной форме и,
 следовательно, перед м-ром Эглинтоном "предстанет не настоящий К.Х."
— Да, но он говорит также, что это "будет все же К.Х." Он был прав, когда 
говорил, что они "разъясняют загадки при помощи других загадок". Я знаю, что 
Хьюм был недоволен тем, что Махатмы не показались Эглинтону8. Но я не могу 
понять, почему им так хочется, чтобы Эглинтон узнал об их существовании, ведь 
они сами несколько раз говорили, что они совершенно не заинтересованы в том, 
чтобы убеждать скептиков!
Пэйшенс приветствовала это замечание своим мелодичным смехом.
— Эглинтон – это не какой-нибудь там "скептик". Ведь Учитель объяснил тебе 
причину. Мне
кажется, ты просто ищешь, к чему бы придраться, Перси! Он ведь ясно объяснил, 
что они не трогали
Эглинтона, пока он был здесь, из-за Е.П.Б., но и не могли отпустить его домой в 
Англию убежденным в том, что они – просто ее выдумка. Ну, пожалуйста, будь же 
благоразумен!
Он кисло улыбнулся и заверил ее, что попытается. Только позднее Синнетт узнал, 
что и самому Махатме эта затея даром не прошла.
В июле Учитель написал ему:
"... Чтобы удовлетворить м-ра Хьюма, хотя бы в чем-то, мне пришлось вызвать 
неудовольствие Чохана... он был далеко не в восторге от моей идеи позволить 
Эглинтону поверить в то, что это действительно был я сам. Он разрешил нам 
представить это подтверждение способностей живущих людей спиритуалистам через 
посредство одного из них, но составил для нас при этом самую детальную 
программу; потому-то он и выразил свое недовольство, когда узнал о некоторых 
пустяковых отклонениях от нее. Могу сказать Вам, мой дорогой друг, что Вы 
гораздо более свободны в своих действиях относительно "Пионера", чем я 
относительно своих собственных желаний"9.
Между тем, события, связанные с появлением Учителя на борту "Беги", продолжали 
развиваться. Полковник Олкотт вернулся в Хауру после своей поездки и 
остановился у Гордонов. Там оба они – и Олкотт, и миссис Гордон – получили 
телеграммы от Е.П.Б., извещающие их о том, что К.Х. встретился с Эглинтоном; 
еще одна телеграмма, пришедшая позднее, содержала в себе просьбу к Гордонам 
назначить время, когда они все трое (Олкотт, полковник Гордон и миссис Гордон) 
могли бы собраться вместе. Было решено встретиться 24 марта в девять часов 
вечера.
В тот вечер они втроем сидели в хорошо освещенной комнате – той самой, в 
которой жил Эглинтон, когда гостил у Гордонов.
Вдруг Олкотт увидел через открытое окно Махатму М. и Махатму К.Х. Один из них 
указал внутрь комнаты через голову миссис Гордон, и тут с потолка упало письмо. 
После этого Махатмы исчезли.
О том, что было дальше, рассказывает миссис Гордон10:
"Я повернулась и подхватила то, что на меня свалилось, – это было письмо, 
написанное почерком м-ра Эглинтона, отправленное, судя по надписи, 24-го числа 
с борта "Беги", вместе с ним было еще послание от мадам Блаватской, 
отправленное также 24-го числа из Бомбея и написанное на обороте трех ее 
визитных карточек; и еще одна карточка – побольше, – такие карточки были у м-ра 
Эглинтона, он использовал их во время своих сеансов. Эта карточка была исписана 
хорошо известным нам почерком К.Х., и еще несколько слов было приписано 
почерком другого Брата, появлявшегося за окном вместе с К.Х., – он был 
наставником полковника Олкотта. Все эти карточки и письмо были связаны вместе 
голубой шелковой ниткой. Мы осторожно вскрыли письмо, разрезав его по одной из 
сторон, так как на обороте конверта были нарисованы три католических креста, и 
мы решили на всякий случай сохранить их в целости. В письме говорилось 
следующее:
"Пароход "Бега", пятница,
24 марта 1882 г.
Моя дорогая миссис Гордон!
Наконец-то настал час Вашего триумфа! После стольких баталий, которые мы вели 
за обеденным столом по поводу реальности существования К. X. и после стольких 
скептических замечаний с моей стороны по поводу замечательных способностей, 
которыми обладают Братья, я вынужден полностью поверить в то, что они – реально 
существующие личности; и мое нынешнее глубокое и неизменное уважение к ним – 
столь же велико, как и некогда мой скептицизм. Мне не позволено рассказывать 
Вам все, что я знаю; скажу лишь, что два дня назад ко мне явился К.Х., и то, 
что он рассказал мне, меня потрясло. "Благословенный" не уверен, удастся ли ему 
сообщить об этом Мадам, но несмотря на все трудности пути, он все же попробует. 
Если у него ничего не выйдет, то я напишу сам по прибытии в порт. ... К.Х. 
просит Вас никому не говорить об этом письме до тех пор, пока он сам не 
свяжется с Вами через Мадам. Неминуемо поднимется буря критики, а она и так уже 
достаточно перенесла, так что новые неприятности ей не нужны".
За этим следуют несколько фраз о его собственном здоровье и о тех проблемах, 
которые заставили его торопиться с возвращением. На этом письмо кончается.
Мадам Блаватская в своей написанной на трех визитных карточках записке сообщала 
следующее:
"Штаб-квартира, 24 марта.
Эти карточки я посылаю для того, чтобы убедить сомневающихся и недоверяющих мне,
 что прилагаемое письмо, адресованное м-ром Эглинтоном миссис Гордон, 
действительно было доставлено мне с борта "Беги" вместе с другим его письмом ко 
мне, которое я сохранила. К. X. рассказал мне, что он виделся с м-ром 
Эглинтоном и говорил с ним достаточно долго и убедительно, чтобы он смог 
поверить в реальное существование Братьев до конца своей нынешней физической 
жизни. М-р Эглинтон пишет мне: "Второе мое письмо предназначено для миссис Г., 
и я надеюсь, что с Вашей помощью оно будет ей доставлено. Когда Вы получите его,
 где бы Вы ни находились, отправьте его далее миссис Гордон уже обычным 
порядком. Я думаю, Вы будете довольны, узнав, что теперь я полностью поверил в 
существование Братьев, и не сомневаюсь в том, что К.Х. уже рассказал Вам о том, 
как два дня назад явился ко мне", и т.д., и т.д. КХ. мне обо всем рассказал. 
Однако он не согласился с тем, чтобы я отправляла это письмо "обычным порядком",
 так как это помешает достижению цели, но просил меня написать его и отправить 
без промедления, чтобы вы все смогли получить его в Хауре вечером 24-го. Что я 
и делаю...
Е. П. Блаватская".
На большой карточке, взятой у Эглинтона, почерком К.Х. было написано следующее:
"Уильям Эглинтон решил, что все феномены могут производиться только через Е.П.Б.
, так как она – "медиум", и что за пределы Бомбея действие феноменальных 
способностей распространяться не будет. Но мы считаем иначе. Пусть это послужит 
доказательством того, что дух живущих людей обладает такими же потенциальными 
возможностями, что и бестелесная душа, а зачастую и гораздо большими. Он 
стремился проверить ее, он часто сомневался; два дня назад он получил 
доказательства, которых добивался, и сомневаться больше не будет. Но он – 
неплохой молодой человек: способный, честный и чистый как золото, если только 
он в чем-то убежден... Эту карточку я сегодня взял у него. Пусть она послужит 
еще одним доказательством его замечательных способностей медиума. K.Х.""
Миссис Гордон добавила к этой записке свой постскриптум, в котором указывала, 
что после ее получения из Бомбея пришло письмо за семью подписями свидетелей, 
видевших, как письмо Эглинтона было доставлено туда с "Беги"11.
Когда Синнетту стало известно обо всех событиях, последовавших за появлением 
Махатмы на борту "Беги", он смог, наконец, забыть свою обиду и порадоваться 
успеху этого предприятия вместе со своими друзьями-теософами. Он никогда не 
терял интереса к спиритуализму, хотя Махатма К.Х. и называл последний "самым 
безрассудным и пагубным из предрассудков"12. Синнетт полагал, что Махатма 
отвергает не проявления спиритуализма как таковые, а саму интерпретацию этих 
явлений спиритуалистами.
"... феномены и проявления спиритуализма – это факты, – писал он, – а выше 
фактов ничего быть не может. Однако Теософия дает новое объяснение этим фактам, 
и это объяснение зачастую не приветствуется спиритуалистами, уже привыкшими к 
своей собственной интерпретации. Потому-то многие спиритуалисты то и дело 
выступают против всего нового учения и отказываются признавать, что где-то 
могут существовать люди, цель которых – распространение этого учения...
И если в один прекрасный день спиритуалистов удастся убедить в том, что Братья 
существуют, и показать им, что они за люди, то это будет великим шагом вперед. 
Только через продолжительный контакт с Братьями можно выработать у них 
уверенность в том, что (в соответствии со спецификой спиритической науки) 
ошибка здесь невозможна...
Поэтому я смею надеяться, что блеск тех феноменов, которые были связаны с 
появлением и перемещением написанного на борту "Беги" письма, сможет хоть 
немного осветить дорогу к благой цели и достаточно ясно указать 
спиритуалистическому миру, что великий Брат, с именем которого связывают все 
эти феномены (Махатма К.Х.), действительно – живой человек, обладающий теми 
необыкновенными способностями и качествами, которые спиритуалисты до сих пор 
считали присущими исключительно существам высшего порядка"13.
Синнетт хорошо помнил те замечания, которые Махатмы порой делали по адресу 
спиритуализма и медиумов. Однажды Учитель К.Х. написал ему о тех, кто уже 
перешел в духовное существование, но на некоторое время (по каким-то причинам) 
сохранил "свои земные привязанности":
"Горе тем, чья Тришна14 заставляет их прибегать к помощи медиумов, и горе самим 
медиумам, соблазняющим их такой простой возможностью Упаданы15. Притягивая их и 
удовлетворяя их жажду жизни, медиумы тем самым способствуют появлению у них (а 
фактически сами и являются причиной этого появления) новых Сканд16 нового тела, 
гораздо более худшего по своим качествам и тенденциям нежели то, которое они 
оставили.
Таким образом, судьба их будущего тела будет зависеть уже не только от Кармы их 
прошлых недостатков, но и от новоприобретенной за это время Кармы. Если бы 
только медиумы и спиритуалисты знали о том, что, как я сказал, каждый их новый 
"ангел-наставник", коих они приветствуют с таким восторгом, по их вине не может 
избавиться от Упаданы, что чревато множеством непредсказуемых бедствий для 
нового Эго, которое родится в будущем, испытывая на себе влияние его гнусных 
поступков; если бы они знали, что с каждым своим сеансом – в особенности с 
сеансами материализации – они умножают причины возможных несчастий, причины, 
которые воспрепятствуют духовному рождению этого несчастного Эго либо заставят 
его переродиться в худших, чем когда бы то ни было условиях, — тогда они, 
возможно, были бы менее радушными в своем гостеприимстве... Теперь Вам понятно, 
почему мы так активно выступаем против спиритуализма и медиумов*"17.
По возвращению в Англию Эглинтон все еще оставался медиумом, однако был твердо 
убежден в существовании Махатм и в наличии у них феноменальных способностей. Он 
писал Синнетту: "Уверен, что будь я кем-нибудь другим, но не медиумом, 
зарабатывающим себе на жизнь своим даром, то Братья имели бы возможность 
проявиться гораздо яснее и отчетливее"** "18.
Синнетт надеялся, что, несмотря на отъезд Эглинтона в Англию, Махатмы все же 
смогут действовать через его посредничество, поскольку Е.П.Б., похоже, и в 
самом деле была близка к тому, чтобы в скором времени полностью потерять свою 
способность к передаче писем. А то, что однажды его переписка с Махатмами может 
прекратиться, Синнетт даже и вообразить себе не мог. Примерно через месяц 
Махатма К.Х. написал об Эглинтоне, что сделает все возможное, чтобы превратить 
его в "вегетарианца и трезвенника".
"В хороших руках Эглинтон может сделать много хорошего для Т.О. Индии, – писал 
К.Х., – но для этого ему необходимо пройти через процесс очищения. М. начал 
готовить его уже за шесть недель до его отъезда, иначе я не смог бы проявить в 
его атмосфере даже отражение своего "двойника". Я уже говорил Вам, мой друг, 
что тот, кого он видел, был не я"19 .
Далее в том же самом письме после описания некоторых весьма значительных 
трудностей, с которыми пришлось столкнуться Эглинтону при отстаивании своей 
веры в существование Братьев, Махатма говорил: "Мы должны позволить событиям 
развиваться своим естественным порядком... форсирование событий не принесет 
пользы, но лишь будет плодить 'мучеников'". И Махатма еще раз просил Синнетта 
проявлять терпение20.
Эглинтон, как писал в одном из своих последующих писем Махатма, – "сильный 
медиум, и если бы присущий ему приятный характер и прочие положительные 
качества не сочетались в нем с тщеславием, леностью, эгоизмом, любовью к 
деньгам, полным отсутствием воли и прочими характеристиками современной 
цивилизации, то он мог бы стать высоким Дугпа, хотя, как я уже говорил, он — с 
головы до ног - 'хороший парень'; от природы правдивый, но по обстоятельствам – 
совершенно другой. Я попытаюсь, если это окажется мне по силам, спасти его от 
этой постыдной жизни"21.
Следует упомянуть, что Махатмы так никогда и не воспользовались услугами 
Эглинтона. Однако как медиум он прославился на весь мир, и многие известные 
члены Общества Психических Исследований посещали его сеансы. К тому же он 
занимался и другими делами, и к моменту своей смерти (10 марта 1933 г.) был уже 
редактором журнала "The New Age" и директором фирмы Британских Экспортеров22.
_____________
ГЛАВА XII
ЕЩЁ ОДНА НЕУДАЧА
Лето 1882 года было знаменательно тем, что Синнетт и Хьюм получили за это время 
от Махатм богатейший материал, касающийся оккультных учений, а также тем, что 
провалился еще один великолепный план подготовки преемника для Е.П.Б.
Синнетт, как обычно, уехал на несколько месяцев в Симлу, и там оба англичанина 
подолгу изучали письма Махатмы К.Х. с ответами на свои многочисленные вопросы.
В отношении Хьюма к Махатмам произошло нечто вроде "обращения"1 (по крайней 
мере на время), и хотя умерить его самонадеянность и гордыню было невозможно 
никоим образом, в изучении специальной терминологии эзотерической философии он 
проявлял такое же рвение, как и его друг.
При подобном общении, как неоднократно напоминал им об этом сам Махатма К.Х., 
наибольшим препятствием была терминология. "Наши термины непереводимы", – 
написал он им однажды2.
В другой раз он отмечал:
"Я хотел бы обратить Ваше внимание на невообразимую сложность подбора 
подходящих английских слов, способных дать образованному европейцу хотя бы 
приблизительное представление о тех многочисленных понятиях, с которыми нам 
придется столкнуться"3.
И опять:
"Наши мистические термины в их топорном переводе с санскрита на английский 
представляются нам (в особенности для 'М'.) не менее запутанными, чем Вам самим.
 И до тех пор, пока один из нас сам не возьмется за перо, как истинный адепт, и 
не опишет Вам все термины от первого до последнего, мы, как и все прочие люди, 
будем обречены на 'ошибки'"4.
Однажды англичанам почти удалось заполучить себе в консультанты Т. Субба Роу – 
исключительно талантливого адвайтиста-брамина, которого Е.П.Б. убедила помочь 
им. Он согласился с большой неохотой, поскольку был принципиально против того, 
чтобы делиться восточными учениями с "западными" людьми. Но Махатма М., бывший 
его наставником, в конце концов приказал ему помочь "до некоторой степени 
приподнять какую-то часть первой завесы таинственности".
Субба Роу написал Синнетту письмо, в котором изложил условия, на которых он 
согласен предоставить им свою помощь5. Некоторые из них показались Синнетту 
вполне разумными, но все прочие выглядели просто кабальными, в особенности то, 
которое предписывало им впоследствии действовать исключительно в соответствии с 
усвоенными учениями.
"Думаю, не стоит даже напоминать вам, – добавлял Субба Роу, – что Махатмы вряд 
ли возьмут на себя труд быть личными наставниками и наблюдателями, когда речь 
идет о таких новичках, как Вы, как бы Вы ни были честны и искренни в своей вере 
в их существование и в истинность их науки, а также в своем стремлении 
постигать ее тайны. Когда Вы узнаете о них больше и Вам станет известно кое-что 
об образе их жизни, Вы, я уверен, уже не станете досадовать на них за то, что 
они не берут Вас под свое персональное руководство, к которому Вы так 
стремитесь"6.
— Это мы-то – новички! – огрызнулся Хьюм, прочитав письмо. Он заглянул в дом 
Синнетта специально для того, чтобы узнать, нет ли каких-либо новостей, 
касающихся их переписки с Махатмами. Сам он тоже получил несколько писем, и 
некоторые из них, по его мнению, заслуживали внимания его друга; однако он знал,
 что большая часть корреспонденции приходится на долю последнего, и Синнетт 
обыкновенно делился ею с ним.
— Ну, наверное, в их глазах мы именно так и выглядим, – ответил Синнетт.
— Если это и так, то не мы в этом виноваты! Похоже, что знание у этих людей нам 
приходится вырывать зубами. Вопросы! Вопросы! Задавайте вопросы! Почему бы им 
самим не изложить всю философию как-нибудь систематизированно? Тогда бы мы 
примерно представляли себе, на какой стадии находимся и сколько нам еще 
предстоит узнать. – Он швырнул письмо на стол.
Слуга принес бренди и рюмки, и Синнетт налил обоим изрядные порции, чтобы 
сделать небольшой перерыв.
В конце концов, он ответил:
—Я полагаю, что все не так просто. Я слышал, что на Востоке применяется именно 
такой метод
обучения: ученик спрашивает – учитель отвечает. Возможно, смысл здесь в том, 
что по вопросам
можно определить, как много ты уже знаешь. В любом случае, – не нам с тобой 
ломать эту устоявшуюся традицию, с тем же успехом мы могли бы пытаться изменить 
направление вращения Земли.
Он взял письмо в руки и еще раз пробежал глазами по странице.
— А что ты думаешь об этих "условиях", на которых Субба Роу собирается помогать 
нам?
— Чушь! – лаконично ответил Хьюм, с наслаждением потягивая бренди. – Неужели 
они хотят, чтобы мы, англичане, стали аскетами? И к тому же, что мы сейчас 
можем сказать о наших будущих
действиях, если мы о них ровным счетом ничего не знаем? По крайней мере, 
надежду-то мы у них не отбираем! Ты ведь помнишь, что я несколько раз предлагал 
им себя в качестве "чела", но всякий
раз получал одни отказы7.
Синнетт поглядел на солнце через свою рюмку.
—Учитель К.Х. несколько раз говорил мне, – сказал он, – что о более тесных 
контактах с ним
мне не следует и думать до тех пор, пока я не избавлюсь, ну хотя бы, скажем, от 
этой привычки. –
Он – указал на рюмку с бренди. – Но он и сам понимает, что все эти проверки и 
испытания нам очень не нравятся8.
— Они совершенно несовместимы с моим западным кодексом чести, – согласился Хьюм.

— Я нахожу их оскорбительными.
— Но если мы примем эти условия, нам придется их выполнять. Помни об этом. 
Вопрос в том, насколько далеко мы намерены зайти. Мне кажется, что Субба Роу 
призван не только отвечать на наши вопросы. Кут Хуми собирается и дальше 
работать с нами в том же направлении, и, мы должны признать, в последнее время 
он был очень щедр на ответы. Мы получили очень много сведений. Но Махатма М., 
похоже, стремится сделать из нас истинных чела, а Кут Хуми, как и следовало 
ожидать, этого не одобряет9. Но в любом случае, мы уже приняли эти условия, 
даже когда сами об этом еще не подозревали.
Хьюм нетерпеливо завозился.
— Это просто смешно! – сказал он. – До сих пор мы шли собственным путем, и все 
у нас было в порядке.
Синнетт едва сдержался, чтобы не напомнить ему, что он сам только что жаловался 
на то, как скверно идут их дела.
—Возможно, – сказал он, – нам удастся убедить этого колючего джентльмена 
ограничиться исключительно обучением. Мы и сами, возможно, могли бы чему-нибудь 
его научить.
—Я бы сказал – многому могли бы научить, – подхватил Хьюм. – В любом случае, 
подумай, что мы можем сделать. Это я оставляю на твое усмотрение.
Синнетт написал Субба Роу ответное письмо, в котором выразил свое "ограниченное 
согласие"10 с условиями ученого брамина, после чего тот счел необходимым 
"посоветоваться с Братьями, узнать их мнение и волю".
Впоследствии Субба Роу написал Синнетту:
"Я сожалею о том, что мне приходится говорить Вам об этом, но на тех условиях, 
которые предлагаете Вы, ни о каком практическом обучении ритуалам Оккультной 
Науки не может быть и речи.
Насколько мне это известно, ни один изучающий Оккультную Философию ученик не 
смог преуспеть в развитии своих духовных способностей, если не следовал 
предписанным правилам; и не во власти учителя сделать исключение для кого-либо 
из учеников. Правила, изложенные древними Учителями Оккультной Науки, – 
неизменны, и ни одному из нынешних учителей не дано решать, заставлять ли 
учеников придерживаться этих правил или не заставлять, в зависимости от 
обстоятельств.
Если Вы считаете, что Вы не в состоянии пока изменить свой образ жизни, то Вам 
придется подождать с практическими наставлениями до тех пор, пока Вы не будете 
готовы принести эту жертву во имя Оккультной Науки... Вы сможете получить лишь 
самое поверхностное представление об Оккультной Науке, если так и будете 
считать, что высшим и единственно желательным результатом обучения Оккультизму 
является обретение психических способностей.
Простым приобретением чудесных способностей невозможно достичь бессмертия. 
Ученик, изучающий Оккультную науку, обретет его только тогда, когда научится 
постепенно изменять свое чувство индивидуальности, перенося его от тленного 
материального тела к нетленному и вечному He-Бытию, представленному его седьмым 
принципом".
Он написал также, что сам он с удовольствием изложил бы двум англичанам 
"теоретический курс Философии Древней Брахманистской Религии и Эзотерического 
Буддизма"11.
Но Учитель К.Х. позже настоятельно советовал Синнетту в письме не браться за 
дело, которое не соответствовало бы его силам и возможностям,
"... Если Вы пообещаете что-либо, - писал он, – но потом не сможете сдержать 
свое обещание, то это затормозит Ваш прогресс на многие годы, если не навсегда. 
Я с самого начала сказал Риши М., что хотя его цель – благородна, программа у 
него просто дикая. Как можете Вы браться за такое дело, в ваших-то условиях? 
Оккультизм – не игрушка. Для него необходимо либо все, либо ничего. Я прочел 
Ваше письмо, адресованное СР., которое последний переслал М., и вижу, что Вы не 
понимаете основных принципов подготовки чела. Бедный Субба Роу попал 'в 
затруднительное положение'. ... С одной стороны на него давит неугомонная Е.П.Б.
, которая уже превратила жизнь М. в кошмар своими просьбами пойти Вам навстречу,
 да и сам М. не хочет обманывать Ваших надежд, а с другой стороны – 
непробиваемая Китайская стена правил и Закона. Поверьте мне, дорогой друг, Вам 
следует изучать только то, что Вы сумеете изучить при данных обстоятельствах ...
 философию феноменов и наши учения о Космогонии, внутреннем человеке и т.д. ...
"12
Невозможно точно определить, что именно из опубликованных впоследствии двумя 
англичанами философских сочинений, было следствием непосредственных 
"теоретических наставлений" Субба Роу, если таковые действительно имели место. 
План, предложенный некогда Махатмой К.Х., был, похоже, забыт, но Учитель К.Х. 
продолжал присылать подробные ответы на вопросы как Синнетта, так и Хьюма.
Однако среди писем, в которых Махатма давал свои объяснения, было одно, 
вызвавшее у них обоих возражения и дополнительные вопросы, поскольку ни одному 
из них оно не пришлось по вкусу; вся его концепция шла вразрез с привычным им 
образом мышления. Это было так называемое "Письмо о Девачане", в котором 
описывалось состояние Эго в период между двумя инкарнациями, а также условия, 
предопределяющие это состояние*13.
Любопытный постскриптум, добавленный к этому письму, никак не связан с 
излагаемой в нем философией; это скорее – извинение Учителя за то, что в 
некоторых последних его письмах было "множество вставок, клякс и исправлений". 
Он объяснял это тем, что в последнее время минуты досуга выпадают ему "лишь 
урывками и писать поэтому приходится где попало и на чем попало".
"Если бы не правило, запрещавшее использовать оккультные способности до тех пор,
 пока не будут испробованы все обычные способы", – писал он, – то он мог бы 
создать "вполне приличный текст", но "глядя на жалкий вид своих писем, я 
утешаюсь мыслью о том, что Вы, возможно, будете оценивать их по содержанию, а 
не по этим следствиям моей личной зависимости от различных побочных 
раздражителей, которые вы – англичане – смогли свести до минимума благодаря 
изобретенным вами приборам14. Как однажды тактично заметила Ваша супруга – они 
устраняют налет сказочности и делают из нас людей, то есть мыслящих существ. 
Очень мудрое наблюдение, и я весьма благодарен ей за него"15.
Далее Махатма писал, что Е.П.Б. пребывала "в отчаянии", потому что Чохан 
аннулировал разрешение М. на ее приезд к нему, и "М. хладнокровно заставил ее 
распаковывать чемоданы"16.
Возможно, Е.П.Б. упоминала именно это письмо, когда сама писала Синнетту в 
конце июня 1882 г. Начала она так: "Вам, вероятно, будет не очень интересно 
читать это письмо, поскольку К.Х. уже поведал вам обо мне целую "Илиаду". В 
любом случае, по ее словам, хороших новостей у нее не было. Ее планы "потерпели 
крах". Из-за постоянно скверного физического самочувствия разум ее тоже 
пребывал в состоянии депрессии, и вот ее Учитель разрешил Е.П.Б. ненадолго 
приехать к нему. Она уже собрала вещи и была готова к отъезду, когда "Старик" 
(так она называла Чохана) отменил приглашение из-за конфликта между Англией и 
Египтом17.
Олкотт снова уехал на Цейлон, а Дамодар "собрался на месяц в Пуну, так как 
бессмысленная аскеза и тяжелая работа подорвали его физическое здоровье"18.
Е.П.Б. чувствовала себя одинокой и покинутой. Она была обижена на Чохана и на 
всех высших Адептов, которые, наверняка, тоже участвовали в вынесении решения 
об отмене ее поездки; она называла их "бессердечными высушенными жуками", 
заявляя при этом: "Я выскажу им это, даже если они потом сотрут меня в 
порошок"19.
Синнетт не мог не посочувствовать Старой Леди, хотя и подумал, что во время 
таких эмоциональных бурь она, похоже, совершенно забывает о том уважении и 
почтении, которое обычно испытывает ко всем членам Братства. Известно было 
также, что даже ее собственному Учителю, "Благословенному", частенько от нее 
доставалось, хотя Синнетт был совершенно уверен в том, что при необходимости 
она с радостью согласилась бы умереть за него.
Е.П.Б. была загадочной женщиной, и Синнетт был вынужден это признать; она была 
неразрешимой загадкой, которая – и это самое наименьшее – вносила оживление и 
разнообразие в жизнь тех, кто знал ее, хотя порою она бывала несколько 
агрессивной. Несмотря на то, что она его часто злила, Синнетт все же был 
глубоко признателен ей за помощь в переписке с Учителем, которую она продолжала 
ему оказывать. Он беспокоился и о том, удастся ли найти ей достойную замену. С 
Эглинтона, похоже, все равно не будет никакого толку.
За несколько недель до этого Хьюм взял себе на работу нового секретаря – 
молодого англичанина, уроженца Индии Эдмунда У. Ферна. Он вступил в 
Эклектическое Теософское Общество Симлы и вскоре был избран его секретарем. Он 
обладал некоторой способностью к ясновиденью и достаточно высокой 
чувствительностью, что привлекло внимание Махатмы М., который назначил ему 
испытание. Он вызывал интерес у всех членов Общества в Симле, несмотря на 
некоторые неприятные черты его характера, например, склонность к хвастовству, 
так как его природная беззаботность несколько сглаживала его высокомерие и даже 
делала общение с ним приятным.
Махатма К.Х. в одном из своих писем говорил о Ферне следующее:
"Решать, станет он постоянным чела или нет, будет Чохан. М. должен просто 
проверить, испытать и проэкзаменовать его всеми возможными способами, чтобы 
получить представление о его истинной природе. Хотя с вашей западной точки 
зрения это представляется отвратительным, для нас это – непререкаемый закон, и 
я не смог бы ничего с этим поделать, даже если бы хотел. Мало знать, что может 
и чего не может чела при данных обстоятельствах и во время испытательного срока.
 Необходимо знать, чего можно ожидать от него в самых различных ситуациях"20.
Синнетт знал, что Хьюм ревниво относился к успеху Ферна21; по сути дела, Хьюм 
вскоре начал раскаиваться в том, что нанял его.
"Не понимаю, что в нем находят другие, я и сам удивляюсь, почему я взял его к 
себе, – жаловался он. – Я не отрицаю, что он умен, но это скорее – хитрость, а 
не ум. И что Махатма М. в нем нашел (если, конечно, он в самом деле что-то 
нашел в нем, и Ферн все это не выдумал) – этого я даже представить себе не могу.

Я надеюсь, меня не сочтут эгоистом, если я скажу, что мне с трудом верится в то,
 что ему назначат испытание, тогда как мне самому в этом несколько раз было 
отказано22. Не знаю, что в нем находят азиаты?"
Синнетт с сочувствием выслушивал жалобы друга. Ферн действительно становился 
невыносимым, строил из себя пророка23; сочинял различные истории, направленные 
на выпячивание своей собственной значимости; и даже пытался проверять самих 
Учителей, желая убедиться в том, что они – "не миф и не подделка"24.
В конце концов, терпение Хьюма лопнуло, и он написал довольно длинное письмо 
Махатме К.Х., в котором перечислил некоторые прегрешения Ферна, обвинил Махатм 
в том, что они "окончательно его испортили", и далее делал вывод, что Ферн 
"здорово надул М.".
Учитель К.Х., возможно, и не стал бы отвечать на это письмо, носившее, по сути 
дела, оскорбительный характер, если бы Чохан не приказал ему сделать это25. 
Ферн не входил в число его чела, и он едва знал его26, да и вмешиваться в 
методы М. он тоже не желал, "какими бы неприятными" они не казались ему лично27.
 Как бы то ни было, он отправил Хьюму подробный ответ, в котором написал много 
неприятных, но справедливых вещей о нем самом; в то же время он с предельной 
искренностью упомянул вклад Хьюма в прогресс Теософского Общества и "всего 
человечества в целом"28. И все же, не будучи полностью уверенным в том, что его 
письмо вполне соответствует западным понятиям хорошего тона, он сперва отправил 
его Синнетту с просьбой прочесть и самому решить, стоит ли показывать это 
письмо Хьюму или нет.
В короткой Сопроводительной записке29 К.Х. написал:
"Я попал между двух огней: с одной стороны, меня тревожит ваш кодекс чести, с 
другой – риск ввести в заблуждение друга... Я полагаю, что полностью могу 
рассчитывать на Вашу дружбу и, конечно же, честность... Пусть Вас это не пугает,
 так как сложившуюся ситуацию вернее было бы назвать смешной, нежели опасной. 
Однако одна опасность все же существует – мы можем потерять Хьюма"30.
Махатма писал, что не может отправить Синнетту для ознакомления письмо Хьюма, 
так как на нем было указано – "лично и конфиденциально", однако свой ответ он 
считал нужным отправить сперва Синнетту, чтобы тот сам решил, "переслать ли его 
адресату или уничтожить". Он обещал написать более подробно на следующий день.
Адресованное Хьюму письмо действительно было написано без обиняков, и если 
учесть, что его автором был Махатма К.Х., местами могло показаться даже 
грубоватым31.
Скорее всего, Хьюм так никогда и не увидел этого письма32, но для ученика 
небезынтересным показалось бы приведенное в нем откровенное описание 
предъявляемых к чела требований, а также мнение Учителя относительно различий 
между Восточными и Западными методами обучения.
На следующий день Синнетт действительно получил обещанное ему Махатмой 
письмо*33.
Письмо было помечено грифом "Сугубо лично и конфиденциально" и представляло 
собой, по словам Учителя, "нескончаемый поток сетований, скорбную повесть о 
несбывшихся надеждах, над которой Вы, возможно, будете смеяться, подобно моему 
дородному брату34. Но меня самого эта история заставляет чувствовать себя 
поэтом, который не мог спокойно спать,
Так как свет, слишком яркий для ночи, 
Из души его лился сквозь очи.
Я уже слышу, как Вы спрашиваете себя: "Да к чему же он, черт возьми, клонит?" 
Терпение, мой лучший англо-индийский друг, и еще раз терпение; и когда Вы, 
наконец, узнаете о возмутительной выходке моего озорного и как никогда ранее 
смешливого Брата, то поймете, почему я теперь сожалею о том, что поехал в 
Европу, дабы вкусить от плодов Древа Познания Добра и Зла35, а не остался в 
Азии, где я мог бы пребывать в sancta simplicitas и блаженном неведении 
относительно ваших правил и привычек. В этом случае я бы сейчас тоже мог 
счастливо улыбаться"36.
Объяснив сперва, что многие их письма (за исключением особо важных и 
конфиденциальных) были написаны ГГ-мерками чела37, Махатма писал: "Так, 
например, в прошлом году некоторые мои письма, адресованные Вам, были просто 
"осаждены на бумагу", но когда эта простая и удобная практика все же 
прекратилась38, мне не оставалось ничего другого, как просто успокоиться, 
расслабиться и думать, а мой верный "Desinherited"39 просто копировал мои мысли,
 лишь изредка допуская значительные ошибки. ... В этом году, по причинам, 
которые вряд ли покажутся Вам интересными, мне приходится заниматься 
исключительно своей работой, выполняя ее в полном объеме. Так что я переживаю 
сейчас не самые легкие времена и порой здорово устаю. Как писал Жан-Поль Рихтер,
 не помню точно где, – самой жестокой частью нашей телесной боли является ее 
бестелесная, нематериальная часть, а именно: наше нетерпение и иллюзия того, 
что боль будет длиться вечно. ... Позволив себе однажды поверить в эту иллюзию, 
я по простоте своей неиспорченной души позволил вершить священнодействие своей 
переписки с Вами своему alter ego – проказливому "агрессивному парню"40, Вашему 
"Благословенному", который злоупотребил моим доверием и поставил меня в мое 
нынешнее (незавидное) положение! Злодей хохочет уже второй день подряд, и 
должен признаться, мне тоже порою хочется к нему присоединиться". Далее Учитель 
рассказал, что он уже готов был примириться с недостатками Хьюма, поскольку 
Хьюм представлял из себя большую ценность для Теософского Общества, однако 
"Благословенный" придерживался на этот счет иного мнения. "Его гордость и 
самомнение, – приводил М. свои доводы, – не оставляют сомнений в том, что он 
желал бы видеть все человечество стоящим на коленях и совершающим пуджу41 в его 
честь; и М. решил подшутить над ним. Конечно же, он не собирался причинять ему 
никакого вреда и не стал бы намеренно злить его; напротив, он и далее намерен 
ему покровительствовать42; но и пытаться указывать ему на его заблуждения он 
также не станет".
Учитель сообщал, что недавно написал несколько писем для Хьюма*43, и, не желая 
смешивать происходящие в Симле феномены с феноменами, производимыми в 
штаб-квартире Общества в Бомбее (поскольку их подлинность постоянно 
оспаривалась недругами Е.П.Б.), он решил доставить эти письма адресату без 
помощи Е.П.Б.
Одно из них он передал М., чтобы тот отправил его в резиденцию Хьюма через 
одного из своих чела. Другое письмо было "подброшено на его (Хьюма) стол Джуал 
Кулом... – это был стопроцентный феномен, так что оснований для недовольства у 
Хьюма не было".
Прочие письма были доставлены другими способами, однако "какими бы заурядными 
ни были способы их доставки, попасть из Тибета в Индию они могли только 
феноменальным путем. Впрочем, Хьюм на это, похоже, не обратил внимания".
А причиной, вызвавшей "поток стенаний" Учителя, стал, отчасти, Эдмунд Ферн. 
Учитель К.Х. считал, что в этом повинны как Махатма М., который это допустил, 
так и бедняга Ферн, "который просто не смог этого предотвратить... Парня 
заставили пойти на сознательный обман не столько его не слишком правильные 
представления о морали, сколько постоянные оскорбления со стороны Хьюма, его 
подозрительное отношение, его неуважение, которое Ферн ощущал на себе как во 
время досуга, так и во время работы"44.
Ферн, очевидно, проживал в резиденции Хьюмов, и потому трения между ним и его 
работодателем происходили постоянно. Хьюм даже и не пытался скрывать свое 
раздражение, и Ферн, который постепенно все более убеждал себя в своей 
избранности, использовал этот предлог в качестве ответа на то пренебрежение и 
придирки, которыми неизменно награждал его Хьюм.
Однажды ранним утром, когда семейство Хьюмов еще не пробудилось от сна, чела К.
Х. принес в дом письмо для Хьюма. Он вручил его Ферну с указанием немедленно 
вручить его адресату.
Ферн принял письмо, досадуя на то, что его используют как посыльного. Когда он 
закрыл дверь вслед за ушедшим чела, сверху до него донеслись звуки, указывающие 
на то, что семейство уже собиралось спускаться к завтраку. Не желая, чтобы его 
застали с письмом в руках, он поспешил в столовую и бросил письмо на стол. И 
тут у него возникла потрясающая идея. А почему бы не заставить своего 
высокомерного работодателя слегка поломать себе голову? Ему как раз хватило 
времени для того, чтобы вложить письмо в сложенную салфетку Хьюма и, как ни в 
чем не бывало, занять свое место за спинкой его стула.
Семья расселась за столом как обычно, не проронив ни слова. Хьюм взял со стола 
свою салфетку и встряхнул ее. Письмо, конечно же, упало на пол. Могги 
вскрикнула, будучи не в состоянии совладать со своим суеверным страхом.
— О, Господи! Что это было?
Хьюм был скорее удивлен и обрадован, чем озадачен. Он уже собирался нагнуться и 
поднять письмо, но тут вновь напомнило о себе его вечно подозрительное 
отношение к своему секретарю. Он обернулся к молодому человеку и спросил, как 
всегда с раздражением, которое ему никак не удавалось скрывать:
— Это вы положили сюда письмо, Ферн?
Молодой человек был напуган, однако, спустя мгновение, едва смог подавить в 
себе вздох облегчения. "Это меня спасает, – подумал он, – ведь не я же положил 
это письмо сюда – на пол, где оно сейчас лежит. Вот если бы он спросил меня, не 
я ли подложил письмо в салфетку!.."
— Нет, сэр, – ответил он, смешавшись. – Я не клал его туда.
Вдруг перед ним возникло видение Махатмы М., но его тут же вытеснило чувство 
глубокого удовлетворения от того, что ему, как он сам думал, удалось избежать 
прямой лжи. То, что он, возможно, обманывает сам себя, ему даже не пришло в 
голову. Он испытывал, скорее, чувство удовлетворения, так как он уже давно 
мечтал о том, чтобы посадить в лужу своего работодателя. И вот такая 
возможность сама шла к нему в руки!
Обо всем этом Учитель написал Синнетту45.
"Несомненно то, что хоть раз, но Ваш друг (Хьюм) все же был обманут, – говорил 
Учитель, – и я отдал бы что угодно, лишь бы вернуть назад это событие, или 
чтобы на месте моего письма оказалось чье-нибудь другое. М. говорит, что дает 
мне carte blanche на то, чтобы я сообщал Вам все, что мне вздумается, но Хьюму 
он мне не позволит сказать ни слова; и Вам он тоже никогда не простит (это он 
сам говорил), если Вы вмешаетесь в естественный ход событий, ведущих к 
наказанию Хьюма. Вряд ли разумно обвинять Ферна в том, что он полагает, что раз 
цель достигнута, то подробности не имеют значения, – его так воспитали: главное 
– это успех Дела. А в случае с Хьюмом его основным, да пожалуй и единственным 
побудительным мотивом был bona fide46. "Эгоцентричный филантроп" – вот его 
портрет в полный рост".
Учитель К.Х. привел еще несколько примеров чванства и двуличности Ферна и 
сообщил, что ему в конце концов удалось вывести его "чересчур индифферентного 
Брата из состояния апатии", и тот отправил Ферну телеграмму*47.
Махатма К.Х. говорил, что сам себе он строго-настрого запретил каким-либо 
образом вмешиваться в это дело, чтобы ни случилось. И Синнетту он предлагал 
сперва хорошо подумать, прежде чем решить, показывать ли Хьюму то письмо, 
которое он передал ему на рассмотрение.
"Уж лучше спрячьте его пока, чтобы предъявить Хьюму когда-нибудь в случае 
необходимости, как доказательство того, что по крайней мере во мне он может 
быть уверен, что я никогда не допущу, чтобы кто-либо, далее мой враг, был 
побежден нечестным путем".
"Но самое главное, мой добрый и преданный друг, – писал Учителе – не допустите, 
чтобы у Вас сложилось превратное мнение об истинном положении нашего Великого 
Братства. Каким бы туманным и извилистым ни казался Вашему западному уму тот 
путь, по которому ищущие продвигаются к великому Свету, Вы – первый же и 
одобрите его, когда Вам станет известно все... В психологическом плане Ферн – 
самый эксцентричный субъект из всех, с кем я когда-либо встречался. Внутри него 
– жемчужина, но она прочно и надежно сокрыта створками малопривлекательной 
устричной раковины48. Сразу разбить эту раковину мы не можем; но и 
разбрасываться жемчужинами мы тоже не можем себе позволить... Защищая себя, 
защитите и его от Хьюма"49.
И как всегда, не обошлось без постскриптума. Первые два его абзаца, написанные 
почерком Махатмы К.Х., состояли сплошь из комплиментов в адрес Синнетта по 
поводу двух недавно написанных им статей. Последний абзац был написан рукой 
Махатмы М.
"Умоляю Вас, добрейший сэр, запереть это дурацкое письмо, написанное вчера 
Хьюму-сахибу, в ящик своего письменного стола и держать его там до тех пор, 
пока оно не понадобится. Могу сказать Вам сразу, что оно не принесет ничего, 
кроме неприятностей. КХ. – слишком чувствителен, в вашем западном обществе он 
превращается в светскую даму". Абзац был подписан буквой "М".
Фортуна не улыбалась Ферну. Он не выдержал назначенные ему испытания, а позже 
был исключен из Теософского Общества.
27 ноября 1882 г. полковник Олкотт, находясь в штаб-квартире Теософского 
Общества, записал в своем дневнике: "На нижней террасе один из Братьев явился 
группе делегатов. М. приказывает мне исключить Ферна. Причину он не назвал. Что 
происходит?"50
6 декабря Ферн встретился с Олкоттом и дал некоторые объяснения, которые 
привели Полковника к выводу о необходимости его исключения. Причины исключения 
были отнюдь не психологическими, ни одна из них не выходила за пределы обычного 
материального уровня, так как все они были связаны с деловыми операциями51.
Возможно, визит Ферна к президенту Общества был инспирирован письмом, 
полученным им от Махатмы М. (в его традиционном ироническом стиле). Завершалось 
оно словами: "... не думайте обо мне еще хуже, чем раньше, из-за того, что я 
завершаю это письмо вторым ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕМ Вам"*52.
Таким образом, еще одна попытка освободить Е.П.Б. от ее обязанностей 
оккультного почтальона потерпела неудачу.
_____________
Глава XIII
ПИСЬМО "Н.Х."
В конце лета 1882 г. м-р Хьюм стал причиной досадных беспокойств для 
Теософского Общества. Это было началом его окончательного разрыва с Махатмами. 
Те, кто хорошо знал его, долго не могли в это поверить и потому пытались 
продолжать сотрудничать с ним, как и прежде. Его "обращение" оказалось 
кратковременным; серия писем и статей в "Теософе" вызвала у него 
мстительно-злобную реакцию, лишь слегка завуалированную в форму изящной прозы, 
на которую он был большой мастер.
Эта цепь инцидентов началась с публикации в июньском номере журнала за 1882 год 
письма одного из членов Общества, который подписался псевдонимом "Каледонский 
теософ".
Вероятно, это был человек по фамилии Дэвидсон или Дейвисон – ученый-орнитолог, 
работавший одно время вместе с Хьюмом в качестве его личного секретаря в 
объединявшей их обоих орнитологической области. Затем они с Хьюмом рассорились, 
и он вернулся в Англию1.
Письмо называлось "Кажущиеся противоречия" и было посвящено имеющимся (как 
показалось автору) противоречиям между некоторыми "Фрагментами Оккультной 
Истины" и некоторыми фрагментами из книги Е.П.Б. "Разоблаченная Изида" – самой 
первой из опубликованных ею книг. Письмо Дэвидсона было снабжено довольно 
длинным "Примечанием редактора", объяснявшим и детализировавшим суть изложенной 
в письме проблемы.
Заканчивалось "Примечание" словами: "Однако между учением "Изиды" и более 
поздними учениями нет и не может быть никаких радикальных противоречий, так как 
все они исходят от одного и того же источника – БРАТСТВА АДЕПТОВ".
В Лондоне этот обмен мнениями между Дэвидсоном и Е.П.Б. попал на глаза Ч.Ч. 
Массею, который впоследствии проанализировал ряд выдержек из редакторского 
примечания Е.П.Б. в британском спиритуалистическом издании "Banner of Light". 
Напомнив сперва, что Е.П.Б. утверждала невозможность радикальных противоречий в 
теософских сочинениях и ошибочность выводов Дэвидсона, м-р Массей приводил 
затем цитаты из рецензии Синнетта и "Изиды", утверждая, что в них имеется явное 
противоречие в вопросе о реинкарнации.
В своем ответе Массею2 Е.П.Б. писала, что во время работы над "Изидой" ей было 
запрещено вдаваться в детали, но теперь ей предписано объяснять все в 
подробностях и она всего лишь выполняет данное ей указание; хотя, как говорила 
она, "мы не склонны цитировать старые трюизмы, вместо этого мы склоняем в знак 
искренней скорби свои бедные головы и восклицаем: "Et tu Brute!"3 Однако где же 
это (пусть даже) кажущееся противоречие было найдено между этими двумя 
фрагментами, – для каждого Восточного Оккультиста (прошедшего, кстати сказать, 
ту же школу, что и автор рецензии к "The Perfect Way") это, пожалуй, так и 
останется загадкой, сколько бы он в них не вчитывался. Заметить между ними 
противоречие могут разве что люди, совершенно незнакомые с оккультным учением. 
И все-таки это письмо используется как оружие, которое, как предполагается, 
будет для нас смертельным".
Далее Е.П.Б. приводила подробное объяснение семи принципов человека и 
показывала, как, подчиняясь естественным законам, они образуют триаду и 
кватернер, "или, как иногда говорят, 'Составную Троицу', которая делится на 
триаду и две дуады...".
В "Изиде", – писала она, – речь идет о личности... состоящей из невесомых 
элементов, составленных из 5-го и 4-го принципов. Первые являются эманацией 
Единого Абсолюта и потому не подвержены разрушению; вторые – конечны, как 
всякие элементарные соединения, и потому рано или поздно они обречены на 
разрушение, за исключением более одухотворенной части 5-го принципа (Манаса или 
разума), которая ассимилируется 6-м принципом, когда он следует за 7-м 
принципом к "состоянию созревания", чтобы затем переродиться (или не 
переродиться, в зависимости от обстоятельств) в "Бесформенном Мире" – Арупа 
Лока". Далее, вплоть до конца редакторского примечания, следует разъяснение 
этих тезисов.
Далее к делу подключился м-р Хьюм, также отправивший свое письмо в "Теософ". 
Начал он с того, что "Изида" "изобилует ошибками и неточностями", что она 
"никогда не разоблачалась перед посторонними и никогда впредь ничего подобного 
не произойдет", и что вся эта книга смогла проделать лишь "несколько прорех в 
ее одеяниях".
Он добавил также, что все это сочинение Е.П.Б. является изначально 
"деструктивным по своему характеру".
Далее он подверг резкой критике Махатм за то, как они делятся своими учениями 
или, вернее, не делятся, как он сам считал. Он говорил, что их методы кажутся 
ему настолько отвратительными, что сам он "далеко не однократно" был на грани 
того, чтобы полностью прекратить всякую связь с ними.
Далее он наговорил еще множество гадостей о Махатмах, после чего принялся 
просвещать м-ра Массея (как ему самому казалось) в связи с возникшими у того 
сомнениями. Под письмом он поставил подпись – "Н.Х."
Это письмо было напечатано в "Теософе" за сентябрь 1882. За ним следовало 
очередное редакторское примечание Е.П.Б., и далее – письмо, подписанное 
одиннадцатью чела, под заголовком "ПРОТЕСТ".
Этот протест начинался словами:
"Мы, нижеподписавшиеся, "Признанные" и "Испытанные" Индусские Чела Гималайских 
Братьев, их ученики в Индии и Северном Кашмире, со всем необходимым почтением 
реализуем свое право на протест, осуждая тон вышеприведенной статьи и ту 
самонадеянную критику, которую позволил себе "Н.Х." – недуховный чела"4.
Е.П.Б. не хотела печатать письмо "Н.Х.", но Махатма убедил ее сделать это, а 
Махатме посоветовал напечатать письмо сам Махачохан5.
Она написала Синнетту жалобное письмо, в котором говорилось: "... Я 
положительно и решительно отказываюсь принимать подобные письма. Останется он 
(Хьюм) в Обществе, или нет – это решать Братьям. Он волен делать любые пакости, 
прикрывая их фиговым листком филантропии, но только не через меня. Тем более я 
не желаю, чтобы через мое посредничество К.Х. получал послания, равных которым 
по наглости не сыщешь во всем мире... Почему этот дьявол сам не напишет все это 
К.Х.? Будь моя воля, я бы просто сожгла эту статейку, и не потому, что в ней 
содержатся выпады против меня или против "Изиды"... но потому, что он нападает 
на Братьев, называет их "чванливыми азиатами", обвиняет их, критикует, 
настраивает против них общественность и т.д. ... но К.Х. передал мне через М., 
что письмо это следует опубликовать без каких бы то ни было купюр, и мне теперь 
остается только помалкивать"6.
И так далее в том же духе. Затем следовало: "Я полагаю, что Братья к этому 
времени уже достаточно натерпелись от европейцев. Только Вы один никогда не 
оскорбляли их, никогда не спорили с ними, хотя зачастую, я уверена, дела 
обстояли отнюдь не так, как Вам хотелось бы. Ведь даже я, наполовину азиатка, 
не обладающая ни Вашей утонченностью, ни вообще английской деловитостью и 
щепетильностью, даже я частенько чувствовала себя разочарованной, и мне 
казалось, что мои идеалы превратились в пыль. Но это было очень давно; с тех 
пор прошли годы; я смогла за это время узнать их получше, и если даже в моем 
представлении они оказываются не на высоте, мое благоговейное уважение к ним 
при этом все равно выигрывает. Я уже больше не сужу о них по первому 
впечатлению, как это делаете Вы. Я знаю, что многие их жизненные реалии не 
согласуются с нашими европейскими представлениями о хорошем и плохом, как пишет 
Хьюм в своей статье, но в то же время, мой дорогой м-р Синнетт, они обладают 
огромным множеством достоинств, которые Вы никогда не сможете приобрести в 
Европе; к тому же, им совершенно чужды многие наши отвратительные пороки и 
мелкие грешки"7.
Вернувшись опять к Хьюму, Е.П.Б. сообщала: "Я знаю, что он слишком спесив, 
чтобы поладить с нашими Братьями. Он предлагает себя в качестве чела, и Вы 
наивно верите в его обращение! Вздор! Юпитер предлагает себя Богу Гермесу в 
качестве козопаса, чтобы учить последнего манерам!... Т.О. без нас не погибнет, 
мы все – лишь строители, закладывающие его фундамент".
И вновь последовали добрые слова в адрес К.Х.: "Он (Хьюм) называет К.Х. – 
величайшего, благороднейшего, чистейшего из людей – чванливым! Он – честнее и 
лучше всех тех, кто когда-либо жил за стенами их скромного ашрама; и вот этот 
человек, который, несмотря на свою молодость, уже давно смог бы стать (если бы 
захотел) Чоханом или совершенным Бодхисаттвой, похоже, получил еще один повод 
для своей поистине божественной скорби из-за несовершенства мира".
После публикации письма "Н.Х." в "Теософе" Е.П.Б. завершила свое редакторское 
примечание следующими словами:
"Если бы не прямое указание, данное нам Братьями, мы ни за что не согласились 
бы на публикацию этого, мягко выражаясь, неблагородного документа. Очевидно, 
что по крайней мере в одном это письмо может принести пользу: оно, как нам 
кажется, дает ключ к пониманию того, почему наши Братья так неохотно проявляют 
свое расположение к европейским "так называемым" мистикам, пусть даже и самым 
интеллектуальным".
Вследствие всех этих событий (по крайней мере – отчасти) Хьюм написал Махатме К.
Х. письмо, в котором заявил, что полагаться далее на одного лишь К.Х. он не 
может, поскольку его манера обучения – "слишком медленная и 
неудовлетворительная, и потому будет правильно", если он обратится за помощью к 
кому-нибудь еще8.
Он и в самом деле сблизился с другим учителем – "Свами из Альморы". Это был, 
судя по всему, весьма претенциозный человек, но Махатма К.Х. говорил, что у 
него нет "вообще никаких способностей"9. Он написал несколько статей для 
"Теософа" под псевдонимом "Парамаханса Свами". Они были напечатаны в 
сентябрьском номере за 1882 год, в февральском и мартовском номерах за 1883 год 
и вызвали жесткую критику со стороны Субба Роу. "Старый добрый Свами", как 
называл его Хьюм, был поэтому врагом Махатм и, согласно Е.П.Б., однажды даже 
грозился "объявить их Дугпа"10. Он умер вскоре после того, как познакомился с 
Хьюмом11.
Синнетт же за это время получил письмо от Махатмы К.Х., в котором было сказано:
"Я не имею никакого права подавлять эту "сердитую статью"... и причин тому 
несколько. Мы допустили, чтобы наши имена оказались связанными с Т.О. и стали 
достоянием общественности, и теперь вынуждены нести "наказание за свое величие".
.. (как сказал бы Олкотт, хотя это, конечно, не более чем метафора, с Вашего 
позволения). Мы должны поддерживать свободное выражение мнения каждого, 
независимо от того, нравится оно нам или нет; пусть далее это ведет к тому, что 
в один прекрасный день нас разнесут в пух и прах; зато на следующий день нас 
опять будут "исповедовать", на третий день нам будут поклоняться; а на 
четвертый – снова смешают с грязью. А причина №2 – так распорядился Чохан"12.
По поводу якобы найденного противоречия Учитель писал:
"На самом деле, никакого противоречия между фрагментом из "Изиды" и более 
поздним учением – нет; однако тот, кто никогда не слышал о семи принципах 
(которые часто упоминаются в "Изиде", но как троица, причем никаких 
дополнительных объяснений этого термина нет), наверняка усмотрит явное 
противоречие между ними.
Когда она писала эту книгу, ей постоянно твердили: "Пиши то-то и то-то; вот до 
таких пор и не более". Это было в самом начале нового цикла, когда ни христиане,
 ни спиритуалисты и не помышляли даже о двух принципах человека – теле и Душе 
(которую они называли Духом), не говоря уже обо всем прочем... В то время, 
когда шли бесконечные споры и дебаты по вопросу о том, могут ли быть у одного 
человека две души, мы сочли преждевременным выдавать общественности слишком 
много сведений, которые люди все равно не смогли бы усвоить, коль скоро они еще 
даже не разобрались с вопросом о "двух душах", потому-то о дальнейшем делении 
троицы на 7 принципов в "Изиде" не было сказано ни слова"13.
О Хьюме Учитель говорил:
"... Вы, возможно, так и не поняли, что он даже адепту никогда не позволит 
знать больше, чем знает он сам; что смирение его – напускное, что он – актер, 
готовый играть любую роль ради собственного удовольствия, нимало не заботясь 
при этом, нравится или не нравится его игра публике. Однако когда последняя 
пытается напомнить ему о себе, хотя бы слегка, – он наконец-то поворачивается к 
ней, замечательно скрывая свою ярость, хотя внутренне он при этом шипит и 
отплевывается. ... Всякий раз, когда я доказываю ему его неправоту ... его 
нетерпимость ко мне возрастает, и он выдвигает все новые и новые обвинения"14.
Не следовало забывать, однако, что Хьюм был президентом Эклектического 
Теософского Общества Симлы.
В своем письме Учитель К.Х. отмечал также: "Если он пожелает сохранить свои 
позиции в Эклектическом Обществе, помогите ему в этом. Если же не пожелает, то 
я настоятельно прошу Вас занять президентский пост. Однако окончательное 
решение по этому вопросу я вручаю Вашему благоразумию и Вашей тактичности. 
Объясните ему, что к "Протесту" Чела мы сами не причастны, хотя Чохан все же 
приложил к этому руку. "Протест" появился в Штаб-квартире за два часа до того, 
как почтальон доставил эту нашумевшую статью [письмо "Н.Х."], и в тот же день 
пришли телеграммы от нескольких индийских чела"15.
Вскоре после скандала, произведенного Письмом "Н.Х.", Хьюм ушел с поста 
президента Эклектического Общества Симлы; он отправил несколько писем К.Х., в 
частности – одно из них с уведомлением о своей отставке. В ответ Учитель 
направил ему очень вежливое письмо*16, в котором сообщал, что с пониманием 
относится к решению Хьюма быть "простым, прилежным, но независимым теософом и 
рядовым членом Общества", цели которого (несмотря на то, что методы их 
достижения не всегда ему импонировали) он "целиком и полностью" одобрял17.
К.Х. однако же заметил:
"И все же я не могу оставить без внимания Ваше замечание о том, что Ваша 
неудовлетворенность собственным духовным ростом проистекает якобы из того, что 
мы не позволили Вам встретиться с нами и не захотели обучать Вас лично. Но ведь 
и м-р Синнетт также не был удостоен подобной привилегии. И все-таки он, как 
видно, прекрасно понимает все, чему его учат, и даже те вещи, которые наиболее 
сложны для понимания, мы в скором времени надеемся благополучно разъяснить ему. 
И ни разу между нами не промелькнуло 'ни единого слова недовольства', то же 
самое можно сказать и о его отношениях с М., хотя он и бывает порою чересчур 
резок в выражениях".
Махатма обратил также внимание на тот факт, что, находясь на посту президента 
Эклектического Общества Симлы, Хьюм абсолютно ничего не сделал для вверенного 
ему филиала, хотя бы "заслуги м-ра А. О. Хьюма на литературном поприще и были 
очень велики". По словам Учителя, он проявлял большую активность в изучении 
философии, но "не сделал ничего для расширения вашего Отделения, не проводились 
даже регулярные собрания; под предлогом того, что Вам самим еще не позволено 
все знать, Вы не дали своим коллегам и вовсе ничего".
Письмо заканчивалось благородным предложением К.Х.: "Если я когда-нибудь Вам 
понадоблюсь (когда Вы закончите свой курс обучения у 'Свами'), я как всегда 
буду к Вашим услугам".
В результате всех этих осложнений Е.П.Б. получила сильный стресс и вновь 
серьезно заболела; одно время под угрозой находилась сама ее жизнь. Когда она 
вполне поправилась, Синнетт получил от нее письмо, в котором говорилось, что 
Хьюм оказался недостаточно проницательным, чтобы понять, что К.Х. будет 
оставаться благожелательным и вежливым до конца.
"У него начинаются проблемы с головой, – писала она, – ему кажется, что он 
вот-вот станет адептом; преследуют всякие галлюцинации, а он принимает их за 
откровения". Она добавляла также, что сама хотела написать Хьюму и высказать 
ему все, что она о нем думает, но Учитель уговорил ее не делать этого. И все же 
она "не выдержала" и написала записку, в которой изложила свое мнение о нем.
Е.П.Б. писала, что "против этого К.Х. не возражал, но сказал также, что Хьюм 
еще может им понадобиться для чего-то, и потому "он отправит ему своего рода 
противоядие, чтобы умерить тот гнев, который я у него вызову. Это противоядие 
было отправлено Хьюму в виде телеграммы, посланной не знаю откуда, но не из 
Бомбея. В этой телеграмме было сказано, насколько я понимаю, ... что 'глупое 
письмо было отправлено вопреки моим увещеваниям, Вы должны извинить старую и 
очень, очень больную женщину за ее несдержанность'.
На следующий день он посоветовал мне сдерживать свои эмоции ради блага Общества,
 и коль скоро он (Хьюм) однажды принес мне свои извинения, то К.Х. и меня 
просил поступить так же. Поэтому я написала ему еще одно письмо, в котором 
говорилось, что раз уж К.Х. и М. считают, что мне следует извиниться за 
некоторые свои слишком грубые выражения, то именно это я и делаю. И хотя я 
извела почти полстраницы на то, чтобы выразить ему свое сожаление в связи с тем,
 что я оскорбила его чувства, на следующих трех страницах я написала ему вещи 
еще более гадкие, нежели в предыдущем письме. Но больше оскорблять я его не 
буду... Я знаю, что своими поступками он сам вынес себе приговор"18.
Синнетт никак не мог решить, следует ли ему объяснять Хьюму ситуацию. Отчасти 
он колебался потому, что в какой-то мере разделял точку зрения последнего. 
Однако он не терял доверия к Учителю и полуосознанно признавал, что тот 
по-своему тоже прав. Когда оба англичанина встретились в очередной раз, Синнетт 
все же собрался с духом и решил мягко намекнуть Хьюму на то, что он, возможно, 
не во всем прав.
— Должен признать, Хьюм, я слегка озадачен, – сказал он. – Иногда ты как будто 
убежден в полезности того, чему нас учат Махатмы, а иногда вдруг начинаешь всех 
ругать, а теперь еще и обращаешься к этому Свами из Альморы. Неужели он намного 
лучше К.Х.?
— Во-первых, – с оптимизмом ответил Хьюм, – он готов признать, что и европеец 
порой может рассуждать вполне здраво. И к тому же, мне кажется, что в реальное 
существование Махатм он верит не больше, чем я сам.
— Но ты ведь знаешь, что они существуют, по крайней мере об этом ты говорил 
Дэвидсону. Ведь ты утверждал, что часто общался с ними19. Как же ты теперь 
можешь сомневаться?
Синнетт с удовлетворением заметил, что его слова слегка смутили Хьюма.
— Дэвидсон слишком много болтает, – ответил он. – Как бы то ни было, я совсем 
не уверен в том, что их учение верно20. Всему, чему они нас научили за полтора 
года, я мог бы научить любого за неделю. Они воображают, что знают обо мне 
больше, чем знаю я сам, – но ведь это же смешно. А К.Х. и вовсе заявил однажды, 
что я "непостоянен"! Да он просто не понимает, насколько я многогранен, и 
просто видит меня в разное время с разных сторон21.
Синнетт отметил про себя, что с логикой у Хьюма далеко не все в порядке. Сперва 
он фактически отрицает сам факт существования Махатм; затем он как будто бы все 
же позволяет им существовать, но выражает свое несогласие с их точкой зрения, 
прежде всего потому, что ему показалось, будто бы с ним самим они обошлись 
несправедливо.
И Синнетт сказал себе, что в данном случае он никак не может быть на стороне 
Хьюма. Тем более, что и Учитель предупреждал, чтобы он был осторожен и не 
слишком поддавался влиянию Хьюма.
Синнетт решил, в конце концов, что он в ответе только за свои собственные 
убеждения, а в основе его убеждений лежали те чувства, которые он питал к 
Учителю, и потому они не зависели от временных сомнений и даже от чувства 
разочарования, которое он испытывал (и он был вынужден это признать) из-за того,
 что ему так и не было ни разу позволено напрямую встретиться с Учителем. 
Всякий раз, размышляя об этом, он предусмотрительно забывал о том, что Учитель 
неоднократно повторял ему, что это желание Синнетта не могло быть удовлетворено 
до тех пор, пока образ его жизни не будет существенно изменен.
_____________
Глава XIV
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА МЕНЯЮТСЯ
Как и следовало ожидать, пережитый Е.П.Б. эмоциональный стресс пагубно 
отразился на ее физическом состоянии. Вообще здоровье мадам Блаватской никогда 
не было особенно крепким, ее поддерживали только необычайная выносливость и 
сила воли. Но и для них наступил предел, и она, в конце концов, слегла. Махатма 
М. в одном из своих немногих сохранившихся до наших дней писем к Синнетту 
говорил, что значительная доля ответственности за пережитый Е.П.Б. кризис1 
лежит на Хьюме и что Е.П.Б. настолько сильно разболелась, что ему "пришлось 
забрать ее"2.
В сентябре 1882 г. Учитель К.Х. прислал Синнетту письмо из одного ламаистского 
монастыря, находившегося в окрестностях Дарджилинга3, названного им объектом 
мечтаний Е.П.Б. К.Х. писал, что, возможно, вскоре увидит "Старую Леди воочию, 
если М. привезет ее сюда. А он ее обязательно привезет, в противном случае мы 
потеряем ее навсегда (по крайней мере ее нынешнюю физическую триаду)"4.
Очевидно, те обстоятельства, которые ранее помешали ей навестить Учителей, к 
этому времени уже несколько изменились, так как со стороны Махачохана на сей 
раз не последовало никаких возражений.
Когда Е.П.Б. узнала о том, какая дарована ей поистине божественная возможность5,
 и о том, что она уже может ехать, это настолько ее приободрило, что она даже 
смогла встать с постели (впервые за всю прошедшую неделю) и написать письмо 
Синнетту. Письмо состояло, главным образом, из ее замечаний о Хьюме; она не 
считала его причиной ухудшения своего здоровья, так как в последнее время, по 
ее словам, она и так чувствовала себя неважно. Однако сомневаться в том, что 
причиной ее тяжелой болезни стали недавние нападки на нее, практически не 
приходилось.
К тому же ее очень расстроило пренебрежительное отношение к ней со стороны 
некоторых ее знакомых, с которыми она недавно виделась. За день до этого, когда 
она направлялась к доктору, путь ей пересекла другая коляска. В ней сидели две 
дамы – ее знакомые, которые при обычных обстоятельствах конечно 
поприветствовали бы ее, но на этот раз намеренно сделали вид, что не узнают ее 
и "выглядели при этом очень заносчиво и надменно... Ну что ж, – продолжала она, 
– у меня хватило глупости, чтобы рассердиться на них за это"6.
Синнетт прислал ей копии нескольких последних писем Хьюма, и она, по ее словам, 
отослала их "на потеху М. и его чела"7. Но, что самое важное, на ее письмо была 
наклеена записка Махатмы К.Х., в которой говорилось: "До 26 сентября я буду 
находиться в 23-х милях от Дарджилинга; если Вы приедете, то застанете меня на 
старом месте..."8.
— Ах, я так надеюсь, что они смогут ей помочь! – сказала Пэйшенс Синнетт, 
прочитав письмо. – Когда с ней случаются эти приступы, я сама готова бросить 
все и ехать в Бомбей, чтобы быть рядом с нею.
— Боюсь, что в этом случае ты большую часть времени проводила бы путешествуя 
туда и обратно, – сухо отозвался ее муж. – К тому же, она всякий раз, похоже, 
полностью выздоравливает – по крайней мере, в достаточной степени – чтобы вновь 
писать довольно энергичные письма протеста против всего, что успело вызвать ее 
недовольство за это время.
— Что ж, я не осуждаю ее за это, – ответила Пэйшенс, всем своим видом выражая 
негодование, – я просто не могу понять, почему это Аллан все время как с цепи 
срывается, усложняя ей жизнь. И еще я не понимаю, почему Учителя с ним 
церемонятся, ведь он, похоже, все свое свободное время тратит на то, чтобы 
придумать еще какую-нибудь гадость в их адрес.
— Я признаю, что он излишне придирчив, – согласился Синнетт. – Похоже, что у 
Учителя М., наконец, лопнуло терпение. Скорее всего, он считает, что К.Х. не 
стоит приносить себя в жертву ради такого человека, как он9.
— Почему же он тем не менее продолжает это делать?
— Я полагаю, – по многим причинам, — задумчиво произнес Синнетт. – Отчасти, 
вероятно, из-за литературного таланта Хьюма, который, видимо, пришелся К.Х. по 
вкусу. И кроме того, как ни грустно это признавать, Учитель, похоже, опасается, 
что, полностью отвергнув Хьюма, он превратит его таким образом в непримиримого 
врага. Я не всегда понимаю мотивы, которыми руководствуются Учителя и не всегда 
разделяю уверенность К.Х. в обоснованности их поступков, но должен признать, их 
планы в каком-то отношении всегда срабатывают.
Пэйшенс крепко сжала руку мужа; ее глаза излучали тепло.
— Перси, если Е.П.Б. поправится, мы должны пригласить ее погостить у нас, когда 
она будет возвращаться в Бомбей.
— Как скажешь, дорогая, – согласился он, хотя и без особого энтузиазма. – 
Возможно, к тому времени мы уже вернемся в Аллахабад.
Е.П.Б. в ее поездке к Учителям сопровождал чела по имени Гаргья Дэва10. Она 
покидала Бомбей в обстановке строжайшей секретности, даже члены Общества, 
заглядывавшие потом в штаб-квартиру, полагали, что Е.П.Б. находится где-то 
неподалеку. Власти отказали ей в разрешении на проезд в Сикким или Бутан, но 
это никак не повлияло на ее решение и она отправилась в дорогу без паспорта.
"Если бы я не сумела сохранить инкогнито, пока не добралась до гор по железной 
дороге и не переправилась дальше в Сикким, – писала она позже Синнетту, – то 
мне никогда бы не позволили въехать туда беспрепятственно, и я так и не увидела 
бы вновь М. и К.Х. в физических телах. Господи, если бы это случилось, я бы 
умерла"11.
Однако в пути ее подстерегала еще одна неприятность. Каким-то образом все-таки 
стало известно, что она едет на встречу с двумя Махатмами, и поскольку узнать 
ее было несложно, на различных станциях в ее поезд подсаживались группы 
теософов. Е.П.Б. и Гаргья Дэве стоило большого труда избавиться от них. Похоже, 
что в этом ей помогли, причем неоднократно. Так, когда на одной из станций она 
должна была пересесть в другой поезд, состав неожиданно тронулся, оставив на 
перроне множество ее сторонников. Правда, вместе с ними на перроне осталась и 
большая часть ее багажа. Те немногие, которым все же удалось вскочить в поезд, 
так и не смогли по разным причинам добраться до Дарджилинга. Только одному из 
них посчастливилось проникнуть через границу Сиккима и встретиться-таки с 
Учителем12.
Е.П.Б. провела вместе с Махатмами два дня, и за это время ей как по волшебству 
удалось выздороветь13.
"О, эти благословенные, благословенные два дня! – писала она потом Синнетту из 
Дарджилинга. – Все было как в старые времена, когда медведь14 явился ко мне с 
визитом. Почти такая же деревянная хижина, стоящая посреди джунглей на четырех 
пеликаньих ногах; собственно говоря – коробка, разделенная на три комнатушки; 
те же бесшумно скользящие желтолицые чела; то же бесконечное "буль-буль-буль", 
издаваемое бессменным кальяном Босса; давно знакомый, мягкий голос Вашего К.Х. 
(а голос у него теперь еще мягче, а черты лица – еще более тонкие), все тот же 
интерьер – шкуры, подушки, набитые ячьими хвостами, блюда для соли, чая и т.п.
"15.
Как только здоровье Е.П.Б. ощутимо улучшилось, Учителя отправили ее в 
Дарджилинг. "В Сиккиме она не может чувствовать себя в безопасности, – писал 
Учитель К.Х. Синнетту. – Противодействие Дугпа очень сильно, и если бы мы не 
охраняли ее постоянно, Старая Леди могла бы попасть в беду"16.
Из Дарджилинга Е.П.Б. писала Синнетту, что ее донимали там так называемые 
"гости", однако она не согласилась принять ни одного из них. "Я приехала сюда к 
нашим Братьям и Чела, а остальные пусть хоть повесятся", – писала она.
Е.П.Б. уже получила приглашение Синнетта заехать к ним на обратном пути и 
заверила его, что не преминет воспользоваться этим любезным приглашением.
"Я не могу покинуть Дарджилинг до тех пор, пока мой Босс находится поблизости, 
– писала она. – Через неделю или, может, дней через десять он уедет, тогда и я 
оставлю Дарджилинг, и если Вы позволите мне дождаться Вас в Вашем же доме, я 
сделаю это с превеликим удовольствием". В конце письма она сообщала: "Босс шлет 
вам свой привет – я видела его вчера вечером в доме Ламы"17.
Только во второй половине октября Е.П.Б. добралась до Аллахабада. Синнетты уже 
были там. Она выглядела еще не совсем окрепшей, но значительно помолодела духом,
 благодаря встрече с двумя Махатмами и последующим контактам со своим Учителем.
Пэйшенс окружила Е.П.Б. самой трогательной заботой, и даже Синнетт, слишком 
хорошо воспитанный для того, чтобы обделять вниманием своих гостей (пусть даже 
в этом внимании порой проглядывала снисходительность, которой сам он, впрочем, 
не замечал), испытывал к ней чувство гораздо более глубокое, нежели просто 
сострадание. Присланное ему Махатмой К.Х. описание встречи Е.П.Б. с ним и 
Махатмой М. одновременно рассмешило и растрогало Синнетта:
"Не помню, чтобы я когда-либо в своей жизни был так сильно растроган увиденным, 
– писал К.Х., – как во время нашей недавней встречи с этим бедным старым 
существом, которое вновь увидело нас во плоти: одного – через три, а другого – 
почти через два года физического отсутствия. Ее восторг доходил до экстаза. 
Даже нашего флегматичного М. это проявление восторга, основным объектом 
которого он сам и являлся, вывело-таки из равновесия. Ему пришлось применить 
свои способности и погрузить ее в глубокий сон, чтобы прекратить ее 
исступленные попытки расплющить своп нос о его дорожную накидку, перепачканную 
сиккимской грязью. Иначе у нее наверняка полопались бы все кровеносные сосуды – 
ив почках, и в печени, и во всех прочих 'внутренностях' (как любит выражаться 
наш друг Оксли). Мы оба смеялись; но разве могли мы остаться равнодушными к 
увиденному?"18
Кроме этого в письме Учителя были и другие упоминания о Е.П.Б.
"Вы считаете, – писал он, – что Е.П.Б. – по крайней мере для тех, кто любит ее, 
несмотря ни на что, – это эксцентричная, странная женщина, психологическая 
загадка: импульсивная и добродушная, но не полностью свободная от греха 
необъективности. Мы оке, напротив, видим под покровом эксцентричности и 
безрассудства такую глубокую мудрость ее внутренней Сущности, постичь которую 
Вам вряд ли удастся. Глядя на внешнюю сторону ее обычной, тяжелой работы, на ее 
повседневную жизнь и дела, Вы различаете только непрактичность, женскую 
импульсивность, капризы, а зачастую – просто глупость; и напротив, мы изо дня в 
день замечаем самые утонченные, самые возвышенные черты ее внутренней природы; 
но если бы какой-нибудь непосвященный психолог попытался бы дать им оценку, ему 
бы потребовались для этого годы постоянных, кропотливых наблюдений и 
многочасовой работы по анализированию их результатов ... только так он смог бы 
постичь ее внутреннюю Сущность"19.
Синнетт читал это письмо вслух для Пэйшенс, воспользовавшись тем, что Е.П.Б. 
ушла отдыхать в свою комнату. Дочитав до этого места, Синнетт оторвался от 
письма и сказал:
? Ну вот, опять разговоры о том, что внутренне Старая Леди совершенно не такая, 
как видится окружающим. Для меня это загадка.
? Вероятно, – ответила Пэйшенс, – и все-таки, знаешь, я всегда чувствовала, что 
мы зачастую просто не можем заглянуть за внешнюю оболочку.
? Может, ты и права, – осторожно заметил Синнетт, – хотя, должен признать, меня 
не так просто сбить с толку какими-то внешними проявлениями.
Однако он целиком и полностью симпатизировал заботам своей жены о Е.П.Б. Пока 
она гостила у Синнеттов, ей было позволено вставать, когда заблагорассудится, и 
всякий раз, когда из ее комнаты доносился звонок колокольчика, слуга спешил к 
ней с ее утренним чаем или кофе. К ней уже не обращались с просьбами произвести 
какой-нибудь феномен, и даже дискуссий на серьезные темы Синнетты старались 
избегать, если, конечно, их инициатором не была сама Е.П.Б. Мир и покой, 
окружавшие ее в доме Синнеттов, благополучно завершили процесс выздоровления, 
начавшийся во время ее визита к Учителю, благодаря проведенному им лечению. Е.П.
Б. вновь почувствовала себя в состоянии продолжать то дело, которому она 
посвятила всю свою жизнь.
Когда она отправилась обратно в Бомбей, ее сопровождали несколько членов 
Общества из Бенгалии, а также С. Рамасвами – тот самый чела, который смог 
добраться вместе с нею до Сиккима. Седьмого декабря состоялся съезд Общества, и 
весь остаток года ушел на перенос штаб-квартиры Общества из Бомбея в недавно 
купленное поместье в окрестностях Мадраса, в Южной Индии.
Полковник Олкотт, путешествуя по Индии, тоже присматривал удобное место для 
размещения постоянной штаб-квартиры Общества. На Цейлоне он нашел несколько 
подходящих свободных от арендной платы домов.
Олкотт, довольно долго работая на Цейлоне, был склонен обосноваться именно там. 
Однако и он сам, и Е.П.Б. не считали целесообразной изоляцию Общества от Индии, 
к тому же были и другие практические соображения, делавшие нежелательным 
переезд на Цейлон. Еще раньше, в том же 1882 году, их приглашали посмотреть 
место под названием Хаддлстон Гарденс в Адьяре, в окрестностях Мадраса, которое 
им предлагали по удивительно низкой цене. Осмотрев участок, они сразу "поняли, 
что ... будущий дом найден"20. Благодаря поддержке некоторых заинтересованных 
членов Общества, им удалось оплатить эту покупку. В течение следующего года 
этот долг был полностью выплачен.
Переезд на новую штаб-квартиру состоялся 17 декабря. "Это событие основательно 
врезалось в память Е.П.Б., – писал Олкотт, – благодаря краже ее великолепного 
кашмирского чаддара21. Он был украден прямо через окно железнодорожного вагона, 
когда наше внимание было приковано к противоположной стороне, откуда мы 
принимали положенные приветствия и салямы. Я не рискну воспроизвести здесь ее 
замечания по этому поводу, прозвучавшие после того, как обнаружилась пропажа"22.

По приезде в Мадрас основатели были препровождены "со всей помпезностью в Адьяр,
 который, казалось, весь светился улыбками, встречая своих новых хозяев. 
Читатель вряд ли сможет вообразить себе в полной мере нашу радость от того, что 
мы прибыли, наконец, в свой собственный дом, где уже не зависели ни от 
землевладельцев, ни от перемены условий договора, ни от прочих прелестей 
аренды"23.
Далее Полковник писал: "1882 год я завершил, работая за своим письменным 
столом".
В течение последних месяцев 1882 года произошли также и другие события. Хьюм 
все-таки ушел с поста президента Эклектического Теософского Общества Симлы, и 
на его место был избран Синнетт. Это случилось еще тогда, когда Синнетты жили в 
Симле, и хотя в скором времени они планировали вернуться в Аллахабад, Синнетт 
согласился занять этот пост. Махатма К.Х. ясно дал понять, что хотел бы видеть 
на этом посту именно Синнетта24, ибо Хьюм блестяще подтвердил свою 
несостоятельность, так ничего толком и не сделав для нужд своего Общества25.
И кроме того, Хьюм сам сообщил Синнетту о своем намерении оставить 
президентский пост и предложил последнему стать президентом вместо него.
— Я решительно не настроен на то, чтобы продолжать этим заниматься, – сказал он.
 – Я считаю, что вся система, и вся политика Братьев – в корне неправильны26, и 
я больше не могу притворяться, будто подчиняюсь их приказам.
— Я до сих пор не слышал, чтобы они кому-нибудь что-нибудь приказывали, – мягко 
возразил
ему Синнетт. – Мне кажется, что они предпочитают действовать другими методами. 
Иногда они просто
подталкивают к тому варианту действий, который является наилучшим, а иногда и 
вовсе заставляют
сомневаться в том, что им небезразлично то, что мы делаем.
— Хорошо, пусть так. Возможно, мне и не следовало употреблять слово "приказы", 
хотя мне
всегда казалось, что если даже они и не говорили напрямую, чего они хотят, то 
уж выразить свое
неодобрение они не преминут, что бы ты ни сделал.
Синнетт отметил про себя, насколько разной может быть реакция у различных людей 
даже в одинаковой ситуации. И подумал, что слово "неодобрение" здесь вряд ли 
уместно. Он чувствовал, что Махатмы способны каким-то внутренним зрением 
улавливать все те скрытые (или отчасти скрытые) мотивы, которые определяют 
поступки людей, и далее следить за ходом развития событий, каким бы он ни был, 
без обычной для большинства людей эмоциональности. "Подобная безличность, – 
говорил он себе, – должна быть очень дорогим приобретением". Однако ему не 
верилось в то, что его друг когда-нибудь сможет это понять.
Синнетт чувствовал себя несколько неловко, когда принимал на себя обязанности 
президента Общества Симлы, так как не был уверен, что сможет что-то сделать, 
находясь в Аллахабаде. Пэйшенс напомнила ему, что он прекрасно справлялся со 
своими редакторскими обязанностями в "Пионере", находясь в Симле, и потому 
наверняка сможет справиться и с обязанностями президента, живя в Аллахабаде27.
— Это будет означать, что мне придется часто ездить в Симлу, – с сомнением 
произнес он. Пэйшенс отнеслась к этой перспективе со своей обычной 
невозмутимостью.
Его немного ободряли слова Учителя, переданные ему через Е.П.Б., когда та все 
еще была в Дарджилинге: "Привет и пожелания успеха "новому президенту", 
наконец-то!"28
И в следующем своем письме Махатма тоже постарался выразить ему свою поддержку.
"... Отстранение и отречение нашего большого "Я есмь", – писал Учитель, – одно 
из наиболее отрадных событий этого сезона для Вашего покорнейшего слуги. Меа 
culpa!29 – восклицаю я и с готовностью посыпаю свою грешную голову пеплом (от 
выкуренных Вами в Симле сигар, если хотите), поскольку это была моя идея! 
Какая-то польза от всего этого все же была, и проявилась она в виде 
превосходных литературных трудов (хотя я, конечно, предпочитаю все же Ваш 
стиль). Однако пользу это принесло только Головному Обществу, но никак не 
бедному 'Эклектическому'".
Учитель писал также о том, что полный разрыв Хьюма с Обществом был бы 
нежелательным. А одна его фраза подтверждала собственные предположения Синнетта 
на этот счет:
"... во-первых, из-за присущего ему литературного таланта; а во-вторых, потому 
что в этом случае Вы обретете неутомимого, хотя и скрытого врага, который, не 
жалея ни времени, ни чернил, будет выступать против Теософии, критикуя на 
каждом углу всех и вся в Теософском Обществе, и сможет причинить Вам еще много 
разных неприятностей. Как я уже говорил однажды, у Вас может создаться 
впечатление, что он Вас простил... но на самом деле он никогда не прощает и 
ничего не забывает30.
В этом Синнетт в дальнейшем действительно смог убедиться, хотя порой сам был 
готов признать некоторые действия Хьюма правомерными. Однако Синнетту отнюдь не 
импонировало стремление Хьюма подвергать критике все, что не нравилось ему 
лично. В особенности это касалось "старой доброй Леди" и "старого доброго 
Олкотта", а также Братьев и их учений.
В письме с поздравлениями по поводу его избрания на пост президента Общества 
Симлы Учитель К.Х. пообещал Синнетту как-нибудь поведать одну "веселую" историю,
 происшедшую с тем письмом от Ч.Ч. Массея, которое Синнетт, получив и прочитав, 
отправил затем ему – Махатме К.Х.31
В своем письме, описывающем его собственную роль в доставке писем, Учитель 
исполнил обещанное. Это был, действительно, один из самых забавных эпизодов, 
когда-либо описанных в Письмах, но, помимо этого, он раскрывал еще одну 
замечательную черту характера Махатмы:
"... Ваше письмо, в которое было вложено письмо от Ч.Ч. Массея, я получил на 
следующее утро после того, как Вы вручили его 'маленькому человеку'32.
Я в это время находился в окрестностях Пари-Джонга, в гунпа, у своего друга – у 
меня там были очень важные дела. Когда я почувствовал, что письмо у меня, я как 
раз пересекал в это время монастырский двор; я был занят беседой с Ламой 
Тундхубом Гьятчо и потому сразу прочесть письмо не мог. Я лишь механически 
вскрыл довольно толстый пакет, окинул взглядом письмо и положил его, как мне 
показалось, в свою дорожную сумку, которая висела у меня на плече. Однако на 
самом деле в сумку оно не попало, а упало на землю; а поскольку конверт я уже 
вскрыл, то его содержимое рассыпалось по земле. Я был целиком сосредоточен на 
разговоре, и поблизости никого не оказалось, и потому я успел уже добраться до 
лестницы, ведущей в библиотеку, прежде чем услышал голос молодого гюлунга, 
недовольно кричавшего из окна на кого-то за моей спиной. Я обернулся и сразу же 
понял, что произошло; в противном случае я так никогда и не смог бы прочесть 
Ваше письмо, так как в этот момент им уже лакомился один почтенный старый козел.
 Скотина уже успела сожрать письмо Ч.Ч.М. и теперь глубокомысленно взирала на 
Ваше – более нежное и доступное для его старых зубов, нежели плотный конверт и 
толстая бумага Вашего английского корреспондента.
В мгновение ока я бросился спасать Ваше письмо и сумел-таки преодолеть 
сопротивление и недовольство животного, однако от письма уже мало что осталось! 
Конверт с Вашим вензелем был почти полностью съеден, а письмо пострадало 
настолько, что разобрать его содержание уже не представлялось возможным. 
Несколько мгновений я был совершенно подавлен свалившимся на меня несчастьем. 
Вы знаете, чем было вызвано мое замешательство: я не имел права восстанавливать 
письмо, присланное из "Эклектического Общества", так как оно непосредственно и 
полностью было связано со злосчастными 'Пелингами'. Как же я мог восстановить 
утраченные части! Я уже готов был нижайше просить Чохана даровать мне в виде 
исключения, вызванного крайней необходимостью, эту привилегию, как вдруг увидел 
перед собой его священный лик. Глаза его светились необычным огнем. И тут 
раздался его голос: "Для чего нарушать правило? Я сделаю это сам". Эти три 
коротких слова: Ком ми ц'хар ("Я сделаю это") – воскресили в моей душе надежду. 
Он восстановил испорченные части письма и, как видите, довольно точно. 
Восстановил даже почти уничтоженный конверт, включая Ваш вензель и все прочее. 
Я знаю, сколько сил требует подобное восстановление и потому надеюсь теперь 
отдохнуть денек от строгой опеки Чохана. Поэтому и козла я поблагодарил от всей 
души; коль скоро козел не принадлежит к бойкотируемой расе Пелитов, я смог 
выразить ему свою благодарность тем, что укрепил его зубы (вернее то, что от 
них осталось), так что теперь скотина еще несколько лет сможет пережевывать и 
более твердую пищу, нежели английские письма"33.
— Как бы я хотела поведать об этом всему миру, – сказала со слезами на глазах 
от смеха и избытка чувств Пэйшенс. – Ведь люди смогли бы любить их гораздо 
больше, если бы увидели в них таких же людей, как и они сами. И с таким 
чувством юмора! – добавила она.
— Да, К.Х. уже однажды похвалил тебя за это замечание, – напомнил ей Синнетт34, 
невольно заражаясь ее веселостью. – Интересно, оценит ли эту историю Хьюм?
— Лучше не испытывать его, – предостерегла Пэйшенс, – он просто разразится 
очередной обличительной речью. Любопытно то, что Учителю нельзя было самому 
восстанавливать письмо.
— Я думаю, что с точки зрения оккультизма он должен был в полной мере испытать 
последствия своей минутной неосмотрительности.
— Но ведь его все же освободили от этой необходимости! Хвала Махачохану! Вечно 
буду его за это уважать.
Синнетту эта рассказанная Учителем история тоже прибавила оптимизма. Раньше 
Махачохан представлялся ему каким-то неумолимым ментором, чья суровость не 
ослабевает ни на минуту, теперь же он, к своему удивлению, испытывал к нему 
чувство, похожее на благодарность, за то, что он помог Учителю К.Х. разрешить 
возникшую перед ним дилемму. Несмотря на все утверждения Хьюма о том, что 
Махатмы их почти ничему не научили, Синнетт чувствовал, что многое узнал за 
прошедший год; у него накопилось уже достаточно материала для новой книги, к 
написанию которой он только что приступил35; и несмотря на мелкие неудачи и 
проблемы, этот год вполне можно было назвать успешным.
Но подводить итоги 1882 года ему было еще рано. В самом конце года произошло 
событие, поколебавшее даже несокрушимый оптимизм Пэйшенс. Владельцы "Пионера" 
известили Синнетта о том, что их сотрудничество с ним в скором времени будет 
прекращено. Однако сам Синнетт встретил эту новость без удивления. Где-то в 
уголках его подсознания уже давно поселилась мысль о подобной развязке, однако 
он до сих пор не позволял ей выбраться оттуда, чтобы как следует ее обдумать. 
Теперь ему пришлось сделать это. И когда он, наконец, выпустил ее на волю и 
всесторонне рассмотрел, то пришел к выводу, что его увлечение Теософией и 
работа в Теософском Обществе, хотя и были основной причиной подобного исхода, 
но причиной отнюдь не единственной. Практически с самого первого дня после 
появления в газете Раттигана между ними возникла плохо скрываемая вражда или, 
говоря более деликатно, взаимное недоверие36. Однако Раттиган имел в газете 
наибольший вес, и потому его слово было последним.
Надо признать, что расчет с Синнеттом произвели предельно честно: Синнетт 
получал авансом сумму, равную его годовому жалованью; обе стороны согласились, 
что за это время он вполне сможет подыскать себе хорошую работу.
Привыкнув к этой перемене, Синнетт уже не воспринимал ее слишком близко к 
сердцу. Средства для устройства на новом месте у него были. Возможно, он 
вернется в Англию. Хотя Синнетт многие годы провел в Индии, эта мысль была не 
лишена для него известной привлекательности. Он надеялся, что, оправившись от 
шока, Пэйшенс тоже согласится вернуться "домой". Да и здоровью Денни это, без 
сомнения, также пойдет на пользу. "Но в любом случае, – размышлял он, – 
торопиться не стоит. До начала следующего года лучше не принимать никаких 
решений. Да и Махатма, возможно, посоветует, как ему лучше устроить свое 
будущее".
_____________
Глава XV
„ФЕНИКС”
— Да, неплохо было бы вернуться домой, – сказала Пэйшенс, рассеянно глядя 
куда-то вдаль, –
но, я думаю, у нас есть и другие варианты.
После обеда Синнетты пили кофе, и Пэйшенс возобновила прерванный появлением 
слуг разговор.
— Какие, например? – спросил ее муж.
— Знаешь, я иногда думала, но, возможно, никогда не говорила тебе об этом, 
поскольку эта перспектива казалась весьма отдаленной. В общем, если бы у тебя 
была своя газета, то ты, возможно, смог бы помочь Индии стать свободнее, я имею 
в виду политическую свободу. Ты смог бы сделать для людей то, чего до тебя еще 
никто не делал. Все это, конечно, пока самые общие идеи, но с тех пор, как ты 
стал свободен в выборе, они постоянно меня одолевают1.
Синнетт удивленно смотрел на нее.
— Эта идея кажется тебе нелепой? – спросила она, улыбаясь. – Но ты ведь знаешь, 
какое бы решение ты не принял, я все равно буду счастлива.
— Ну что ты, – успокоил он ее, – она вовсе не нелепая. По крайней мере, мне так 
кажется. А удивлен я потому, что и сам об этом подумывал, но никогда – серьезно.
 Меня, правда, очень привлекает и мысль о возвращении в Англию, по крайней мере 
на то время, пока будет идти работа над изданием моей книги. Но для этого мне 
понадобится гораздо больший капитал.
— Да, пожалуй, – согласилась она, – но я уверена, что нам поможет полковник 
Олкотт.
Он с сомнением покачал головой.
— Не знаю, чем он может нам помочь, не деньгами же, в самом деле. У него и у Е.
П.Б. и без того сейчас достаточно финансовых проблем. Полковник писал мне, что 
она даже продала свои драгоценности. Я не говорил тебе об этом, потому что не 
хотел тебя расстраивать. К тому же, он говорил, что его родная сестра в Америке,
 у которой маленькие дети и которую он очень любит, осталась практически без 
средств, и он не знает, где бы ему раздобыть лишних несколько рупий, чтобы 
помочь ей. Старая Леди убедила его тратить все свои свободные деньги на помощь 
сестре, и что самое замечательное, Махатма М. после этого сделал свой 
собственный взнос в этот фонд2. Одна из главных проблем, насколько я понял, 
заключается в том, что многие не платят членские взносы, в особенности лондонцы,
 как бы ни было стыдно говорить об этом. Возможно, мне следует написать 
некоторым из них. Сам я, конечно же, уже отправил Олкотту чек.
— Это замечательно, – одобрительно сказала она, – но как отвратительно, что 
многие не платят взносов Теософскому Обществу. Уверена, что другим организациям,
 в которых они состоят, они выплачивают взносы исправно. Но ты, конечно, 
понимаешь, что я и не думала о том, чтобы воспользоваться деньгами Общества. 
Полковник в этой области весьма щепетилен.
Она неожиданно засмеялась.
— Никогда не забуду, как он описывал ту повозку, которую сам построил для 
путешествий по Цейлону3.
Он тоже улыбнулся, вспомнив об этом.
— Он называл это изобретательностью янки! Но, к сожалению, выдумывать 
хитроумные механизмы – это одно, а создавать новую газету – это другое.
— Да, я знаю. Я только хотела сказать, что подобная изобретательность и здесь 
могла бы пригодиться, – несколько секунд она молча пила свой кофе. – Интересно, 
– сказала она, наконец, – а что скажет об этом Учитель?
Синнетт пристально посмотрел на нее и отставил в сторону свою чашку с кофе.
— Не знаю, не знаю... может показаться, что мы ему это навязываем. Хотя он, 
конечно же, должен
заботиться о благе населения Индии. В любом случае, не будет большой беды, если 
мы спросим его
об этом. Самое большее, что он сможет сделать, – это сказать мне, что это мое 
личное дело. Олкотту
я тоже напишу. Может быть, он что-нибудь посоветует.
Такого резкого ответа, какого опасался Синнетт, конечно же, не последовало, 
однако и никаких конкретных рекомендаций Махатма К.Х. поначалу тоже не дал.
"Перед тем, как дать Вам конкретный ответ на Ваше деловое предложение, – писал 
Махатма, – я хотел бы посоветоваться с нашим достопочтенным Чоханом. Ведь у нас 
есть, как Вы говорите, 12 месяцев в запасе".
"Ну что ж, – подумал Синнетт, – по крайней мере эта идея не была отвергнута с 
порога; должно быть, ею даже заинтересовались, раз уж решили представить на 
рассмотрение такого высокого авторитета".
Далее Учитель писал, что в настоящее время у него было запланировано "одно 
маленькое, но очень важное дельце, связанное с серией заведомо ложных 
измышлений, которые давно пора разоблачить. Какими только словами нас не 
называли, но чаще всего пользовались пятью буквами "л-ж-е-ц-ы" ... и обвиняли в 
"черной неблагодарности". Их язык довольно силен, и, похоже, ему присущи многие 
достоинства английского языка, но только не вежливость, боюсь, что этому 
достоинству у джентльменов, типа Хьюма, учиться бесполезно".
Он просил Синнетта попытаться восстановить в памяти один инцидент, случившийся 
ранее во время одного из собраний Эклектического Общества Симлы4. На собрании 
присутствовали Синнетт, "чета Хьюмов, супруги Гордоны, Дейвисон и Е.П.Б.". Как 
писал Махатма, это дело "гроша ломаного не стоило", потому он просил Синнетта 
не удивляться "полнейшей бессмысленности" этой просьбы, но положиться на 
Адептов, которые "отчасти могут видеть будущее, полностью скрытое для Вас".
Похоже было, что этот инцидент мог как-то повлиять на будущие события. И к тому 
же он уже вызвал споры между Джуал Кулом и Е.П.Б. по поводу того, отметил ли 
это событие в своем протоколе Дейвисон – тогдашний секретарь Хьюма. Е.П.Б. 
утверждала, что "да", Джуал Кул заявлял, что "нет". "Конечно же, он был прав, а 
она ошибалась"5.
Само событие было связано с письмом, присланным Хьюму одним из членов Общества. 
Письмо "содержало в себе оскорбления в адрес Теософии и выражало сомнения в 
добросовестности Е.П.Б.". Хьюм отправил это письмо К.Х. для ознакомления, и 
последний вернул его затем Хьюму через Е.П.Б., которая возвратила письмо как 
раз во время этого собрания и передала при этом, что Махатма "направил через 
нее распоряжение Генеральному Совету предложить Бабу (автору письма) взять свои 
слова обратно".
"Услышав это, м-р Хьюм многозначительно произнес: В таком случае ваш Кут Хуми – 
не джентльмен. Это личное письмо, и, следовательно, джентльмен ни за что не 
позволил бы себе поступать так, как поступает он'. Но теперь это было уже не 
личное письмо, поскольку сам м-р Хьюм ознакомил с ним и других членов Общества. 
Тогда я просто не обратил внимания на эту реплику. Да и узнал я о ней не от Е.П.
Б., а от Джуал Кула, который сам ее слышал, а память у него великолепная"6.
Учитель просил Синнетта: "Не сочтите за труд написать мне пару строк об этом 
событии, насколько Вы его запомнили"7.
Он говорил далее, что Хьюму "необходимо дать понять, что если бы он 
действительно был так велик, как он утверждает, или, по крайней мере, если бы 
он был удовлетворен собственным величием и непогрешимостью своей памяти (на что 
могут претендовать, впрочем, только адепты), то он вел бы себя более спокойно 
или хотя бы не был столь груб и агрессивен, как сейчас. Сама его непримиримость 
свидетельствует о том, что он сам сомневается в истинности своих хвастливых 
утверждений8; отсюда и его раздражительность, вызываемая всем и каждым, кто 
(или что) представляет собой угрозу его иллюзиям. Я надеюсь, Вы не откажетесь 
дать прямой и ясный ответ на мой прямой и ясный вопрос".
В последующей переписке на эту тему не было сказано ни слова; очевидно, ответ 
Синнетта полностью удовлетворил Махатму. Однако он, похоже, не удовлетворил 
Хьюма, поскольку тот упорно продолжал усложнять жизнь своим бывшим коллегам, 
причем зачастую под предлогом заботы об Обществе, "спасая" его от какой-то 
опасности, которую он, впрочем, так и не смог ясно сформулировать.
В течение нескольких последующих дней от Махатмы не было никаких вестей, так 
что Синнетт уже начал беспокоиться, не отверг ли Махачохан его предложение о 
создании газеты и не запретил ли он К.Х. участвовать в этом проекте. Однако 
самый первый абзац очередного письма Махатмы рассеял его подозрения: "... 
Чохана не стоит беспокоить каждый раз подобными "мирскими" вопросами, так что 
задержка произошла по моей вине".
В письме излагались по порядку и достаточно подробно взгляды Махачохана. 
Вкратце их суть сводилась к тому, что создание такой газеты вполне возможно и 
весьма желательно; и что Братья могли бы помочь ее созданию и взять над ним 
руководство. "... Хотя мы живем и в другом мире, но полностью от Вашего не 
отделены, коль скоро в нем существует Теософское Общество. Следовательно, хотя 
мы и не можем официально участвовать в организации этой газеты (не можем даже 
довести этот факт до сведения всех теософов и прочих заинтересованных лиц), мы 
можем (и будем) содействовать этому предприятию, насколько это будет возможно".
Далее Махатмы давали несколько практических советов.
Необходимый капитал желательно инвестировать под низкие проценты, как в дело с 
минимальным риском, или же вовсе не рискованное, хотя у стороннего наблюдателя 
и могли бы возникнуть сомнения в успехе такого предприятия, как организация 
газеты, призванного отвечать прежде всего интересам туземной публики.
Чтобы заинтересовать туземных капиталистов, которым также планировалось 
предложить стать инвесторами этого предприятия, Синнетту было рекомендовано 
назначить себе жалованье не более того, что он получал ранее в "Пионере", до 
тех пор, пока газета не подтвердит свою прибыльность.
Ему было предложено также начать оплачивать "необходимые деловые поездки 
персонала, предпринимаемые в интересах газеты, только после того, как капитал 
начнет приносить 8 %-ную прибыль". При уровне прибыли от 8 до 12% доля Синнетта 
должна была составлять 1/4, при уровне выше 12% -половину.
Всю полноту руководства должен был осуществлять он сам, но "с некоторыми 
необходимыми оговорками, а именно: руководство газетой не может быть передано 
некоему назначенному лицу или преемнику без согласия инвесторов, представляющих 
более 50% объединенного капитала; он (Синнетт) теряет право руководства в том 
случае, если газета начнет преследовать явно не те цели, о которых было 
заявлено во время ее основания".
Учитель настаивал, что без этих оговорок глубоко укоренившиеся предрассудки и 
подозрения заставят туземных капиталистов – "в особенности раджей" – 
воздержаться от участия в этом предприятии.
"Все англо-европейское общество, – продолжал он, – серьезно проиграло в глазах 
местного населения из-за коммерческой нечистоплотности некоторых торговых домов,
 обманувших доверие туземных капиталистов".
И в то же время текст оговорок составлен так, чтобы защитить интересы самого 
Синнетта. Он мог бы также предложить время от времени проводить ревизии книг и 
счетов, "поскольку Ваша личная порядочность все же не может гарантировать 
порядочность всех Ваших служащих. Но это ни в коей мере не уменьшит Вашу роль в 
руководстве всеми разделами газеты".
Учитель говорил далее, что весь собранный для учреждения газеты капитал 
желательно было бы сразу же пустить в дело, но ту его часть, с вложением 
которой можно было бы подождать, следовало вложить куда-нибудь под проценты; а 
из прибылей самой газеты создать своего рода Амортизационный Фонд. Все 
контракты и соглашения по участию в прибылях следовало передать по обоюдному 
согласию на хранение в надежные руки и держать их суть в секрете "до 
определенного, заранее оговоренного времени. Это послужит показателем 
добросовестности обеих сторон и поможет укрепить взаимное доверие".
Учитель сообщал, что за несколько дней до написания этого письма он случайно 
услышал, как Олкотт пытался заинтересовать изданием новой газеты некоторых 
влиятельных теософов. Один из них – чела и редактор индийской газеты "The 
Mirror" – заметил, что ни на одного из местных князей, потенциально способных 
стать инвесторами этого проекта, невозможно будет воздействовать 
патриотическими мотивами. Учитель, в свою очередь, изложил в письме еще 
несколько возможных мотивов, все они были густо замешаны на личной выгоде. "Как 
бы то ни было, – писал он, – имея хороших помощников и осмотрительно проводя 
переговоры, пять лакхов9 вполне можно будет собрать".
Пока же Махатма советовал Синнетту вести дело самостоятельно и не посвящать в 
свои планы владельцев "Пионера". В любом случае он мог сохранять за собой эту 
работу до ноября 1883 г., а за это время его друзья вполне могли бы провести 
"сложные и деликатные переговоры", связанные с этим новым начинанием.
Махатма считал, что на пути к успеху их подстерегают многочисленные трудности, 
а по правилам своего Ордена он не имел права использовать для оказания помощи 
Синнетту свои оккультные способности. И все же он мог помочь ему и был полон 
решимости сделать это.
Он также советовал Синнетту воздерживаться от обещаний владельцам "Пионера" не 
создавать собственной газеты. "Они напуганы до смерти – это я Вам точно говорю. 
Они, возможно, даже предложат Вам остаться редактором "Пионера", расширив Ваши 
редакторские полномочия и увеличив Ваше жалованье, так как для них это много 
желательнее и выгоднее, нежели иметь в Вашем лице конкурента с пятью лакхами в 
кармане". Пока Махатма советовал Синнетту действовать в соответствии с его 
исходной программой. "Вы должны стать полным и единственным хозяином газеты, 
которая будет издаваться в интересах моих погруженных во мрак невежества 
соотечественников"10.
Завершалось письмо новостями о Хьюме, который писал в Лондон Ч.Ч. Массею и 
Стэнтону Мозесу саркастические письма об Учителях, Е.П.Б., Теософском Обществе 
и т.д.
"И это делает человек, – писал Учитель, – который дал слово чести, правда, 
несколько раньше, что никогда не причинит вреда Обществу, что бы он ни думал о 
нас лично". Теперь Хьюм, по словам Учителя, попал под влияние дугпа11.
Синнетта ужасно огорчало поведение Хьюма. С этого времени два англичанина стали 
меньше общаться друг с другом. Хьюм все еще поддерживал отношения со своим 
"старым добрым Свами"12 и потому не нуждался в Синнетте, последний же 
чувствовал, что любые увещевания с его стороны будут бесполезны и даже могут 
разозлить Хьюма.
Последующие недели были посвящены переговорам и совещаниям с людьми, 
заинтересованными в создании новой газеты, которую решено было назвать "Феникс".
 Синнетт продолжал время от времени появляться в редакции "Пионера" и 
здороваться со своими работодателями (только когда он встречался с ними нос к 
носу). Приветствовал он их холодно, но все же вполне дружелюбно, стараясь 
скрыть за этим дружелюбием свое удовлетворение.
Он не делился своими планами с коллегами по работе и продолжал спокойно 
исполнять свои обязанности, надеясь, что внешне он выглядит как обычно. 
Временами он все же вспоминал о своем намерении вернуться в Англию, но теперь, 
когда Учитель выразил свое одобрение и поддержку проекту "Феникс", Синнетту не 
хотелось бросать его.
Однажды он сообщил об этом Махатме и получил следующий ответ: "... Вы неправы, 
друг мой, Вы абсолютно неправы, если остаетесь здесь в Индии ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО 
из-за меня. По крайней мере, я не чувствую себя настолько эгоистичным, чтобы 
принимать чьи-то жертвы"13.
В том же письме Учитель уверял Синнетта ("прежде чем сложить с себя непривычные 
обязанности бизнес-консультанта") в том, что "... мы будем помогать реализации 
этого проекта от начала и до конца как только сможем, но в пределах наших 
правил. Однако инициатива должна исходить от Ваших друзей, а руководить 
проектом и заботиться о нем должны Вы сами, и я сейчас объясню Вам почему. Чем 
тщательнее будет проведена подготовительная работа по созданию газеты, тем 
значительнее будет ее успех, и потому неумолимый закон справедливости 
предписывает нам ни на йоту не уменьшать заслуг того, кто сможет обратить мечту 
в реальность"14.
К сожалению, те письма, которые Хьюм отправил членам Британского Теософского 
Общества, все же достигли своей цели. Это и другие возникшие осложнения привели 
Британскую группу на грань краха. Желая вдохнуть в нее новую жизнь, Ч.Ч. Массей 
предложил миссис Анне Кингсфорд занять президентский пост, и та согласилась 
принять это предложение, но на определенных условиях15.
Однако осуществить этот план сразу не удалось, и Массей обратился к Учителю К.Х.
 с просьбой "вдохновить" миссис Кингсфорд16, а через нее – и всех членов 
Лондонской группы. Учитель ответил на эту просьбу отказом и написал Синнетту 
следующее: "... мы не требуем ни преданности, ни признания (ни от общества, ни 
от отдельных лиц), и мы не собираемся ни сообщать что-либо Британскому 
Отделению, ни сотрудничать с ним иначе как через Вас"17.
Его беспокоило заявление миссис Кингсфорд о том, что до выхода в свет ее книги 
"The Perfect Way" никто "не знал о том, что Восточные учения говорят о 
реинкарнации", более того, она утверждала, что "увидев, как много написано в 
этой книге, адепты торопятся распахнуть двери своих собственных сокровищниц".
М-р Массей, похоже, признал ее претензии полностью справедливыми и "засыпал 
даму льстивыми комплиментами, убеждая ее в том, что она справится со своими 
новыми полномочиями". Махатма процитировал следующие слова Массея: "Очевидно, 
что они (Братья) чувствуют, что общество, в котором может появиться и получить 
признание такая книга, как "The Perfect Way", уже готово к воспринятию света!". 
"Дайте этой мысли ход, – писал Учитель, – и вы получите новую секту с миссис 
Кингсфорд во главе". По словам Учителя, она была "достойным всякого уважения 
литератором", но все же "не была лишена известной доли тщеславия и деспотизма, 
а следовательно, фанатизма".
"Вознесите таким образом это заблуждение на достаточную высоту; ухудшите ее 
духовное состояние, потакая ее скрытой убежденности в собственной избранности, 
– и вы убьете дух свободного и независимого исследования, который желали бы 
распространять ее 'Духовные учителя', да и мы сами". Учитель просил Синнетта 
открыть м-ру Массею правду.
В конце письма Синнетт наткнулся на весьма необычное предложение. Оказалось, 
что ему все же не помешало бы съездить на несколько месяцев18 в Англию и 
распутать этот клубок, заручившись поддержкой Массея: "... объясните 
сложившуюся ситуацию и сами организуйте Общество". Если этого не сделать, то 
дело, скорее всего, закончится тем, что Общество, еще более ослабляемое 
непрекращающимся потоком писем от Хьюма, завершит процесс собственного 
уничтожения, и "исправить положение" будет уже невозможно.
Синнетт не мог отрицать, что предложение это поступило как нельзя более кстати. 
Учитель также добавлял, что часть проведенного в Англии времени Синнетт мог бы 
посвятить работе над своими теософскими сочинениями, и Синнетт тут же подумал о 
том, что там у него наверняка будет время закончить и издать свою вторую книгу 
– "Эзотерический Буддизм", работа над которой уже была начата.
И когда он обсуждал это предложение со своей женой, ему показалось, что он 
уловил счастливый блеск в ее глазах. Однако она никак не проявила своей радости 
и только спросила, сможет ли работа над новым предприятием продолжаться в его 
отсутствие.
— Я все равно не могу заниматься этим в открытую, – ответил он, – так как 
Раттиган пока не должен знать о моем участии в этом деле. Я знаю, что над 
проектом работает Олкотт, да и другие пытаются договориться с некоторыми 
князьями и богатыми землевладельцами. Боюсь, что пока они в этом не слишком 
преуспели, но для того, чтобы убедить наших возможных инвесторов в том, что 
появление такой газеты принесет большую пользу Индии, конечно же, требуется 
время.
— Если это им действительно не безразлично, – сказала Пэйшенс.
— Ай-яй-яй! Только не говори мне, что становишься пессимисткой! – поддразнил он 
ее.
— Нет, конечно, – ответила она, – но мы ведь оба знаем, что, когда речь идет о 
деньгах, на первом месте всегда оказываются личные интересы. Я-то понимаю, 
какую пользу может принести подобная газета, но я все-таки удивлена...
А когда от Махатмы пришло следующее письмо, она удивилась еще больше.
В этом письме (которое, по правде говоря, они получили уже через месяц после 
своего приезда в Англию) Учитель признавал, что и сам не предполагал "до тех 
пор, пока не начал наблюдать за ходом этой деятельности по возведению бастиона, 
который защищал бы интересы индийцев, что мой бедный народ пал так низко. 
Подобно человеку, старающемуся уловить хотя бы малейшее дыхание жизни у постели 
умирающего и стремящемуся услышать хотя бы слабое биение его сердца, мы, 
арийские изгнанники, находясь в своей заснеженной обители, внимательно следили 
за судьбой этого предприятия.
Будучи не в праве пользоваться своими экстраординарными возможностями, которые 
могли бы повлиять на Карму нации, мы тем не менее использовали все нормальные, 
разрешенные способы, чтобы поддержать усердие тех, кто трудился ради нас, 
однако, проходили недели, месяцы, а мы так и не увидели, чтобы поставленная 
цель была, наконец, достигнута...
Я не ограничил свою помощь Вам обычными заверениями в необходимости и 
потенциальной полезности Вашего проекта...
Эта неудачная попытка вмешательства в сферу бизнеса заставила меня увидеть тот 
мир вблизи таким, каков он есть, увидеть моральный и духовный уровень моего 
народа. При виде этого зрелища я был потрясен лежащим в основе человеческой 
природы эгоизмом (к моему большому сожалению, абсолютно неизбежным на данном 
этапе эволюционного цикла человечества); я полностью убедился в том, что с этим 
ничего нельзя поделать и потому впредь решил воздерживаться от повторения 
подобных невыносимых экспериментов"19.
Пэйшенс подняла вопрос о том, как быть с президентством в Эклектическом 
Обществе Симлы, если Синнетт уедет в Англию. Учитель К.Х. решил эту проблему, 
сообщив, что полковник Гордон и его супруга собираются переехать из Калькутты в 
Симлу и что именно полковника Гордона и следует попросить временно принять на 
себя обязанности президента. Он сам, по его словам, собирался просить Олкотта 
отправить полковнику Гордону официальное письмо с этим предложением и затем 
лично проинструктировать последнего относительно его будущих обязанностей20.
"Некоторые люди просто рождены для дипломатии и интриг, – писал Учитель, – 
однако я склонен считать, что это не моя сфера деятельности. Но в то же время я 
полагаю, что эта мера сможет воспрепятствовать интригам м-ра Хьюма и его 
стараниям стереть с лица земли Эклектическое Общество, чтобы таким образом дать 
всем понять, что именно он был его единственным Творцом и Охранителем и что его 
отставка была предвестником скорой кончины Общества"21.
Теперь путь был свободен, и вопрос о возвращении в Англию был решен 
окончательно.
Раттиган, уведомленный о предстоящем отъезде Синнетта скупой, деловой запиской, 
ответил в той же манере. Вспомнив слова Учителя, Синнетт подумал, что его 
бывший работодатель был рад выпроводить его из страны; на расстоянии в 
несколько тысяч миль его популярность была бы не так страшна. Синнетту была 
выплачена оставшаяся часть его заработной платы за год, и вместе с его 
собственными сбережениями она составила вполне приличную сумму, которая, как он 
предполагал, могла бы оказаться совсем нелишней при его неопределенном будущем.
Синнетт спросил у Махатмы, будет ли день 30 марта благоприятным для отплытия, и 
получил ответ, что этот день будет "столь же благоприятен, как и любой 
другой"22. Правда, позже он предложил другую дату – 7 апреля23, но к этому 
времени все приготовления были уже сделаны, и Синнетты не пожелали менять свои 
планы. Синнетт в своих мечтах был уже на полпути в Англию, и Денни в своих 
восторгах не отставал от него ни на шаг; даже Пэйшенс с нетерпением дожидалась 
предстоящего отъезда.
Однако на борт судна, отплывавшего в предпоследний день марта 1883 года из 
Мадраса они поднимались с противоречивыми чувствами. Накануне они посетили 
новую штаб-квартиру Теософского Общества, чтобы попрощаться с Е.П.Б. и 
Дамодаром. Олкотт в это время был в отъезде, пытаясь совместить свои действия 
по организации "Феникса" со своими замечательными сеансами исцеления, которые 
он проводил чуть ли не ежедневно*.
Пэйшенс чуть было не потеряла свое обычное самообладание, увидев бесконечную 
грусть и смирение в выразительных глазах Е.П.Б. Она заключила старую женщину в 
объятия и едва не расплакалась.
— До свидания, дорогая моя, – срывающимся голосом произнесла она, – я знаю, мы 
еще встретимся. Скоро я вновь смогу вас увидеть.
— Здесь или в Англии, – заверила ее Е.П.Б., отвечая на объятия. – Мы еще не 
успели друг другу надоесть!
— За что я вам очень благодарна, – сказала Пэйшенс, срывающимся голосом. – Вы 
должны заботиться о своем драгоценном здоровье.
Дамодар, слегка смущенный, но добродушно улыбающийся, пробормотал несколько 
положенных слов прощания.
— Знаете, – сказала Е.П.Б., когда Синнетт обменивался с ней рукопожатиями, – 
мне ничего не
известно о Вашей благословенной газете. Учитель ничего мне не рассказывает!
Мысли Синнетта были заняты уже совершенно иными планами на будущее, однако он 
улыбнулся и сказал:
— Сейчас пока рано говорить о чем-либо определенно, кто знает, в какую сторону 
подует ветер?
— Будем надеяться, что он не будет дуть бесцельно и сдует пелену с глаз 
некоторых состоятельных индийских князей! – последовал энергичный ответ. – Не 
забудьте только сразу же написать, когда прояснится судьба Вашей новой книги.
Синнетт с готовностью пообещал, что Е.П.Б. будет одной из первых, кто получит 
экземпляр его новой книги.
— И я надеюсь, вы не будете слишком строги в своей оценке, – добавил он.
— И не пытайтесь скромничать! – заметила она. – Уж вы-то знаете, что моя оценка 
будет самой высокой. И кроме того, Вам ведь известно, как высоко ценит Учитель 
К.Х. Вашу литературную деятельность. Но не рассчитывайте на то, что Ваша новая 
книга будет иметь такой же успех, как и "Оккультный Мир". Она будет целиком 
посвящена философии, а людям гораздо больше нравится слушать о чем-нибудь 
необычном и удивительном, нежели напрягать свой разум. Однако это не должно Вас 
смущать.
Впоследствии, глядя с борта парохода "Пешавар" на удаляющиеся берега Индии, 
Синнетт размышлял над этими словами и над тем, что уготовлено ему в будущем. 
Мысленно он спросил себя – чего бы ему хотелось от будущего. И пришел к выводу, 
что ему хотелось бы, чтобы его переписка с Учителем К.Х. продолжалась и далее, 
независимо от того, вернется ли он в Индию или нет. Однако он и мысли не 
допускал, что видит эти берега в последний раз.
_____________
Глава XVI
ДЕЛО О НЕПРАВИЛЬНОЙ ПЕРЕДАЧЕ
Полковник Олкотт вернулся в Адьяр 26 мая 1883 года, изрядно измотанный 
физически проведенными многочисленными исцелениями. По правде говоря, ему было 
"предписано вернуться" и не проводить больше никаких исцелений до получения 
дальнейших инструкций от Учителя.
Он едва успел появиться в штаб-квартире Общества, как от Махатмы К.Х. пришло 
письмо, ставившее его в известность относительно этих новых ограничений. Кроме 
того, оно содержало в себе просьбу предупредить м-ра Синнетта о том, чтобы он 
не удивлялся, когда его предполагаемая новая газета начнет приносить ему "один 
счет за другим". Капиталисты предпочитали копить деньги, а не заниматься 
инвестированием. С самого начала ему было запрещено творить "чудеса", и потому 
он видел на своем пути лишь "задержки, разочарования да нервотрепку..."1. 
Однако он все еще не признавал дело полностью безнадежным.
В письме были и другие новости для Синнетта, которые Учитель счел важными. Он 
заметил, что судно с почтой отправляется в Англию на следующий день и предложил,
 воспользовавшись этим, как можно скорее передать Синнетту эту корреспонденцию2.

Олкотт чувствовал себя слишком измотанным, чтобы о чем-либо писать Синнетту; он 
сказал находившемуся в то время в офисе штаб-квартиры Дамодару:
— Я думаю, что просто отправлю Синнетту это письмо. Интересно, почему Учитель 
не отправил письмо непосредственно ему?
— Вероятно, по двум причинам, сэр, – ответил Дамодар, – в письме есть 
информация и для вас: предписание прекратить сеансы лечения. И, возможно, проще 
было включить сообщение для Синнетта в ваше письмо, чем отсылать его в Англию.
— Верно, ничего ни скажешь, – согласился Олкотт, – и, похоже, что через Е.П.Б. 
он не мог отправить это письмо потому, что в нем упомянуто то письмо Хьюма, о 
котором она ничего не знает. И к тому же, ему действительно понадобилось бы 
куда больше энергии, чтобы скопировать это письмо и отправить эту копию 
Синнетту.
— Никто не может с уверенностью сказать, почему почтенные Учителя поступают так 
или иначе, – задумчиво произнес Дамодар, – но я и не спрашиваю.
Олкотт кивнул.
— И я тоже. Я не сомневаюсь в том, что Синнетту необходимо обо всем этом узнать.

В этом разговоре было упомянуто пространное письмо Хьюма Полковнику, которое 
последний держал на дне своего сундука, чтобы оно не попалось на глаза Е.П.Б. В 
своем письме Хьюм подверг злобным нападкам практически каждого, кто был связан 
с Теософским Обществом, даже Синнетта он назвал "легковерным дурачком, которого 
водят за нос".
В письме к Олкотту Махатма просил у последнего прощения за "дурной тон" своей 
просьбы: сделать копию этого письма и отправить ее Синнетту, – однако он считал 
этот шаг необходимым для того, чтобы Синнетт мог "убедиться в правильности 
моего давнишнего предупреждения о том, что он (Хьюм) будет стремиться настроить 
против Общества всех Ваших лондонских друзей".
Та дьявольская злоба, которой дышала каждая буква письма, по словам Учителя, 
"исходит непосредственно от дугпа, которые подстегивают его тщеславие и 
затмевают разум". К тому же, продолжал Махатма, Хьюм всеми силами пытается 
воспрепятствовать успешной реализации проекта "Феникс"; он уже испортил дело 
"не только с Махараджей Кашмира, но и с многими другими людьми в Индии".
Еще один фрагмент письма должен был дать понять Синнетту, что руководство 
Британским Теософским Обществом не сразу перейдет к нему в руки – "Наступил 
черед кингсфордско-мейтлендовской партии"3.
Олкотт отправил письмо Синнетту, однако своего адресата оно нашло только во 
второй половине июня. Письмо не произвело на Синнетта слишком тягостного 
впечатления, что, возможно, случилось бы, если бы не тот факт, что 10 июня 
"Эзотерический Буддизм" уже вышел из печати и книга сразу же привлекла к себе 
неожиданно большой интерес.
Тогда Синнетт еще не знал, что его интерпретация некоторых концепций 
впоследствии будет поставлена Е.П.Б. под сомнение в ее "Тайной Доктрине", что 
приведет к появлению напряженности в их взаимоотношениях4. Он вполне беззлобно 
и даже с удовольствием воспринял слова Учителя, который сообщал в следующем 
своем письме, пришедшем в июле, что "несмотря на некоторые едва заметные ошибки 
и упущения, Ваш "Эзотерический Буддизм" является единственным правильным (хотя 
и не полным) изложением наших Оккультных учений. Никаких серьезных, 
кардинальных ошибок Вы не сделали"5.
Однако впоследствии Учитель говорил о "действительно серьезных огрехах", 
встречающихся в книге, но в то же время и о том, что "... сторонний читатель 
вряд ли окажется мудрее... и, следовательно, ни одна из них не будет замечена"6.

Синнетты сразу же включились в работу Лондонского Теософского Общества. 
Президентом Общества уже стала миссис Кингсфорд, а вице-президентом был Эдвард 
Мейтленд. Собрания проводились в основном в доме Арундале в Элджин Кресент. 
Миссис Арундале и ее дочь – Франческа Арундале – серьезно интересовались 
Теософией и собрали вокруг себя группу образованных людей, искренне 
интересующихся учением.
Синнетт был бесконечно рад тому, что интерес к теософскому движению начал так 
быстро распространяться "в некоторых высших слоях Общества"7, а также тому, что 
в доме Арундале бывали и некоторые руководящие деятели относительно недавно 
образованного Общества Психических Исследований. Он уже мечтал о том дне, когда 
Теософское Общество получит признание именитых людей Лондона; мысль о какой-то 
газете, которая должна была помочь широким массам населения Индии, начала 
быстро улетучиваться из его сознания. Он уже начал воспринимать эти 
воспоминания как нечто нереальное.
Однако его благодушное настроение вмиг исчезло, когда в конце лета Пэйшенс 
получила от Е.П.Б. ответ на свое письмо, которое она отправила ей вскоре после 
своего приезда в Англию. Ответное письмо было послано из Утакамунда в горах 
Нилгири. Е.П.Б. отдыхала там от южно-индийской жары. Она остановилась в 
"Пристанище" – в доме Генерала Родса Э. Моргана и миссис Морган8. Хороших 
новостей о проекте "Феникс" у нее не было.
"Со времени Вашего отъезда я беспрестанно мучаюсь из-за этой ужасной газеты, – 
писала она. –К.Х. использует меня ... как почтовую лошадь. Я устроила переполох 
во всех 69-ти Обществах Индии, и письма, отправленные мною Вашему дорогому 
Хубу9, позволят ему понять, да и Вам тоже, что я отбрыкивалась все это время 
как un "(liable dans le l'eau benie"10. Этот проклятый, грязный ажиотаж губит 
все. Похоже, что всех свели с ума этот Билль и этот проклятый бизнес. Из-за 
Ваших политиков я хожу ошалелая, как мартовский заяц11, и если босс (Синнетт) 
не вернется в Индию, я просто эмигрирую arms et bagages на Цейлон или в Бирму – 
я не желаю оставаться здесь в компании с Хьюмом".
"Откуда мне знать, – спрашивала она, – найдутся ли вообще когда-нибудь эти 
деньги... Что я могу поделать, если сам К.Х., похоже, отвернулся от этой затеи 
в отчаянии и отвращении... Ах, если бы только старый Чохан позволил нашим 
Учителям использовать свои способности, хотя бы на день! Но Он ни за что не 
станет вмешиваться в это наказание для Индии или, как он говорит, в ее Карму...
"
Олкотт, по словам Е.П.Б., находился на Цейлоне, "отрастил себе бороду до 
седьмого ребра и волосы – длинные, серебряные, струящиеся, как у Патриарха. 
Насколько я знаю, в январе он собирается в Лондон... Надеюсь, Вас он там не 
застанет, так как Вы уже успеете вернуться. О, наши надежды, сладкие и 
обманчивые!"12.
— Ах, дорогой! – сказала Пэйшенс, дочитав письмо вслух до этого места. – Я 
вовсе не считаю эти надежды обманчивыми, ведь если проект "Феникс" провалился, 
то для чего нам тогда возвращаться в Индию?
— Я тоже начинаю думать, что нам незачем возвращаться, – согласился он, – даже 
если мы и рискуем огорчить Старую Леди.
Пэйшенс продолжила чтение (на сей раз про себя):
— Бедная Минни Хьюм! Ты только послушай, Перси.
Она вновь стала читать вслух;
"Бедная Минни Скотт постепенно слепнет. Она находится в доме отца. Дейвисон 
здесь. Содержит два отеля: для своей матери и для шурина (зятя) и зарабатывает 
800 рупий в месяц. Ненавидит Хьюма, но хранит его письмо, в котором тот 
рассказывает о своем долгом разговоре с К.Х. и М. в Музее, хотя теперь всем 
пытается доказать, что они не существуют. Дейвисон его ненавидит, как, впрочем, 
и все те, кто его знает!"
— А вот послушай-ка, – Пэйшенс поглядела на него с улыбкой, – это тебе должно 
понравиться.
"Мой Босс М. говорит, что м-р Синнетт приносит нам в Англии 'неоценимую 
пользу'".
— Ну что ж, – отозвался Синнетт, пытаясь умерить внешнее проявление 
удовольствия от услышанного, – я, как могу, буду стараться оправдать свое 
присутствие здесь.
Пэйшенс довольно хмыкнула. Она гордилась своим мужем и тем, что его, похоже, 
высоко ценили другие члены Теософского Общества, обращавшиеся к нему за советом,
 когда дело касалось философии.
— Я думаю, что Уильям Крукс13 вступил в Общество благодаря тебе, – напомнила 
она, – а это тоже немалый вклад.
— Возможно, он просто решил узнать, что мы собой представляем, или даже 
попытаться заглянуть в наши бумаги, – возразил он. – Его брат ученый, как ты 
знаешь, далеко не полностью признал существование лучистой материи, хотя 
Учитель оценивает это открытие очень высоко и даже говорит, что он вполне может 
открыть и более высокие уровни материи14. В любом случае, я считаю, что не 
поторопился, начав обживаться здесь, в Англии, поскольку проект "Феникс", 
похоже, все равно не выживет.
При этих словах Синнетт потушил сигару, поднялся и подошел к окну.
— Да, похоже, что это дело безнадежное, – согласилась она, – жаль только тех, 
кто потратил на него столько сил. А особенно жаль Учителя – он, должно быть, 
глубоко разочарован. Я не сомневаюсь, он сделал все, что мог.
— Он ни словом об этом не обмолвился – спасибо ему и за это. Он, должно быть, 
разочарован от того, что надеялся таким образом помочь Индии. Но на нем самом 
это никак не отразится.
— Возможно, ты тоже его слегка разочаровал, – осторожно заметила она. – Мне 
кажется, он хотел, чтобы ты остался в Индии.
— Возможно. Но я теперь здесь, и мне следует подумать о том, чем я буду 
заниматься дальше.
В подтверждение своих слов Синнетт дал в газету объявление, в котором изъявил 
желание вложить деньги в какую-нибудь газету, редактором которой он мог бы 
стать, чтобы таким образом приобрести доходную работу, а также обеспечить свой 
интерес во вложенном капитале. Он получил только один отклик на свое объявление 
– от человека по имени Боттомли; однако в результате их совместной деятельности 
Синнетт в конце концов потерял весь своей капитал, хотя поначалу дела шли 
просто великолепно. Неудачи преследовали их несколько лет подряд, и, по мнению 
Синнетта, вины его партнера в этом не было15.
Одновременно с этим Синнетт продолжал активно участвовать в жизни Теософского 
Общества и время от времени получать письма от Махатмы К.Х. Одно очень длинное 
его письмо, посвященное вопросам философии и ряду других проблем, Учитель 
предложил Синнетту прочесть перед членами Лондонской Ложи, если Синнетт сочтет 
это полезным16.
Этим письмом Учитель пытался исправить не совсем верное понимание Ч.Ч. Массеем 
и другими (членами Общества) некоторых аспектов Оккультного учения, 
предостеречь (и довольно жестко) об опасностях, которые сулит духовно 
неподготовленным людям принятие статуса чела, так как предъявляемые ему 
требования очень высоки.
Махатма также приводил в пример некоторые аспекты индуистской мифологии, 
стремясь указать на недостаточно глубокое понимание Буддизма некоторыми 
известными учеными-востоковедами, а также представил в нем, наверное, самое 
подробное из всех встречающихся где-либо в теософской литературе изложение 
символики Теософской Печати и некоторых труднопостижимых принципов Оккультизма. 
Даже Синнетт подвергся в этом письме мягкой критике:
"Вы, подобно всем новичкам, – писал Учитель, – имеете склонность делать 
окончательные выводы из едва усвоенных Вами намеков и превращать их в догмы, 
принимая за последние и окончательные откровения. Со временем это пройдет. Вы 
иногда понимаете нас превратно, и это вполне естественно, так как мы вынуждены 
пользоваться в своей речи намеками и иносказаниями всякий раз, когда разговор 
идет о запретных темах; у нас свои, особые способы изложения мыслей; и то, что 
сокрыто за частоколом слов, и есть самое важное. Но все же – НЕ СДАВАЙТЕСЬ".
Дальнейшие письма, пришедшие в конце лета, были посвящены все более очевидному 
краху проекта "Феникс". Некоторые упомянутые в этих письмах факты 
свидетельствуют о том, что Учитель гораздо лучше ориентировался в сложившейся в 
Индии сложной политической ситуации, чем это можно было бы ожидать от человека, 
которого эти проблемы – по большому счету – не касаются. Было заметно, что и 
сам он глубоко разочарован провалом "Феникса", так как с его помощью он 
рассчитывал оказать действительно крайне необходимую помощь своим 
соотечественникам.
Примерно в то же время произошло еще одно событие, которое произвело крайне 
тягостное впечатление на Синнеттов и заставило их забыть на время обо всех 
своих личных проблемах. В номере английского спиритуалистского журнала "Light" 
от 1 сентября 1883 года было напечатано письмо американца Генри Р. Киддла, в 
котором тот обвинял Махатму К.Х. в плагиате17.
Некоторые спиритуалисты, враждебно относясь к Теософскому Обществу, и особенно 
к Е.П.Б., не прочь были бросить тень сомнения и на факт существования Махатм. 
Несомненно, что враждебность эта возникла еще в те времена, когда Е.П.Б., 
жившая тогда в Нью-Йорке, объясняла суть спиритуалистических феноменов и 
доказывала, что может производить эти феномены сама, причем без помощи 
каких-либо бесплотных существ.
Многие спиритуалисты решительно отвергли ее объяснения и, конечно же, порвали с 
ней всякие отношения.
Так случилось, что в августе 1880 г. м-р Киддл выступал с речью перед собранием 
спиритуалистов в Лейк Плезанте, штат Нью-Йорк. Эта речь была опубликована в 
популярном спиритуалистическом издании "Banner of Light"18. А в вышедшей в свет 
летом 1881 года книге Синнетта "Оккультный Мир" было помещено несколько цитат 
из различных писем Махатмы К.Х. При прочтении этой книги м-ру Киддлу показалось,
 что некоторые фразы в них очень похожи на фрагменты его лекции, прочитанной в 
Лейк Плезанте. Киддл утверждал далее, что написал об этом м-ру Синнетту, но так 
и не получил ответа.
"Возможно, он действительно мне писал, – соглашался Синнетт, – но если это и 
так, то я, должно быть, просто забыл об этом. После выхода в свет этой книги я 
получил такое огромное множество писем. Большинство из них содержало похвальные 
отзывы, но были и письма с замечаниями того или иного свойства, на них я просто 
не обратил внимания".
Ч.Ч. Массей, тоже спиритуалист, но член Лондонского Теософского Общества, 
которому была адресована эта фраза, согласился с Синнеттом.
"Должно быть, так оно и было. Такое может случиться с каждым автором. Но вы 
ведь понимаете, это может иметь довольно плачевные последствия".
Синнетту показалось, что Массей тоже готов согласиться с выдвинутыми в письме 
обвинениями.
— Это возмутительно! – гневно воскликнул он. – Это письмо, конечно же, не 
останется без ответа.
Так оно и случилось. Синнетт писал, что в данный момент он может указать лишь 
на то, что цитируемый абзац из письма его "уважаемого друга" начинается словами 
"Платон был прав...", что, по его мнению, указывает на источник следующих за 
этими словами фраз, "более древний, нежели это письмо или та лекция".
Он писал далее, что объяснений из Индии придется немного подождать; а пока что 
он напоминал, что "путь, ведущий к знакомству с Адептами, всегда чреват 
намеренно провоцируемыми сомнениями в их существовании в силу тех причин, 
которые я уже неоднократно и весьма подробно описывал в своих книгах; в 
настоящее время они стремятся скорее отвадить от себя европейцев, нежели 
привлечь их внимание".
Другие теософы присоединились к этому мнению, а полковник Олкотт также напомнил 
читателям, что непреднамеренный плагиат – вещь довольно часто встречающаяся. Он 
привел даже несколько примеров таких совпадений. "Я не претендую на то, чтобы 
полностью разрешить заданную Киддлом загадку, – писал он, – но и не считаю, что 
этот инцидент имеет слишком большое значение. Было бы в высшей степени нелепо 
полагать, что разум, способный так прекрасно выразить на чужом языке схему 
эволюции, как это было сделано в "Эзотерическом Буддизме", станет черпать свои 
мысли из речей Киддла или со страниц спиритуалистических журналов".
А Е.П.Б. прислала Синнетту написанное весьма возбужденным тоном письмо:
"К.Х. списывает у Киддла! Да если бы они только знали, что значит мысленно 
осаждать (как говорит Дж. Кхул) письма, передавая их на расстояние в 300 миль; 
и если бы видели то, что видели мы ... те подлинные тексты, состоящие из 
"осажденных" слов Махатм, которые затем копируют молодые, бестолковые чела, не 
понимающие и половины всех записанных таким образом фраз и потому так 
немилосердно перевирающие их, – тогда бы они не предъявляли Адептам ... таких 
идиотских и совершенно абсурдных обвинений... К.Х. ругает меня за то, что я 
слишком много болтаю; говорит, что не нуждается ни в чьей защите и потому 
беспокоиться о Нем мне не следует. Но я не смогла бы молчать, даже если бы он 
убил меня за это, – просто из принципа, и еще потому, что я очень привязана к 
ним... Как только Субба Роу принес мне лист кашмирской бумаги (который ему 
передал мой Босс) с напечатанной на нем страницей из опубликованного Вами 
письма ... я сразу же поняла, в чем дело. Ну почему в этом письме не было и 
трети того письма, которое уже продиктовано, но так и не напечатано, потому что 
Вы его все еще не получили ..."19
Далее несколько строк из ее письма были полностью выброшены, а вместо них была 
добавлена следующая приписка, оставленная рукою К.Х.: "Вот Вам и пример ее 
благоразумия! Я Вам сам обо всем расскажу, как только у меня появится свободная 
минутка"20.
После этой приписки вновь следовал почерк Е.П.Б.: "Но раз уж они не хотят, 
чтобы я распространялась на эту тему, лучше мне помалкивать, иначе мне опять 
достанется от М.!"
Даже Субба Роу, с самого начала не одобрявший решение Е.П.Б. сделать факт 
существования Махатм достоянием гласности, считал своим долгом писать об этом 
инциденте крайне осторожно. Его письмо было напечатано в декабрьском номере 
"Теософа" за 1883 год.
Он указывал, что у м-ра Киддла нет ссылки на Платона и что в обоих вариантах 
этого фрагмента имеет место существенная разница в стиле изложения, "что 
свидетельствует о том, что Махатма отнюдь не намеревался использовать мысли или 
фразы м-ра Киддла, но скорее, наоборот, намеревался сказать нечто совершенно 
противоположное им".
"И к тому же, – продолжал он, – грамматическая конструкция некоторых 
предложений – неправильная, что указывает на пропуск в них некоторых слов".
"Следовательно, – заключал он, – любой непредвзятый читатель после 
внимательного прочтения этого абзаца сможет прийти к выводу, что кто-то очень 
серьезно заблуждается, и не удивится, если ему скажут, что первоначальный вид 
цитаты был неумышленно искажен по причине неосторожности и безграмотности чела, 
через посредство которого этот абзац был 'осажден'. ... Я же могу со всей 
уверенностью заявить, что именно так все и получилось, поскольку я имел 
возможность увидеть первоначальный текст этого абзаца. Махатма, против которого 
было выдвинуто это обвинение, конечно же, сочтет ниже своего достоинства лично 
представлять свои объяснения м-ру Киддлу либо его последователям и сторонникам. 
Но я надеюсь, что м-р Синнетт соблаговолит в скором времени публично 
представить необходимые объяснения в том объеме, в каком ему позволит сделать 
это сам Махатма".
Только в декабре Синнетт получил от Махатмы К.Х. письмо с объяснением 
происшедшего, подтвердившим правильность того, что уже было сказано Е.П.Б. и 
Субба Роу. Однако Учитель изложил Синнетту свои аргументы с условием сохранить 
часть из них в тайне.
"Мой дорогой и преданный друг, – писал Махатма, – я ни за что не стал бы 
утруждать себя приводимыми ниже в этом письме объяснениями, если бы недавно не 
осознал, насколько Вы озабочены этим обвинением в "плагиате". Эта озабоченность 
явственно прослеживалась в Ваших разговорах с некоторыми из Ваших друзей, в 
особенности с Ч.Ч.М. И теперь ... было бы просто жестоко и далее утаивать от 
Вас истину; но в то же время было бы непростительной глупостью в полном объеме 
поведать ее этому полному предрассудков миру и недружелюбно настроенным 
спиритуалистам. Поэтому я предлагаю Вам компромисс: я вынужден просить Вас, а 
также м-ра Уорда21, который также пользуется моим доверием, никогда и никому не 
сообщать без моего особого разрешения о тех фактах, которые я намереваюсь 
сообщить Вам ниже в этом письме. О них не должны знать даже М. А. Оксон и Ч.Ч. 
Массей ... А если кто-либо из них будет настаивать, то отвечайте просто, что 
эта "психологическая тайна' была открыта Вам и еще некоторым ...22 Я даю Вам 
полный carte blanche –говорите все, что хотите, можете даже выдумать 
какую-нибудь причину, по которой я хотел бы скрыть истинные факты от широкой 
публики и даже от большинства наших лондонских коллег, – все, что угодно, кроме 
действительных подробностей, которые будете знать только Вы да еще несколько 
человек. Как Вы уже поняли, я даже не прошу Вас защищать мою репутацию до тех 
пор, пока Вы сами не будете полностью удовлетворены моими объяснениями и сами 
не вникните в суть проблемы"23.
Высказав еще несколько суждений на эту тему, Махатма продолжал:
"Разгадка настолько проста и обстоятельства настолько нелепы, что, признаюсь, я 
даже рассмеялся, когда некоторое время спустя после этих событий мне о них 
рассказали. Более того, я бы, наверно, до сих пор улыбался, если бы не знал, 
какую боль это событие причиняет некоторым преданным друзьям".
Махатма объяснил, что письмо он составлял во время своего путешествия верхом на 
лошади, диктуя его молодому чела, который был "еще не слишком опытен в этой 
области психологической премудрости". К.Х. находился в седле без перерыва сорок 
восемь часов и потому был очень измотан физически и "наполовину спал".
"Кроме того, – писал он, – я должен был сделать еще одно очень важное дело, для 
которого требовалось мое духовное присутствие, так что письму я мог уделять 
совсем немного внимания ... Когда я проснулся, то обнаружил, что письмо уже 
отправлено, и так как я не рассчитывал на то, что оно будет опубликовано, то 
больше о нем и не вспоминал".
Много ранее Махатма уже объяснял, что письма, "осажденные" на бумаге с помощью 
чела, всегда проверяются "и все ошибки исправляются"24.
Однако Махатма сказал, что на этот раз на вопрос чела о том, будет ли он 
проверять письмо и исправлять ошибки, "я признаю, что ответил довольно 
опрометчиво: "Сойдет и так, мой мальчик, небольшая беда, если ты пропустишь 
несколько слов". Таким образом оказалось пропущенной добрая половина письма, а 
другая его половина изрядно искажена этим "умельцем"".
"До сих пор я знать не знал, как выглядит физиономия м-ра Киддла, – писал 
Учитель, – никогда не слышал о его существовании, даже имени его не знал. 
Приобретя, благодаря переписке с Вами и Вашими друзьями и знакомыми в Симле, 
интерес к интеллектуальному росту феноменалистов, ... я занялся пару месяцев 
назад изучением ежегодно устраиваемых американскими спиритуалистами лагерей, 
которые проводятся в различных местах, в том числе и в Лейк Плезанте или Маунт 
Плезанте. Некоторые любопытные мысли и фразы, выражавшие надежды и стремление 
американских спиритуалистов, врезались мне в память и сохраняются в ней до сих 
пор, хотя я даже не старался запоминать тех, кто их высказывал, или хотя бы 
держать в уме. Вот потому-то я и не знаю ничего о том лекторе, которого я 
ненамеренно обокрал, как может показаться, и который кричит теперь: "Держи 
вора!" Однако, если бы я действительно продиктовал это письмо в том его виде, в 
каком оно сейчас появилось в печати, оно, конечно же, выглядело бы 
подозрительно ... Но ведь я ничего подобного не делал, что подтверждает его 
первоначальный текст, который сейчас лежит передо мной".
Далее Учитель сделал небольшое отступление от темы, чтобы объяснить Синнетту 
суть "ментального телеграфа"25 и те связанные с ним процессы, по вине которых 
некоторые слова менее четко отпечатываются в мозгу у чела, "а впоследствии и на 
бумаге".
Затем он привел для Синнетта "дословно восстановленные фрагменты" того самого 
спорного абзаца в том виде, в каком он его изначально продиктовал, подчеркнув 
красным цветом (в книге это – курсив) те фразы, которые были пропущены в письме,
 который получил Синнетт26.
"Вот восстановленная подлинная версия первоначального документа – "Розеттский 
камень" инцидента Киддла, – писал он. – Вот я и изложил Вам все факты, которые 
Вы теперь, в свою очередь, можете использовать по своему усмотрению, но только 
не публикуйте их и не разглашайте их оппонентам, разве что в самых общих чертах.
 Вы должны понять, почему я прошу Вас об этом. Становясь адептом, мой дорогой 
друг, все равно не перестаешь быть человеком и тем более не теряешь 
собственного достоинства. Конечно, будучи адептом, становишься абсолютно 
безразличным к тому, как к тебе относится окружающий мир. Человек вечно 
пытается разграничить вызванное незнанием подозрение и намеренно нанесенное 
личное оскорбление. Я, конечно же, не могу себе позволить пользоваться своими 
человеческими качествами, чтобы постоянно прятать своего сомнительного "адепта" 
под полою двух предполагаемых "юмористов"; и как человек я и так приобрел в 
последнее время богатый опыт получения вышеупомянутых оскорблений, благодаря 
месье С. Мозесу и Ч. Ч. Массею, и не желаю более давать им повод сомневаться по 
поводу слова "К.Х." либо видеть в нем подсудимого плебея, своего рода 
проштрафившегося, увертливого Бабу, стоящего перед строгими европейскими 
присяжными и судьей".
Синнетту это письмо принесло большое облегчение, хотя в душе он все же сожалел 
о том, что не сможет опубликовать его в своей книге. Но больше всего его 
огорчало то, что он не мог изложить эти факты Массею и Мозесу, которых Учитель 
явно исключил из списка тех, с кем Синнетт мог бы поделиться полученной 
информацией27.
— Не говори ничего, – посоветовала Пэйшенс, – в скором времени опять произойдет 
какое-нибудь девятидневное чудо, и вся эта история умрет своей естественной 
смертью.
Слова ее, по крайней мере отчасти, оказались пророческими, поскольку этот 
случай, если даже и не был полностью забыт, то по крайней мере вытеснен из умов 
связанных с ним людей новыми событиями. Изначально гармоничные взаимоотношения 
между Синнеттом и миссис Кингсфорд, унаследованные еще от самых первых их 
встреч, постепенно начали давать трещину, и для Лондонского Теософского 
Общества настали беспокойные времена.
_____________
Глава XVII
ИСТОРИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
— И что вы теперь намерены делать?
Е.П.Б. оторвала взгляд от письма, которое она держала в руках, и посмотрела на 
сидящего напротив молодого человека, который передал его ей. На письме была 
проставлена дата: октябрь 1883.
Он ответил, утвердительно кивая головой:
— Конечно же присоединюсь к полковнику Олкотту!
— Как быстро вы все решаете! – воскликнула она, в ее глазах вспыхнул озорной 
огонек. – Вы ведь знаете, что он сам называет свои путешествия "самоистязанием".
 Вот и здесь он пишет, – она указала на письмо, которое держала в руках, – что 
ему приходится пользоваться практически всеми видами транспорта: повозками, в 
которые впряжены волы, и так далее, – и что на их некомфортабельность ему не 
приходится обращать внимания, лишь бы только добраться куда нужно.
— Если он с этим справляется, то и я тоже справлюсь. Я ведь намного моложе его.
В его голосе Е.П.Б. уловила какой-то скрытый подтекст, немало ее удививший. Что 
это? Амбициозность? Неуверенность в собственных силах? Она не могла определить 
сразу, хотя интуиция подсказывала ей, что подтекст все же есть. Ну что ж, он 
имеет право на попытку. Если человек желает послужить делу Теософии, ему не 
приходится долго ждать; помощники им крайне необходимы. Кроме того, если 
направить его энтузиазм в нужное русло, он сможет принести немалую пользу; а ее 
неутомимый коллега, без сомнения, справится с этой задачей лучше всех остальных.

— Да, вы правы, – сказала она после секундной паузы, в течение которой успела 
все это обдумать. – Вы сможете присоединиться к нему в Шолапуре. Он должен 
остановиться там на несколько дней.
Она вернула ему письмо, которое тот с довольным видом сложил и убрал к себе в 
карман.
— Спасибо, – сказал он, – я очень надеялся на то, что вы позволите мне ехать.
Молодого человека звали Уильям Т. Браун. Он был шотландцем, только что 
закончившим юридический факультет университета в Глазго. В Адьяр он приехал 
через два дня после того, как Полковник отправился в путешествие по Северной 
Индии. Браун вступил в Англии в Теософское Общество. Будучи от природы 
человеком беспокойным и ищущим (хотя сам он вряд ли знал, что именно он искал), 
он загорелся желанием поехать в Индию, чтобы работать там на благо Общества, а 
также, по возможности, встретиться с людьми, о которых он много слышал еще во 
время учебы.
В одном из своих писем Е.П.Б. м-р Синнетт упоминал Брауна, правда, несколько 
пренебрежительно, так как он поддерживал дружбу с миссис Сарой Паркер – тоже 
членом Лондонской Ложи1, которую Синнетт характеризовал как "весьма 
бесцеремонную особу"2.
Е.П.Б. немедленно встала на защиту миссис Паркер, написав Синнетту о том, что 
она знает эту женщину вот уже целых восемь лет, что она – "увлеченная, даже 
помешанная на многих вещах, но в то же время – самая искренняя, правдивая и 
честная женщина из всех, когда-либо живших в ирландском теле". Миссис Паркер, 
по сути дела, совершенно разорила себя, пытаясь помочь некоторым своим 
землякам-ирландцам, попавшим в тяжелое положение в Америке, и Браун, в свою 
очередь, пытался помочь ей. "Он был добр к ней, – писала Е.П.Б. Синнетту, – в 
то время как другие – холодны и жестоки, и Вы – в том числе"*3.
Браун и миссис Паркер приехали в Адьяр вместе. Браун оплатил ее путешествие, 
выложив за это 60 фунтов. Узнав по прибытии, что Олкотт уже отправился в 
путешествие по Северной Индии, Браун немедленно отправил ему письмо с 
предложением своих услуг. Письмо нашло Полковника в Хайдерабаде, и он написал в 
ответ, как он сам пишет в своем дневнике, "доброжелательное и полностью 
откровенное письмо, в котором предупреждал, на какие жертвы он себя обрекает: 
неблагодарность общества и вероломство отдельных людей, необоснованные 
подозрения, клеветнические нападки на Ваше доброе имя, скверное питание и 
утомительные – денные и нощные – путешествия, когда приходится пользоваться 
практически всеми видами передвижения; я советовал ему вернуться в Европу, если 
он ожидал увидеть нечто иное, и предоставить нам с Е.П.Б. продолжать свою 
работу, за которую мы взялись, зная, на что идем"4.
Именно этим письмом Браун поделился с Е.П.Б.; он не знал при этом, услышит ли 
он от нее слова ободрения или же она наложит окончательное вето на его поездку. 
Но в тот момент, когда она устремила на него свои огромные глаза, он понял, что 
она готова поддержать его в этом смелом начинании. Он сразу же известил Олкотта 
о своем скором приезде телеграммой, а 10 октября он уже нашел его, как и 
предполагала Е.П.Б., в Шолапуре.
Он действительно оказался весьма полезным спутником. Выяснилось, что он 
неплохой лектор, и его лекции, похоже, имели успех. А однажды, по указанию 
Полковника, Браун отправился в Равалпинди с еще одним их спутником, Л.В.В. 
Найду, и основал там отделение Теософского Общества.
Еще до этих событий Олкотт и Е.П.Б. встретились в Бомбее, куда они специально 
приехали, чтобы вместе отправиться к жившему неподалеку Махарадже, который 
ранее прислал им деньги на расходы. Визит этот однако так и не состоялся – 
Махараджа известил телеграммой о невозможности их принять.
Как раз во время своего пребывания в Бомбее Полковник получил телеграмму от 
Учителя, в которой тот указывал ему временно прекратить свои оздоровительные 
сеансы5. Но, несмотря на это, Олкотт счел невозможным отказать тем 
многочисленным просителям, которым требовалась его помощь, в результате чего он 
довольно серьезно истощил запас своих жизненных сил. Он и сам чувствовал, что 
это "запрещение пришло как нельзя более вовремя", поскольку он уже начал 
ощущать угрожающие симптомы, выражавшиеся, в частности, в том, что обычные 
сеансы излечения стали отнимать у него много больше времени и сил. За прошедший 
год он излечил "тем или иным способом почти 8000 пациентов" и теперь чувствовал,
 что посадил "свою жизненную батарейку до последнего 'вольта'"6.
—Вам следует задуматься об этом немедленно, – строго сказала ему Е.П.Б.
— Я знаю, – согласился он, – но это совсем не просто. Вот, например, недавно я 
получил приглашение от Махараджи Кашмира и уже успел сообщить ему о своем 
согласии. Он нездоров и, как мне кажется, очень рассчитывает на мою помощь.
— Да, но вы-то ему чем поможете? Хотя, – задумалась она, – возможно, у вас 
что-нибудь и получится. Но я сомневаюсь в том, что его вообще можно вылечить, – 
она отложила в сторону книгу, которую только что читала, – однако мне пора 
возвращаться в Адьяр. Если я поеду с вами, для них это будет таким же 
праздником, как приход чумы.
Олкотту оставалось только согласиться с нею, поскольку во время своих 
путешествий он бывал всецело занят тем, что устраивал лекции и конференции чуть 
ли не на каждой станции. Он убедился в том, что она удобно устроилась в своем 
купе, и помахал ей на прощание рукой, стараясь не подавать вида, что его 
глубоко растрогало ее жалостливое и потерянное выражение лица в момент 
расставания.
К Олкотту вновь присоединилась его компания, к которой на сей раз примкнул и 
Дамодар "по распоряжению своего Гуру". Благодаря его присутствию это 
путешествие стало для Полковника одним из самых незабываемых7.
Первое, приключение произошло в Канпуре, куда вся компания прибыла вечером 3-го 
ноября. Когда они располагались в своих апартаментах, Дамодар подошел к Олкотту 
и тихо произнес в своей почтительной манере:
— Сэр, для вас в вашем письменном столе – послание. Оно касается того, что вас 
уже давно беспокоит.
Олкотт всегда возил с собой портативный письменный стол, который был постоянно 
заперт. Ключ же всегда находился у него в кармане.
Он пристально посмотрел на молодого человека. Что происходит? Неужели Дамодар 
способен видеть внутреннюю природу вещей? Ему был известен аскетизм этого парня,
 порою чрезмерный, однако Олкотт относил его на счет сильного и 
целеустремленного характера Дамодара. Молодой брамин руководствовался в жизни 
лозунгом: "все или ничего"; он оставил свою семью и свою касту, чтобы целиком 
посвятить себя служению Теософскому Обществу и подготовить себя к встрече с 
Учителем, в которого безоговорочно верил с тех самых пор, когда в детстве у 
него было видение во время болезни.
"Он всегда поступает так, как считает нужным", – думал Полковник. Он вспомнил, 
как Дамодар учился плавать – этот случай весьма красноречиво свидетельствовал о 
его непреклонной воле. Олкотт собирался тогда научить плавать Е.П.Б., благо, 
что река протекала сразу же за зданием штаб-квартиры. Дамодар тоже 
присоединился к ним, хотя Олкотт до сих пор не встречал другого человека, 
"который бы так панически боялся воды". Он дрожал и трясся всем телом, когда 
входил в реку. Казалось, что сама мысль о погружении в воду приводила его в 
ужас. Ни Олкотт, ни Е.П.Б. не собирались его жалеть. "Хорошенький Адепт из тебя 
получится, если ты даже коленки замочить боишься", – полушутя бранил его Олкотт.
 Дамодар ничего не ответил, но на следующий день пошел с ними снова, бросился в 
воду и переплыл через весь поток, почти не переводя дыхания. Он решил, что 
научится плавать или умрет8. После этого случая уважение Полковника к Дамодару 
резко возросло.
На этот раз полковник Олкотт положил руки на плечи Дамодару и посмотрел ему 
прямо в глаза. Глаза Дамодара были очень красивыми, живыми и выразительными. Он 
уже собирался задать ему вопрос, но в последний момент передумал. Он просто 
слегка сжал его худые плечи, а затем обернулся к столу. В столе лежало письмо, 
написанное почерком Учителя К.Х., с предложением, которое давно ждал Олкотт. 
Впоследствии Олкотт отмечал, что недруги Е.П.Б. считали этот почерк "не более 
чем ее собственной подделкой". И поскольку в этом случае между полковником и Е.
П.Б. было пять дней пути, он отметил, что на этот раз недоброжелателям придется 
отставить свои фантазии о подделках.
На следующее утро Олкотт и Браун отправились в почтовое отделение Канпура за 
своей корреспонденцией. Письма, отправляемые им из Адьяра, поджидали их чуть ли 
не в каждой точке их маршрута, и потому они предусмотрительно справлялись о них 
на каждой станции, где делали остановку. На этот раз их ожидал приятный сюрприз 
– большая кипа писем для Полковника. Его внимание сразу же привлек конверт с 
почтовым штемпелем Капри.
— Ого, – воскликнул он, – это, должно быть, от Сэма Уорда. Приятно получать 
весточки от своего земляка.
Однако, вскрыв конверт, он обнаружил, что для него самого предназначалась лишь 
небольшая записка. В конверт было вложено письмо для К.Х., которое Уорд просил 
Олкотта как можно скорее переслать адресату. "Ну, конечно, – подумал Олкотт, – 
откуда Уорду было знать, что я буду находиться в это время за тысячи миль от 
штаб-квартиры и Е.П.Б."
Какое-то время он размышлял, как ему поступить с письмом. И вдруг у него 
возникла идея. Он подозвал Дамодара и, наконец, задал ему тот вопрос, который 
собирался задать еще накануне вечером.
— Ты ведь встречаешься по ночам с Махатмой К.Х., правда?
Дамодар кивнул; он уже успел разглядеть краем глаза, чье имя написано на 
конверте, который держал в руках Олкотт.
—Да, сэр. Когда мое тело спит, я каждую ночь отправляюсь к нему в ашрам. Другие 
тоже там бывают.
— Я понимаю. А не мог бы ты доставить Учителю это письмо?
— С удовольствием попытаюсь, сэр, – с готовностью согласился Дамодар. – Если вы 
хотите, – добавил он после небольшого раздумья.
— Да, я был бы тебе очень признателен, друг мой. Большое спасибо.
Олкотт передал письмо Дамодару, и тот сразу же положил его к себе под подушку.
О результатах этого эксперимента им стало известно только через несколько дней. 
Полковник намеренно воздерживался от каких-либо вопросов, предпочитая терпеливо 
ждать, а Дамодар был слишком скромным, чтобы объяснять что-либо, когда его не 
спрашивают.
Когда 12 ноября компания прибыла в Алигарх, Полковник, как обычно, отправился 
на почту. Там его ожидало письмо от Е.П.Б., отправленное, судя по штемпелю, из 
Мадраса (почтовый адрес Адьяра) 5 ноября и полученное в Алигархе 10 ноября 
(между этими городами как раз пять дней пути по железной дороге). Олкотт 
записал в своем дневнике: "В конверт было вложено то самое письмо Уорда, 
которое он отправил К.Х. Причем, напомню, что это письмо я отдал Дамодару в 
Канпуре 4 ноября, то есть за ночь до того, как оно было отправлено из Адьяра...
" "Я утверждаю, – писал он далее, – что этот случай доказывает реальность 
мгновенной транспортировки материального объекта на дальние расстояния 
убедительнее, чем какой бы то ни было еще описанный пример. Какой-либо подлог 
или тайный сговор полностью исключаются, так как на конвертах проставлены 
штемпели".
Однако он никак не мог понять, каким образом письмо Уорда попало к Е.П.Б.
— Не можешь ли ты вспомнить, как все было? – при первой же возможности спросил 
он Дамодара.
— Да, пожалуй, – ответил молодой человек. – Когда мое тело погрузилось в сон, я 
держал письмо в руках. Затем я, как всегда – мгновенно, перенесся в дом Учителя 
в Гималаях. Но самого Учителя в этот момент там не оказалось, он покинул его в 
своем астральном теле.
Затем, я полагаю, что тут сработала сила его привязанности ко мне: меня вдруг 
подхватило что-то и понесло, как будто я попал в стремнину какой-то бурной реки.
 Опомнился я уже в Адьяре, где благословенный Учитель был вместе с Е.П.Б. Я 
рассказал Учителю о письме – оно так и оставалось у меня в руках – и Учитель 
взял его. Мне он приказал возвращаться назад, что я и сделал. Вот все, что я 
помню.
— Немало, – отозвался полностью удовлетворенный ответом Олкотт. – Значит он 
видел письмо, и я уверен, что вскоре Уорд получит ответ.
Несомненно, – думал он, – письмо было "астрализовано" посредством оккультной 
химии или физики, иначе бы Дамодар, будучи в астральном теле, не смог бы унести 
его с собой.
А между тем Дамодар преподнес Полковнику еще одно доказательство своей 
возросшей способности совершать мысленные путешествия.
Это было в Морудабаде – городе, расположенном по дороге из Канпура в Алигарх. 
На этот раз Дамодар побывал в Адьяре, где беседовал с Е.П.Б. и слышал голос 
Учителя, передавшего ему устное сообщение для Олкотта. Дамодар попросил Е.П.Б. 
передать Полковнику телеграммой суть послания Учителя, чтобы тем самым 
подтвердить правдивость его рассказа. Дамодар рассказал об этом Полковнику в 
присутствии нескольких свидетелей, и Олкотт попросил их подписать им же 
составленный протокол, подтверждающий услышанные ими факты.
На следующий день пришла долгожданная телеграмма. Она подтвердила слова 
Дамодара, и все присутствующие вновь поставили свои подписи в удостоверяющем 
этот факт документе.
Однако список удивительных событий, происшедших за время их путешествия по 
Северной Индии, этим отнюдь не исчерпывается.
По дороге из Дели в Мирут Олкотт, Дамодар и еще один член Теософского Общества, 
м-р Т. Нараянсвами, присоединившийся к ним просто за компанию, ехали в одном 
вагоне. Дамодар дремал, беспокойно вздрагивая. Вдруг он вскочил с испуганным 
видом.
— Могу я спросить, который час, сэр? – произнес он.
Полковник взглянул на часы.
— Почти шесть. А почему ты спрашиваешь?
— Я только что был в Адьяре, – ответил Дамодар, – у Мадам неприятности. Я, 
правда, не знаю, насколько серьезные, но мне показалось, что она запнулась за 
ковер и сильно расшибла себе правое колено.
Делая впоследствии выписки из своего дневника, Олкотт отмечал:
"Читатель, должно быть, уже понял, что молодой человек только начал постигать 
оккультную науку и потому (возвращаясь к своему физическому сознанию) не умел 
еще с необходимой точностью вспомнить все, что видел на других уровнях бытия".
И на этот раз Олкотт также составил документ, где записал все случившееся. 
Вместе с ним его подписал Нараянсвами. На документе было указано время. На 
следующей станции он вышел из поезда и отправил Е.П.Б. телеграмму: "Что 
произошло в штаб-квартире около шести часов?"
На следующий день в 9 утра поезд пришел в Лахор. Путешественников встретила 
группа местных теософов, препроводившая их в расположенный к северу от города 
лагерь, где были сооружены шесть палаток и четыре больших открытых павильона, – 
все это специально для Олкотта. Эскорт сопровождающих задержался в лагере на 
некоторое время, и Олкотт, всегда очень внимательно относившийся к 
подтверждению феноменов, рассказал им о происшествии в поезде, случившемся 
накануне вечером, и как обычно составил меморандум, который по очереди 
подписали все присутствующие.
— От мадам Блаватской должна прийти телеграмма, – объяснил он, – мы надеемся 
вскоре ее получить.
Когда вся группа отправилась умываться с дороги, Олкотт попросил одного из 
местных теософов остаться с ним и дождаться прихода телеграммы, которая вскоре 
действительно была доставлена. Олкотт передал ее своему коллеге, не читая, с 
просьбой хранить при себе до возвращения остальных.
Когда в полдень телеграмму, наконец, вскрыли, при этом присутствовали, не 
считая команды Олкотта, еще девять человек, и всем не терпелось узнать, каков 
же будет ответ. В телеграмме были указаны время и место отправления: "Адьяр, 
07:55". Текст же был следующим: "Чуть не сломала правую ногу, упала со стула 
Бишопа, потащила за собой Куломба, напугала Морганов. Всех переполошил Дамодар".

Один из присутствующих сказал, отчасти шутя, отчасти для того, чтобы рассеять 
свои последние сомнения:
— Кто-нибудь может заявить, что Дамодар и мадам Блаватская сговорились заранее.
Ответом на это предположение были протестующие покачивания головами и 
скептические улыбки. А Олкотт сказал:
— Вы полагаете, что пожилая полная женщина, 16 стоунов весом, станет намеренно 
себя калечить, только чтобы меня надуть? Если бы это был предварительный сговор,
 они могли бы придумать что-нибудь более простое и менее болезненное9.
На этот раз кивки были утвердительными, а улыбки одобряющими. К ним добавилось 
негромкое, но согласованное бормотание: "Да, да, да!"
— К тому же, – продолжал Олкотт, – мадам Блаватская сообщила в своей телеграмме 
много та кого, чего я не знал. Генерал-майор Морган и его супруга, оказывается, 
приехали из Утакамунда в Адьяр. Вы об этом знали, Дамодар?
Молодой человек покачал головой.
— Только то, что в комнате был еще кто-то, – ответил он.
Сама его неуверенность убеждала Олкотта в его правдивости гораздо больше, чем 
убедило бы точное изложение всех подробностей. Должно быть, травма Е.П.Б. 
настолько его взволновала, что на некоторые детали он просто не обратил 
внимания.
Компания гостила в Лахоре три дня. Олкотт и Браун жили в одной палатке, 
разделенной пополам перегородкой. Ночью 19 ноября Олкотт проснулся, 
почувствовав прикосновение чьей-то руки. Сильно встревоженный тем, что, будучи 
за городом, они не могут рассчитывать на помощь лахорской полиции, он схватил 
"злодея" за предплечье и спросил на хиндустани, кто он такой и что он здесь 
делает.
— Вы не узнали меня? – раздался мягкий, нежный голос. – Вы меня не помните?
Учитель К.Х.! Полковник был настолько ошарашен, что готов был вскочить с 
постели и повалиться ниц перед своим гостем.
"Но его рука и голос успокоили меня, – написал он в своем дневнике, – После 
обмена несколькими фразами он взял меня за левую руку, вложил в мою ладонь 
пальцы своей правой руки и стоял так молча возле моей постели. В свете стоявшей 
за его спиной на крышке сундука лампы я мог видеть его божественное и доброе 
лицо".
Тут же Олкотт ощутил, что в его руке появляется нечто мягкое. Затем Учитель 
дотронулся до его лба, пробормотав слова благословения, и удалился за 
перегородку на половину Брауна.
"Когда я, наконец, пришел в себя, – писал Олкотт, – я обнаружил, что сжимаю в 
руке сложенное письмо, перевязанное шелковой ленточкой... Это, как выяснилось, 
было письмо личного характера; помимо всего прочего в нем была предсказана 
скорая смерть двух весьма активных тогда противников Теософского Общества"10. 
Эти пророчества вскоре сбылись.
В письме говорилось также о визите Махатмы М. к Олкотту, когда последний жил 
еще в Нью-Йорке. Во время этого визита Махатма оставил у Полковника свой тюрбан,
 в доказательство того, что он действительно побывал у него в комнате.
"Будучи в Нью-Йорке, – писал К.Х., – Вы требовали убедительных доказательств 
того, что его визит к Вам не был просто Майей, и он предоставил Вам такое 
доказательство. Я предоставляю Вам еще одно доказательство, хотя Вы об этом и 
не просили; хотя я исчез также неожиданно, как и появился, это письмо будет 
напоминать Вам о том, что наша встреча действительно состоялась. Теперь я 
намерен проверить интуицию м-ра Брауна. Завтра ночью, когда весь лагерь уснет и 
наиболее неприятные для меня импульсы, исходящие от Ваших спутников, иссякнут, 
я снова навещу Вас для более основательной беседы, так как необходимо 
предупредить Вас заранее о некоторых вещах, которые произойдут в скором 
будущем".
В руку Брауна Учитель тоже вложил письмо. Молодой человек впоследствии описал 
этот случай в своем памфлете под названием "Моя жизнь".
"... Я проснулся от того, что почувствовал чье-то присутствие в своей палатке. 
Услышал чей-то голос, обращавшийся ко мне, и обнаружил у себя в руке письмо и 
шелковый платок. Я помню, что письмо и платок были вложены в мою руку необычным 
образом – они как бы появились "из ничего". Я почувствовал прилив "магнетизма", 
и вдруг! они "материализовались". Я встаю с постели, чтобы прочесть письмо и 
рассмотреть как следует платок. Но мой гость уже исчез. Платок сделан из 
тончайшего белого шелка; на нем вышиты инициалы "К.Х.". Текст письма голубого 
цвета. Почерк довольно отчетливый".
Следующим вечером, около 10 часов, Дамодар и Браун сидели в палатке вместе с 
Олкоттом, дожидаясь обещанного визита Учителя. Сперва появился чела и кивнул 
Дамодару. А вскоре появился и сам Махатма К.Х. Олкотт и Браун остались сидеть, 
а Дамодар поговорил о чем-то с Учителем, после чего опять вернулся в палатку. 
Олкотт уже начал сомневаться, состоится ли вообще их разговор с Учителем, но 
затем (судя по записям в его дневнике) все тот же чела, который вызвал из 
палатки Дамодара, вновь отодвинул занавес, закрывавший вход в палатку, и сделал 
знак Олкотту, указывая на фигуру Учителя, ждавшего "посреди озаренной звездным 
светом поляны".
"Я направился к нему, – писал Олкотт, – мы удалились в уединенное место в 
стороне от лагеря, где нам никто не мог бы помешать, и он около получаса 
рассказывал мне о том, что должны знать только он и я, так как эта страница 
истории Т.О. давно уже стала делом прошлого". И далее:
"В ту августовскую встречу мой гость сказал, что пришел ко мне, руководствуясь 
не только своими собственными желаниями (хотя он был рад встретиться со мною 
лично), но и указанием гораздо более высокопоставленного лица, которому стало 
известно о моей преданности и потому он пожелал еще более укрепить мою 
уверенность. И не было никаких чудес, никаких магических кругов на земле, 
никаких воскурений вокруг, которые горели бы ровным голубым светом; был обычный 
разговор двух человек – встреча и расставание по окончанию разговора".
На следующий день лагерь был свернут, и вся компания отправилась из Лахора в 
Джамму, где находилась нижняя столица кашмирского Махараджи, о приглашении 
которого Олкотт говорил Е.П.Б. Путешественников поначалу разместили на 
роскошном постоялом дворе, где они были встречены "армией слуг". Однако мысль о 
том, что весть о прибытии по приглашению Махараджи европейского доктора, 
остановившегося по соседству, привлечет к нему внимание его "драгоценных 
темнокожих коллег, которые наверняка будут награждать ... 
презрительно-снисходительными взглядами", чего он никак не смог бы вынести, 
заставила Олкотта просить о предоставлении ему и его спутникам какого-нибудь 
небольшого бунгало, что и было сделано.
Бунгало состояло из четырех сообщающихся комнат. Одну комнату занял полковник 
Олкотт, вторую – Дамодар, третью – Браун, а четвертую поделили между собой 
Найду и Нараянсвами. Эта подробность сообщается здесь потому, что впоследствии 
она будет необходима для описания происшедшего в этом бунгало странного события.

Тем временем Олкотт подолгу гостил во дворце Махараджи. Как оказалось, 
благодаря несложным месмерическим пассам, которые он практиковал ежедневно, и 
своим полезным советам, Олкотт действительно смог принести некоторое облегчение 
страдающему человеку. При дворе он познакомился со многими чиновниками, в том 
числе с премьер-министром и с Верховным судьей. Последний даже заглянул однажды 
вечером в бунгало, чтобы поговорить с товарищами Олкотта, и во время их 
приятной беседы упомянул о том, что Махараджа настолько доволен Олкоттом, что 
готов дать ему все, что бы тот не попросил. Сам Олкотт "воспринял эти слова, 
как должное", однако после ухода Верховного судьи Браун, немного поколебавшись, 
неожиданно спросил:
— Если Махарадже для вас ничего не жалко, то, как вы думаете, согласится ли он 
назначить меня на должность судьи?
В первые мгновения Олкотт просто недоуменно смотрел на него, будучи не в 
состоянии произнести ни слова. Когда он наконец обрел дар речи, то смог сказать 
только одно слово: "Что?!" Затем, полностью придя в себя, он резко ответил 
Брауну:
—Я полагал, что вы прибыли сюда для того, чтобы посвятить себя бескорыстному 
служению Теософии.
— Да, конечно, – несколько смущенно сказал Браун, – но ведь надо же подумать и 
о будущем.
— Будущее! – взорвался Олкотт. – Я ведь предупреждал вас в письме, что эта 
работа не даст вам ничего, кроме возможности проявить самопожертвование. 
Удивительно, что Учитель при этом
удостоил вас своим визитом; позволю себе напомнить вам, что даже более старые 
члены Общества далеко не все удостоились этой чести. Вы же готовы оставить свою 
работу при первой подвернувшейся возможности и к тому же хотите занять 
должность, которой вы, возможно, совершенно не соответствуете. Я удивляюсь вам, 
Браун!
Молодой человек ничего не ответил, казалось, уже сожалея о своей опрометчивой 
просьбе.
— Если Махараджа действительно уважает меня, – продолжал между тем Олкотт, – то 
только потому, что знает, что я никогда не попрошу у него никаких подарков и 
никаких услуг для себя, либо для своих личных друзей.
Браун знал, что Олкотт отказался принять подарки в виде дорогой одежды и 
солидной суммы денег, которые Махараджа предлагал ему сразу по прибытии. 
Махараджа предлагал свои дары так же настойчиво, как настойчиво Олкотт от них 
отказывался. В конце концов они пришли к компромиссному соглашению, и Олкотт 
согласился принять подарки, включая и сумму в 500 рупий, но не для себя, а для 
Теософского Общества. Поэтому Браун смог пробормотать только несколько слов в 
подтверждение правоты Олкотта и не сказал более ничего. Инцидент был на этом 
исчерпан. Однако в своем дневнике Олкотт записал: "... я раз и навсегда 
убедился в том, какова его истинная натура, и последующая его карьера 
подтвердила правильность моих предположений"11.
А вслед за этим произошло событие, заставившее Олкотта пережить несколько, 
пожалуй, самых беспокойных часов в своей жизни.
Проснувшись утром 25 ноября, Олкотт обнаружил, что Дамодар исчез. Причем не 
было никаких следов, которые могли бы указать, когда и куда он ушел и вернется 
ли обратно. Олкотт обыскал все четыре сообщающиеся комнаты бунгало, но там 
никого не было, так как прочие его спутники отправились купаться на реку.
Увидев во дворе слугу, Олкотт подозвал его. Им было непросто понять друг друга, 
однако, в конце концов, Олкотт узнал, что молодой человек ушел куда-то один, 
еще на заре, и не оставил никаких сообщений.
Окончательно сбитый с толку, Полковник вернулся в свою комнату. Там на столе 
лежала записка от Учителя, в которой он сообщал, что беспокоиться о парне не 
стоит, так как он находится под его (К.Х.) защитой. Однако о времени его 
предполагаемого возвращения не было сказано ни слова. Полковник не слышал 
никакого шума, да и комнаты он осмотрел совсем недавно; так что он не имел ни 
малейшего представления о том, кто и как мог положить эту записку на стол.
Вслед за этим, повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, он перенес вещи и 
постельные принадлежности Дамодара к себе в комнату и спрятал их под своей 
койкой. После чего он отправил Е.П.Б. телеграмму:
"Учитель забрал Дамодара, вернуть не обещал"12.
Е.П.Б. получила эту телеграмму в Адьяре в 10.15 утра; но Учитель уже успел 
добавить свою фразу написанному Олкоттом тексту: "Мы его вернем. К.Х."
Вскоре Олкотт обнаружил на столе еще одну записку. Она была от Дамодара. 
Прочитав ее, Олкотт тут же шлет вторую телеграмму Е.П.Б.:
"Дамодар ушел на рассвете, около восьми часов. Нашел на своем столе письма от 
него и Кут Хуми. Ничего не сказано о том, вернется ли он. Дамодар пока 
прощается с нами, но говорит, что братья-теософы должны порадоваться тому, что 
благословенные Учителя обратили на него внимание и призвали его к себе. В 
последнее время наш дорогой мальчик достиг невероятных успехов. Хуни13 просил 
меня ждать дальнейших указаний"14.
В тот же вечер Олкотт получил ответ Е.П.Б. Она сообщала, что Учитель К.Х. 
обещал вернуть Дамодара, и добавляла также, что до этого времени никто более не 
должен прикасаться к его вещам, и в особенности – к его постели.
"Что же это было, – удивлялся Полковник, – телепатия, или что-то иное?" Ведь 
заставило же его что-то именно так и поступить сразу же после того, как исчез 
Дамодар. Он по-прежнему не знал, ни почему он это сделал, ни для чего это было 
нужно. Два дня прошли в томительном ожидании. Вечером 27 ноября Дамодар 
вернулся.
Он очень изменился. "Это был все тот же хрупкого телосложения, бледный, худой, 
застенчиво-почтительный юноша с внешностью студента, – писал Олкотт, – однако 
его и без того смуглое лицо стало еще более темным от загара и излучало 
крепость и силу, смелость и энергию. Мы едва смогли узнать в нем нашего 
прежнего Дамодара".
Сам Дамодар неохотно рассказывал о пережитых им приключениях, хоть и не получил 
запрета говорить на эту тему. В частности, он рассказал следующее:
"Мне посчастливилось получить разрешение посетить Священный Ашрам, где я провел 
несколько дней в обществе некоторых, наиболее таинственных Махатм Химавата и Их 
учеников. Там я встретился не только со своим обожаемым Гурудэвой и с Учителем 
полковника Олкотта, но и со многими другими членами Братства, включая Одного из 
Наивысших. К сожалению, сугубо личный характер моего визита в эти трижды 
благословенные места не позволяет мне рассказать о нем подробнее. Достаточно 
будет сказать, что место, где мне позволено было побывать, находится в Гималаях,
 а не в какой-нибудь счастливой Стране Чудес, и что я пребывал там в своем 
собственном стхула шарира (физическом теле), и что мой Учитель оказался именно 
таким, каким я увидел его тогда, на заре своего ученичества"15.
Олкотту вновь удалось выполнить свою миссию, и теперь он чувствовал себя 
настолько же бодро, насколько угнетенно чувствовал себя раньше. Его 
привязанность к своим компаньонам (отчасти инспирированная встречей с Махатмой 
К.Х. и исходившей от него безграничной любовью и состраданием) была настолько 
искренней и неподдельной, что затронула сердце каждого из них. Поэтому, когда 
настало время покидать Джамму, все участники этой маленькой экспедиции с 
большим подъемом и в прекрасном настроении готовились преодолеть последний этап 
своего путешествия. Вскоре должен был начаться ежегодный съезд Теософского 
Общества, и Олкотт торопился, чтобы успеть к этому времени в Адьяр.
Махараджа отпускал Олкотта с большим сожалением, но он был благодарен за 
оказанную ему помощь, и потому в день своего отъезда Олкотт обнаружил у себя в 
комнате в бунгало множество подарков, состоявших из очень красивых и 
дорогостоящих одеяний, а также двух массивных сундуков, в каждом из которых 
было по тысяче рупий. Вместе с предыдущими дарами доход Общества составил, 
таким образом, 2500 рупий, что и было указано в расписке Олкотта.
"Из казначейского отчета съезду Т.О., состоявшемуся в этом году, – писал 
впоследствии Полковник, – видно, что 1500 рупий из этой суммы я потратил на 
выкуп нашего Адьярского поместья, а оставшаяся 1000 рупий была истрачена на 
текущие нужды".
Полученную в подарок одежду он раздарил Е.П.Б. и прочим своим друзьям, оставив 
себе только шарф, который впоследствии спасал его от простуды во время 
путешествий.
Путь от Джаммы до Адьяра был проделан путешественниками на слонах, в поезде и в 
запряженных волами повозках. Дорога была долгой и утомительной, но в то же 
время чем-то напоминала триумфальное возвращение победителей. В Адьяр они 
прибыли 15 декабря.
Его Старушка, все еще лечившая в то время свое колено, была настолько счастлива 
возвращению своих дорогих друзей, что сразу же позабыла о своих болезнях и 
выглядела как никогда очаровательной и энергичной. Она с жадным интересом 
внимала рассказам путешественников о пережитых ими приключениях и, в свою 
очередь, потчевала их историями из жизни штаб-квартиры, возможно, не такими 
захватывающими, но в ее исполнении преисполненными первостепенной важности.
Последовавший за этим съезд прошел с большим успехом. Сам Махатма К.Х. прислал 
500 рупий на организационные расходы по его проведению. Год был завершен на 
триумфальной ноте.
"Будущее сулило самые радужные перспективы, – писал Олкотт, – однако 
(преисполненные завистью) низшие боги уже выковывали громы и молнии, которые 
Мара затем обрушил на нас в последующие месяцы ..."
_____________
Глава XVIII
КРИЗИС В ЛОНДОНСКОЙ ЛОЖЕ
"Президентом должна остаться Кингсфорд".
Эту телеграмму Синнетт получил от К.Х. в начале декабря 1883 года1. Он был 
весьма удивлен и, честно говоря, разочарован. До сих пор Махатмы никогда не 
вмешивались в дела Теософского Общества в качестве арбитров. Миссис Кингсфорд 
находилась на президентском посту в течение всего прошлого года, однако 
считалось, что она исполняет эту обязанность временно, и новые выборы были 
назначены на самые первые дни следующего года. "Почему же Учитель решил 
оставить президентом ее?" – удивлялся Синнетт.
Синнетт говорил себе, что смещение миссис Кингсфорд вовсе не входило в его 
планы, однако он чувствовал, что члены Общества все более склоняются к тому, 
чтобы признать именно в его лице наиболее достоверный источник Учения; к тому 
же он полагал, что, став главой организации, он смог бы исправить многие 
ошибочные (как ему казалось) действия нынешнего пастыря и ее последователей, 
число которых становилось со временем все меньше.
Как обычно, он обратился с этой дилеммой к Пэйшенс. Совместно прожитые годы 
укрепили и возвысили существующую между ними духовную связь; ее мудрая 
деликатность неизменно умеряла в нем вспышки раздражительности и помогала ему 
если не полностью, то хотя бы частично избавиться от посещавших его время от 
времени призраков сомнения и неверия.
— И все же это странно, – согласилась она, после того как Синнетт показал ей 
телеграмму и поведал о том, что он намерен делать в связи с этим, заметив, 
правда, что ему с трудом верится в то, что Учитель действительно этого хочет, – 
однако никаких сомнений не остается. Вот только, для чего ему это нужно?
Она вдруг усмехнулась:
— В одном не приходится сомневаться. Даже те, кто обвиняет Е.П.Б. в том, что 
она сама пишет письма от имени Махатм, ни за что не поверят, что эту телеграмму 
отправила она. Она ведь тоже не очень высокого мнения о миссис Кингсфорд.
— Да, это действительно так, – сказал он, вспомнив несколько писем Е.П.Б., в 
которых она довольно определенно высказывалась об этой англичанке. – Е.П.Б. 
называет ее "Божественной Анной", и это еще не самый ядовитый эпитет, которым 
она ее наградила. Насколько я понял, у Е.П.Б. для миссис Кингсфорд не осталось 
ни одного доброго слова. Однако это тоже, на мой взгляд, не слишком справедливо.
 Миссис Кингсфорд – действительно талантливая женщина.
— И полностью уверенная в своей собственной непогрешимости, – спокойно, без 
всякой злобы сказала Пэйшенс. – Но все же, чем вызвана эта телеграмма? Не знаю, 
что бы ты смог сейчас сделать в связи с этим, разве что обсудить проблему с 
другими членами Общества. Если бы мы точно знали, что стоит за этим решением 
Учителя, мы смогли бы действовать увереннее.
— Мне кажется, это просто создаст никому не нужный переполох. Члены Общества 
будут возражать.
—Тогда почему бы не подождать немного? – предложила она. – Учитель тебе 
обязательно напишет. Вряд ли он станет держать тебя в неведении, когда речь 
идет о таких серьезных вещах.
— Но он и раньше довольно часто оставлял меня в неведении!
— Но, Перси, – Пэйшенс коснулась его руки, выражая тем самым мягкий упрек, – 
мне иногда кажется, что ты считаешь, будто К.Х. обязан выворачивать Братство 
наизнанку всякий раз, когда тебе это необходимо. Ты ведь знаешь, из того, что 
ему позволено, он делает все.
Синнетт улыбнулся и, наклонившись, поцеловал ее в лоб.
— Неудивительно, что К.Х. о тебе такого высокого мнения, – сказал он уже более 
спокойно. – Я не сомневаюсь, что вскоре мы получим объяснение.
Он сложил телеграмму и положил в карман, чтобы затем приобщить к архиву, где 
хранилась вся его переписка с Махатмами.
— Кстати, Сэм Уорд опять в городе, – добавил он, вспомнив, как Массей говорил 
ему о том, что недавно видел американца.
— Прекрасно. Ты хочешь обсудить с ним эту телеграмму?
— Не знаю. Но скоро я с ним встречусь, это точно.
Однако, когда в один из вечеров Синнетт гостил у американца в его роскошных 
комнатах на Пикадилли, которые тот держал в качестве своей лондонской 
резиденции, об этой телеграмме не было сказано ни слова.
Наряду с Ч.Ч. Массеем, доктором Джорджем Уайлдом и еще несколькими членами 
Лондонской Ложи Синнетт сохранял, как ему самому казалось, научный интерес к 
спиритуализму. За Уильямом Эглинтоном закрепилась репутация медиума, и Уорд 
предложил ему провести несколько сеансов у себя на дому. Именно во время одного 
из таких сеансов Синнетт впервые и встретил Эглинтона; хотя пребывание 
последнего в Индии длилось несколько месяцев, Синнетт так и не смог выкроить 
время, чтобы съездить в Калькутту, где жил Эглинтон.
По правде говоря, после возвращения из Индии Эглинтон пытался оставить свою 
работу медиума и заняться издательской деятельностью. Однако в этой области он 
так и не преуспел и потому вернулся к своему прежнему ремеслу, которым без 
всякого риска мог заработать себе на жизнь2.
Синнетт уже давно поборол в себе чувство зависти, мучившее его с тех пор, как 
он узнал, что Эглинтон (по мнению Синнетта ничем этого не заслуживший) 
удостоился чести лично лицезреть Махатму К.Х., чего так долго добивался сам 
Синнетт и в чем ему неуклонно отказывали с того самого времени, как он получил 
первое письмо от Учителя в конце 1880 года. Он, однако, уже убедил себя в том, 
что, кого бы ни видел перед собою Эглинтон тогда в марте 1882 года на борту 
парохода "Вега", это был, в физическом смысле, не сам Махатма; Учитель ведь 
намекал, что Эглинтон видел просто его майяви рупа – иллюзорное тело3. И к тому 
же он знал, что его глубокоуважаемый Учитель подвергся нареканиям со стороны 
Махачохана за то, что позволил Эглинтону поверить, будто его действительно 
посетил сам Учитель4.
Синнетт помнил также, что Махатма говорил об изначально неиспорченной природе 
Эглинтона и о "других его положительных качествах" (хотя он не лишен был и 
серьезных недостатков), добавляя также, что он "от природы честен", если не 
находится под чьим-либо влиянием5.
Он говорил также о том, что Братство выступает не против "истинного 
Спиритуализма", но, скорее, против "безответственности в медиумистике, 
психических проявлениях, материализациях и особенно в практиковании состояния 
транса"6.
Эглинтон однако практиковал во время своих сеансов как раз-таки переход в 
состояние транса – он занимался этим с детства7. Но его сеансы пользовались 
большой популярностью, и Синнетту хотелось поприсутствовать хотя бы на одном из 
них; в основе этого желания отчасти лежала его страсть к феноменам, от которой 
он полностью так никогда и не избавился, но отчасти и вполне искреннее желание 
разобраться, что же там на самом деле происходит. Поэтому он с большой охотой 
присоединился к компании, собиравшейся отобедать в доме Сэма Уорда. Кроме 
самого Синнетта в числе приглашенных были Ф.У.Г. Майерс из Общества Психических 
Исследований, Ч.Ч. Массей и Эглинтон. Массей ушел вскоре после того, как вся 
компания встала из-за стола, так как должен был присутствовать еще где-то в 
другом месте, но все остальные не спешили расходиться, горя желанием узнать, 
что же произойдет дальше.
Это был действительно очень необычный сеанс.
С самого начала Эглинтон объявил:
— Мы хотели бы сразу объявить во избежание возможных недоразумений, что ни в 
коей мере не несем ответственности за те феномены, которые здесь, возможно, 
произойдут, и что мы никоим образом не принимаем участия в их производстве8.
Все присутствующие истолковали это местоимение "мы" как относящееся к самому 
Эглинтону и его наставнику Эрнесту. Но кто же тогда производит феномены?
Эглинтон немедленно вошел в транс. Первое послание, появившееся на карточке, 
лежавшей под его рукою, было, предположительно, от Старой Леди, так как было 
написано ее почерком (или, по крайней мере, очень похожим). Она передавала свой 
"сердечный привет" какому-то "Лони" или "Луису" (невозможно установить точно) и 
Ч.Ч. Массею, с которым, по правде говоря, она даже не общалась (или, вернее, не 
переписывалась, так как находилась за несколько тысяч миль от него) и который 
уже не входил в круг ее близких знакомых.
Вслед за этим появилось сообщение якобы от Махатмы М. из Ладакха, написанное 
"подделанным почерком"9. В нем говорилось, что Синнетту следует "приготовиться 
к нашему приходу, как только нам удастся склонить на свою сторону Эглинтона".
Больше не было почти ничего интересного, за исключением явившегося "дяде Сэму" 
Уорду непонятного видения Махатмы К.Х., который "спускался на лошади с горы*"10,
 и вскоре все разошлись по домам. Эглинтон передал Синнетту послание Махатмы, и 
по возвращению домой Синнетт положил его к прочим письмами Учителей11. 
Содержание записки его весьма удивило. Ни предполагаемое послание от Е.П.Б., ни 
сообщение Учителя ни о чем ему не говорили, но он надеялся, что вскоре получит 
дополнительные объяснения; казалось, что Учителя намеренно пытались сбить его с 
толку (если, конечно, они и в самом деле имели какое-то отношение к этому 
сеансу).
Синнетт написал Е.П.Б. о сеансе, надеясь, что она разрешит его сомнения 
относительно приписываемой ей записки; ему уже начинало казаться, что она 
решила сыграть над ним какую-то шутку, хоть и никак не мог понять, для чего ей 
это было нужно.
Надо признать, что почерк на карточке действительно был довольно похожим, и 
Синнетт хотел знать точно, ее ли это записка. Он написал также, что миссис 
Кингсфорд все более явственно проявляет склонность навязывать Лондонской Ложе 
свои собственные интересы вместо того, чтобы руководствоваться "интересами 
самой организации"12. Ему казалось, что сама миссис Кингсфорд этого в полной 
мере не осознает, но эта ее политика уже начала отвращать от Ложи некоторых ее 
членов.
Ответ Е.П.Б. достиг Лондона уже в начале следующего года. Это была довольно 
краткая записка, хотя конверт, в котором она находилась, выглядел весьма 
внушительно. Как оказалось, в него были вложены еще и письма от обоих Махатм – 
К.Х. и М.
"Итак, Вы получили этот мой краткий, но сердечный привет, – говорилось в начале 
записки. – Полагаю, что мой Босс не оставил без внимания это haut fait de 
magie13 Эглинтона и объяснил вам все, как и обещал. Вы мне, конечно же, не 
поверите, тем более, что на карточке такая "превосходная имитация моего 
почерка", и я уверена, что м-р Ч.Ч.М. уже успел укрепить вашу уверенность в том,
 что это было очередное мошенничество14... Ну что ж, вот вам тогда еще и письмо 
от Махатмы К.Х."
Затем, возвращаясь вновь к делам Лондонской Ложи, Е.П.Б. писала: "Все это 
проделки м-ра Массея; разве не он (и никто кроме него) предложил ее кандидатуру 
как единственно возможную Спасительницу Британского Теософского Общества и 
разве не он добился ее избрания? Что ж, поблагодарите его теперь за это и 
продолжайте спокойно наблюдать, как она постепенно оставляет от Вас мокрое 
место. В скором времени она будет вертеть Вами, как своим собственным хвостом. 
Я знаю, все это кончится скандалом. Правда, к Вам уже едет Олкотт, так что Вам 
nolens volens придется подчиниться решению "номинального" президента. Мой Босс 
уже дал ему необходимые указания и торопит его. Ваша (но никак не г-жи 
Кингсфорд) Е.П.Б."15
Конечно, эти замечания не были особенно вразумительными, однако Синнетт не мог 
не признать, что если пустить дело на самотек, то миссис Кингсфорд вскоре 
действительно будет "вертеть" Лондонской Ложей, вместо того, чтобы быть ее 
духовным лидером.
Его очень удивило то, что Махатма М. решил сам написать ему, но еще больше его 
удивило то, что письмо Махатмы было написано определенно на бумаге Сэма Уорда16.

"Мой Вам нижайший пранам, Сахиб, – писал Махатма. – Плохая же у Вас память".
Он напомнил англичанину, что Учитель К.Х. уже предупреждал его о том, что в 
Лондоне ему, возможно, придется встречаться с подложными посланиями, исходящими 
через посредство медиумов якобы от Махатм. Кроме того, К.Х. говорил, что 
подлинность этих посланий может считаться установленной только тогда, когда им 
предшествуют три ключевых слова, которые Учитель ранее сообщил ему17.
"Действительно, подумал Синнетт, – ведь без этих слов никакие сообщения не 
следует считать подлинными. Все это не что иное, как бестолковые выдумки 
Эглинтона".
Учитель М. (как он сам утверждает) заинтересовался этим сеансом, когда 
"призраки" начали подделывать почерк Е.П.Б., а затем подбросили записку якобы 
от него самого. И был он в это время вовсе не в Ладакхе, как там было указано, 
а сидел в Лхасе и "курил свою трубку"18. Когда он заметил, наконец, что там 
происходит, он отложил трубку и начал наблюдать. Затем он мгновенно перенесся 
(несомненно, в своем астральном теле) в комнату, где проходил сеанс. Его, 
конечно же, никто не мог видеть, кроме "призраков", но те не обратили на него 
никакого внимания. Он прихватил, на всякий случай, листок бумаги м-ра Уорда, 
"просто, чтобы доказать Вам, что я действительно все это видел". Все это 
действо было сплошным надувательством, от начала – до конца.
Однако Махатма советовал Синнетту "не слишком сердиться на бедного парня. Он 
действительно не нес никакой ответственности за все, что произошло той ночью ...
 он и в самом деле работает по-своему честно, так что его можно только 
пожалеть".
Он также высказал предположение, что Махатме К.Х. удастся убедить Сэма Уорда 
подыскать для Эглинтона какую-нибудь другую работу, чтобы избавить его от 
необходимости зарабатывать себе на жизнь спиритическими сеансами; или, как 
выразился сам Махатма М., чтобы "спасти беднягу от двух элементариев, которые 
висят на нем, как две гири, и освободить его таким образом от необходимости 
вести такую позорную жизнь, которая постепенно убивает его".
Молодого человека нельзя было "обвинять за ту ночь в сознательном, 
преднамеренном обмане", повторял Учитель. "В нем живет страстное желание 
вступить в Л. Л. (Лондонскую Ложу); а поскольку желание есть мать действия, то 
его астральные частички сами сфабриковали мое письмо, без его участия. Если бы 
он сам приложил к этому руку, то наверняка вспомнил бы, что у меня другой 
почерк, ведь Эглинтон с ним хорошо знаком, благодаря Гордонам ... В любом 
случае, попросите его отдать Вам карточку Упасики (Е.П.Б.) или, вернее, 
приписываемую ей карточку. Очень полезно будет показывать ее в качестве 
напоминания всем этим Массеям из Л.Л., которые верят самой откровенной лжи и 
видят обман там, где его нет вовсе".
Ближе к концу письма Учитель М. сообщал: "... хотя я и был первым, кто 
предложил повторно избрать миссис К., я, скорее, поверю в ясновидение УЗ. 
(Эглинтона), нежели в ясновидение миссис К., а тем более в ее толкование 
собственных видений".
Передав письмо Пэйшенс, чтобы та тоже прочла его, Синнетт с сожалением покачал 
головой.
— Вся эта история для меня – одна огромная загадка, – сказал он. – Если Учитель 
М. не доверяет миссис Кингсфорд, то для чего добивается ее повторного избрания? 
Тем более, что она, похоже, делает все, чтобы принизить роль Братства и набрать 
как можно больше последователей своих собственных идей.
— Но ты ведь знаешь, это их никогда не беспокоило, – напомнила она ему. – Здесь,
 определенно, есть какая-то связь с той таинственной телеграммой. А что Учитель 
К.Х. говорит по этому поводу?
Синнетт вскрыл второй конверт. К.Х. начинал это письмо с напоминания о том, как 
Синнетт однажды обещал Е.П.Б. слушаться Учителей практически во всем, чего бы 
они у него не попросили. "И вот настало время, доказать свою преданность. И 
коль скоро я и сам в данном случае всего лишь исполняю пожелание Чохана, то, я 
надеюсь, для Вас не составит слишком большого труда разделить со мной мою 
судьбу и делать то, что делаю я сам".
Оказалось, что оставить миссис Кингсфорд на посту президента Лондонской Ложи 
посоветовал сам Махачохан.
"... Ее борьба в защиту животных и строгая вегетарианская диета сделали нашего 
строгого Учителя ее убежденным сторонником. Его беспокоит намного меньше, чем 
нас, открытое или даже скрытое выражение (или только чувство) неуважения с ее 
стороны по отношению к Махатмам".
Он добавлял к тому же, что миссис Кингсфорд "очень молода, и ее тщеславие, 
равно как и другие женские недостатки следует считать исключительно заслугой 
м-ра Мейтленда и "греческого хора" ее почитателей "19.
Учитель К.Х. вложил в тот же самый конверт еще одно официальное письмо, 
запечатанное и адресованное одному из советников или вице-президентов Ложи; 
наиболее подходящей кандидатурой для вручения был Ч.Ч. Массей, так как он 
считался другом одновременно и Синнетта, и миссис Кингсфорд. Однако Синнетт 
рассудил иначе. Все, о чем его просил Учитель, это организовать публичное 
чтение этого письма на общем собрании, причем в присутствии как можно большего 
числа теософов. К.Х. просил устроить это "при первой же возможности", утверждая,
 что письмо это "содержит в себе определенное оккультное воздействие, и потому 
желательно, чтобы его услышало как можно больше теософов". Но Синнетт решил, 
что сперва прочтет его сам.
Начало было весьма своеобразным: "Друзья и оппоненты". Учитель писал далее, что 
как раз накануне распорядился отправить две телеграммы: одну – миссис Кингсфорд,
 а другую – м-ру Синнетту, дабы уведомить их обоих, что миссис Кингсфорд 
желательно сохранить за собой пост президента Лондонской Ложи20.
Сделано это было "в соответствии с пожеланием Самого Чохана" и, следовательно, 
никоим образом не было связано с какими-то личными симпатиями и антипатиями. 
Решение это целиком основывается на "соображениях целесообразности сохранения 
на посту руководителя Общества (в таком месте, как Лондон) личности, полностью 
отвечающей взглядам и чаяниям здешней, пока что не разбирающейся в 
эзотерических истинах и потому недружелюбно настроенной общественности".
Подчеркивалось также, что этот выбор ни в малейшей степени не зависит от того, 
испытывает ли она "чувство почтения или же, напротив, неуважения к скромным и 
безвестным личностям, поддерживающим Добрый Тибетский Закон, включая сюда и 
автора этих строк, и других Братьев; но исключительно от того, сможет ли 
вышеупомянутая леди трудиться на благо той цели, к которой все мы одинаково 
стремимся, а именно: распространения Истины через Эзотерические учения, которые 
могут передаваться по каким угодно религиозным каналам, а также борьбы с 
вульгарным материализмом, нелепыми предрассудками и скептицизмом".
Синнетт читал письмо вслух. Дочитав до этого места, он прервался и сказал:
— Здесь, как мне кажется, допущено явное противоречие. Махатмы так часто 
говорят о необходимости скептицизма, и вот теперь К.Х. заявляет, что с ним 
нужно бороться.
Пэйшенс наградила его нежной улыбкой.
— Видишь ли, дорогой, – сказала она, – твой замечательный, острый ум постоянно 
спешит подвергать все сомнению еще до того, как успеет понять суть отвергаемых 
им вещей.
На лице Синнетта отразилось удивление.
— То есть? Что ты имеешь в виду? Мне всегда говорили, что я, напротив, смотрю 
на вещи слишком реалистично.
На секунду она задумалась. Затем вновь заговорила, тщательно подбирая слова.
— Я не совсем это имела в виду. Хотя, если это действительно так, как ты 
говоришь, то это совсем не плохо. Ведь так много людей готовы по любому поводу 
выдвигать самые дикие предположения, тогда как нам необходима уравновешенность. 
Но я имела в виду совсем другое. Вспомни, ведь раньше ты довольно часто 
подумывал о том, что раз уж Учителя или даже сама Е.П.Б. способны производить 
разного рода феномены, то этим можно было бы воспользоваться, чтобы убедить 
всех скептиков раз и навсегда. Я помню, что когда ты только еще познакомился с 
Учителем, то сразу же изложил ему эту свою идею. Но из этого так ничего и не 
вышло. Скептицизм невозможно побороть никакими внешними средствами.
Она на минуту задумалась, и у Синнетта появилась возможность обдумать ее слова; 
он всегда доверял ее интуиции больше, нежели своей собственной логике; вот и 
сейчас он почувствовал, что она собирается сказать нечто важное.
— Как только обстоятельства изменятся и прошлые свидетельства забудутся, 
болезнь возвращается, – продолжила она. – Нет, я думаю, Учитель имел в виду 
нечто иное. Единственное средство от скептицизма – это знание, точное знание, 
не зависящее ни от каких драматических внешних свидетельств. Знание сделает 
предрассудки и скептицизм просто неуместными.
Все это время Синнетт внимательно ее слушал и, наконец, вздохнул с облегчением.
—Да, Пэтти, хотел бы я обладать твоей ясностью мышления. Конечно же, я не стану 
"отвергать" то, что ты мне сейчас сказала, в этом ты можешь не сомневаться, но, 
должен признать, я все же не до конца тебя понял. Боюсь, что К.Х. был прав, 
когда говорил, что мне следует развивать свою интуицию.
Она улыбнулась.
— А что он еще говорит? – спросила она. Он продолжил чтение.
Далее в письме говорилось, что, согласно справедливому замечанию миссис 
Кингсфорд, западная публика должна воспринять Теософское Общество как 
"Философскую Школу, созданную на древней Герметической основе", – эта публика 
никогда не слышала о Тибетцах и имеет крайне искаженные представления о Системе 
Эзотерического Буддизма".
Учитель писал, что Герметическая Философия "согласуется с любой верой и 
философией и ни одной из них не противоречит. Это – безбрежный океан Истины, в 
который впадают и в котором сливаются все реки, где бы ни находились их истоки 
– на Востоке, на Западе, на Севере или на Юге". Единственное, к чему следует 
стремиться, отмечал Учитель, это "совершенствование самого Человека через 
распространение Истины, адаптированной к различным стадиям его развития, а 
также к условиям той местности, в которой он проживает и к которой относится. У 
Истины нет особого, отличительного знака, и под каким бы названием ее не 
проповедовали, она от этого нисколько не пострадает".
Махатма подчеркивал, что "наш почтенный Чохан" нуждается как в миссис Кингсфорд,
 так и в м-ре Синнетте; он высоко ценит их обоих как два противоположных полюса,
 поддерживающие всю организацию в состоянии "магнетической гармонии". Миссис 
Кингсфорд представлялась наиболее удачной кандидатурой на роль лидера всего 
движения на предстоящий год, так как умела выражать эзотерические концепции 
доступным для западного человека языком.
"Однако заслуги м-ра Синнетта в масштабах всего движения очень велики, - пока 
что ни один западный теософ не смог сделать столько, сколько сделал он. Поэтому 
предложенная новая структура и была признана целесообразной".
Эта новая структура заключалась в том, что всем, кто желал бы "строго следовать 
учению той Школы, к которой принадлежит и Тибетское Братство, следует 
предложить объединиться под руководством м-ра Синнетта, но в рамках Лондонской 
Ложи Т.О." Миссис Кингсфорд, остававшейся президентом Общества, было предложено 
возглавить тех, кто придерживался более "западной" трактовки Учения.
Синнетта не удивило это предложение, поскольку он и сам ранее намекал Учителю 
на целесообразность чего-то подобного, и последний выразил свое одобрение21.
В письме было сказано: "Для параллельного прогресса обеих групп необходимо, 
чтобы ни одна из них не вмешивалась в убеждения и методы другой".
Учитель предложил также назначить "четырнадцать советников, половина из которых 
поддерживала бы христианский Эзотеризм миссис К., а другая половина – 
буддистский Эзотеризм м-ра С. Все важные решения должны были приниматься 
большинством голосов"22.
Прочтение этого письма на собрании Лондонской Ложи отнюдь не способствовало 
укреплению ее единства. "Магнетической гармонии", которую, по мнению Учителя, 
должны были создать "два полюса" – миссис Кингсфорд и м-р Синнетт, – так и не 
получилось, напротив, полюса разошлись еще дальше.
Казалось, прениям не будет конца, и в конце концов было предложено отложить 
окончательное решение по этому вопросу и еще раз обдумать предложение Махатмы.
Синнетт и сам неодобрительно отнесся к идее назначения четырнадцати советников, 
считая, что подобная структура лишь еще больше запутает дело. Он написал об 
этом Махатме К.Х.
Споры и разногласия не утихали, и прежде чем обе стороны смогли прийти, наконец,
 к общему решению, от Учителя К.Х. пришла телеграмма: "Отложите выборы до 
получения письма".
Час от часу не легче! Для Синнетта все это было весьма тяжелым испытанием. Было 
похоже на то, что Учителя сами не знают, чего хотят. Возможно, опять вмешался в 
дело Махачохан? Могло ли это досточтимое Существо (каким бы оно ни было святым 
и высоким), обитая где-то посреди "вечных снегов" в глубинах Тибета, знать, 
чего хотят и в чем нуждаются эти утонченные и образованные люди, проживающие в 
таком крупном, современном центре, как Лондон? Однако указание было совершенно 
четким: отложить выборы; и Синнетт последовал ему с большим удовольствием.
В дальнейшем ситуация еще более осложнилась из-за того, что миссис Кингсфорд и 
м-р Мейтленд разослали циркулярное письмо, в котором подвергли уничтожающей 
критике учения, изложенные в книге Синнетта "Эзотерический Буддизм". Называлось 
оно так: "Письмо президента и вице-президента Лондонской Ложи Теософского 
Общества к членам Ложи".
Синнетт постарался отнестись к этому письму объективно, хотя и счел его 
беспричинным и ошибочным. В конце января 1884 года Т. Субба Роу в соавторстве с 
"еще одним, еще более высоким учеником"23, опубликовали "Ответ" на это письмо, 
написанный в виде памфлета24. Субба Роу отправил его Е.П.Б. вместе с 
сопроводительным письмом, в котором просил ее переслать "Ответ" в Лондонскую 
Ложу.
Е.П.Б. отправила текст "Ответа" Синнетту в письме, датированном 25 января 1884 
г.25 В конверт также были вложены ("по указанию моего Босса") два письма, 
присланные ей миссис Кингсфорд. Е.П.Б. просила Синнетта "прочесть их с 
нежностью и затем передать их Олкотту, когда он приедет, – он должен быть у вас 
15-го или 16-го марта". В пути Олкотта должен был сопровождать Мохини26.
Субба Роу показал ей полученное им от Махатмы М. письмо, в котором, помимо 
всего прочего, она нашла "несколько забавных (по ее словам) новостей". 
"Оказывается, Вы отвергли совет моего Босса назначить 14 советников в вашей 
Ложе: 7 – для вас и 7 – для Кингсфорд, сочтя этот совет его уловкой. Он ввел 
Субба Роу в курс некоторых подробностей, необходимых ему для написания 
памфлета; и вот, что он, в частности, пишет: "Я полагая, что мой друг – Пелинг, 
Синнетт-сахиб, – более проницателен; передайте ему, что я предложил ограничить 
число советников той рыжеволосой женщины семью членами потому, что до сих пор, 
насколько я вижу, их было раза в четыре больше. Она нужна Обществу, но не в 
качестве его руководителя, если это возможно"".
"Так как же это все-таки понимать? – спрашивала Е.П.Б., – нужна им миссис К. 
или нет?.. Я уже прекратила всякие попытки разобраться в этом. Они мне ничего 
не говорят, я их ни о чем не спрашиваю".
"Значит Старая Леди тоже не может понять, что происходит, – Синнетт криво 
усмехнулся. – Возможно, и ему тоже следует "прекратить всякие попытки"".
Е.П.Б. писала также о том, что она смертельно больна и что Махатма М. советовал 
Олкотту отвезти ее на юг Франции, "куда-нибудь в глухую деревушку на берегу 
моря или же в Альпы, где я могла бы полностью отвлечься от всего и отдохнуть 
хотя бы месяца три".
Е.П.Б. говорила, что никуда не желала ехать, но под давлением других членов 
Общества вынуждена была согласиться. "Я согласилась, но с одним условием, – 
писала она, – я не должна ехать, не поеду и даже не собираюсь ехать в Лондон". 
Она предполагала отправиться в Марсель или Париж и далее – "в какое-нибудь 
уединенное место в горах, где я в любое время могла бы схватить своего Босса за 
полы его астрального халата".
Следовательно, она поедет в Европу вместе с Олкоттом и Мохини! Синнетта эта 
новость не очень обрадовала; он чувствовал, что добром это не кончится. Его 
беспокоило уже то, что Олкотт мог еще более усугубить своим приездом и без того 
сложную ситуацию. Но теперь! Несмотря на все ее обещания не появляться в 
Лондоне, Синнетт все же не был уверен в том, что она сможет побороть это 
искушение.
_____________
Глава XIX
НЕОЖИДАННОЕ ПОЯВЛЕНИЕ
5 апреля 1884 года поезд "Париж-Лондон" медленно подъехал к вокзалу "Виктория", 
и вскоре здание вокзала заполнил веселый гул голосов прибывших пассажиров и 
встречающих.
"Похоже на маленькие островки, – подумала Пэйшенс Синнетт, глядя на эту картину.
 – Каждая группка – сама по себе и совершенно не замечает никого и ничего 
вокруг. Да и для чего им еще кого-то замечать, если уж на то пошло?"
—... Ах! – это она произнесла уже вслух. – Вон они! Ах, дорогой, они нас не 
видят!
Она поднялась на цыпочки и помахала рукой.
— Да, да, я вижу их.
Синнетт был гораздо выше ростом, и когда рукой начал махать он, их сразу же 
заметили: коренастый, средних лет мужчина с длинной бородой и его спутник, 
весьма колоритный молодой индиец, которые уже готовы были смешаться с толпой, 
движущейся в противоположном от Синнеттов направлении.
— О боже! – произнесла Пэйшенс. – Какая у Полковника борода! А с каким 
достоинством держится Мохини, хоть он и очень молод.
— Да, солидный парень, – согласился Синнетт.
—Добро пожаловать, Олкотт, – с чувством произнес он, когда гости приблизились к 
ним и обменялись с ними рукопожатиями, – надеюсь, путешествие было приятным.
—Это было просто великолепно! – Олкотт обернулся к Пэйшенс и поприветствовал 
ее; та протянула ему навстречу обе руки и улыбнулась самой нежной из своих 
улыбок. – Моя дорогая миссис
Синнетт, как мило с вашей стороны, что и вы пришли встретить нас.
Он указал на своего спутника:
— Это – Мохини; вы, насколько я помню, раньше не были знакомы.
— Намаскар, – пробормотал молодой человек, и его смуглое лицо озарила 
очаровательная улыбка. Он соединил ладони в традиционном индийском приветствии 
и поклонился Синнеттам, причем Пэйшенс была удостоена, пожалуй, чуть более 
глубокого поклона, чем ее муж. Она с достоинством ответила на приветствие 
Мохини. Синнетт, в свою очередь, кивнул ему и улыбнулся, однако повторять его 
приветственный жест он не стал, сочтя его для себя чересчур экзотичным.
— Мы так счастливы видеть вас обоих, – сказала Пэйшенс. – У нас здесь теперь 
есть свой собственный дом, так что мы надеемся, что сможем создать для вас все 
удобства.
По возвращению в Англию Синнетты поначалу жили у матери Пэйшенс, затем сменили 
несколько более или менее временных квартир и, в конце концов, нашли то, что им 
было нужно – дом №7 в Лэдброук Гарденс1. На новом месте присущий Пэйшенс талант 
домохозяйки проявился в полной мере, и в скором времени комнаты в доме обрели 
красоту и уют. Но что радовало Пэйшенс больше всего, так это возможность 
принимать гостей.
— А как чувствует себя Мадам? – спросил Синнетт с интересом. Он все еще 
надеялся, что она останется верна своему решению не приезжать в Лондон.
— Достаточно неплохо, как мне кажется, хотя, конечно, сейчас она переживает 
далеко не лучшие времена. Просто отбоя не было от визитеров. Да и парижская 
пресса уделила нам довольно большое внимание. "Le Rappel", например, не 
пожалела для нас трех столбцов2. Джадж тоже был там, как оказалось, проездом из 
Нью-Йорка в Индию.
— Вот как? – переспросила Пэйшенс. – Надеюсь, что и мы вскоре его увидим. А как 
настроена общественность?
— Вполне благожелательно, хотя, надо сказать, люди склонны из всего делать 
сенсацию, да и пресса тоже старается в этом направлении.
"Раз уже там появилась Старая Леди, то удивляться не приходится", – подумал 
Синнетт, а вслух сказал:
—Такая уж у них работа.
Слуга Синнетта забрал багаж Мохини и Олкотта, сами же Синнетты и их гости сразу 
взяли экипаж. Мохини с первого взгляда показался очень спокойным и скромным 
человеком, позже обнаружилось, что он еще и весьма талантливая личность – 
большой знаток теософских и ведических учений, прекрасно владеет английским, 
адвокат по профессии и к тому же замечательный оратор, способный в случае 
необходимости блестяще отстаивать свои убеждения.
Синнетт и Олкотт смогли приступить к обсуждению сложившейся в Лондонской Ложе 
ситуации только вечером, после обеда. Мохини не принимал участия в разговоре, 
но внимательно слушал и, похоже, старался запомнить и осмыслить услышанное.
— Интересно, какие результаты дал ваш циркуляр, который вы разослали из Ниццы, 
– исподволь начал разговор Синнетт, но тут же поправил себя, – если, конечно, я 
имею право знать это.
Этот "циркуляр" был разослан всем членам Лондонской Ложи. Он содержал в себе 
просьбу откровенно изложить в письменной форме свое собственное мнение о 
сложившемся в их организаций положении и отправить письма Олкотту по указанному 
им парижскому адресу.
— Конечно же, имеете, – заверил его Олкотт, – и я могу сказать вам, что, за 
редкими исключениями, почти все члены Ложи склоняются к тому, чтобы получать 
учение от вас, как и видеть во главе Ложи вас, а не миссис Кингсфорд.
— Да, я знаю. И меня уже просили выдвинуть свою кандидатуру на выборах в 
президенты. Эти выборы, как вы знаете, уже давно должны были состояться, но по 
указанию Махачохана их отложили. А после этого я получил письмо от Учителя К.Х.,
 продиктованное им кому-то из своих чела и адресованное всей Ложе. В нем 
говорится, что Махачохану не хотелось бы, чтобы такое важное решение 
принималось второпях, и он дал нам время подумать3.
Письмо было прочитано на общем собрании Ложи, как указал в постскриптуме К.Х.
"Мне бы не хотелось, чтобы Вы допустили еще один "coup de theatre"4 – писал 
Учитель, – хотя в политике подобные сюрпризы – вещь вполне обычная, но ведь там 
речь идет о партиях, члены которых от души радуются успешным интригам своих 
собственных организаций; но когда речь идет о людях, которые объединились для 
того, чтобы посвятить себя решению наиболее важных вопросов, стоящих перед 
человечеством, мне больно даже слышать об этом. Предоставим грызню натурам 
более низким, раз уж им это нравится; мудрые люди улаживают свои разногласия в 
духе взаимной терпимости".
В письме говорилось также о том, что отсрочка выборов была "абсолютно 
необходима". Она была связана с циркулярным письмом, распространенным миссис 
Кингсфорд и м-ром Мейтлендом. "Благодаря ей, – говорилось в письме, – ситуацию 
удалось коренным образом изменить".
"Стараясь следовать принципу беспристрастности и справедливости, мы всякий раз 
убеждаемся в том, что нам необходимо не просто буквально исполнить свое решение 
о ее повторном избрании, но добавить к нему еще несколько определенных пунктов, 
которые позволили бы избежать неправильного понимания Президентом и членами 
Ложи нашей обоюдной позиции".
Учитель утверждал, что Махатмы очень далеки от мысли "установить новую иерархию,
 которая в будущем подчинила бы себе весь мир. Мы стремились продемонстрировать 
Вам это тогда и повторяем сейчас, что для того, чтобы быть активным и полезным 
членом Общества, вовсе не обязательно объявлять себя нашим последователем или 
собратом по вере. Но принцип должен действовать в обоих направлениях, и потому .
.. мы считаем и хотим, чтобы Вы знали, что мы не имеем никакого права оказывать 
давление на свободный выбор членов Ложи в каком бы то ни было вопросе. Подобное 
вмешательство было бы вопиющим противоречием основному закону Эзотеризма, 
который гласит, что личный духовный рост связан, pari passu, с индивидуальными 
усилиями самого человека и является показателем совершенствования его 
собственных достоинств".
Комментируя одно из высказываний миссис Кингсфорд, которое содержалось в ее 
письме Е.П.Б.5, Учитель писал:
"Если бы я поддержал эту леди в ее желании стать "Апостолом Восточного и 
Западного Эзотеризма" и попытался бы навязывать Ложе ее кандидатуру, даже если 
бы все и так были – "за" и только один – "против", и, воспользовавшись 
неизменным уважением м-ра Синнетта ко мне, попробовал бы повлиять на его 
отношение к ней и к тому, что происходит сейчас со всем движением, то вполне 
заслуживал бы презрительную кличку "теософский оракул!""
Все это было указано в письме Махатмы, и все это Синнетт, как мог, изложил 
Олкотту. Тот слушал и кивал головой в знак согласия.
—Уверен, что Учителя стремятся исправить положение наиболее мудрым способом, – 
сказал он. – Я сам получил от Учителя К.Х. два сообщения: одно – на борту 
парохода, а другое – уже в поезде, по дороге в Лондон. В первый раз он просто 
укорял меня за излишнюю импульсивность и за то, что я никогда не принимаю во 
внимание свое первое впечатление. Учитель говорил также о Е.П.Б. (которой я 
лично восхищаюсь), что одним из главных ее достижений является то, что она 
заставляет людей изучать самих себя и полностью отрицает слепое преклонение 
перед личностями. Если бы это только смогли понять некоторые фанатичные ее 
последователи! Мы знаем, что и она тоже совершала ошибки, – да и кто из нас их 
не совершает? – и все же она – великая женщина, и мы многим ей обязаны, и она 
совсем не нуждается в том, чтобы ее превращали в какую-то непогрешимую богиню!6
— Я должен признать, что я – один из тех, кому пришлось пострадать из-за 
особенностей ее характера, – кисло улыбнулся Синнетт, – но с тем, что вы сейчас 
сказали, я не могу не согласиться.
Он не стал спрашивать о втором письме Махатмы К.Х., но Полковник, похоже, сам 
решил рассказать о нем.
— Ответы членов Ложи на мой циркуляр я захватил с собой, – сказал он, – читал 
их в поезде по дороге в Париж. Я как раз добрался до письма Бертрама Кейтли, в 
котором он выражал уверенность, что Учителя "все приведут в порядок", и тут с 
потолка вагона упало письмо – прямо на голову Мохини7. В письме Учитель говорил,
 что те, кого так удивляет политика Махатм по отношению к Лондонской Ложе, 
удивлялись бы гораздо меньше, если бы были лучше знакомы с оккультным 
искусством выявления скрытых способностей и склонностей тех, кто только еще 
начинает постигать оккультную науку. Необходимо было расставить все точки над 
"i".
— Именно такие ремарки всегда приводили Хьюма в ярость, – заметил Синнетт.
Его и самого неизменно раздражали эти методы обязательного выявления тех черт 
характера, которые люди обычно стараются скрывать, – Синнетту они казались 
непорядочными и нечестными.
— Должен сказать, что и мне претит подобная практика, – честно признался 
Синнетт, – однако я не собираюсь выдвигать свою кандидатуру на президентский 
пост. Я убежден, что он должен остаться за миссис Кингсфорд, а в качестве 
альтернативы я собираюсь выставить кандидатуру Финча8.
Полковник Олкотт пристально посмотрел на него.
—Я очень хорошо знаком с Финчем. У него есть какие-нибудь особые заслуги?
— У Дж. Б. Финча? Безусловно. Он – адвокат. Был отличником в Кембридже. Очень 
серьезно интересуется Теософией, всегда присутствует на наших собраниях. Я не 
думаю, что президентом должен быть именно он, просто на данный момент это – 
самая подходящая кандидатура.
— А что вы думаете об учреждении отдельного Общества, которым руководила бы 
миссис Кингсфорд? – спросил Олкотт.
— Это вполне допустимо. Я недавно предложил Учителю К.Х. создать своего рода 
общество в Обществе, то есть те, кто желает следовать Восточным учениям, могли 
бы создать свою собственную группу, однако же структурно входящую в основное 
Общество. Учитель, как мне показалось, одобрил эту идею9, но в его письме с 
предложением варианта реорганизации Лондонской Ложи эта мысль так и не была 
конкретно сформулирована.
— Понимаю. И все-таки я предложу этот вариант миссис Кингсфорд и посмотрим, 
удастся ли нам сделать наши отношения хоть немного гармоничнее. Одно не 
вызывает сомнений: дальше дело так продолжаться не может.
— Боюсь, что вы правы. Хотя бы даже К.Х. и говорил мне, что все эти разногласия 
все же предпочтительнее, чем "спокойствие старого паралитика"10, как он сам 
выразился. Он говорил, что человек испытывает приступы лихорадки тогда, когда 
его организм силится выгнать из себя болезнь. Возможно, и с нами происходит 
нечто подобное. Надежда только на это.
— Ну что ж, проблемы у Общества возникали и раньше. Я уже пришел к выводу, что 
таков наш жребий.
— Или точнее – карма, – кратко прокомментировал его замечание Синнетт, – и мы 
сами же ее и создаем.
Олкотт вздохнул, однако в глазах его светился насмешливый огонек.
— И боюсь, что в этом направлении Общество работает не покладая рук. Тем более 
нам следует попытаться решить наши нынешние проблемы в духе доброй воли. Я 
зайду к миссис Кингсфорд завтра.
— Только, пожалуйста, поймите меня правильно. Хотя между нами и существуют 
разногласия, это никак не влияет на мое уважительное отношение к ней как к 
человеку недюжинных способностей. Она – умна; ей присущ организаторский талант, 
к тому же у нее очень сильный характер; вы ведь знаете: миссис Кингсфорд – 
очень сильная личность.
— Бесспорно, – согласился Полковник, – однако мы уже поняли (или, по крайней 
мере, стараемся понять) одну вещь: при выборе друзей нам следует проявлять 
чуточку больше объективности, нежели раньше.
— С тех пор как мы переехали в этот дом, мы установили здесь одну, весьма 
полезную традицию
– сказал Синнетт, желая как можно шире представить Олкотту весь спектр их 
теософской деятельности, – каждый вторник мы устраиваем здесь днем небольшие 
"неофициальные собрания", на которые всегда приходят наши коллеги-теософы, а 
также и те, кого просто интересуют наши идеи. Эта практика, как мне кажется, 
себя оправдала. Конечно, большинство членов Ложи вы сможете увидеть и во время 
выборов. Кстати, они состоятся в доме Финна11.
— Я хотел бы встретиться с миссис и мисс Арундале, – сказал Олкотт, – похоже, 
что из всех членов Ложи, они самые преданные.
— Это действительно так. И они тоже надеются, что вы как-нибудь погостите у них.

Синнетт был доволен тем, что речь зашла об этой семье. Он вспомнил, что в одном 
из своих последних писем Учитель К.Х. говорил о нежелательности постоянного 
пребывания Олкотта в доме Синнеттов в течение всего того времени, что он 
пробудет в Лондоне. Со стороны это выглядело бы так, будто Олкотт приехал в 
гости исключительно к Синнетту, а не ко всем лондонским теософам. Поэтому было 
бы желательно, чтобы какую-то часть времени Олкотт гостил у других членов Ложи, 
которые пожелали бы пригласить его12.
— Замечательно, – сказал Олкотт, сразу уловив, в чем суть, – мне и в самом деле 
было бы полезно познакомиться со всеми членами, так мне будет легче понять их 
точку зрения.
Коллеги проговорили еще некоторое время обо всех тех сложностях, которые 
возникли в Лондонской Ложе за время Кингсфордовского правления. Мохини слушал 
их с неослабным вниманием, однако сам не проронил ни слова. Когда его, наконец, 
спросили, а что же он сам обо всем этом думает, он только покачал головой и 
сказал: "Я пока воздержусь от комментариев. Я хотел бы сперва познакомиться с 
этими людьми".
Вскоре к мужчинам присоединилась Пэйшенс, и был подан чай. Беседа однако 
длилась недолго, гости устали с дороги, и обсуждение было решено перенести на 
следующий день.
— Завтра я переговорю с Массеем и миссис Кингсфорд, – сказал Олкотт, перед тем 
как удалиться, – надо послушать, что они скажут.
— Разумеется, – согласился Синнетт, но про себя подумал, что если миссис 
Кингсфорд решит пустить в ход свои чары, то Полковнику будет не так-то просто 
устоять перед ними.
Однако его опасения оказались напрасными, Олкотт так и не почувствовал симпатии 
к миссис Кингсфорд.
"Хотя я с первых же минут смог оценить ее незаурядные умственные способности и 
широкий кругозор, – писал он впоследствии, – ее взгляды на любовь привели меня 
в ужас. Она говорила, что никогда не испытывала любви к человеку; когда она 
ждала ребенка, ей сказали, что с его появлением на свет в ней проснется 
материнская любовь, и тогда ее способность любить, скрытая в глубинах 
подсознания проявит себя в полной мере. Однако, когда ей наконец показали 
ребенка, единственное, чего ей хотелось, это чтобы его поскорее унесли! И в то 
же время она была способна питать безграничную любовь к своей морской свинке.
Прочтите замечательную книгу м-ра Мейтленда "Жизнь Анны Кингсфорд", и перед 
вашим мысленным взором как на экране кинематографа вспыхнет образ его 
прославленной соратницы, никогда не разлучающейся со своим зверьком, окружающей 
его своей заботой, а затем каждый раз отмечающей годовщину его смерти, как 
будто бы речь идет о ком-то из ее ближайших родственников"13.
Олкотт уже имел богатый опыт общения с самыми разными людьми и потому никогда 
не позволил бы, чтобы его насмешливое отношение к миссис Кингсфорд хоть как-то 
проявилось внешне. Он уже успел обсудить с Массеем возможность создания еще 
одного отделения Общества во главе с миссис Кингсфорд, которое называлось бы 
"Герметической Ложей Т.О.", и Массей согласился с тем, что это предложение 
представляет интерес для всех. Полковник хорошо знал и уважал Массея еще с тех 
пор, когда Теософское Общество еще только-только появилось на свет, и потому не 
позволил себе оскорбиться, когда последний скептически высказался по поводу 
существования Махатм; он решил, что сомнения г-на юриста вполне искренни.
Полковник с сочувствием выслушивал жалобы других членов Лондонской Ложи на 
миссис Кингсфорд. Как отмечали эти члены, выступления м-ра Синнетта на 
проводимых регулярно собраниях стали уже традиционными. Его беседы считались 
наиболее интересными. Но перед тем как начать обсуждение его выступлений, 
миссис Кингсфорд сперва повторно излагала суть его речей, но уже своими 
словами; а ее интерпретация зачастую противоречила оригиналу, что скорее 
смущало других членов Ложи, чем просвещало их. Плюс ко всему, эта практика 
вызывала у коллег скуку и нетерпение. Более того, комментарии миссис Кингсфорд 
зачастую переходили в непозволительную критику выступлений Синнетта, а 
поскольку источником его информации являлись Махатмы, то иногда доставалось и 
им14.
Олкотт ничего не сказал миссис Кингсфорд об этих жалобах, надеясь, что все 
можно будет исправить в том случае, если она примет его предложение. Она и в 
самом деле охотно восприняла идею создать свою собственную Ложу, так что 
Полковнику беседа с нею внушила некоторый оптимизм.
Вечером, накануне выборов, в дом Синнеттов прибыл еще один гость – Чарльз У. 
Ледбитер, молодой викарий из провинции, лишь недавно вступивший в Теософское 
Общество. Так как жил он в пятидесяти милях от города и вынужден был приезжать 
на собрания лишь накануне с вечера, Синнетты предложили ему постоянно 
рассчитывать на их дом, где он мог бы спокойно пообедать и переночевать. 
Олкотту он сразу же понравился. Теософия пока еще была в диковину этому 
молодому священнику, но он довольно быстро схватывал суть новых для него идей. 
Так что разговор за обеденным столом был интересным и оживленным.
Годы спустя м-р Ледбитер опубликовал воспоминания о событиях этого периода, а 
его описание прошедших на следующий день выборов заслуживает того, чтобы 
воспроизвести его в точности. Он подчеркивал, что практически все члены Ложи 
желали избрания Синнетта президентом, однако сам Синнетт колебался, не желая 
допускать, чтобы его личные разногласия с миссис Кингсфорд влияли на политику 
всей Ложи. Далее по ходу собрания м-р Мейтленд предложил вновь избрать на этот 
пост миссис Кингсфорд (идея создания особого отделения Ложи была на время 
позабыта), но "его поддержали только два или три человека, по поводу чего 
доктор Кингсфорд крайне несдержанно выражала свое возмущение. Тогда Синнетт 
предложил кандидатуру вира Дж. Б. Финча, в чьем доме как раз и проходили выборы,
 и он "тут же был избран подавляющим большинством голосов".
Председательствовал Олкотт, однако миссис Кингсфорд то и дело прерывала его 
своими замечаниями. Собрание грозило затянуться до бесконечности, 
присутствующие уже начали скучать и выражать беспокойство.
Скамейки для собравшихся были взяты напрокат и расставлены в большом зале, 
заняв все пространство, вплоть до самой двери. Ледбитер и один из его друзей 
сидели как раз напротив двери в окружении небольшого числа своих коллег. Они 
находились довольно далеко от президиума и потому не особенно прислушивались ко 
всему, что там происходит, хотя и знали, что Олкотт и Мохини сейчас прилагают 
все усилия к тому, чтобы извлечь хоть какую-то пользу из этой утомительной и 
бесперспективной дискуссии. Неожиданно дверь распахнулась, и "в зал торопливо 
вошла полная женщина, одетая в черное, и присела на свободный край скамьи".
Дальнейшие события м-р Ледбитер описывает следующим образом:
"Несколько минут она сидела, прислушиваясь к происходящей склоке, но вскоре 
начала проявлять все более явственные признаки нетерпения. Убедившись, что 
никаких положительных изменений не предвидится, дама резко поднялась со своего 
места и тоном армейской команды выкрикнула одно только слово: "Мохини!", 
развернулась и вышла из комнаты.
Величественный и исполненный достоинства Мохини опрометью бросился к двери 
вслед за ней, выскочил в коридор и тотчас же распластался на полу у ног 
"черной" леди.
Многие повскакивали со своих мест, пытаясь узнать, что же произошло, но тут же 
помчался к двери м-р Синнетт, выбежал в коридор, обменялся несколькими словами 
с новоприбывшей, снова вернулся в комнату и, встав на край нашей скамьи, 
звонким голосом произнес роковые слова: "Позвольте представить всем членам 
Лондонской Ложи – мадам Блаватская!"
Дальнейшее с трудом поддается описанию. Члены Ложи с чувством дикого восторга, 
смешанного с благоговейным трепетом, облепили нашу великую основательницу: 
кто-то целовал ей руку, кто-то преклонял перед ней колени, а иные даже были 
близки к истерике. Однако уже через несколько минут она нетерпеливо стряхнула с 
себя своих почитателей, и полковник Олкотт препроводил ее в президиум, где она, 
ответив на несколько его вопросов, потребовала от него объяснений причин столь 
неудовлетворительного ведения собрания. Полковник и м-р Синнетт объяснили ей 
все, как могли. Она тут же приказала им закрыть собрание, попросив остаться 
только должностных лиц для совещания. Члены Ложи удалились, пребывая все еще в 
состоянии экстаза, а должностные лица собрались в соседней жилой комнате в 
ожидании мадам Блаватской.
По приглашению Синнетов я остановился в тот приезд в их доме и потому мог 
уехать только вместе с ними. Это позволило мне – молодому и малозначительному 
члену Ложи –оставаться в компании гораздо более значимых людей и стать 
свидетелем происшедшего там замечательного события.
Мадам Блаватская потребовала полный отчет о положении дел в Ложе и о сути 
разногласий между м-ром Синнеттом и доктором Кингсфорд; и, получив его, 
принялась бранить их обоих так, будто перед нею были два провинившихся 
школьника, и, в конце концов, заставила их пожать друг другу руки в знак того, 
что все существовавшие между ними противоречия можно было считать полюбовно 
улаженными!...
Мадам Блаватская и полковник Олкотт вместе с нами поехали в дом Синнеттов, и в 
тот вечер мы засиделись допоздна. Мадам Блаватская резко критиковала 
руководителей Ложи за неумелое ведение собрания. Я был, конечно же, представлен 
ей, а м-р Синнетт поведал ей о моем письме в спиритуалистический журнал "Light",
 в котором я высказал свое мнение относительно отрицания духом Эрнестом факта 
существования нашего Учителя. Услышав эту краткую историю, она испытующе 
посмотрела на меня и сказала: "Я не очень-то симпатизирую духовенству, 
поскольку считаю, что большинство его представителей лицемерны, глупы и 
фанатичны; но это был смелый поступок, и я вам за него очень благодарна. Это 
было хорошее начало; не исключено, что и далее вы будете продолжать в том же 
духе".
... Я надеюсь, что смог достаточно точно передать, чем она была для меня, да и 
для всех нас – тех, кто удостоился такого большого счастья быть близко знакомым 
с нею; передать то воистину неизгладимое впечатление, которое она на нас 
произвела, то искреннее обожание и тот неиссякаемый энтузиазм, которые она в 
нас вызывала"15.
Е.П.Б. говорила Синнеттам, что так неожиданно приехала в Лондон потому, что 
вдруг почувствовала необходимость присутствовать на выборах.
— И если бы я этого не сделала, то, как вы думаете, был бы вообще конец 
дебатам? – спросила она.
— Вероятно, мы бы до сих пор сидели там, – ответила Пэйшенс с присущей ей 
очаровательной улыбкой.
Е.П.Б. погостила у Синнеттов неделю, после чего вернулась в Париж; Олкотт и 
Мохини переехали в дом Арундале. Все это время дом Синнеттов осаждали толпы 
визитеров, однако более никаких из ряда вон выходящих событий не произошло.
Когда Е.П.Б. увозил поезд, который должен был перевезти ее через Ла-Манш, и 
провожавшие махали ей на прощание руками, Пэйшенс заметила:
— А ведь ей очень не хотелось уезжать.
— Она еще вернется, – холодно ответил ей муж, – и меня это не очень радует. 
Кстати, дорогая,
у тебя тоже очень усталый вид. Я думаю, нам не мешало бы съездить куда-нибудь 
отдохнуть.
Именно так они и поступили. На несколько месяцев Синнетты уехали в Гастингс. 
Там Пэйшенс не пришлось выполнять обязанности домохозяйки, и вскоре она 
полностью восстановила свои силы.
День 9 апреля стал официальным днем рождения "Герметической Ложи Т.О.". Но, к 
сожаленью, она так и не смогла решить всех проблем. Члены Общества желали 
постигать учение в обеих Ложах, а "в результате – неразбериха так и не 
прекращалась"16. В конце концов Олкотту пришлось установить новое правило, 
согласно которому "двойное членство было запрещено; каждому разрешалось быть 
активным членом только одного отделения; лицам, состоявшим в обеих Ложах, 
предлагалось выбрать, w какой из них они предпочли бы остаться".
В результате этого "Герметическая Ложа" чуть было не приказала долго жить. 
После совещаний с Массеем Олкотт предложил миссис Кингсфорд официально 
переименовать свое отделение в Независимое Общество, таким образом члены 
Лондонской Ложи получали возможность по желанию состоять в двух Обществах сразу.
 Этот план сработал, и бывшая "Герметическая Ложа Т.О." превратилась в 
"Герметическое Общество". Президентом нового Общества стала миссис Кингсфорд, 
вице-президентом – м-р Мейтленд. Первое собрание Общества состоялось 9 мая, и 
Олкотт "выступил с обращением, в котором выразил свою симпатию новому Обществу 
и пожелал ему удачи"17.
В эти дни полковнику Олкотту пришлось изрядно попотеть. Интерес к Теософии 
распространялся среди самых разных слоев лондонского общества. Он встретился с 
сэром Эдвином Арнольдом, который пригласил его к себе на завтрак и показал 
несколько страниц своей рукописи, которую он назвал "Свет Азии"18. Он беседовал 
о Теософии с поэтом Робертом Браунингом; Эре Рассел приглашал его к себе на 
пару дней в Оксфорд; а Лорд Бертвик увез его к себе в Шотландию на целых две 
недели.
"В одной компании я познакомился со служащим Королевского двора и знаменитым 
генералом; в другой – с одним из величайших современных художников, – писал 
Олкотт, – и всегда темой разговоров была Теософия; это было время прилива. И 
хотя отлив был уже не за горами, никто в Европе пока не догадывался об этом, 
так как все началось в Мадрасе..."19
_____________
Глава ХХ
"МЕСТЬ" КУЛОМБОВ
Перед тем как отправиться из Адьяра в Европу, полковник Олкотт назначил комитет,
 названный им же самим Контрольным Советом, под председательством доктора 
Франца Гартмана. Контрольный Совет должен был управлять делами штаб-квартиры во 
время отсутствия его и Е.П.Б. Хотя доктор Гартман был относительно недавно 
принят в Теософское Общество, Олкотт доверял ему.
Это был американец баварского происхождения, серьезно интересующийся Теософией, 
много путешествовавший и изучавший различные религии, включая религии 
американских индейцев. В Контрольный Совет вошли также Дамодар, Субба Роу, Ст. 
Джордж Лейн-Фокс – инженер-электрик, недавно приехавший из Англии, и У.Т. Браун 
– молодой шотландец, сопровождавший Олкотта в его недавнем путешествии по 
Северной Индии.
Полковник как раз размышлял над тем, не следует ли ему увеличить число членов 
Контрольного Совета, как вдруг раздался короткий стук в дверь и в его комнату 
вошла Эмма Куломб.
— Войдите, – бросил через плечо Полковник, досадуя на то, что его побеспокоили, 
и нехотя обернулся к двери.
— Да, миссис Куломб?
Она улыбалась одной из своих самых обворожительных улыбок.
— Мистер Олкотт, – сказала она, – надеюсь, Вы не будете возражать, если я 
предложу Вам
кое-что?
По правде говоря, ему хотелось бы возразить, так как ее появление прервало ход 
его мыслей; перед отъездом надо было сделать еще много дел и решить массу 
вопросов. К тому же, особой симпатии к этой женщине он не испытывал. Он считал 
ее просто болтуньей и сплетницей, строящей из себя большого знатока в вопросах 
религии, хотя ее невежество в этой области было общеизвестно. Однако он понимал,
 что достаточно хорошо узнать ее по причине своих бесконечных разъездов он не 
успел.
Полковник знал, что Е.П.Б. не любила ее и не доверяла ей, однако причину 
подобного отношения к миссис Куломб Е.П.Б. никогда не называла, и поэтому 
Олкотт подозревал, что отчасти в этом повинен тяжелый характер Е.П.Б. Насколько 
ему самому было известно, мадам Куломб была трудолюбива и весьма добросовестно 
относилась к своим обязанностям домохозяйки; а эти обязанности во время их 
проживания в Бомбее, после того как уехала Роза Бейтс, целиком лежали на ней. 
Она всегда проявляла, по крайней мере внешне, свою преданность Е.П.Б., и когда 
между нею и Е.П.Б. произошел, наконец, окончательный разрыв, Олкотту было 
слегка жаль ее, он полагал, что его "старушка" была излишне резка с ней и 
рассердилась на миссис Куломб из-за пустяка.
Вспомнив обо всем этом, Полковник, повинуясь своей природной честности, 
заставил себя побороть вспыхнувшее было раздражение. Он вновь сел за стол.
— Разумеется, нет, – ответил он. – Что вы хотели мне предложить?
— Это касается Контрольного Совета, мистер Олкотт. Я подумала, а почему бы вам 
не включить в этот Совет моего мужа?
— Куломба? – брови Олкотта приподнялись в изумлении. – Я об этом не думал. А 
почему Вы решили, что это необходимо?
— Видите ли, – на лицо Эммы Куломб падала тень, и Олкотту сложно было 
определить его выражение, однако ему показалось, что его вопрос слегка смутил 
ее, – мне показалось, он очень обидится, если вы обойдете его своим вниманием. 
Ведь он работает с вами уже три года, и всегда был так трудолюбив. Он искренне 
заботится о благе Общества, и к тому же, вы ведь знаете, мистер Олкотт, мой муж 
– очень гордый человек, и если вы по-прежнему будете его игнорировать, это 
будет для него таким ударом.
Олкотт нашел эту просьбу весьма экстравагантной, однако против Алексиса Куломба 
он действительно ничего не имел, поскольку тот производил впечатление 
способного человека, был что называется мастером на все руки; а учитывая 
размеры Адьярской усадьбы, специалист, хорошо знающий плотницкое дело, а также 
и другие ремесла, нужен был всегда.
Кроме того, Куломб был прекрасным составителем документов любого характера и 
умел воспроизводить почерк других людей (и надо сказать, что его собственный 
почерк очень походил на почерк Е.П.Б.)1. Правда, до сих пор он использовал этот 
свой талант исключительно ради забавы2, так что Полковнику просто никогда не 
приходило в голову, что он может воспользоваться им в каких-то менее безобидных 
целях. Куломб казался ему спокойным, воспитанным человеком, к тому же с виду – 
абсолютно честным. Впоследствии Олкотт записал в своем дневнике: "Если бы я 
имел хотя бы малейшее представление о ее (мадам Куломб) истинном характере, то 
вместо того, чтобы делать ее мужа ... членом Совета, я приказал бы слугам 
прогнать их обоих прочь бамбуковыми палками"3.
Однако в тот февральский день 1884 года Олкотт даже не подозревал о степени 
вероломства Куломбов. Мадам Куломб еще раз напомнила ему о том, что он знает ее 
мужа уже несколько лет, в то время как некоторые члены Контрольного Совета были 
сравнительно более молодыми членами Теософского Общества и не могли разбираться 
в нуждах штаб-квартиры так же хорошо, как и он.
Вообще-то Олкотт старался никогда не принимать никаких решений, предварительно 
не обдумав их, но сейчас ему хотелось как можно скорее прекратить этот разговор,
 и к тому же он даже вообразить себе не мог, как горько ему придется сожалеть о 
том, что он не отказал мадам Куломб.
— Хорошо, – сказал он, наконец, – передайте своему мужу, что я включу его в 
состав Совета и вышлю ему соответствующее письменное подтверждение. А теперь, 
если вы позволите ...
Он вновь вернулся к своим делам и потому не заметил, как в глазах его 
собеседницы мелькнул торжествующий огонек. Однако ее все же выдал голос, когда, 
выходя из комнаты, она выражала Олкотту свою благодарность, что заставило его 
слегка насторожиться, однако он вскоре отбросил свои сомнения, решив, что у 
него есть дела и посерьезнее.
Олкотт тогда еще не знал, что миссис Куломб неоднократно делала попытки 
выманивать деньги у состоятельных посетителей Адьяра. В частности, она просила 
богатого индийского дворянина – князя Харисингхджи, члена Теософского Общества, 
– дать ей "взаймы" 2000 рупий; на эти деньги она и ее муж хотели бы заняться 
гостиничным бизнесом, который всегда их привлекал. Князь был озадачен, не 
представляя, какое положение занимает миссис Куломб в этом поместье. Он 
отделался уклончивыми заверениями, "очевидно, надеясь, что этот прецедент 
вскоре позабудется или, по крайней мере, что ему удастся более точно узнать, 
что стоит за этой просьбой"4.
В неудаче этой своей затеи мадам Куломб обвинила Е.П.Б., хотя последняя об этом 
даже не знала. "Она ругала весь свет вообще и мадам Блаватскую в частности, – 
писал доктор Франц Гартман5. – Она даже поведала мне по секрету, что мадам 
Блаватская все еще не вернула ей те деньги, которые брала у нее в долг в 
Египте; однако впоследствии, будучи подвергнута перекрестному допросу, 
отказалась от своих слов и признала, что это она задолжала мадам Блаватской. Е.
П.Б., конечно же, была далеко не в восторге от всех этих выяснений; однако 
несколько слезинок, пролитых мадам Куломб (не без помощи носового платка), 
смогли кое-как уладить дело"6.
Доктору Гартману мадам Куломб показалась довольно неприятной особой – 
источником всевозможных несчастий, вечно подслушивающим, подглядывающим через 
замочные скважины и появляющимся всегда в самый неподходящий момент созданием. 
"У нее был несомненный дар – совать свой нос в чужие дела", – писал он7.
Е.П.Б. и полковник Олкотт, полностью поглощенные мыслями о своем предстоящем 
отъезде, не обращали внимания на мелкие домашние конфликты и даже не 
подозревали о готовившемся в это время заговоре.
Вскоре по приезде в Адьяр доктор Гартман предложил Учителям свои услуги, о чем 
известил их в записке, которую передал Олкотту. Олкотт оставил записку в 
"Святилище"8. Через две недели Махатма М. прислал ответ, в котором сообщал, что 
именно он (Учитель) внушил Олкотту мысль о том, чтобы пригласить Гартмана в 
Адьяр. Он просил доктора остаться и принять участие в работе Общества9.
Как раз накануне отъезда Е.П.Б. и Олкотта Гартман получил еще одно письмо от 
Махатмы М., из которого следует, что последний уже заранее знал о предстоящем 
кризисе. Это письмо было доставлено ему довольно необычным путем.
Однажды он пытался переговорить с Е.П.Б. на интересующую его тему.
— А почему бы вам не спросить об этом Учителя? – сказала она, выслушав его 
сбивчивый рассказ. – Я полагаю, что вам ответят.
Она помолчала несколько секунд и добавила:
—Разве вы не чувствуете его присутствия? Я – чувствую. Вот сейчас, например, 
убеждена, что он что-то пишет.
Доктор Гартман был уверен в том, что и сам он чувствует присутствие Учителя; 
иногда он почти мог разглядеть его лицо. Он уже собирался сказать об этом, как 
вдруг в комнату вошла мадам Куломб.
Ему совершенно не нравилась манера этой женщины всякий раз неожиданно 
появляться там, где ей вздумается, нимало не заботясь о том, что она может 
прервать чей-нибудь приватный разговор. Он не мог с уверенностью сказать, что 
она не подслушивала их, однако по ее виду можно было догадаться, что она очень 
спешила и, похоже, никак не могла подслушивать его разговор с Е.П.Б.
— Мадам, – сказала она, – мне нужны щипцы, я нигде не могу их найти. У вас их 
случайно нет?
—У меня? – удивилась Е.П.Б. – А на что они мне?
Доктор Гартман совсем уж было собрался оставить мадам Куломб наедине с ее 
поисками щипцов, как вдруг у него само собой вырвалось:
—У меня в столе есть щипцы, я сейчас их вам принесу.
Сам удивляясь своему порыву, он отправился к себе в комнату и выдвинул ящик 
стола. Там лежали щипцы и другие инструменты. Все свои бумаги он убрал из этого 
ящика еще вчера вечером, так что в нем не могло быть ничего, даже отдаленно 
напоминающего какое-либо письмо.
Он взял щипцы и уже совсем было собрался закрыть ящик, как вдруг заметил 
большой конверт. Он был подписан почерком Учителя, и на печати тоже были 
заметны его инициалы, выполненные в тибетском стиле. Письмо было адресовано 
самому Гартману.
Он торопливо вскрыл конверт и пробежал глазами по строчкам. Это было длинное и 
очень доброе письмо, посвященное как раз тем вопросам, которые он собирался 
обсудить с Е.П.Б.
"Итак, если я вообще что-то знаю, – писал он впоследствии, – так это то, что, 
когда я открыл ящик, никакого письма в тот момент там не было, и в комнате тоже 
никого не было. Это письмо ... должно было быть написано, запечатано и положено 
в ящик не более чем за четыре минуты, хотя на следующий день его копирование 
отняло у меня ровно сорок минут..."*10
Доктор Гартман вернулся в комнату Е.П.Б. и принес щипцы для мадам Куломб. Она 
пробормотала что-то в ответ, что должно было означать "Благодарю!", и удалилась.
 Гартман показал Е.П.Б. конверт и рассказал о том, где он нашел его.
— Я еще не успел как следует прочесть его, – сказал он, – однако, насколько я 
понял, Учитель говорит о "различных неожиданных проблемах", которые, как он 
предвидит, вскоре должны возникнуть. Я начинаю думать, что вам и полковнику 
Олкотту не следовало бы сейчас уезжать.
Е.П.Б. улыбнулась и покачала головой.
—Насколько мне известно, неожиданные проблемы всегда возникают неожиданно. Если 
бы мы могли их предвидеть, то они и возникнуть не успели бы.
— И все же, – задумчиво сказала она, – это и в самом деле должны быть довольно 
серьезные проблемы, раз уж Босс говорит о них... Ну что ж, и я и Олкотт – мы 
оба очень благодарны вам за то, что вы согласились взять на себя такую большую 
ответственность на время нашего отсутствия.
— Получив такое ободрение, какое содержится в этом письме, – ответил он, – я 
счел бы себя трусом, если бы отказался.
— Я хочу сказать вам, чтобы вы без стеснения пользовались моими комнатами, моим 
рабочим столом и моей библиотекой, когда пожелаете, – с нежностью сказала Е.П.Б.

— Это очень любезно с вашей стороны, – ответил он. – Думаю, что когда-нибудь 
воспользуюсь вашим предложением.
Впоследствии Гартман не раз вспомнил об этом предложении, когда пришло время 
воспользоваться им на практике.
Гартман и еще несколько человек, включая и мадам Куломб, поехали в Бомбей 
вместе с полковником Олкоттом, Е.П.Б., Мохини Чаттерджи и преданным слугой 
Бабулой, чтобы проводить их и пожелать им bon voyage11.
Доктора очень удивило то, что мадам Куломб было позволено поехать с ними, но 
вскоре он догадался, что ей удалось упросить об этом Е.П.Б.; видно, сказать 
"да" для Е.П.Б. оказалось проще, чем "нет", тем более что во время отъезда из 
Адьяра Е.П.Б. выглядела очень взвинченной и усталой.
По пути в Бомбей они заехали ненадолго в гости к князю Харисингхджи, и, как 
оказалось, мадам Куломб во время этого визита нашла возможность напомнить князю 
о его "обещании". Но на этот раз об этом стало известно Е.П.Б., и она "без 
всяких церемоний положила конец этому делу"12.
Мадам Куломб хотя и смогла подавить в себе вспыхнувшую ярость, но не настолько, 
чтобы полностью скрыть ее. Однако при прощании она не скупилась на выражения 
преданности и любви к Е.П.Б.
— Я буду хранить все ваши вещи как зеницу ока, – сказала она, прикладывая к 
глазам носовой платок и весьма реалистично хлюпая носом. – Даже не знаю, как я 
смогу пережить такую долгую разлуку с Вами.
— Думаю, что сможете, – не слишком ласково ответила ей Е.П.Б., пристально глядя 
ей в глаза. – Если возникнут какие-нибудь сложности, вы всегда можете 
рассчитывать на поддержку Контрольного Совета.
Мадам Куломб опустила глаза – так она всегда поступала, когда хотела скрыть 
свои истинные чувства от окружающих. Руки ее дрожали, однако она так и не 
произнесла ни слова до тех пор, пока Е.П.Б. не ушла. Рядом с ней оставался 
только Бабула, подбиравший многочисленные вещи, которые его госпожа всегда 
брала с собой в дорогу. Мадам Куломб повернулась к ничего не подозревающему 
слуге и негромко произнесла дрожащим от злости голосом:
— Пусть она не сомневается! Я обязательно отомщу ей за то, что она не дала мне 
получить мои две тысячи рупий!
Бабула счел сказанное всего лишь обычным для мадам Куломб проявлением ярости и 
даже не потрудился передать их своей госпоже. Вернее, он все же передал их, но 
только тогда, когда эта "месть" уже свершилась.
Перед тем как вернуться в Адьяр, мадам Куломб отделилась от своих спутников, 
чтобы посетить каких-то священников, имена которых она не назвала13.
Однако же, как было известно, еще в 1881 году, когда штаб-квартира Теософского 
Общества находилась в Бомбее, мадам Куломб пыталась продать некоторые "секреты" 
одному из тамошних священников, но в ответ получила отказ14.
Неизвестно, пыталась ли она и на этот раз провернуть что-либо в этом же роде, 
так как она ни с кем не поделилась своими планами.
А в это время в Адьяре Алексис Куломб фактически занял комнаты Е.П.Б. Он 
просиживал там часами, заперев изнутри двери и неизвестно чем занимаясь. На 
расспросы доктора Гартмана он отвечал уклончиво, ссылаясь на то, что дожди 
повредили одну из стен, и он теперь занят ее ремонтом. Ключ от комнаты забрала 
мадам Куломб, и кроме нее и ее мужа туда никто не мог войти.
Однажды, когда доктор Гартман созывал собрание Контрольного Совета, встал 
вопрос о необходимости подыскать подходящее, спокойное место для последующего 
проведения подобных собраний. Вспомнив о предложении Е.П.Б., он порекомендовал 
Совету собраться в ее апартаментах. Однако месье Куломб начал решительно 
возражать против этого.
— Я получил указание от мадам, – сказал он строго, – не позволять никому 
подниматься к ней
наверх до ее возвращения.
Доктор изумленно смотрел на него.
—Но ведь она совершенно ясно дала мне понять, что я могу использовать и ее 
библиотеку, и ее
комнаты, когда пожелаю, – попытался было протестовать он, – и, насколько мне 
известно, то же самое она говорила и Субба Роу, да и другим тоже.
Но Куломб был непреклонен.
—Но я не могу позволить и не позволю, чтобы кто-нибудь вошел в комнату мадам до 
тех пор, пока не получу соответствующее указание лично от нее.
— Но на это уйдут месяцы, если, конечно, мы не воспользуемся телеграфом, – 
продолжал спорить Гартман, – да и вообще, это абсурд.
— Таковы ее указания, – настаивал Куломб, – и я ничего не могу поделать.
Доктор Гартман не поверил ему, однако в данный момент был не в силах что-либо 
предпринять, так как не имел доступа наверх. Совет пришлось собирать в другом 
месте15. Пока шло собрание, Куломб сидел, насупившись, и слушал, однако даже не 
пытался участвовать в дискуссии.
Доктор Гартман тут же написал об этом Е.П.Б., однако ответ от нее пришел только 
через три месяца и содержался в ее письме, адресованном м-ру Лейн-Фоксу, наряду 
с прочей информацией, адресованной самому получателю письма:
"Она [мадам Куломб], – писала Е.П.Б., – пообещала мне, что будет следить за 
порядком в моих комнатах, испросив у меня позволения предоставить в ее 
распоряжение ключ, а также возможность ей, и только ей одной, следить за ними. 
Узнав, что я позволила доктору Гартману использовать мои книги и мой рабочий 
стол, она подняла шум и заявила, что если я позволю хоть кому-нибудь еще 
входить в свои комнаты, то она уже ни за что не сможет отвечать, "Святилище" 
будет осквернено и т.д.".
Е.П.Б. вложила в конверт и полученное ею от мадам Куломб угрожающее письмо, в 
котором последняя предостерегала ее от возможных "последствий вторжения"16.
"Это объясняет, – писал впоследствии доктор Гартман в своем Отчете, – как мадам 
Куломб удалось заполучить весь верхний этаж. Куломбам он был совершенно 
необходим для успешной реализации своих планов".
Историк более позднего времени описывает эти события следующим образом:
"Очевидно, что Алексис Куломб тут же принялся делать всевозможные отверстия, 
отодвигающиеся панели и потайные двери в стене между спальней Е.П.Б. и так 
называемой "Оккультной комнатой", в которой висело переносное Святилище. Это 
Святилище представляло собой нечто вроде "астрального почтового ящика", в 
котором помещались два портрета Учителей. Вскоре он убедился в том, что эта 
работа – намного сложнее, чем ему поначалу представлялось.
Проведенные впоследствии тщательные исследования показали, что его панели и 
потайные двери открывались с большим трудом, и если бы ими и в самом деле 
пользовались, то они немедленно были бы обнаружены"17.
Если бы мадам Куломб умела держать язык за зубами, то ее мужу, возможно, 
удалось бы создать и более убедительные приспособления и подорвать репутацию 
мадам Блаватской и ее коллег в глазах общественности гораздо основательнее, чем 
это у него получилось. Но, к счастью, однажды, желая посмеяться над Дамодаром, 
она заявила ему, что именно мадам Блаватская приказала ее мужу устроить все эти 
потайные двери.
С ее стороны это было большой ошибкой. Дамодар тут же опубликовал свое 
официальное заявление:
"Вечером 7-го марта 1884 года я обратился к м-ру Куломбу с просьбой разрешить 
мне войти в комнату мадам Блаватской; он ответил, что не может удовлетворить 
мою просьбу, ибо получил от мадам наистрожайшие указания насчет комнат, книг и 
т.д. и что на него возложена полная ответственность за них.
Мадам Куломб неоднократно заявляла, что мадам Блаватская обидела ее и что она 
собирается ей "отомстить"... Она говорила также, что совершенно не 
симпатизирует Обществу и, более того, что ее сознание восстает против него. 
Через несколько дней она заявила, что намеревается разгромить все Общество"18 .
Далее последовал критический, тяжелый период, за время которого еще несколько 
членов Общества выступили с официальными заявлениями. Все члены Контрольного 
Совета (исключая месье Куломба) были за то, чтобы "обвинить Куломбов за частые 
случаи "недостойного поведения": за клевету на Общество и его должностных лиц, 
за растрату общественных денег и т.д."19
Вслед за этим пришло довольно странное письмо от Махатмы К.Х., адресованное 
доктору Гартману. Махатма советовал быть снисходительными в отношении мадам 
Куломб, утверждал, что сама она "невиновна", и рекомендовал просто ограничить 
ее функции домашним хозяйством, конечно, в том случае, если Контрольный Совет 
не обнаружит никаких необоснованных денежных затрат. "Можно и должно провести 
множество реформ, скорее благодаря помощи мадам К., нежели вопреки ее 
сопротивлению", – говорилось в письме20.
Сперва доктор Гартман, которому было хорошо известно вероломство мадам Куломб, 
был склонен считать это письмо поддельным. Однако способ его доставки не 
оставлял никаких сомнений. Контрольный Совет как раз составлял список обвинений 
против Куломбов, когда "появился в астральном теле Чела и вручил... письмо 
Дамодару"21. Оно было написано почерком Махатмы К.Х., упаковано в китайский 
конверт и адресовано доктору Гартману22.
"Нам не пришлось сожалеть о том, что мы прислушались к его советам, – писал 
впоследствии Гартман. – Если бы гроза разразилась прямо сейчас, то поток 
трансатлантических телеграмм мог бы серьезно повредить работе полковника 
Олкотта, находившемуся в Европе"23.
Однако даже это письмо не смогло изменить намерений Контрольного Совета изгнать 
Куломбов из Адьяра. Доктор Гартман предложил им четверть прибыли от нескольких 
серебряных шахт, которыми он владел в американском штате Колорадо, а м-р 
Лейн-Фокс готов был занять им деньги на дорогу, чтобы они смогли туда 
добраться24. Этот вариант их, похоже, удовлетворил, однако уезжать они не 
торопились.
В конце марта Дамодар и м-р Лейн-Фокс собирались съездить в Утакамунд, и мадам 
Куломб попросила разрешения сопровождать их. Ее просьба была удовлетворена, и 
ей даже ссудили определенную сумму денег для покупки новой одежды, очевидно, 
только затем, чтобы на некоторое время выпроводить ее из Адьяра.
В Утакамунде мадам Куломб вдруг обнаружила доселе небывалую набожность: 
зачастила в церковь, часто навещала своих "духовных наставников". И каждого, с 
кем бы она ни встречалась, убеждала порвать все связи с Теософским Обществом, 
говоря, что "все это – обман, феномены – не настоящие, и она могла бы многое 
обо всем этом порассказать, если бы захотела"25.
В Лондоне полковник Олкотт получил от мадам Куломб письмо, якобы присланное ей 
доктором Гартманом, в котором Е.П.Б. обвинялась во лжи, а полковник Олкотт – в 
том, что он "именно таков, каким он и должен быть, и ничуть не лучше". На 
обороте письма почерком Махатмы М. была сделана короткая приписка: "Топорная 
подделка, однако же неплохое напоминание о том, насколько многого может 
добиться предприимчивый враг, действующий в этом направлении... М."26 Когда 
впоследствии это письмо увидел сам доктор Гартман, он признал, что почерк 
немного похож на его собственный, однако тоже назвал его "глупостью" и 
"подделкой"27.
В конце апреля доктор Гартман получил письмо от одного своего европейского 
друга, в котором также обнаружил приписку, сделанную Махатмой М.: "Дело очень 
серьезное. Я отправлю Вам письмо через Дамодара. Тщательно изучите его. М."
Дамодар все еще был в Утакамунде, но через несколько дней от него пришло 
обещанное письмо. Махатма М. писал:
"26 апреля 1884 г. Недавно женщина начала переговоры – своего рода регулярные 
дипломатические pourparler с врагами нашего дела – несколькими падре. Надеется 
получить от них не менее 2000 рупий за то, что поможет им если не полностью 
развалить, то хотя бы сильно навредить Обществу, подорвав доверие к его 
Основателям. Отсюда и намеки на "потайные двери" и тому подобные фокусы. Сейчас 
это только разговоры, но в нужный момент эти потайные двери действительно будут 
найдены. Они – единственные хозяева верхнего этажа. Только они имеют доступ в 
помещение и возможность контролировать его.
"Месье" – умен и искусен во всех ремеслах: и в механике, и в плотницком деле, и 
уж конечно сможет справиться со стенами. Не забывайте об этом вы, Теософы. Они 
ненавидят вас, как только могут ненавидеть преуспевающих в своем деле людей 
неудачники; ненавидят Общество, Генри, Е.П.Б., теософов и даже само слово 
"Теософия". Эти ... готовы выложить кругленькую сумму денег за разгром Общества,
 которое им так ненавистно. Более того, индийские иезуиты нашли полное 
понимание со стороны своих лондонских и парижских коллег.
Сохраните все вышесказанное в глубочайшей тайне, если хотите оказаться 
сильнейшими. Сейчас она ни в чем не должна вас заподозрить, будьте благоразумны,
 если желаете следовать моему совету. Однако же действуйте без промедления. М.
"28
Из Парижа полковник Олкотт отправил мадам Куломб письмо (копию которого получил 
также и Дамодар), в котором сообщал о том, что до него дошли слухи о 
распространяемых ею измышлениях относительно "потайных дверей и прочих 
приспособлений для подложных феноменов" и что этим она открыто проявила свое 
враждебное отношение к Теософскому Обществу.
Он писал, что его очень "огорчили" эти ее мнимые разоблачения, но "теософское 
движение отнюдь не зиждется на одних только феноменах, и если бы Вам даже 
удалось доказать, что абсолютно все феномены, виденные когда-либо мною или 
кем-либо другим, являются подложными, это ни на йоту не поколебало бы моей 
уверенности в том, что деятельность Общества несет в себе благо всему миру..." 
Он напомнил также, что феномены часто происходили и в отсутствие Е.П.Б.
"Должен сказать Вам прямо, – писал он, – я не могу назвать правильными или 
вполне честными все эти Ваши попытки навредить Обществу, настраивая публику 
против Е.П.Б., против меня лично или же против кого бы то ни было из наших 
коллег, а также намекая на какой-то скрытый политический подтекст, в то время 
как Вы сами прекрасно знаете (или, по крайней мере, должны знать), что во всем 
этом нет ни крупицы правды"29. И так далее – все в присущей Олкотту 
прямолинейной манере30.
По некоторым причинам Дамодар не сразу представил остальным членам Контрольного 
Совета полученную им копию этого письма, что вызвало большое неудовольствие 
доктора Гартмана, когда он, наконец, узнал об этом31.
По возвращению из Утакамунда Дамодара и его спутников вновь был поднят вопрос 
об отъезде Куломбов в Америку. Месье Куломб говорил "да", а мадам Куломб – 
"нет". Ее не удовлетворяла финансовая сторона дела, и к тому же она надеялась, 
что те лица, с которыми она вела переговоры о продаже своих "секретов", 
окажутся более щедрыми. И, наконец, она все еще не отказалась от своего плана 
мести.
В результате она и ее муж страшно рассорились, что отнюдь не способствовало 
разряжению создавшейся в Адьяре напряженной атмосферы, равно как и скорейшему 
разрешению вопроса об их отъезде. Когда им задавали вопросы относительно их 
планов на будущее, они сухо отвечали, что никуда не уедут до возвращения мадам 
Блаватской.
Это было довольно досадно слышать, так как Е.П.Б. прислала письмо, в котором 
говорила, что не вернется в Адьяр до тех пор, пока оттуда не уберутся Куломбы32.

Было созвано собрание Генерального Совета Теософского Общества, на котором 
против мадам Куломб выдвигалось десять обвинений, однако предъявлено ей было 
только три:
1. Четыре свидетельства, подтверждающие, что мадам Куломб говорила членам 
Общества, что целью существования их организации является свержение Британской 
власти в Индии.
2. Девять свидетельств, подтверждающих, что она заявляла о том, что Общество 
противодействует истинной религии.
3. Десять свидетельств того, что она объявляла все феномены либо мошенничеством,
 либо происками дьявола.
Мадам Куломб не собиралась ни признавать предъявленные ей обвинения, ни 
отвергать их. Однако свидетельства были настолько убедительными, что ее 
единогласно исключили из Общества.
Ее мужу было предложено самому выйти из Общества, однако он никак не мог 
решиться, и его тоже пришлось исключить33. И все же он продолжал повторять, что 
они никуда не уедут до тех пор, пока не вернется Е.П.Б. и не займет опять свои 
комнаты наверху.
Немедленно были отправлены телеграммы Е.П.Б. и Олкотту с просьбой освободить 
месье Куломба от его "обязанностей" по охране святости жилища Е.П.Б. Последовал 
быстрый и, конечно же, положительный ответ. Комнаты Е.П.Б. были взяты под 
охрану, чтобы предотвратить проникновение туда Куломбов. В конце концов, месье 
Куломб капитулировал и отдал ключи. Однако он настоял на том, чтобы комнаты 
были открыты в присутствии свидетелей. А мадам Куломб, напротив, потребовала 
3000 рупий за свое "молчание", в чем ей, конечно же, было немедленно отказано34.

Для осмотра комнат Е.П.Б. была создана комиссия в составе доктора Гартмана, 
Субба Роу, Дамодара, У.Т. Брауна и еще нескольких человек. Она пришла к 
заключению, что месье Куломб действительно произвел там некоторые работы, 
однако не довел их до конца. Но никакого сообщения между Святилищем и другой 
комнатой не было.
Месье Куломб признал, что все отверстия и отодвигающиеся панели сделаны им, но 
утверждал, что сделал это по распоряжению мадам Блаватской. Комиссия сочла это 
утверждение противоречащим логике: и в самом деле, для чего это Е.П.Б. вдруг 
понадобились все эти устройства, если в течение многих лет она могла 
производить феномены и без них? Однако же было решено оставить все как есть.
"Было очевидно, – писал в своем "Отчете" доктор Гартман, – что работа по 
устройству всех этих скрытых панелей и отверстий была доведена почти до конца, 
и если бы месье Куломбу удалось завершить работу над ними, что он, судя по 
всему, и намеревался сделать до возвращения мадам Блаватской из Европы, то они 
вполне могли бы вызвать какие угодно подозрения"35. Затем, вероятно, мадам 
Куломб планировала поставить Е.П.Б. перед лицом "неопровержимых свидетельств" и 
тем самым довести свою "месть" до конца.
Через несколько дней после проведения этого осмотра месье Куломб настоял на 
приватном разговоре с доктором Гартманом, Однако приватным этот разговор так и 
не получился, поскольку мадам Куломб все это время стояла у двери, стремясь не 
пропустить ни одного слова; и когда месье Куломб сказал доктору о том, что за 
развал Теософского Общества ему заплатили 10000 рупий, она крикнула ему 
по-французски: "Не выдавай себя!"36
Месье Куломб тут же отказался от своего намерения истребовать у Теософского 
Общества такую же или большую сумму за свое "молчание".
25 мая Куломбы наконец-то покинули Адьяр "и были приняты в доме одного из своих 
новых друзей в Мадрасе. Их планы окончательно зашли в тупик, и им пришлось 
искать новые пути для достижения своих целей"*37.
_____________
Глава XXI
ТУЧИ НА ГОРИЗОНТЕ
— А я говорю вам, что мы-таки заставили их призадуматься! – вещал довольным 
голосом Олкотт, выходя вместе с Синнеттом и Мохини из помещения Общества 
Психических Исследований, в котором они только что имели беседу со специально 
созданной Исследовательской Комиссией1. – Мохини, ты себя просто прославил. 
Твои объяснения привели меня в восторг.
— Благодарю вас, сэр, – ответил Мохини, – вопросы действительно были не самыми 
простыми.
Разговор шел о получении писем от Махатм, о принципе переноса текста на бумагу, 
о феноменах, связанных со Святилищем в Адьяре, о телепатических способностях 
Адептов и прочих феноменах, которые невозможно было объяснить общепринятыми 
понятиями и участниками которых были эти трое.
— Они отнеслись к нам достаточно непредубежденно, – добавил Синнетт, – кроме 
Подмора, конечно.
В состав Комиссии входили месье Ф.У.Г. Майерс, Э. Герни, Герберт Стек и Франк 
Подмор – члены Общества Психических Исследований, и президент Общества – проф. 
Сиджвик2.
Целью встречи было изучение паранормальных феноменов, связанных с Е. П. 
Блаватской, Теософским Обществом и Махатмами, а также (по возможности) оценка 
их реального существования. Похоже, что единственным, кто наотрез отказывался 
признать возможность реального существования всех этих феноменов, был Подмор. 
Он готов был допустить, что во всех этих проявлениях все же присутствует 
некоторая паранормальность, но это скорее паранормальная лживость тех, кто 
производит все эти феномены, нежели действительное проявление паранормальных 
психических способностей3. Такой подход показался Синнетту ненаучным, о чем он 
и заявил.
— Он даже не пытается вникнуть в наши аргументы, – добавил Мохини. – Похоже, он 
просто убедил себя в том, что ничего подобного быть не может.
— И однако же, – убежденно заявил Олкотт, – мы говорили правду. Я не могу 
сказать, что мы хотя бы раз попытались на йоту приукрасить или извратить истину.
 В отличие от Подмора!
— Им пришлось-таки признать, что некоторым вещам нельзя сразу дать 
исчерпывающее объяснение, – сказал Синнетт.
А Мохини добавил с улыбкой:
— И, как выяснилось, таких вещей довольно много.
И действительно, когда Обществом Психических Исследований был издан 
"предварительный отчет" на основе представленных свидетельств, в нем было 
указано, что по крайней мере часть сделанных теософами заявлений prima facie4 
невозможно проигнорировать5. Отчет был распространен исключительно среди членов 
Общества Психических Исследований, и никто так и не рискнул сделать никаких 
однозначных выводов.
Эта встреча с Исследовательской Комиссией произошла 11 мая 1884 года – за 
несколько дней до того, как Куломбы покинули, наконец, Адьяр и перебрались в 
дом одного из мадрасских миссионеров. Неприятные события, происходившие в то 
время в штаб-квартире Теософского Общества, казались Олкотту скорее не 
заслуживающими особого внимания мелкими склоками, нежели предметом серьезного 
беспокойства. Практически так же относилась к ним и сама Е.П.Б., завоевавшая 
большую популярность среди парижан.
Никто не верил в то, что Куломбы способны причинить действительно серьезный и 
невосполнимый ущерб Обществу; и это несмотря на то, что в своем письме Олкотту 
– том самом, которое свалилось на голову Мохини, когда он и Олкотт ехали в 
поезде из Парижа в Лондон, – Махатма К.Х. предупреждал, чтобы они не удивлялись 
никаким новостям, которые, возможно, поступят из Адьяра. И ни в коем случае не 
теряли присутствия духа, – добавлял Учитель. "Вы в течение многих лет 
пригревали под своей крышей врага, а на своей груди – змею, – писал он, – а 
миссионерская братия будет несказанно рада принять от нее любую помощь, которую 
она сможет им предложить. Очередной заговор уже составлен"6.
Однако небывалый энтузиазм и большие надежды, порожденные успехами Теософского 
Общества в Европе, свели на нет все предупреждения Махатмы. Работа в Париже шла 
великолепно; создание Германского отделения Общества с богатым семейством 
Гебхардов из Эльберфельда во главе казалось все более реальным7; и в Лондоне, 
где "Эзотерический Буддизм" Синнетта обрел огромную популярность, Теософия 
завоевывала все более широкие слои интеллигенции.
Синнетты по-прежнему устраивали у себя дома "неофициальные собрания" по 
вторникам, и их гостиную "заполняли друзья-теософы и друзья друзей-теософов, 
которых те с собой приводили"8. Некоторых гостей они видели только однажды, а 
большую их часть – считанное число раз.
Однако, несмотря на это, число посетителей, проявляющих интерес к новому 
движению и черпающих в нем вдохновение и новые идеи, не убывало. А троим из них 
суждено было сыграть впоследствии весьма заметную роль в судьбе Теософии в 
Европе. Первой в числе этих троих была графиня Констанция Вахтмейстер – жена 
шведского дипломата, англичанка по рождению, обладающая даром ясновидения и 
яснослышания. С Е.П.Б. она познакомилась в Париже и впоследствии ободряла и 
поддерживала Е.П.Б. во время написания ею "Тайной Доктрины". А вторым и третьим 
были м-р Бертрам Кейтли и его племянник – доктор Арчибальд Кейтли, при помощи 
которых была издана эта наиболее важная работа Е.П.Б.
Восхищение и интерес были невообразимыми, и никто не желал замечать уже 
начавшие сгущаться на горизонте тучи.
В это время из Америки в Лондон приехала молодая вдова – миссис Лора Холлоуэй, 
"преисполненная решимости узнать истину" о Махатмах. Она тоже обладала 
небольшим даром ясновидения; она прочитала "Оккультный Мир" и "Эзотерический 
Буддизм" и теперь собиралась стать челой или же "раз и навсегда разоблачить 
весь этот обман", если бы выяснилось, что все, о чем она узнала, – неправда9. 
Она провела одну неделю в доме Арундале, но затем получила приглашение 
Синнеттов пожить у них (сам Олкотт в это время переселился в дом Арундале).
На Синнетта миссис Холлоуэй произвела большое впечатление; он увидел в ней 
"необычайно одаренного психика"10.
М-р У.К. Джадж, лично ее знавший, написал Олкотту из Парижа, что она могла бы 
стать "... прекрасным заместителем (если не преемником) Е.П.Б., и к тому же она 
развивает в себе как раз те способности, которые принесли такую известность Е.П.
Б." Он сообщал также, что, когда этот вариант был предложен Е.П.Б., она 
воскликнула: "Боже мой, если она станет моей преемницей, то я смогу умереть с 
легким сердцем"* 11.
Но несмотря на это, миссис Холлоуэй, хоть и ненамеренно, но все же стала 
причиной ухудшения отношений между Синнеттом и семьей Арундале. Происходило это 
постепенно и потому совпало по времени и с другими событиями этого рокового 
лета, когда один непоправимый faux pas12 полковника Олкотта в сочетании с 
отзвуками индийских махинаций мадам Куломб нанес жестокий удар по авторитету 
Теософского Общества, и в особенности самой Е.П.Б., и привел в глубокое уныние 
всех их преданных сторонников по обе стороны земного шара.
В конце июня Е.П.Б. вернулась из Парижа в Лондон как гость семьи Арундале. 
Казалось, что Е.П.Б. сразу же смогла подружиться с миссис Холлоуэй. Хотя 
психические способности миссис Холлоуэй были еще недостаточно хорошо развиты, 
она все-таки смогла понять и оценить, какими огромными возможностями обладает 
эта пожилая женщина, и последняя, в свою очередь, была с ней неизменно добра и 
всячески ей помогала. Успешное развитие Теософского движения, казалось, не 
должно было встретить на своем пути ни малейшего препятствия.
30 июня группа теософов, в которую входили Синнетты, Олкотт, миссис Холлоуэй, 
мать и дочь Арундале, Мохини, Е.П.Б. и еще несколько человек, присутствовала на 
собрании Общества Психических Исследований. Они надеялись приятно и с пользой 
провести этот вечер, и ход собрания, казалось, вполне оправдывал их надежды. 
Только Пэйшенс чувствовала себя неспокойно, но пыталась уверить себя, что для 
беспокойства нет никаких реальных причин.
Какое-то время все именно так и выглядело. Собрание шло по намеченной программе,
 поддерживающей неослабный интерес у присутствующих. Лишь впоследствии она и ее 
муж заметили, что Е.П.Б. с каким-то беспокойством смотрит на Олкотта. Синнетт 
никак не мог понять, в чем дело, хотя и слышал, как оратор (впоследствии он 
даже не мог вспомнить, кто это был) сделал несколько заявлений, которые 
наверняка должны были вызвать протесты Олкотта, всегда готового защищать свою 
правоту. Похоже было, что Е.П.Б. усилием воли старалась удержать Олкотта на 
месте. Однако даже этих усилий оказалось явно недостаточно, и Олкотт все-таки 
не выдержал. Слова ему никто не давал; да его это и не слишком заботило; он 
просто встал и разразился, пожалуй, самой непростительной и самой непродуманной 
речью в своей жизни.
Он вытащил из кармана нелепую индийскую игрушку, которую уже давно носил с 
собой. Это была оловянная фигурка Будды на колесиках, движение которой должно 
было символизировать какие-то идеи, связанные с буддистским вероисповеданием. В 
лучшем случае это была просто детская игрушка; в худшем – безвкусная и 
вульгарная вещица.
Надо сказать, что у Пэйшенс уже заранее был повод подозревать, что Олкотт может 
натворить глупостей с этой игрушкой, так как сам он был от нее просто в 
восторге, и потому Пэйшенс в тот же день накануне собрания просила мать и дочь 
Арундале предупредить об этом Е.П.Б. и попытаться убедить Олкотта в этот день 
оставить фигурку дома. Однако в доме были еще гости, и Арундале так и не нашли 
возможность переговорить об этом с Е.П.Б.13 Она же понадеялась на то, что 
Полковник и сам догадается, что демонстрировать эту игрушку было бы дурным 
тоном, и сможет сдержать свои эмоции. Однако надежды эти оказались тщетными.
Все присутствующие были шокированы, и все почувствовали себя неловко из-за 
поведения самозванного оратора. Но наибольшее возмущение выходка Олкотта 
вызвала у его собственных коллег.
Синнетт всегда осуждал американца за недостаток воспитанности и такта, хотя и 
признавал в его характере несомненное наличие положительных и благородных черт. 
В этот момент ему вновь вспомнилось, какой жгучий стыд он испытал, когда 
однажды у него в доме собрались его друзья – все в изысканных вечерних костюмах 
и платьях, а Олкотт вдруг появился одетым в индийское дхоти14. Причем и дхоти, 
и рубаха, в которую он был одет, были далеко не первой свежести.
Теперь Синнетт еще раз убедился в том, что у этого человека напрочь отсутствует 
чувство меры. Пэйшенс тоже была до крайности смущена и очень переживала как за 
Полковника, так и за Е.П.Б. Все прочие также чувствовали себя оскорбленными. 
Сама же Е.П.Б., казалось, впала в оцепенение: ее лицо было мертвенно бледным, 
глаза – закрыты, кисти рук сцеплены между собою так сильно, что суставы пальцев 
совершенно побелели.
— Давай уйдем отсюда, – шепотом сказала Пэйшенс мужу. Но он в ответ только 
покачал головой.
— Это было бы слишком вызывающе, – сказал он.
Синнетт ощутил, как ладонь его жены легла ему на руку, и почувствовал, что 
охвативший его поначалу ужас начинает постепенно оставлять его. Он сжал ладонь 
Пэйшенс и благодарно улыбнулся ей в ответ.
Собрание закончилось, и они покинули его, не проронив ни слова, хотя обычно 
задерживались, чтобы попрощаться со своими знакомыми и обменяться с ними 
впечатлениями. За все время их печального возвращения домой Е.П.Б. произнесла 
только одну фразу:
— Я еду домой с вами.
Эти слова были адресованы Синнеттам, и Пэйшенс ответила:
— Да, конечно.
Полковник тоже выглядел весьма удрученно и также не сказал ни слова и даже не 
пытался защищаться или оправдываться. Синнетт надеялся при первой же удобной 
возможности тактично намекнуть ему на то, что в тех лондонских кругах, в 
которых они теперь вращались, подобное фиглярство отнюдь не поощряется.
Но, как оказалось, в его вмешательстве не было особой необходимости. Е.П.Б. 
сама потрудилась указать американцу на его фиаско. По дороге домой она 
держалась холодно и отчужденно, но едва они переступили порог дома Синнеттов, 
как она обрушила на своего коллегу лавину гнева. При этом она все еще была 
очень бледна, и голос ее дрожал.
— Итак, Олкотт, если вы действительно стремились выставить себя ослом, то 
считайте, что сегодня вам это удалось! Ради всего святого, чего вы хотели 
добиться этим своим откровенным бредом? Вы же оттолкнули от нас наших наиболее 
влиятельных лондонских друзей. Вы вызвали у них отвращение! Теперь все они 
будут против нас! Одному Богу известно, каковы будут последствия того, что вы 
сегодня натворили!
И так далее в том же духе. Казалось, она завелась настолько, что уже не сможет 
остановиться; ее обвинения звучали настолько громко и резко, что Синнетт уже 
начал беспокоиться, как бы она не разбудила соседей.
Е.П.Б. говорила, что сразу почувствовала, что Олкотт собирается выкинуть 
какую-то идиотскую штуку, и пыталась предотвратить это. Но безрезультатно. Ему 
хотелось выглядеть важным, и ради этого он опозорил их всех, ради этого 
выставил Учителей посмешищем в глазах этих маловеров!
Все были подавлены и сидели молча, только один Олкотт ходил по комнате, 
"пытаясь время от времени что-то объяснить, но безрезультатно"; он говорил, что 
признает свою ошибку и готов попытаться исправить ее. Тогда Е.П.Б. предложила 
ему покинуть Теософское Общество, раз уж он так его опозорил.
Олкотт остолбенел и на минуту потерял дар речи, а потом посмотрел на нее так, 
будто она ударила его ножом в сердце. Протянув к ней руку, дрожащим голосом он 
сказал:
— Мне все равно, что вы говорите. Я – член Общества и я останусь в нем и буду 
работать для него до тех пор, пока Учитель сам меня не прогонит. Вы хотите, 
чтобы я покончил с собой?
У Е.П.Б., похоже, перехватило дыхание. Сдавленным голосом она произнесла:
— Нет. Что сделано, то сделано.
На некоторое время воцарилось молчание. Затем Е.П.Б. вновь заговорила:
— Если уж на то пошло, то я в этой ситуации проявила себя не меньшей дурой, чем 
вы сами. Я отдала бы все сокровища Индии, лишь бы этого не произошло. Но что 
проку жалеть о случившемся.
Будет лучше, если мы все подумаем о возможных последствиях.
Она окинула взглядом присутствующих, ее лицо все еще было напряженным и очень 
бледным.
—Я беспокоюсь о деле, – пробормотала она, – а не о себе15.
Как можно было догадаться, способность здраво рассуждать вернул всем 
присутствующим спокойный, мягкий голос Пэйшенс Синнетт. Она успокаивающе 
прикоснулась к плечу Олкотта, затем взяла за руку Е.П.Б.
— Сейчас вам лучше пойти отдохнуть, дорогая наша Старая Леди, – сказала она, 
назвав ее тем именем, которым они обычно называли ее, беседуя между собой16. – 
Вы, должно быть, очень устали.
— Да, – согласилась Е.П.Б., – я действительно устала. Но и другие, я уверена, 
устали не меньше. Хотя мне, пожалуй, и в самом деле лучше уехать. Вы и так уже 
намучились со мной за сегодняшний вечер.
Синнетт не имел ничего против. В этот момент они оба были ему одинаково 
противны – и Е.П.Б., и Олкотт. Если уж на то пошло, то он вообще не хотел, 
чтобы Е.П.Б, приезжала в Лондон. Он мысленно похвалил себя за то, что не 
отпустил по приезде кэбмена, желая, чтобы оба они как можно скорее уехали.
Он молча проводил их до двери. Они задержались было, чтобы поблагодарить его и 
пожелать спокойной ночи; но, увидев, что и сам он едва сдерживает свою ярость, 
молча удалились и так же, не говоря ни слова, добрались до дома Арундале.
Поначалу Синнетт не хотел обсуждать случившееся даже с Пэйшенс. Позже он 
написал, что, по его мнению, все трагические события второй половины этого года 
и последующих дней, приведшие к тому, что Е.П.Б. была опозорена, а Теософское 
Общество чуть было не развалилось, явились "следствием этого злосчастного 
вечера"17.
Это, без сомнения, было чересчур категоричное суждение, так как оно полностью 
сбрасывало со счетов Куломбов и их махинации в Индии. Но, похоже, этот инцидент 
действительно серьезно повлиял на будущие решения, принятые Обществом 
Психических Исследований. Значительно повлияли они и на Синнетта, так как он 
почувствовал, что в душе его зреют такое негодование и такие сомнения, каких он 
никогда не испытывал раньше. Он надеялся скрыть эти чувства от Пэйшенс, но она 
была слишком проницательна, чтобы не заметить, что он чем-то очень серьезно 
обеспокоен и что даже его отношение к Учителям претерпело некоторые изменения. 
Ее это тоже очень угнетало; и это ощущение дискомфорта постепенно перерастало в 
ребяческую обидчивость по отношению к своему мужу. По счастью, она была 
достаточно умна, чтобы держать себя в руках и надеяться, что в конце концов он 
справится со своим внутренним кризисом и обсудит с нею свои проблемы. К Е.П.Б. 
он относился с едва скрытой враждебностью, а по отношению к Олкотту даже не 
пытался сдерживать своего раздражения.
Отчасти смене его интересов способствовал дальнейший расцвет психических 
способностей миссис Холлоуэй. Перед нею часто возникали какие-то яркие образы, 
которые она считала явлениями Махатм; иногда она передавала Синнетту послания, 
которые, как ей казалось, исходили от Учителя К.Х.; а однажды она даже убедила 
Синнетта в том, что в нее вселился Учитель и беседовал с ним непосредственно ее 
устами"18 .
В отношениях между Синнеттом и семейством Арундале появилась некоторая 
напряженность, так как некоторые из его высказываний (ставшие им известными 
благодаря миссис Холлоуэй) они сочли проявлением нелояльного отношения к 
Учителям19.
Чтобы хоть как-то исправить положение, Синнетт написал Учителю К.Х. письмо, в 
котором он, в частности, просил у К.Х. разрешения рассказать мисс Арундале об 
их "непосредственном" общении через миссис Холлоуэй.
В ответ он получил подробное, но довольно жесткое письмо – факт использования 
миссис Холлоуэй в качестве медиума решительно отвергался20.
"Вы просите у меня разрешения поведать мисс Арундале о том, что я рассказал Вам 
через миссис Холлоуэй, – писал Учитель. – Конечно же, Вы абсолютно вольны 
объяснить ей ситуацию и тем самым оправдаться в ее глазах за ту кажущуюся 
нелояльность и выступления против нас. Вы тем более вправе сделать это, что я 
ни к чему не обязывал Вас, общаясь с Вами через посредство миссис X, поскольку 
я вообще никогда не говорил через ее посредство ни с Вами, ни с кем-либо 
другим; и никогда не делали этого, насколько мне известно, ни мои чела, ни чела 
М. ... Она – замечательный, но очень неопытный медиум. Если бы не ее 
неблагоразумное вмешательство и если бы Вы все же прислушались к советам Мохини 
и Старой Леди, то, возможно, я и смог бы сейчас побеседовать с Вами при ее 
посредничестве' – именно это мы и намеревались сделать"21.
Синнетт просто не поверил этому сообщению, настолько он был уверен в 
подлинности проведенного миссис Холлоуэй сеанса. "Для чего Учителю понадобилось 
вести себя столь притворно и абсолютно непоследовательно?" – спрашивал он себя. 
И тут все те мрачные подозрения, которые мучили его в последнее время и которые 
он безуспешно пытался подавить, вдруг вырвались наружу. Старая Леди! Это она 
сфабриковала это письмо или же продиктовала его какому-нибудь чела. Ведь 
получено-то письмо от нее.
Он принялся вновь перечитывать письмо с самого начала, но на этот раз уже 
воспринимая написанное через призму своих сомнений и без обычной своей 
готовности слушать и запоминать все, что говорит ему Учитель. У его сомнений 
была веская причина, они придавали ему уверенности в его собственной правоте. 
Несколько раз ему почти удалось полностью избавиться от них, так как письмо 
было предельно откровенным и убедительно истолковывало все глубинные мотивы; к 
тому же – оно было полностью выдержано в присущем Учителю стиле. Но он всякий 
раз напоминал себе о том, что заявление о миссис Холлоуэй никак не может быть 
правдой, и вследствие этого все письмо выглядело подозрительным. Конечно же, 
Учитель (если это письмо действительно было от него) в этом письме даже и не 
пытался щадить чувства Синнетта. Но ведь он и раньше этого никогда не делал. 
Хотя и это утверждение тоже можно было бы оспорить. Он всегда старался быть 
откровенным, но в то же время старался быть и деликатным. Синнетт вынужден был 
признать, что полученное письмо было и бодрым, и деликатным, хотя полностью 
согласиться со всем, что было в нем написано, он никак не мог.
Он попытался вспомнить, о чем писал Учителю в своем последнем письме, которое 
получилось, возможно, чересчур резким и чересчур эмоциональным. Но он писал 
только то, что сам считал абсолютно справедливым, – в этом Синнетт не 
сомневался.
"... Каждый протест и сомнение, возникающие в Вашей чисто интеллектуальной 
природе и даже – в Вашем холодном западном уме, – писал Махатма, – причиняют 
мне боль; тем более, что Ваше сердце для меня как открытая книга. Но самое 
главное для меня – это служение моему Учителю. А служение для нас, позвольте 
Вам напомнить, – важнее, чем любая дружба и даже любовь; ... к сожалению, как 
бы ни был высоко развит Ваш чисто человеческий интеллект, Ваша духовная 
интуиция все еще несовершенна и очень слаба, так как Вы ее никогда не развивали.
 И вот результат: чуть только Вы встречаетесь с каким-нибудь кажущимся 
противоречием, с каким-либо затруднением, с проявлением непоследовательности в 
Оккультизме ... как тут же у Вас возникают сомнения, подозрения, и Ваша 
изначально прекрасная природа превращается в какую-то пародию на самое себя; и 
вот, в конце концов, она окончательно раздавлена всеми этими обманчивыми 
внешними проявлениями!"
"Однако же, – подумал Синнетт, – непоследовательность в Оккультизме все-таки 
существует. Изучая оккультную науку, то и дело сталкиваешься с различными 
досадными парадоксами, затрудняющими понимание и разрушающими убеждения". Ему 
очень хотелось бы так же справляться с этими парадоксами, как это всегда делала 
Пэйшенс: она, казалось, мгновенно разрешала их, совсем не терзаясь теми 
мучительными сомнениями, от которых никак не мог избавиться он сам.
"Вам ведь уже говорили, – продолжал Учитель, – что путь к вершинам Оккультных 
Наук прокладывается трудом и сопряжен со всевозможными опасностями для жизни; и 
что каждый шаг, ведущий к конечной цели, усеян разнообразными ловушками и 
острыми шипами; и что путник, отважившийся встать на эту дорогу, неизбежно 
встречает и побеждает тысячу и одну фурию, каждая из которых сторожит 
несокрушимые врата, преграждающие его путь. И имена этих фурий – Сомнение, 
Скептицизм, Презрение, Насмешка, Зависть и, наконец, Искушение... и что тот, 
кто желает продвинуться дальше, должен сперва разрушить эту живую стену; сердце 
и душа его должны быть одеты в сталь и железо; его воля должна быть 
непоколебима, и в то же время он должен оставаться добрым и смиренным, скромным 
и свободным от всех человеческих страстей, которые ведут к пороку. Есть ли у 
Вас все это? Начали ли Вы уже воспитывать в себе все эти качества? Нет; и мы 
оба хорошо это знаем".
Далее Учитель напомнил Синнетту о некоторых этапах их сотрудничества. Упомянул 
он, в частности, и о крахе проекта "Феникс", и о роли, которую сыграла карма в 
его провале.
"... Вы должны помнить о том, что было время, когда Вы испытывали глубочайшее 
презрение ко всем нам, представителям небелых рас; и считали индийцев низшей 
расой. Больше я Вам ничего не скажу. Если у Вас все же есть хоть какая-то 
интуиция, то Вы сами сможете проследить и причину, и следствие и, возможно, 
установить причину неудачи ... Вы знаете, что после провала проекта "Феникс" 
даже продолжать переписку с Вами было позволено лишь в виде большого исключения.

Вас возмущает и то, что Г.С.О. было доверено дело, для которого, по Вашему 
мнению, он совершенно не подходил, по крайней мере здесь, в Лондоне, – ни в 
социальном плане, ни в интеллектуальном. Что ж, когда-нибудь Вы, возможно, 
поймете, что и в этом Вы были неправы, как, впрочем, и во многих других вещах...

... Вы очень жестоко обошлись как с Г.С.О., так и с Е.П.Б. ... Вас очень 
обидело то, что Вы сами сочли очевидной и все более возрастающей 
"отчужденностью и переменой в отношении" к Вам и так далее.
Вы ошибаетесь от начала и до конца. Не было никакой "отчужденности", как не 
было и перемены в отношении. Вы просто не правильно истолковали обычную 
бесцеремонность М., неизменно свойственную ему, когда он говорит или пишет о 
серьезных вещах".
Синнетт знал, что эта последняя ремарка касается полученного им несколько ранее 
письма от Махатмы М., в котором он указывал на то, что о Мохини в Лондоне 
заботились недостаточно хорошо;
и что во время его пребывания в доме Синнеттов ему была выделена комната без 
камина, в результате чего он жестоко страдал от холода22.
На это чуть ниже указывал в своем письме и Учитель К.Х.:
"Сам он [Мохини] ни разу не позволил себе ни одного слова жалобы, и мне 
пришлось уделить ему свое время и внимание, чтобы уберечь его от серьезной 
болезни... Отсюда и тон М., на который Вы жалуетесь..."
Опровержение того, что миссис Холлоуэй говорила с Синнеттом его устами, 
занимало в письме только один абзац в конце письма. Там было приведено также и 
несколько жестких указаний на реальное положение вещей, и среди них – 
напоминание о коварных свойствах сомнения.
"На этом, – писал Учитель, – мы можем раз и навсегда прекратить обсуждение 
этого вопроса. Вы заставили страдать сами себя, свою жену и многих других, что 
было абсолютно бессмысленно, и чего вполне можно было избежать, если бы в 
большинстве случаев Вы не исходили ... из довольно странного убеждения, что мы 
якобы не можем сами разобраться, что к чему; а следовательно, что мы – вовсе не 
те "могущественные существа", коими Вы нас всех представляете. И это убеждение, 
похоже, с каждым днем все более крепнет в Вашем сознании. Хьюм тоже с этого 
начал. Я с большим удовольствием помог бы Вам избежать повторения его судьбы; 
но до тех пор, пока Вы не стряхнете с себя то ужасное влияние, под которым вы 
сейчас находитесь, я мало что смогу для Вас сделать..."
В конце письма Учитель просил Синнетта принять участие и выступить с речью на 
предстоящем собрании в Принс Холле – своего рода прощальном conversazione23, 
устраиваемом в честь Е.П.Б. и полковника Олкотта перед их отъездом из Англии. 
"Я прошу Вас сделать это как ради меня, так и ради себя самого", – говорилось в 
письме.
Синнетту совсем не хотелось принимать участие в этом мероприятии, но он знал, 
что Е.П.Б. очень хотела бы видеть его там. После прочтения этих слов его 
сомнения, уже совсем было улетучившиеся под воздействием письма, вновь 
вспыхнули в нем с новой силой. Он подумал, что если даже это письмо и не было 
подделкой, то эти слова в него наверняка вставила Старая Леди, чтобы 
окончательно подчинить его своему влиянию24.
Впоследствии он писал: "... Мне все-таки пришлось принять участие в этом 
conversazione, и я не удивился, когда позднее нашел в своем дневнике запись, 
свидетельствующую о том, что произнесенная мною речь была по своему качеству 
намного ниже моего обычного уровня"25.
Однако на сей раз сомнения Синнетта были еще настолько сильны, что он едва ли 
мог обратить внимание на заключительные слова письма: "И пока мое дружеское 
отношение к Вам остается таким же, каким было всегда, поскольку мы до сих пор 
никогда не проявляли неблагодарности в ответ на оказанные нам услуги".
Синнетт не смог сдержаться и написал Е.П.Б. довольно резкое письмо. Ответ 
последовал незамедлительно.
"Довольно странно то, что Вы проявляете такую склонность к самообману, – писала 
она. – Прошлым вечером я встретилась с тем, с кем было необходимо, и получила 
необходимые мне объяснения. Я наконец-то примирилась с тем, в чем раньше 
сомневалась или, вернее, отказывалась признавать. И те слова, которые я привела 
в самой первой строке и которые я еще не раз повторю Вам, – это предостережение,
 которое я делаю Вам потому, что по-прежнему считаю Вас одним из своих самых 
близких личных друзей.
Вы обманывали и продолжаете обманывать или, грубо говоря, дурачите сами себя... 
Это было Его письмо, и неважно, продиктовал ли Он его какому-нибудь чела или 
нет; и то, что представляется Вам неразрешимыми противоречиями и полным 
абсурдом, на деле является искренним выражением Его чувств, и подразумевает Он 
под этим только то, что говорит, и не более. Мне же представляется необычайно 
странным то, что Вы признаете Его собственными словами лишь те, которые 
согласуются с Вашими собственными чувствами, и напрочь отвергаете все, что 
противоречит Вашим собственным представлениям о нормальном положении вещей. 
Олкотт, конечно же, вел себя как осел, полностью лишенный каких-либо 
представлений о тактичности; но он с готовностью признает это и не устает 
повторять – mea culpa26 перед всеми теософами, на что вряд ли способен кто-либо 
из англичан. Наверное, поэтому его, несмотря на недостаток воспитанности, 
которым объясняются чудачества, так часто оскорбляющие Ваши чувства (и не 
только Ваши, но и мои тоже – Бог тому свидетель!), и не взирая на то, что он 
так часто пренебрегает общепринятыми условностями, до сих пор так любят Учителя,
 которым безразличны достижения европейской цивилизации.
Если бы я вчера вечером знала то, что знаю сейчас, т.е., что Вы сочли или, 
вернее, заставили себя считать, что письмо Махатмы было хотя бы отчасти 
подделано каким-нибудь чела исключительно ради моего удовольствия или что-то 
еще в этом роде, я бы не бросилась к Вам на помощь, будучи единственной 
доступной для Вас возможностью к спасению ...
Если даже Вы – наиболее преданный и лучший из всех теософов – готовы пасть 
жертвой своих собственных предубеждений и поверить в новых богов, созданных 
Вашим же воображением, низвергнув при этом старых, то я вынуждена признать, что 
Теософия – каких бы успехов мы уже ни достигли – пришла в эту страну слишком 
рано"27.
В письме говорилось также и о Лондонской Ложе, причем Е.П.Б. грозилась "выйти 
из нее и не возвращаться до тех пор, пока мы не согласимся, наконец, не 
обострять далее наши разногласия".
Но в этот момент эти разногласия беспокоили Синнетта меньше всего. Он все еще 
хотел верить в то, что через миссис Холлоуэй он и в самом деле 
"непосредственно" общался с Учителем; с этим разговором он связывал большие 
надежды на установление более тесных связей с этим августейшим Существом, 
нежели просто переписка. До сих пор Учитель все время повторял: "Еще не время ..
. " Однако Синнетт полагал, что его непрерывная и активная деятельность на 
поприще Теософии уже снискала ему хоть какое-то признание.
Он довольно долго молча размышлял над этим, но так и не смог найти ответ, 
который бы полностью его удовлетворил. Его мрачное настроение усугублялось еще 
и неутешительными новостями, касающимися бизнеса, которым он занимался: в 
течение всего последнего года его дело процветало, однако ближайшие перспективы 
на будущее уже не выглядели столь безоблачными.
— Я думаю, тебе необходимо отвлечься от этого дела, – сказала ему Пэйшенс 
однажды утром, когда он выглядел особенно удрученным. – Последние несколько 
месяцев мы все провели в большом напряжении.
Он с удивлением поглядел на нее. В последнее время, целиком поглощенный своими 
собственными бедами, он совершенно упустил из виду, что они отражались также и 
на ней; а ведь Учитель говорил, что он и ей тоже причиняет боль.
— Да, Пэтти, – ответил он, и Пэйшенс, к своему большому удовольствию, наконец 
увидела у него на лице неподдельную нежную улыбку, – ты как всегда права. У 
меня возникли кое-какие проблемы в бизнесе, но я не допущу, чтобы они 
беспокоили меня слишком долго. Куда бы ты хотела съездить?
На секунду она задумалась.
— Ну, – сказала она, – я знаю, что Старая Леди и миссис Холлоуэй собираются в 
Эльберфельд в гости к Гебхардам. Нас они с собой не приглашали, да и сейчас, 
похоже, не собираются приглашать. Так что, решай сам.
На его лице разлилась благодарная улыбка, окончательно отогревшая сердце 
Пэйшенс.
—Я уже давно подумываю о написании новой книги, – сказал он, – на сей раз 
несколько иного жанра – что-то вроде оккультного романа28. Я смог бы взяться за 
нее, если бы мы освободились, наконец, от всех этих неурядиц. Тебе нравится 
Швейцария?
По счастливому блеску в ее глазах он понял, что сделал правильный выбор.
_____________
Глава XXII
ТУЧИ СГУЩАЮТСЯ
27 июля 1884 г. в германском городе Эльберфельде в доме Густава и Мари Гебхард 
и их семьи было основано новое Общество – "Theosophische Gesellschaft Germania".
 На церемонии открытия присутствовали приехавший в Эльберфельд полковник Олкотт.
 Прибывший по случаю из Гамбурга известный доктор юриспруденции и политэкономии 
Вильям Хюббе-Шляйден был избран президентом Общества, миссис Гебхард – 
вице-президентом, м-р Гебхард – казначеем, а их сын Франк Гебхард – секретарем.
"Так Движение получило свое развитие в наиболее интеллектуальной стране Европы",
 – написал позже Олкотт. Ему казалось, что в последнее время Германия в 
значительной мере утратила свою прежнюю духовность, и потому он надеялся, что 
влияние Теософии в какой-то мере поможет немцам возродить ее.
С этой целью он и доктор Хюббе-Шляйден покинули 1 августа Эльберфельд и 
отправились в двухнедельную поездку по стране, встречаясь с влиятельными людьми 
и пропагандируя идеи Теософии. Олкотт вернулся к Гебхардам как раз вовремя, 
чтобы поприветствовать Е.П.Б., ее тетю – мадам Фадееву (присоединившуюся к ней 
в Париже), миссис Холлоуэй, Мохини, Бертрама Кейтли и миссис и мисс Арундале, 
прибывших вместе из Лондона 17 августа1.
— Какая прекрасная встреча! – воскликнул Олкотт при виде их. Излучаемое им 
радушие приподняло всем настроение, несколько подорванное утомительным 
путешествием. – Ну, теперь-то мы прекрасно проведем время!2
Его слова оказались пророческими. "Особняк Гебхардов смог вместить нас всех, – 
писал он. – И все последующие пять дней показались мне сплошным красивым сном"3.

Поток весьма известных и интересных посетителей все это время не иссякал. Е.П.Б.
 "искрилась своим остроумием подобно шампанскому", и весь этот незабываемый 
период был отмечен визитами приятных и остроумных собеседников. Среди 
посетителей был и "знаменитый русский – Соловьев, чья книга вышла в свет уже 
после смерти Е.П.Б., что позволило ему безнаказанно возвести на нее столько 
напраслины, что по своей бессердечности и подлости он намного превзошел даже 
самих Куломбов"*4.
Ну кто же тогда в Эльберфельде мог предположить, что этот русский впоследствии 
проявит такую подлость и вероломство в отношении своей соотечественницы! Но в 
ту пору он всегда был желанным гостем в их обществе.
В течение этих счастливых и прекрасных дней феноменальным образом было получено 
несколько писем, "которые, по общему мнению, никак не могли быть подброшены ни 
Е.П.Б., ни кем-либо еще из их группы"5.
Еще одним замечательным событием стал приезд герра Германа Шмихена, который, 
пользуясь присутствием Е.П.Б. в Германии, решил с ее помощью внести некоторые 
уточнения в портреты Махатм М. и К.Х., написанные им ранее, еще в Лондоне6. 
Перед тем как уехать, он добавил к своей коллекции еще и портрет Е.П.Б.
За время своего пребывания в Эльберфельде Полковник смог полностью восстановить 
свои жизненные силы, изрядно истощенные многочисленными сеансами исцеления, 
которые он практиковал в течение последних двух лет. На территории виллы росло 
несколько "величественных старых сосен, в тени которых приятно было лежать, 
глядя на раскинувшееся неподалеку озеро". Олкотт вдруг вспомнил, как один 
тибетский Адепт однажды рассказывал ему о своей привычке лежать, прижавшись 
спиной к сосновому стволу, впитывая в себя целительную ауру дерева. Он тоже 
решил опробовать эту практику. Результаты были поразительными – за несколько 
дней он полностью восстановил свое здоровье, которое так ему пригодилось в 
ближайшем будущем7.
Подобно тому, как шторм дает знать о своем приближении небольшими порывами 
ветра и столбиками крутящейся пыли, так и та буря, которая уже готова была 
обрушиться на головы теософов, дала знать о своем приближении письмом от 
Дамодара, датированным 10-м сентября.
"Миссионеры, – писал Дамодар, – готовят заговор, очевидно, при помощи мадам 
Куломб". Эта женщина "все время что-то вынюхивала, помышляя лишь о том, как 
отомстить Е.П.Б. и Обществу"8. Будущее представлялось неопределенным и зловещим.

Разумеется, угрожающие вести из Адьяра приходили и ранее, но ни одна из них не 
оказывала на празднующих свою победу в Европе теософов такого сильного 
воздействия, как это пессимистичное письмо Дамодара. В довершение всего, это 
письмо довольно долго добиралось из Мадраса в Лондон и далее – оттуда в 
Эльберфельд, и никто не знал, что могло там произойти за это время. Вскоре они 
узнали об этом.
В сентябрьском выпуске журнала "Christian College Magazine" было опубликовано 
несколько писем, якобы полученных мадам Куломб от Е.П.Б. из различных городов 
Индии. Калькутский корреспондент Лондонской "Times", узнав об этой истории, тут 
же передал ее по телеграфу в свою редакцию. Она была напечатана в этой 
престижной газете вместе со всеми пресловутыми письмами в номере от 20 
сентября9.
"Если бы эти письма и в самом деле были подлинными, – сообщалось впоследствии в 
одном из комментариев к этой статье, – то выходило так, что мадам Блаватская – 
сооснователь и ответственный секретарь Общества в течение нескольких лет 
ухитрялась производить липовые феномены".
Из этой статьи также следовало, что Махатмы – не более чем выдумка Е.П.Б. и что 
"она надула всех, включая и своего партнера – бывшего сыщика и юриста 
полковника Олкотта. И единственные, кто смог разоблачить обман, были самозваные 
и беспринципные Куломбы", которые, к тому же, были одно время сообщниками Е.П.Б.
10.
Полковник Олкотт писал:
"Даже по реакции на эти обвинения уже было видно, какой широкий интерес в 
обществе успели вызвать наши идеи. Вряд ли какому-нибудь Обществу когда-нибудь 
приходилось испытывать подобной силы удар. Казалось, что сама ответная 
ожесточенность, с которой публика обрушилась на мадам Блаватскую, является 
лучшим доказательством того, какое глубокое впечатление произвели на нее 
утверждения Е.П.Б. о существовании Восточной Школы Адептов, об их 
индивидуальных характеристиках и духовных возможностях и о той роли, какую они 
играют в развитии нашей расы"11.
Сама Е.П.Б. была крайне подавлена и в течение нескольких дней никого не желала 
видеть и ни с кем не разговаривала. Настроение у всей эльберфельдской группы 
резко упало, но в течение некоторого времени все были слишком ошеломлены, чтобы 
предпринять какие-либо ответные действия.
Полковник Олкотт первым начал искать выход из положения. Он вернулся в Лондон, 
намереваясь отплыть оттуда в Индию, так как вполне справедливо полагал, что в 
Индии от него сейчас будет гораздо больше пользы, чем в Европе.
Через несколько дней после его отъезда в Эльберфельд приехали Синнетты. Когда 
он и Пэйшенс еще были в Швейцарии, между ними и миссис Гебхард произошел 
интенсивный обмен телеграммами. Миссис Гебхард убеждала их приехать, Синнетт же 
не спешил с приездом, все еще досадуя на то, что Е.П.Б. не пригласила его ранее 
присоединиться к направлявшейся в Эльберфельд группе12. Только его жена, со 
своим неиссякаемым оптимизмом, смогла убедить его в том, что было бы 
неприличным не принять приглашения миссис Гебхард, тем более что в одной из 
своих телеграмм она уверяла, что на их приезде настаивает сам Махатма13.
И все же отношения между Синнеттом и Е.П.Б. остались довольно напряженными. Он 
все еще был во власти своих обид и подозрений; она же была совсем не похожа на 
прежнюю Е.П.Б., хотя и вышла уже из своего добровольного заточения, – напрочь 
исчезли ее жизнерадостность и оживленность. Она была целиком поглощена своими 
мыслями.
Первое, что она сделала, – отказалась от должности ответственного секретаря 
Теософского Общества. Об этом она написала уже вернувшейся в Лондон Франческе 
Арундале: "Я публично отказалась от этого поста, так как считаю, что до тех пор,
 пока я остаюсь во главе Общества, я постоянно буду мишенью для всевозможных 
нападок, что самым отрицательным образом скажется на всем Обществе... Эта 
вынужденная мера окончательно разбила мое сердце, если от него еще что-то и 
оставалось после всего случившегося"*14.
Однажды утром – через день или два после приезда Синнеттов – когда вся группа 
собралась после завтрака в одной комнате, Е.П.Б. объявила:
— Я должна вернуться в Лондон. А оттуда – обратно в Адьяр. Необходимо что-то 
предпринять, и моя помощь может понадобиться Олкотту. Я не могу просто так 
сидеть здесь и смотреть, как эта женщина и миссионеры разрушают Общество.
Ее решение, конечно же, не было неожиданным, и все присутствующие поддержали 
его.
— Я поеду с Вами, – сказала миссис Холлоуэй, – все равно мне и Мохини нужно 
продолжать работу над нашей книгой15.
Синнетт был уверен, что их отъезд принесет миссис Гебхард такое же облегчение, 
как и ему самому. Было ли это предположение справедливым или нет, но хозяйка 
была всегда неизменно учтива со своими гостями, и когда обе женщины уезжали 5 
октября в сопровождении Рудольфа Гебхарда, миссис Гебхард искренне приглашала 
их приехать еще раз.
Пэйшенс тоже с большой теплотой распрощалась со своей старой подругой.
"И все-таки, – говорила она впоследствии своему мужу, – что бы она не делала (а 
я никогда не поверю в то, что она может быть замешана в прямом обмане, хоть ты 
ее и подозреваешь), по отношению ко мне она всегда была – сама доброта, и я так 
нежно ее люблю. Не могу спокойно смотреть на то, как она страдает".
Глубокая печаль, написанная на лице старой женщины, разрывала чувствительное 
сердце Пэйшенс, и она очень хотела хоть чем-нибудь утешить ее, но вдруг поняла, 
что ничего не может для нее сделать, кроме как еще раз заверить ее в своей 
искренней дружбе.
Будучи в Эльберфельде, Синнетт получил письмо от Махатмы К.Х. В нем содержалась 
одновременно и попытка приободрить его, и желание объяснить ему некоторые 
вопросы, в которых он явно заблуждался16. Имеются указания на то, что 
посредником при передаче письма в этом случае была миссис Холлоуэй.
"То, что Вы приехали в Эльберфельд именно сейчас, – писал Учитель, – просто 
замечательно. Поскольку Вы лучше, чем кто бы то ни было другой, способны 
выдержать всю тяжесть сложившейся ситуации. Воздух напоен изменой; ливень 
незаслуженных поношений изливается на Общество; клевета и нападки на него уже 
стали обычным делом. Подвластная церкви Англия и подвластная чиновникам 
Англо-Индия заключили негласный союз, цель которого доказать, по возможности, 
наихудшие из выдвинутых против Вас обвинений и под первым попавшимся 
благовидным предлогом уничтожить все Движение. В будущем не исключено 
использование ими самых постыдных средств, точно так же, как сейчас они не 
брезгуют ничем ради того, чтобы дискредитировать нас как покровителей Движения 
и всех вас как наших последователей. Поскольку за спиной у оппозиции стоят 
могущественные корпорации..."
— Похоже, вскоре нас ожидают неприятности, – сказал Синнетт, передавая письмо 
Пэйшенс, – и я подозреваю, что "неприятности" – это чересчур мягкий термин для 
оценки складывающейся ситуации.
— О, Перси, как мне жаль! – отозвалась она. – Ты ведь всегда проявлял такую 
преданность!
Она взяла письмо и стала читать.
— Но ведь Учитель с самых же первых строк начинает хвалить тебя!
— Да, – согласился он, – и я ему за это очень благодарен. Я не слишком себе 
нравился в последнее время. Но ты еще не добралась до самого главного.
Она продолжила чтение, и на ее выразительном лице ясно отражались все эмоции. 
Наконец, она, вздохнув, оторвала глаза от письма.
— Похоже, что за преданность своим идеалам всегда приходится платить, – 
пробормотала она.
Слова Учителя и в самом деле звучали неутешительно:
"... Вы тоже представляете собой одну из тех "легких мишеней", на которые 
направлен заговор. Они не поскупятся на то, чтобы затратить вдесятеро больше 
усилий, чем прежде, лишь бы им удалось высмеять Вас за Вашу доверчивость (и, в 
особенности, – за веру в меня) и опровергнуть Ваши аргументы в поддержку 
эзотерического учения. Так было всегда.
Те, кто наблюдает за развитием человечества в течение вот уже нескольких 
столетий этого цикла, видят, что эпизоды этой непримиримой борьбы Истины с 
Заблуждением все время повторяются. Из вас – теософов – у некоторых пострадала 
"честь", у некоторых – кошелек; но те, кто нес людям свет в предшествующих 
поколениях, бывало жертвовали ради своего знания и собственными жизнями"17. 
Пэйшенс прочла этот абзац вслух и от себя добавила:
—Как ты думаешь, сможет ли когда-нибудь слепая богиня справедливости привести 
свои весы в равновесие?
—Думаю, мы должны в это верить, – веско заметил он. – Если под справедливостью 
мы понимаем карму, то приходится признать, что она никогда не останавливает зло 
на полпути, позволяя ему раскрыться до конца.
—И все-таки любое зло несет в себе семена собственного разрушения, – подумав, 
сказала Пэйшенс. – И я постоянно подмечаю одно: даже те обстоятельства, которые 
представляются нам явным злом, можно использовать так, чтобы они превратились в 
свою полную противоположность. Интересно, неужели же с добром все обстоит точно 
так же?
Он удивленно посмотрел на нее и ответил:
— Вполне возможно. Возьми, к примеру, деятельность миссионеров. По сути своей 
она направлена на то, чтобы обратить индусов в веру, которую сами миссионеры 
считают единственно правильной. И потому они всегда готовы защищать свою веру 
от всего, что, по их мнению, представляет собой угрозу для нее. Вполне очевидны 
их мотивы и их добрые намерения (или, вернее, то, что они считают добрыми 
намерениями), но одновременно с этим очевидно и то, что их вера, превысившая 
все пределы разумности, превращается в фанатизм, порождающий чудовищное зло.
— Похоже, что дух Инквизиции все еще жив, – подхватила Пэйшенс.
Она вновь вернулась к письму – Учитель напоминал, что еще в апреле предупреждал 
Олкотта "о готовящемся в Адьяре взрыве".
"Все приходит в свое время, – писал Учитель, – главное, чтобы Вы – известные и 
признанные лидеры Движения – оставались стойкими, бдительными и сплоченными".
Далее шло объяснение ситуации, ранее приведшей Синнетта в некоторое затруднение 
и даже вызвавшей у него, как он сам вынужден был признать, затяжной приступ 
озлобления; он решил, что причиной создавшейся ситуации явилась зависть Е.П.Б. 
к миссис Холлоуэй, и это предположение отнюдь не способствовало тому, чтобы 
сомнения, испытываемые им в последние дни по отношению к Старой Леди, тут же 
развеялись. Учитель в связи с этим счел полезным переместить миссис Холлоуэй из 
дома Синнеттов в дом Арундале.
Учитель пояснял, что позволить ей остаться "означало бы нанести непоправимый 
вред ее психическим способностям". Он был согласен пойти навстречу "ее 
собственной страстной просьбе" позволить ей принять участие в разрешении 
создавшихся проблем, так как ее разум "быстро терял форму и становился 
непригодным к использованию в качестве оккультного инструмента".
Сложившаяся ситуация истолковывалась весьма неожиданным образом:
"Ваш дом, дорогой друг, превратился в колонию разнообразных элементалов, и для 
чувствительных натур, вроде нее, находиться в его атмосфере столь же опасно, 
как опасно человеку, предрасположенному к заражению инфекционными заболеваниями,
 находиться на чумном кладбище". По возвращению домой Синнетту следовало быть 
"как никогда осторожным" в выборе гостей, чтобы не позволять людям, наделенным 
способностями медиумов, подолгу задерживаться в своем доме.
Приводилось даже несколько полезных советов, как освободить дом от этих 
нежелательных влияний, а именно: жечь в каминах дрова, отправить Дамодару 
письмо с просьбой прислать необходимые воскурения и так далее. "Но самым лучшим 
средством выдворения из дома этих непрошенных гостей была бы чистота Ваших 
собственных мыслей и поступков. Те талисманы, которые я Вам дал однажды, тоже 
могут оказать Вам большую помощь, если Вы по-прежнему твердо будете верить в 
них и в нас"18.
Следующие строки письма показались Пэйшенс настолько важными, что она прочла их 
вслух.
"... Если Вы останетесь верным Т.О. и не оставите его, то всегда сможете 
рассчитывать на нашу помощь. Точно также и все прочие могут рассчитывать на то, 
что им всегда будет предоставлена помощь, соответствующая их собственным 
заслугам.
Тенденция к преклонению перед сильной личностью становится все более 
распространенной, и Вы, друг мой, тоже не вполне освободились от шее. Я хорошо 
знаю, какие изменения происходят с Вами в последнее время, однако основной 
вопрос по-прежнему остается неизменным. Если Вы все еще желаете обучаться 
Оккультизму и продолжать свою литературную деятельность, то научитесь быть 
преданным идее, а не моей скромной персоне.
... даже Адепт, пока он живет в своем физическом теле, не застрахован от ошибок,
 вызываемых человеческой беспечностью".
Учитель писал также, что будет надежнее теперь присылать письма и наставления 
через Дамодара.
"Но прежде чем я смогу это делать, все Общество, и прежде всего - его 
штаб-квартира, должно пережить надвигающийся кризис. Если Вы по-прежнему 
стремитесь возродить оккультные учения, то спасите прежде всего нашу почтовую 
службу. К Е.П.Б., я повторяю, сейчас нельзя обращаться с подобными просьбами, 
разве что она вызовется помочь нам сама. Она и так уже сделала слишком много и 
заслуживает того, чтобы ее, наконец, оставили в покое. Ее отставка была принята 
по трем причинам: (1) Т.О. должны перестать связывать с ее феноменами, 
поскольку их сейчас пытаются выставить как сплошную мистификацию; (2) Е.П.Б. 
сейчас является основной мишенью для нападок недругов Т.О. и потому ее и 
Общество необходимо разделить; (3) ей необходимо сейчас восстановить свое 
физическое здоровье, чтобы ее тело могло прослужить ей еще хотя бы несколько 
лет".
Письмо заканчивалось словами: "Благословляю Вас и Вашу вечно преданную супругу".

Глубина мысли Махатмы приятно поразила Пэйшенс.
— Я, конечно же, согласна с Учителем в том, что он говорит о преклонении перед 
сильной личностью, – сказала она, – и все-таки, надо признать, что сбиться на 
эту кривую дорожку порой бывает ужасающе просто.
— Да, дорогая, – ответил Синнетт, – но уж о тебе-то я до сих пор не слышал ни 
одного недовольного замечания ни от К.Х., ни от М. Вот если бы и все мы были 
такими же, как ты!
— Ну уж нет, – протестующе возразила она. – Сам подумай, какая тогда будет 
скука! Какие-то куклы, сделанные по одному шаблону. Нет, Перси, я считаю, что, 
несмотря на все разнообразие наших темпераментов и даже на наши заблуждения, – 
у каждого из нас в жизни есть свое собственное предназначение.
— И похоже, что наше предназначение – продолжать это дело, – добавил он.
Синнетты недолго оставались в Эльберфельде и уже 9 октября вернулись в Лондон. 
В день их приезда Лондонская "Times" опубликовала письмо Е.П.Б. с заявлением о 
том, что "так называемые частные письма, присланные якобы мною мадам Куломб, – 
подделка"19.
"Я признаю, – писала она, – что некоторые фразы действительно взяты из 
различных прежних моих записей, однако они сплошь и рядом скомбинированы с 
различными чужеродными вставками, которые полностью извращают их смысл"20.
Вслед за ее письмом шло письмо Ст. Джорджа Лейн-Фокса, который недавно прибыл в 
Лондон из Мадраса. Будучи членом Контрольного Совета Теософского Общества, 
созданного на время отсутствия Олкотта и Е.П.Б., он принялся страстно обвинять 
Куломбов, утверждая, что они сами "понаделали разные потайные дверцы и 
отодвигающиеся панели в комнатах мадам Блаватской, которая так неблагоразумно 
согласилась доверить им заботу об этих помещениях. Что же касается писем, 
автором которых якобы является мадам Блаватская ... то ни я сам, ни кто-либо 
иной из тех, кто знаком с обстоятельствами этого дела, не имеет ни малейшего 
сомнения в том, что они могли быть написаны кем угодно, но только не мадам 
Блаватской"21.
В Лондоне Теософское движение все еще продолжало по инерции идти в гору, 
благодаря той популярности, которую оно успело приобрести за предыдущие месяцы; 
серьезность ситуации, похоже, еще не осознавалась в полной мере ни самими 
членами Общества, ни связанной с ним тем или иным образом публикой22.
Полковник Олкотт писал:
"Перед отъездом из Европы Е.П.Б. получила от наших европейских коллег отрадные 
подтверждения их несокрушимой веры в ее честность; Лондонская Ложа, а вместе с 
нею и французское, и германское отделения одновременно приняли резолюции 
одинаково лестного характера, а первые два даже передали их по телеграфу в 
Адьяр. В то же время из различных индийских отделений в штаб-квартиру поступали 
письма и телеграммы; и отчеты наших коллег из Контрольного Совета (а они сейчас,
 когда я пишу эти строки, все лежат передо мной) становились все более светлыми 
и оптимистичными; и мы уже начали думать, что гроза миновала, не причинив, по 
сути дела, никакого особо серьезного вреда"23.
Так бы все, возможно, и случилось, не пожелай Общество Психических Исследований 
направить в штаб-квартиру Теософского Общества своего доверенного человека с 
целью изучить ситуацию на месте и представить соответствующий доклад.
Олкотт уехал из Лондона в октябре и 10 ноября был уже в Бомбее. Вместе с ним 
приехал и Рудольф Гебхард, пожелавший принять участие в работе съезда Общества, 
назначенного на конец декабря.
Вскоре вслед за Олкоттом отправилась и Е.П.Б., но она добралась до Индии 
гораздо позже, по пути посетив еще и Египет. Она также ехала не одна, ее 
сопровождали два известных члена Лондонского Теософского Общества. М-р А. Дж. 
Купер-Оклей – выпускник Кембриджа, изучающий индийскую философию и санскритскую 
литературу, – оставил свою многообещающую академическую карьеру, чтобы 
посвятить свое время и силы Теософии. Его жена – Изабель – тоже довольно 
высокообразованная, независимо мыслящая дама – очень серьезно интересовалась 
эзотеризмом и мистикой. Она также решила сделать Теософию делом всей своей 
жизни.
Оба оставались преданными Обществу и Е.П.Б. и были полны решимости восстановить 
справедливость и тем самым преодолеть создавшуюся в последнее время угрожающую 
ситуацию. М-р Купер-Оклей и сам планировал задержаться в Египте, чтобы получше 
познакомиться с прошлым семьи Куломбов24. Миссис Купер-Оклей была в это время 
всецело поглощена заботой о Е.П.Б., которая предпринимала героические усилия 
для того, чтобы удержать под контролем свою эмоциональную натуру, но была 
готова, как казалось, взорваться в любой момент.
В Порт-Саиде к ним присоединился Ч. У. Ледбитер, который также решился 
полностью порвать со всей своей прежней жизнью и провести остаток своих дней в 
служении своему Учителю. Он не мог присоединиться к ним с самого начала, так 
как это решение окончательно созрело в его голове лишь в самую последнюю минуту,
 и к тому же перед отъездом из Англии ему пришлось решить еще ряд проблем. 
Обвинения, выдвинутые против Е.П.Б., его также ни в чем не убедили, поскольку, 
по его мнению, он сам уже получил неопровержимые доказательства существования 
Братства, о котором западный мир впервые узнал от мадам Блаватской.
Информация, полученная о Куломбах в Каире, и в самом деле оказалась 
сенсационной. От надежных свидетелей, включая и некоторых членов самой семьи 
Куломбов, им удалось узнать, что мисс Эмма Каттинг "некоторое время работала 
гувернанткой в семье С. ... – паши, но была изгнана из его дома после того, как 
обнаружилось, что она пыталась внушить своим подопечным порочные мысли; что она 
утверждала, будто бы ее ясновидение позволяет ей видеть зарытые в земле клады; 
что несколько раз предпринимались попытки выкопать эти клады по ее указанию, 
однако найти так ничего и не удалось, только один раз было найдено несколько 
дублонов, да и те, как выяснилось, спрятала там накануне вечером одна маленькая 
девочка ... [и что] Куломбы были преступниками, сбежавшими из страны, чтобы 
избежать ареста за злостное банкротство"25.
Кроме того, вице-канцлер Русской Дипломатической Миссии в Каире в разговоре с 
Ледбитером заверил последнего, что был хорошо знаком с мадам Блаватской и во 
время ее первого визита в Египет встречался с ней чуть ли не каждый день и что 
он очень высоко ценит ее и вплоть до этого момента еще ни разу не слышал ни 
малейшего нарекания в ее адрес по поводу ее морального облика26.
Обо всем этом Ледбитер написал из Каира в газету "Indian Mirror", и его письмо 
было опубликовано в 16-м номере за декабрь месяц27.
"Indian Chronicle" также напечатала статью в защиту Теософского Общества и его 
основателей. В ней, в частности, говорилось, что "вместо того, чтобы превращать 
его [Теософское Общество] в мишень для насмешек и травить его руководителей, 
нам следовало бы, напротив, всячески способствовать его процветанию".
Далее в этой статье говорилось, что христианские зубоскалы, возможно, "не знают,
 что в существование Махатм ... верит практически вся Индия, и было бы нелепо 
предполагать, что несколько падре из Мадраса в состоянии нанести сколь бы то ни 
было серьезный удар по этой вере"28.
Эту позицию поддержало еще несколько газет. "Пытаясь оспорить факт 
существования подобных людей (Махатм), миссионеры, как это явствовало из 
настроения всей индийской прессы, нанесли смертельные оскорбления всему 
индийскому народу, – это было как пощечина", – так описывал Олкотт реакцию 
основной массы населения этой страны29. Те газеты, которые поспешили с 
обвинениями в адрес Е.П.Б., теперь помалкивали.
По сообщению того же Олкотта приезд мадам Блаватской и ее спутников в Адьяр 
походил на настоящий триумф. Прямо на пирсе их встретила большая делегация, им 
надели на шею венки и препроводили в местный зал торжеств, "который уже был под 
завязку набит собравшимися там людьми. С их появлением все как один встали и 
дали волю своим чувствам, огласив помещение радостным приветственным ревом. Под 
эти крики она медленно проследовала через толпу к трибуне, нервно стискивая при 
этом мою руку. Губы ее были плотно сжаты, глаза сияли и в то же время были 
переполнены слезами радости"30 .
Резолюция, под которой стояло 500 подписей, была зачитана "в атмосфере 
всеобщего восторга. Когда гром торжествующих криков, наконец, несколько поутих, 
Е.П.Б. выступила перед собравшейся аудиторией, и, насколько мне известно, это 
было ее первое и единственное публичное выступление.
Она говорила о том, что "среди всех опубликованных писем не было ни одного 
действительно написанного ею. Она отвергает их все in toto31... Она была бы 
величайшей в мире дурой, если бы позволила себя так скомпрометировать, будучи 
действительно замешанной в настолько низких и подлых вещах. Что же касается ее 
обвинителей, то и она сама, и Олкотт всегда были с ними неизменно добры, и тот 
факт, что они переметнулись в стан врага и предательски нанесли ей удар в спину,
 продав ее за тридцать сребренников, подобно Иуде Искариоту, не требует никаких 
комментариев. Она не сделала ничего такого, за что ей сейчас было бы стыдно 
перед Индией, более того, она и далее намеревалась трудиться на благо Индии до 
самых последних своих дней". (Отчет, [опубликованный] в "Madras Mail")32.
Когда они вернулись в штаб-квартиру, Е.П.Б. передала полковнику Олкотту все 
письменные свидетельства, которые ей и ее спутникам удалось раздобыть в Каире.
— Я непременно подам на Куломбов в суд, – возбужденно воскликнула она. – Вот 
бесспорные доказательства того, что они – преступники.
Однако изучение этих документов вызвало у Олкотта лишь беспокойство. Хотя в них 
действительно содержались уничтожающие свидетельства, для судопроизводства они 
совершенно не годились, и как юрист он это знал. Было очевидно, что их сбором 
занимались дилетанты; и будь они действительно представлены в суде, это могло 
бы иметь фатальные последствия для Е.П.Б. и Общества. Все это он и попытался ей 
объяснить.
— Отведите меня к судье, – требовала она, – или к адвокату, или к юрисконсульту.
 Неважно к
кому, лишь бы он выслушал меня и сделал что-нибудь для того, чтобы наказать 
этих подлых людей за все, что они натворили!
Олкотт был весьма напуган бледностью ее лица и заметной дрожью в руках, а также 
ее настойчивостью, указывавшей на то, что она уже почти не контролирует свои 
эмоции.
—Погоди немного, Маллиган, – сказал он, стараясь, чтобы его голос звучал как 
можно спокойнее, — ты ведь знаешь, что в минуты расстройства ты часто творишь 
такое, о чем сама же потом сожалеешь. Эти документы просто убийственны, но 
сейчас они вряд ли могут чем-нибудь нам помочь и потому совершенно бесполезны. 
Если мы пустим их в ход, то только еще более усложним ситуацию.
— Отведи меня к судье, – продолжала требовать Е.П.Б. все более громким и 
настойчивым голосом, – я зарегистрирую эти документы, дам свои письменные 
показания, в общем – начну что-нибудь делать. Я не собираюсь просто так сидеть 
сложа руки.
— Ни за что! – поставил точку в разговоре Олкотт.
Е.П.Б. посмотрела на него расширенными от удивления глазами; она не привыкла к 
тому, чтобы он возражал ей столь категорично.
— Ты сейчас не в себе, и я тебя не виню, – продолжил он. – Здесь надо принять 
во внимание многие обстоятельства. В каком-то смысле мы – подневольные люди, 
так как мы оба связаны с Теософским Обществом. Через несколько дней открывается 
съезд. Я предлагаю представить этот вопрос на рассмотрение делегатов и создать 
из наших лучших юристов специальную комиссию, которая и решит, что нам делать 
дальше. Если мы сами ввяжемся в эту драку, то можем только все испортить.
— Тогда я займусь этим сама, – крикнула она, задыхаясь от гнева. – Я смою с 
себя этот позор, если даже на это уйдет весь остаток моей жизни!
— Возможно, так оно и будет, – ответил Олкотт, стараясь подавить закипающую и в 
нем самом злость. Он знал, что правда была на его стороне. Он очень 
сочувствовал Е.П.Б., но позволить ей обречь дело на неминуемую катастрофу он не 
мог.
— Если ты это сделаешь, то я откажусь от своего президентского поста, и пусть 
нас рассудит съезд. Я слишком хорошо знаком с юридической практикой, чтобы 
позволить себе участвовать в той глупости, которую ты задумала.
На ее лице отразилась напряженная внутренняя борьба, она молчала и лишь нервно 
сжимала и разжимала руки. Он понял, что ему удалось поставить ее в тупик. Она 
знала, что в этих вопросах он разбирается намного лучше ее. Если дело касалось 
оккультизма, Учителей и всех этих высших истин природы, которыми она уже давно 
занималась, то тут она была на две головы выше Олкотта. Но когда речь шла о 
реалиях этого мира, тут она, в конце концов, вынуждена была склониться перед 
ним. Наконец, она глубоко вздохнула и, безнадежно махнув рукой, сказала:
— Хорошо. Пусть будет по-твоему33.
Теплые и нежные приветствия прибывавших на съезд делегатов в значительной мере 
успокоили Е.П.Б. и вернули ей прежнюю уверенность. Так что во время открытия 
съезда она выглядела почти такой же спокойной, как и Олкотт, выступавший с 
президентским Обращением.
Свою речь Полковник начал с обзора различных вопросов Теософского движения, но 
затем перешел, наконец, к теме, более всего волновавшей всех собравшихся34.
"Вполне естественно, – указывал Олкотт, – что мадам Блаватская, против которой 
были выдвинуты столь серьезные обвинения, пожелала обратиться в суд. И самое 
любопытное то, что не только некоторые ее друзья, но и "все ее недруги" 
советовали ей именно так и поступить". "И в особенности ее противники, – 
добавлял он, – демонстрируют единодушное и активное, если не сказать – 
подозрительное, стремление направить ее именно по этому пути".
Большинство собравшихся, однако же, высказалось против этой меры. "По их мнению,
 если бы мы поступили подобным образом, то „спор о репутации мадам Блаватской 
неизбежно перерос бы в спор об истинности самой Эзотерической Философии и о 
существовании Махатм. И поскольку существа эти почитаются наиболее священными 
не только всеми индусами, но и оккультистами всех религий ... то их чувства 
были бы этим глубоко оскорблены". Делегаты полагали, – продолжил Полковник, – 
что, учитывая предубежденное отношение к Теософскому Обществу со стороны 
Англо-Индийского сообщества и определенную враждебность к нему со стороны 
мадрасских судов, наибольшая свобода действий будет предоставлена противной 
стороне; "последуют вопросы самого оскорбительного характера; свидетелей будут 
постоянно сбивать с толку, и в особенности саму мадам Блаватскую, чья 
вспыльчивость и крайняя нервозность были хорошо известны. И при этом все будет 
в пределах законности, и мы ничего не сможем с этим поделать".
По словам Олкотта, ему удалось убедить мадам Блаватскую в том, что ее долг – 
подчиниться решению Генерального Совета Общества. К тому же он настоял на том, 
чтобы все материалы этого дела были безоговорочно переданы на рассмотрение 
специальной комиссии, созданной из лучших юристов и судебных исполнителей, 
присутствовавших в числе делегатов; эта комиссия должна была, изучив "все лица 
и документы", представить съезду свои рекомендации по этому делу до завершения 
его работы.
Такая комиссия была создана, документы изучены и рекомендации ее свелись к 
следующему: "Мадам Блаватская не должна преследовать клеветников через суд".
Под этим решением стояли подписи четырнадцати наиболее известных членов 
Теософского Общества, проживавших тогда в Индии и присутствовавших на съезде. 
Решение было одобрено единогласно.
В это время в Адьяре появилось новое лицо, настроенное, по-видимому, вполне 
дружелюбно. Это был м-р Ричард Ходжсон, посланный Лондонским Обществом 
Психических Исследований для определения добросовестности членов Теософского 
Общества, его руководителей, а также тех таинственных личностей, которым 
приписывалась роль его вдохновителей.
_____________
Глава XXIII
ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ
Ричард Ходжсон в Адьяре оставался не долго. Поначалу, казалось, он был настроен 
вполне миролюбиво; изучал все свидетельства, но никаких признаков враждебности 
не проявлял.
Е.П.Б. была с ним вежлива, но особого расположения не выказывала. Она не совсем 
доверяла ему. Еще в Лондоне у нее возникло предчувствие, что в скором времени 
будет сделана попытка дискредитировать Теософское Общество, и в особенности ее 
саму; этим своим подозрением она поделилась однажды на приеме у Синнеттов с 
м-ром У.Т. Стедом1. В другой раз в разговоре с миссис Холлоуэй она выразилась 
еще более определенно: "В Индию О.П.И. отправит Ходжсона"2.
Дальнейшие события подтвердили правильность ее догадки. Исчезла ее обычная 
оживленность, так как притворяться она не умела. На просьбу Ходжсона произвести 
какой-нибудь значительный феномен, который мог бы его убедить, последовал 
решительный отказ, что отнюдь не способствовало росту его доверия к ней и 
уменьшению его сомнений.
— Мне кажется, старушка, – сказал ей однажды Олкотт в дни пребывания Ходжсона в 
Адьяре, – что ты поступаешь недальновидно. Он просит тебя как-нибудь проявить 
свои способности. Так почему бы не пойти ему навстречу?
Ответом на его слова была вспышка гнева.
— Если я когда-нибудь и делала какие-то феномены, – заявила она слегка дрожащим 
голосом, – своими ли собственными силами или с помощью Учителей, то только для 
людей искренне заинтересованных, которые ни за что не стали бы при этом 
посмеиваться про себя над самой мыслью о существовании Махатм и о почтении, с 
коим должно к ним относиться. Бог свидетель, я и так уже множество раз 
проявляла непочтительность, стремясь поведать о них западному миру. И я никогда 
себе этого не прощу и уж тем более не стану унижать их ради того, чтобы угодить 
Ходжсону. Он ведь абсолютно ничего не смыслит в оккультизме, и я уверена, что 
он с удовольствием разрушил бы все, сделанное нами, если бы только мог3.
— Ну почему ты так о нем думаешь? – спросил Олкотт, – мне этот парень даже 
нравится.
— Да, надо признать, с виду он привлекателен. И я вовсе не утверждаю, что он 
ведет себя не искренне, по крайней мере сейчас. Но ты ведь знаешь, сейчас он в 
этом лично заинтересован. Он заинтересован в том, чтобы его расследование 
получило положительную оценку. А тебе должны быть хорошо знакомы особенности 
профессии следователя. Он может оказаться не столь неподкупным, как ты4.
— Благодарю, – ответил он с улыбкой, – нечасто ты балуешь меня комплиментами.
Она слегка вздохнула, видимо, так и не найдя в его замечании ничего смешного.
— Я хорошо тебя знаю, Малоуни, – сказала она, – а что касается Ходжсона, пусть 
ищет, что
хочет. Мне скрывать нечего.
Теперь уже была очередь Олкотта ответить ей глубоким вздохом, так как он 
полагал, что для упрямства и капризов она выбрала далеко не самое лучшее время.
— Ну что ж, я сделаю все возможное, чтобы убедить его в нашей порядочности, – 
сказал он вслух.
В глубине души Олкотт надеялся на то, что Общество Психических Исследований 
станет искренним союзником Теософского Общества, – и в том случае, если 
справедливость была бы восстановлена, он не видел этому никаких препятствий. Он 
предоставил в распоряжение Ходжсона "все документы, которые могли бы оказаться 
полезными, включая дневники", и сделал все возможное, чтобы убедить своих 
индийских коллег по штаб-квартире сотрудничать со следователем5.
В этом он, правда, не очень-то преуспел. Дамодар и Субба Роу определенно только 
мешали Ходжсону работать. Для Дамодара, похоже, стало делом чести все время 
сбивать его с толку, а Субба Роу и вовсе отказался разговаривать с ним о чем бы 
то ни было. Оба они считали вопросы и очные ставки Ходжсона унизительными, а 
его шуточки в адрес Учителей – богохульством; однако внешне они никак не 
выказывали своих чувств и только старались еще больше его запутать*6. В 
результате он собрал такие "показания", которые не проясняли, но скорее еще 
более усложняли дело.
Возможно, вследствие такого отношения к себе Ходжсон в дальнейшем был одержим 
"одним единственным желанием – обвинить Дамодара в пособничестве мадам Куломб 
при производстве мошеннических, по его мнению, феноменов, связанных со 
Святилищем". Он не только заявил, что Куломбы действительно "разоблачили" трюки,
 производимые с "псевдосвятилищем", но также и обвинил Дамодара в 
непосредственном участии в этом мошенничестве. "... В порыве чрезмерного рвения,
 подчеркивая свою уверенность двумя восклицательными знаками, он высмеял как 
совершенно невероятную саму мысль о том, что "м-р Дамодар, один из высших чела 
Махатмы Кут Хуми, мог пребывать в полном неведении!!" относительно "отверстия в 
стене, проделанного как раз за Святилищем" месье Куломбом"7.
Как ни странно, это обвинение опровергла сама мадам Куломб. Это тем более 
интересно, что, описывая сложившуюся ситуацию, Ходжсон опирался именно на нее, 
как на самый авторитетный источник информации. Она "откровенно поведала, что ей 
ничего не было известно об участии Дамодара в заговоре; более того, она и ее 
муж очень боялись, что, сообщи они о "потайных дверях" Дамодару, он тут же во 
всеуслышание объявит об этом; а ее муж добавил, что 'только утром 16 мая под 
большим секретом я сообщил м-ру Дамодару о существовании потайных дверей ...'"8.

Результатом этих признаний стало уведомление, которое Субба Роу как вакиль 
Верховного Суда Мадраса отправил мадам Куломб. Уведомление было датировано тем 
же числом, что и признания. Оно ставило мадам Куломб в известность о том, что 
они совершили преступление, наказуемое в соответствии с Индийским Уголовным 
Кодексом, в связи с чем им предписывалось дать "удовлетворительные объяснения 
вашего поведения касательно вышеупомянутых обвинений в течение 24 часов с 
момента получения данного уведомления". В случае неисполнения данного 
предписания оба они подлежали как уголовной, так и гражданской ответственности.
В результате последующих действий Дамодара Куломбы на следующий же день 
получили предписание от Контрольного Совета покинуть владения Теософского 
Общества.
"Ходжсон не только ... беззастенчиво извратил реальный ход событий и показания 
свидетелей (и в особенности – показания самой мадам Куломб), но и СКРЫЛ 
некоторые показания и объяснения СВОЕГО ГЛАВНОГО СВИДЕТЕЛЯ. А те показания, 
которые подтверждали выдвинутые им против Дамодара обвинения, были целиком и 
полностью построены на лжи и подтасовках"9.
"Таким образом, у Махатмы К.Х., – говорит тот же самый автор, – были все 
основания заявлять, что именно ... чувство личной обиды возбудило в нем 
[Ходжсоне] такую ярость против предполагаемых организаторов 'гигантского 
надувательства'"10.
Когда Ходжсон еще только начинал подумывать о возможном участии Дамодара в 
заговоре, Олкотт, желая как можно нагляднее объяснить все следователю, привел 
его однажды на второй этаж, в ту самую комнату, где раньше находилось Святилище.
 Однако его отсутствие в комнате в настоящий момент поставило Полковника в 
весьма неловкое положение. Ходжсон спросил, почему Святилище убрали и был ли 
причастен к этому слуга Е.П.Б. Бабула.
— Конечно, нет, – ответил Олкотт. – Это случилось в сентябре, когда Бабула еще 
был в Европе вместе с мадам Блаватской и когда мы еще даже не помышляли ни о 
каком возможном расследовании. Некоторые члены Общества решили, что Куломбы 
осквернили Святилище, поэтому его просто вынесли и сожгли.
Ходжсон воспринял это объяснение скептически.
— Очень удобно, – пробормотал он.
Однако Олкотт так и не заметил, что ему не поверили. Он и сам считал эту акцию 
чрезмерной и непродуманной, но ему были понятны мотивы, двигавшие людьми, 
которые это сделали.
— Я сожалею, – сказал он, – но это факт, хотя я должен признать, что сам в это 
время был в отъезде и могу лишь повторить то, что мне самому рассказали.
Ходжсон ничего не ответил, однако по его лицу было видно, что это 
обстоятельство дало дополнительную пищу для его сомнений11, и без того уже 
изрядно укрепившихся недружелюбным отношением Дамодара и Субба Роу. В 
дальнейшем он положительно отозвался в своем "Отчете" о проявленной Олкоттом 
готовности к сотрудничеству, однако охарактеризовал его как "простофилю", 
ставшего жертвой обмана Е. П. Блаватской12.
Ходжсон сократил предварительно намеченный срок своего пребывания в Адьяре и 
выехал в Мадрас для консультации с Куломбами. Олкотт был нимало не смущен этим 
обстоятельством, так как был уверен, что Ходжсон вскоре сумеет обнаружить 
несоответствия в показаниях этой парочки.
Однако оптимизм Олкотта не оправдался. И хотя в начале расследования у Ходжсона 
не было абсолютно никаких оснований для подозрений, но все обстоятельства, 
казалось, нарочно вели к тому, чтобы поставить под сомнение истинность 
теософского движения.
"Следовавшие один за другим званые обеды отнюдь не повлияли на его мнение, – 
писала Изабель Купер-Оклей, – поскольку в его уши каждодневно вливались потоки 
клеветы на нее [Е.П.Б.].
... Слыша отовсюду, что мадам Блаватская – шарлатанка, он и сам начинал в это 
верить: после нескольких его бесед с мадам Куломб и миссионерами мы заметили, 
что он все более настраивается против меньшинства (теософов)... На некоторые 
важные свидетельства относительно феноменов, данные ему м-ром Оклей и мною, он 
просто не обратил никакого внимания"13.
Во время одного из таких, упомянутых миссис Купер-Оклей, званых обедов, на 
котором присутствовала и она сама со своим мужем, Ходжсон назвал Е.П.Б. 
"русской шпионкой", причем таким тоном, как будто всем присутствующим это было 
хорошо известно14. Однако даже м-р Хьюм, также присутствовавший там, хоть и 
давно уже не испытывал к Е.П.Б. никаких дружеских чувств, высмеял это 
предположение и напомнил Ходжсону, что здесь ему не Англия.
— Если и есть на свете кто-нибудь, кто по своему характеру никак не подходит на 
роль шпиона, – ядовито заметил он, – то это, конечно же, мадам Блаватская! Да 
при первой же вспышке своего раздражения она благополучно развалила бы целую 
шпионскую сеть!
Над этой шуткой от души посмеялись все, поскольку Хьюм был абсолютно прав. А 
кто-то заметил, что если обвинение Ходжсона справедливо, то стесненности 
русского правительства в выборе тайных агентов можно только посочувствовать. 
Чету Купер-Оклей этот инцидент тоже весьма позабавил, однако оба они сочли 
своим долгом встать на защиту Е.П.Б.
— Мне доподлинно известно, – сказала миссис Купер-Оклей, – что она даже 
испортила отношения с некоторыми своими родственниками и друзьями из-за того, 
что критиковала многие действия русского правительства15. Так что вы не должны 
всерьез воспринимать эти домыслы, мистер Ходжсон.
Однако м-р Ходжсон, похоже, воспринял эти домыслы всерьез и не желал 
отказываться от этой мысли.
— Вполне естественно, что она это утверждает, – самодовольно ответил он, – 
иначе как бы она
смогла отвести от себя подозрения?
Это предположение выглядело настолько дико, что некоторые из присутствовавших 
были уже готовы взорваться в негодовании.
— Вообще-то, я склонен считать, – ни с того, ни с сего сказал вдруг Ходжсон, – 
что она –
отъявленная обманщица, и, возможно, даже способна на преступление16.
Когда об этих словах Ходжсона стало известно Е.П.Б., она потребовала, чтобы он 
представил ей оригиналы инкриминируемых ей писем, которые она якобы написала 
мадам Куломб. Она прекрасно знала, что в них были добавлены поддельные 
фрагменты. Разумеется, она читала их в напечатанном варианте и вынуждена была 
признать, что эти поддельные вставки настолько искусно переплетены с теми 
фразами, которые она действительно использовала (или могла бы использовать) в 
письмах к мадам Куломб, что эффект они производили просто поразительный. "Я не 
могла такого сказать", – снова и снова повторяла она себе, читая тексты писем в 
Лондонской "Times". И теперь Е.П.Б. полагала, что, увидев оригиналы этих писем, 
которые мадам Куломб наверняка показала Ходжсону, хотя он сам об этом ни разу 
не упоминал, она с легкостью могла бы выделить эти сомнительные фрагменты. Но 
все ее многочисленные просьбы об этом были отклонены17.
Эти оригиналы не были представлены даже полковнику Олкотту. Даже если бы он и 
поверил в их подлинность (а он, безусловно, в это не верил), то вряд ли бы он 
согласился поверить в то, что "одна из самых замечательных женщин своего 
времени" могла бы поставить себя в полную зависимость от такой вероломной 
персоны, как мадам Куломб, предоставив ей такие компрометирующие 
свидетельства18.
"Я сто раз говорил и в сто первый раз повторяю, – писал он позже, – что 
располагаю бесчисленным множеством доказательств оккультных способностей, 
бескорыстия мотивов и моральной чистоты Е.П.Б."19
У Е.П.Б., однако же, были свои собственные теории, объясняющие не только 
появление поддельных фрагментов в ее письмах, но и причины отказа Ходжсона 
показать ей или Олкотту их оригиналы. В письме к Синнетту, написанном следующим 
летом, она сообщала:
"Однажды я видела, как Куломб, сидя за своим столом, копирует одну из моих 
записок. Эту картину мне показал Учитель в Астральном свете. Как вы думаете, 
этому моему заявлению кто-нибудь поверит?... Куломбы и Паттерсон20 боялись 
показывать мне эти письма, а тем более – передавать их мне, поскольку знали, на 
что способны Учителя; они боялись тех, кого сами же объявляли моей собственной 
выдумкой. Иначе для чего им было брать с Ходжсона слово, что он не будет 
передавать мне те несколько писем, которые получил от них? Спросите его, почему 
он их мне так ни разу и не показал? Почему даже не сказал мне о том, что они у 
него? Это очень важно, намного важнее, чем может показаться на первый взгляд".
"Я знаю, как им удалось это сделать, – писала она в том же письме относительно 
сделанных Куломбами фальшивых вставок, – но что толку говорить об этом, если я 
не могу привести никаких доказательств, за исключением разве что того примера, 
когда написанное моим почерком послание появилось на визитной карточке во время 
сеанса21, который проводил Эглинтон у "дяди Сэма"? Разве не моим собственным 
почерком была исписана эта карточка? И все же, как вы знаете, писала это не я".
По ее словам, у месье Куломба, прекрасно умевшего подделывать чей угодно почерк,
 было целых четыре года на то, чтобы научиться в совершенстве воспроизводить ее 
почерк, и потому для него не составило труда скопировать "любое мое письмо или 
записку, адресованную мадам Куломб, на точно такой же бумаге, вставляя при этом 
где ему заблагорассудится свои собственные добавления"22.
Она напоминала Синнетту о том, что летом 1884 года, когда она была в Европе, 
Субба Роу написал ей о том, что мадам Куломб распространяет слухи о 
"подложности" ее феноменов, и спрашивал ее, не писала ли она на самом деле 
мадам Куломб каких-либо компрометирующих себя писем. Е.П.Б. ответила ему (в 
письме [Синнетту] она указала, что ответ был написан в мае 1884 года), что 
"никогда не писала ей ничего такого, огласки чего я могла бы опасаться; что она 
[мадам Куломб] врет и может продолжать врать, сколько хочет"23.
Теперь, однако, от всех этих сведений было уже мало пользы, так как Ходжсон, 
похоже, окончательно решил принять на веру заявления Куломбов и миссионеров и 
не собирался ни прислушиваться к словам Е.П.Б., ни разрешать ей читать эти 
письма. Он даже представил эти письма "экспертам" по почеркам, и те, "изменив 
свое первоначальное мнение, признали их подлинными". Впоследствии они были 
признаны все же поддельными одним немецким экспертом, который [к тому же] не 
заметил "ни малейшего сходства между почерком Е.П.Б. и тем почерком, которым 
были написаны письма Махатмы"24. Ходжсон решил спор в пользу Куломбов и считал 
все прочие свидетельства излишними25.
В то время как в Мадрасе происходили все эти события, а Е.П.Б. в Адьяре 
изнывала от собственного бессилия, Олкотт получил приглашение от Бирманского 
короля Тхибау III посетить его страну. На короля произвела большое впечатление 
деятельность Олкотта в поддержку буддизма на Цейлоне, и он желал обсудить 
возможности организации подобной же деятельности у себя в Бирме. И поскольку 
повлиять на ход организованного С.Ш.И. расследования Олкотт в данный момент уже 
никак не мог, то он решил принять это приглашение. Перед его отъездом из Адьяра 
к нему явился Джуал Кул, "которому нужно было переговорить о некоторых людях и 
некоторых вещах. М-р Ледбитер ... спавший на чарпаи в той же комнате, слышал 
два голоса и видел возле меня столб света, но так и не смог определить, кто был 
моим гостем"26.
Следующим вечером Махатма М. посетил Е.П.Б. и передал ей новый план написания 
"Тайной Доктрины", радикально отличавшийся от прежнего, ранее предложенного для 
этой работы; "результатом этого стало постепенное написание ныне существующего 
грандиозного сочинения"27.
9 января Олкотт отправился в Рангун, взяв с собой в помощники Ч. У. Ледбитера. 
В Бирме их приняли очень хорошо, и Олкотт был уверен, что сможет сделать 
кое-что для пропаганды буддизма в этой стране. Однако оставался он там недолго. 
28 января в 1:27 ночи он получил телеграмму Дамодара: "Возвращайтесь немедленно,
 Упасика опасно больна"28.
Оставив Ледбитера в Рангуне продолжать начатое дело, Олкотт немедленно отплыл в 
Мадрас. Из-за опасения, что Старушка не доживет до его приезда, путешествие 
казалось ему бесконечным. Он утешал себя тем, что в подобном критическом 
состоянии она была уже не однажды, но всякий раз – после очередного визита 
своего Учителя – выкарабкивалась, порой – чудесным, совершенно необъяснимым 
образом. Олкотт надеялся, что и на этот раз все закончится точно так же.
Приехав в Мадрас 5 февраля, он "застал Е.П.Б. борющейся со смертью. У нее была 
закупорка почек, ревматическая подагра, плюс ко всему – довольно серьезное 
общее ослабление организма. Ослабленная работа сердца привела к тому, что жизнь 
ее ежечасно висела на волоске"29.
Когда Полковник приблизился к ней, она еле слышно позвала его по имени; он 
наклонился к ней, и она, обняв его руками за плечи, разрыдалась на его груди 
как обиженный ребенок. Олкотт тоже не смог сдержать прилив мгновенно 
нахлынувшего чувства сострадания к ней.
"Я был несказанно рад тому, что успел по крайней мере попрощаться с нею и еще 
раз заверить в своей преданности", – писал он.
Олкотт сознавал, что если она умрет, это будет для него даже большей потерей, 
чем утрата сестры, жены или любимой, так как в этом случае ему пришлось бы 
одному "нести на себе всю ту огромную ответственность, которую возложили на них 
Учителя"30.
Доктор Франц Гартман и доктор Мари Шарлиб, лечившие Е.П.Б., сочли чудом уже то, 
что она все еще была жива. Однако ее Учитель вновь "совершил невозможное; 
однажды ночью, когда ее сердце, казалось, вот-вот уже было готово остановиться, 
он пришел, возложил на нее свою руку – и в очередной раз неминуемая смерть 
отступила"31.
Еще несколько дней состояние Е.П.Б. было очень тяжелым, но затем она постепенно 
начала поправляться, и вскоре Олкотт уже мог разговаривать с нею о событиях, 
происшедших в его отсутствие.
В Адьяре за это время не произошло ничего серьезного; не было никаких 
утешительных вестей и от Ходжсона; друзья, постоянно державшие Е.П.Б. в курсе 
всех происходящих за пределами Адьяра событий, тоже пока не могли сообщить 
ничего обнадеживающего.
— Ходжсон отправился в Бомбей осматривать "Воронье Гнездо"32 – печально 
улыбнувшись, сообщила Олкотту Е.П.Б.
—Я думаю, пользы от этого никакой не будет, – ответил он. – Что он там надеется 
найти, когда прошло уже столько времени?
— Возможно, для себя он все же сможет извлечь какую-то пользу. Будет задавать 
вопросы всем тамошним членам Общества. И как ты думаешь, смогут ли они теперь 
все точно вспомнить, когда прошло уже четыре года? Тем более, что нужды все 
запоминать до мелочей у них не было никакой. Устроив им перекрестный допрос, 
Ходжсон без труда выявит в их показаниях массу противоречий.
Полковник согласно кивнул.
— Боюсь, что нашему делу нанесен огромный урон, – с грустью сказал он. – Правда,
 у нас осталось еще много друзей, но многих мы уже потеряли. Впрочем, с 
друзьями или без, но мы должны продолжать начатое.
—Да, – согласилась она, и ее глаза наполнились слезами, – только это и имеет 
значение. Но самое обидное то, что во многих своих бедах мы виноваты сами.
Эта фраза его слегка покоробила. Уж сам-то он никогда бы не позволил себе 
намеренно причинить вред делу, которому посвятил свою жизнь, – в этом он был 
совершенно уверен. Но тут он вспомнил, что сам Учитель К.Х. указывал ему на 
массу ошибок, допущенных им по причине излишнего усердия;
Олкотт признавал в себе этот недостаток, и мысль о нем тут же сменила возникшее 
было ощущение оскорбленной гордости на чувство стыда.
— Мы допустили много ошибок, – признал он, – но все-таки нам, пожалуй, можно 
найти одно оправдание: мы всегда старались по возможности исправлять свои 
промахи. Вряд ли Учителя рассчитывали увидеть в нас совершенство.
Эти слова Олкотта вызвали у Е.П.Б. грустную улыбку.
— И правильно делали, что не рассчитывали, – но тут она снова стала серьезной. 
– Есть еще одно
дело, Олкотт. Тот план "Тайной Доктрины", который передал мне Босс как раз 
перед твоим отъездом, – он может все перевернуть. Я вижу, что это добрая 
перемена. Это будет уже не простое переписывание "Изиды", а нечто совершенно 
новое. Я хотела бы взяться за это дело, только бы это дряхлое тело продержалось 
еще хоть немного.
Их взаимная привязанность и взаимопонимание значительно окрепли вследствие 
пережитых вместе злоключений, однако в течение последующих нескольких дней их 
отношения вновь подверглись серьезному испытанию.
Недавно вернувшиеся из Лондона м-р Лейн-Фокс, доктор Гартман и еще несколько 
"новичков" решили, что Олкотт как президент Теософского Общества стал уже 
полностью бесполезен. Они предложили отстранить его от должности и передать 
руководство Обществом комитету, состоявшему преимущественно из них самих. Еще 
до его возвращения из Бирмы они ухитрились заставить Е.П.Б. подписать 
необходимые для этого бумаги. В то время она была настолько плоха, что вряд ли 
понимала, что делала. Узнав о решении "комитетчиков", Олкотт немедленно 
направился к Е.П.Б. вместе с представленными ему м-ром Лейн-Фоксом документами. 
Он был невыразимо зол и оскорблен до глубины души.
— И это ты называешь справедливостью, Маллиган? – обрушился он на нее, пылая 
гневом и не скрывая своей обиды. – Я не жалуюсь, но ведь я работаю на благо 
этого Общества уже почти десять
лет, с тех пор как оно появилось на свет. И ты полагаешь, что теперь меня можно 
просто так, даже
без всяких "рекомендаций", выкинуть вон?
Ему и в самом деле казалось, что речь шла именно об этом.
Она смотрела на него с неподдельным изумлением.
— Что случилось, Олкотт? Что я опять натворила?
— Что ты натворила?! Да если бы ты даже подписала мой смертный приговор, это 
было бы не так страшно!
Он сунул бумаги ей в руки. Она принялась разглядывать их, так ничего и не 
понимая.
— Что это? – спросила она.
Он уже несколько успокоился и смог, наконец, объяснить ей суть написанного, 
указав на то, что среди прочих под решением была поставлена и ее 
собственноручная подпись.
— Да, я действительно что-то подписывала, – сказала она, – очень смутно 
припоминаю. Я думала, что умираю, а они сказали мне, что так будет лучше для 
Общества. Но я даже не знала, что речь здесь идет о твоей отставке. Я не знала, 
Олкотт! Я думала, что это поможет нашему делу.
В этот самый момент на столике возле Е.П.Б. появилась записка. Олкотт поначалу 
не поверил своим глазам, но затем все же решился взять ее и передал Е.П.Б. Она 
развернула ее, прочла и передала Олкотту.
Это была записка от Махатмы М. – их общего Учителя. В ней говорилось, что Е.П.Б.
 может заверить Дамодара и Субба Роу в том, что даже в случае ее смерти связь 
между Учителями и Теософским Обществом не будет прервана33.
— Их это очень беспокоило, – коротко пояснила она.
На этом инцидент был исчерпан. Его Старушка не предавала его; теперь он был в 
этом уверен. Она полагала, что старается ради того дела, которому они оба были 
преданы. Ради того, что сулило ему хоть какую-то пользу, она готова была 
согласиться на что угодно. Он вложил записку в ее руку, сомкнул над ней ее 
пальцы и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Он вовсе не собирался передавать дела Общества в руки людей, не обладающих, по 
его мнению, достаточным опытом. Он не ставил под сомнение их заинтересованность 
и тем более их добросовестность; просто он делал то, что считал правильным. К 
тому же Олкотт не думал, что и его Учитель тоже хочет, чтобы он покинул корабль.
 Вот если бы указание исходило из этого источника, он подчинился бы без 
промедления.
Когда Олкотт и Е.П.Б. смогли, наконец, более спокойно обсудить происшедшее, она 
посоветовала ему разорвать эти бумаги, так как она по-прежнему подтверждала 
свою полную неосведомленность относительно этой несправедливости. Однако Олкотт 
не сделал этого, решив сохранить эти бумаги для архива. Остальные предпочитали 
не напоминать ему о них, и этот небольшой инцидент уладился сам собой, не 
вызвав никаких серьезных последствий.
Е.П.Б. вновь встала на ноги и уже почти поправилась, когда Олкотт получил от 
Ледбитера телеграмму с просьбой вернуться в Рангун, "так как для Т.О. 
открывались (там) многообещающие перспективы"34. Е.П.Б. согласилась отпустить 
его, но при расставании все же не смогла сдержать слез.
"Я бы и сам заплакал, – писал Олкотт, – если бы не был так уверен, что мы еще 
встретимся, – на этот счет я был совершенно спокоен, так как вспомнил, что ей 
не дадут умереть до тех пор, пока порученная работа не будет закончена и пока 
не найдется кто-нибудь, кто будет способен заменить ее. Моя грусть при 
расставании с нею чуть было не заставила меня на момент позабыть об этом"35.
Однако уверенность Олкотта в несокрушимости Е.П.Б. уже очень скоро оказалась 
поколебленной. Он не пробыл в Бирме и месяца, как вновь получил телеграмму из 
Адьяра, сообщающую о том, что у Е.П.Б. начался рецидив болезни и ему следует 
как можно скорее вернуться. Не сумев выехать тотчас же, он на следующий день 
получил еще одну телеграмму.
Наконец, 11 марта Олкотт отплыл в Мадрас; его приятно изумило то, что в лице 
капитана парохода "Гималаи" он встретил своего старого знакомого – он был 
капитаном того судна, на котором Олкотт и Е.П.Б. возвращались из Коломбо в 
Бомбей после своего визита на Цейлон в 1880 году36. Увлекательные беседы с этим 
джентльменом позволили Олкотту хоть как-то отвлечься от своих тревожных мыслей.
Приехав в Адьяр, Олкотт нашел сложившуюся там атмосферу тяжелой и ситуацию 
угрожающей. Е.П.Б. снова отчаянно боролась за свою жизнь: у нее то и дело 
учащалось сердцебиение, "как у запутавшейся в сетях львицы"37, что отнюдь не 
говорило о ее скором выздоровлении.
В дополнение к этому, Дамодар окончательно покинул Адьяр и отправился в Тибет, 
чтобы присоединиться к своему Учителю. И теперь они остались без его помощи. 
Олкотт знал, что Дамодар уже давно ждал, когда его Гуру позволит ему это, и был 
счастлив, когда разрешение, наконец, было дано. Однако Олкотт от этого ничуть 
не менее тяжело переживал расставание с ним, да и улучшению атмосферы, царящей 
в Адьяре, его отъезд не способствовал.
Кроме Олкотта, только четыре человека знали истинную причину отъезда Дамодара, 
это были –Е.П.Б., Субба Роу, Маджи (женщина-йог, жившая в Бенаресе) и еще один 
человек, чье имя нигде не называется, но говорится, что он был "одинаково 
хорошо известен по обе стороны гор и часто совершает религиозные паломничества 
из Индии в Тибет"*38.
В это время Олкотт впервые узнал, что Ходжсон обмолвился как-то за обеденным 
столом о том, что Е.П.Б. – русская шпионка. Он сразу же отправился в Мадрас в 
сопровождении м-ра Купера-Оклей, чтобы встретиться с ним.
"Мы оба совершенно ясно изложили ему свое мнение, – писал Олкотт, – и уехали, 
будучи уверенными в том, что м-р Ходжсон так же, как и мы, счел это обвинение 
дутым и необоснованным. И все-таки он не отказался от него и внес эту вопиющую 
клевету в свой отчет, который он представил своим нанимателям из О.П.И. После 
этого я потерял всякое уважение к нему, ибо он фактически нанес удар в спину 
беззащитной старой женщине, которая ни разу не сделала ему ничего плохого"39.
28 марта Олкотт записал в своем дневнике: "День заполнен удручающими событиями. 
Е.П.Б. рвет и мечет; новости о дальнейших мерах, предпринимаемых миссионерами 
против нас; Куломбы угрожают генералу Моргану судом. Слухи – самые нелепые и 
невероятные"40 .
Все это, конечно же, не могло не переполнить чашу терпения Е.П.Б. Ее лицо 
совершенно побагровело от прилившей к голове крови; взгляд принял окаменевшее, 
мертвенное выражение; а глаза угрожающе далеко выступили из орбит. Она мерила 
шагами комнату, будучи в крайнем возбуждении, а все остальные могли лишь 
глядеть на нее, со страхом ожидая, что она вот-вот рухнет замертво.
— Это необходимо прекратить, – сказала доктор Шарлиб, – так она долго не 
продержится.
— И что вы предлагаете? – спросил Олкотт. От мысли о том, что так или иначе он 
скоро потеряет свою Старушку, у него невыносимо болело внутри, как будто его 
ударили чем-то тяжелым в солнечное сплетение.
— Я предлагаю увезти ее куда-нибудь, – сказала доктор. – В Европе наверняка 
найдется какое-нибудь тихое местечко, в котором она сможет отдохнуть от всех 
этих чудовищных обвинений и беспокойств.
Доктор Гартман был согласен с ней. Главная трудность состояла в том, чтобы 
каким-то образом уговорить саму Е.П.Б. Поначалу она принялась обвинять всех и 
каждого в том, что все они – против нее и просто-напросто задумали от нее 
избавиться. Однако доктор Шарлиб смогла в конце концов ее убедить.
Полковник впоследствии выразил свою благодарность этой милосердной женщине, 
объявив о том, что последующим появлением позднейших работ Е. П. Блаватской, 
являющихся, без сомнения, самым главным достижением всей ее жизни, теософский 
мир в определенной степени обязан именно ей – доктору Шарлиб; ведь если бы она 
не убедила Е.П.Б. оставить ту обстановку, которая изо дня в день постепенно 
убивала ее, то она вряд ли успела бы внести такой неоценимый вклад в теософскую 
литературу.
Е.П.Б. в конце концов дала свое согласие на отъезд, официально отказалась от 
должности ответственного секретаря и приказала Бабуле упаковывать ее чемоданы.
Олкотт и доктор Гартман сами съездили в Мадрас на следующий день, чтобы купить 
ей билет на пароход "Тибр", отправлявшийся в Неаполь. Доктор Гартман ответил 
согласием на просьбу Олкотта сопровождать Е.П.Б., так как состояние ее было 
слишком тяжелым, чтобы она могла совершить такое длительное путешествие без 
присмотра врача. Она была настолько слаба, что даже не смогла самостоятельно 
подняться на борт парохода, и "муж доктора Мари Шарлиб доставил больничное 
кресло, в котором она была поднята на борт при помощи лебедки"41.
"Тибр" отплыл 31 марта, и Е.П.Б. в последний раз смотрела на берега страны, 
которую она успела так горячо полюбить, в которой пережила и триумф и гонения, 
безграничное счастье и такое же беспредельное горе42.
Кроме доктора Гартмана Е.П.Б. сопровождали еще мисс Мери Флинн (Е.П.Б. однажды 
гостила в доме ее родителей в Мадрасе; мисс Флинн согласилась быть рядом с ней, 
пока это будет необходимо) и молодой чела Бабаджи, некоторое время состоявший в 
штате штаб-квартиры (согласно записи в дневнике Олкотта, Бабаджи отправился в 
это путешествие по указанию своего Гуру).
Отъезд Е.П.Б. поверг всех оставшихся в Адьяре в еще большее уныние; в течение 
нескольких дней в нем царила глубокая печаль, вызванная ее отсутствием и 
мыслями о том, что возникшие в последнее время проблемы им теперь придется 
решать самим, без ее помощи. Надежды Олкотта на то, что слухи о предъявленном 
генералу Моргану судебном иске – "нелепость" и "преувеличение", также не 
оправдались, – как выяснилось, это была правда. В своей статье в защиту Е.П.Б, 
генерал Морган назвал мадам Куломб "мошенницей" и обвинил в "похищении писем", 
чем не преминули воспользоваться миссионеры, возбудив против него судебный иск. 
Судя по всему, это было сделано для того, чтобы заставить Е.П.Б. явиться в суд 
в качестве свидетеля и, используя ее эмоциональный и несдержанный характер, еще 
более скомпрометировать ее в глазах общественности. Это предположение 
подтверждается в частности тем, что после отъезда Е.П.Б. в Европу, иск против 
генерала Моргана был тут же отозван.
Ричард Ходжсон в апреле вернулся в Лондон, где представил Обществу Психических 
Исследований свой Отчет. На общем собрании этой организации, состоявшемся 24 
июня под председательством Ф.У.Г. Майерса, проф. Сиджвик зачитал заключение, 
сделанное Комиссией по исследованию феноменов, связанных с Теософским Обществом.
 Относительно Е. П. Блаватской Комиссией был вынесен следующий вердикт:
"Мы со своей стороны не считаем ее ни рупором неведомых пророков, ни заурядной 
вульгарной авантюристкой; мы полагаем, что она заслуживает того, чтобы навечно 
быть титулованной как наиболее блистательная, гениальная и знаменитая 
самозванка в истории"43.
_____________
Глава XXIV 
РАЗМЫШЛЕНИЯ
Пэйшенс Синнетт не спеша пила свой утренний кофе. Она была одна; муж ее с 
самого утра ушел куда-то по делам, а Денни, желая заняться своими ребячьими 
заботами, попросил разрешения удалиться. Слуга уже убрал оставшуюся после 
завтрака посуду, но по ее просьбе оставил на столе кофейник, чашку и блюдце.
Перед нею на столе лежало письмо Махатмы К.Х., адресованное ее мужу. Это было 
первое письмо за много месяцев и последнее из всей серии писем, которые 
присылал им Махатма беспрерывно в течение пяти лет, начиная с 1880 года. И хотя 
Пэйшенс еще не знала, что это письмо будет последним, его содержание настроило 
ее на воспоминания.
"Интересно, сколько всего писем мы уже получили? – подумала она. – У Перси их – 
полный ящик". Присылались они разными способами: иногда – феноменально, иногда 
– с обычной почтой; они передавались не только через основного посредника – 
Старую Леди, но и через Олкотта, Дамодара, Мохини, и по крайней мере один раз, 
насколько она знала, – через Лору Холлоуэй, уже вернувшуюся к себе в Америку, 
что, впрочем, мало у кого вызвало сожаление. Последнее письмо от Учителя пришло 
в ноябре 1884 года, из него явствовало, что эта одаренная женщина-медиум не 
выдержала строгих испытаний, через которые, похоже, должен был пройти каждый, 
кто пожелал бы получить звание "чела".
Разумеется, Учитель не преминул напомнить в этом письме (у Пэйшенс все еще не 
стерлись из памяти эти написанные хорошо знакомым и горячо любимым почерком 
слова):
"... малейшее сомнение в наших благих намерениях, если не в нашей мудрости; и в 
нашем даре предвидения, если не во всеведении, которого не встретишь более 
нигде на земле, – и человек уже не сможет перейти из страны собственных 
мечтаний и фантазий в нашу страну, страну Истины, суровой реальности и фактов"1.

Последующие слова этого письма относились уже, похоже, не только к этой 
очаровательной, но тщеславной и амбициозной женщине, но к каждому претенденту 
на звание чела:
"Эгоизм, тщеславие, чванство, будучи приложенными к высшим принципам, 
представляют собой опасность гораздо большую, нежели те же самые недостатки, 
представленные в низшей, физической природе человека. Они – те рифы, на которые 
неминуемо наткнется корабль чела на самой же первой испытательной стадии, если 
испытуемый не защитит себя белым щитом абсолютного доверия к тем, кого он искал 
по лесам и долинам и кому хотел препоручить вести его прямым путем к свету 
знания"2.
Пэйшенс не смогла сдержать печального вздоха. Сколько писем им еще дано будет 
получить? Е.П.Б. сейчас, конечно же, не могла продолжать помогать в этом; 
Дамодар уехал в Тибет; Мохини подпал под сильное влияние миссис Холлоуэй, а 
сейчас находился под таким же сильным влиянием странного маленького человека – 
Бабаджи, и потому на него нельзя было полностью положиться. Удастся ли им 
отыскать еще какой-нибудь способ поддержания пусть даже такой непрочной связи с 
этими возвышенными Существами, которые так круто изменили всю их жизнь? Уже 
несколько раз за время их путешествий им казалось, что они нашли подходящих для 
этого людей, но всякий раз их надежды оказывались напрасными. Однако никогда 
нельзя говорить "никогда"!
Ее взгляд вновь остановился на страницах письма. Учитель писал в нем также, что 
"предпринимаемая раз в сто лет попытка3 раскрыть глаза слепцам" не привела 
практически ни к чему. И "у тех, кто все еще продолжал верить", оставался 
"только один шанс на спасение: сплотиться и смело встретить надвигающуюся 
бурю"4.
Пэйшенс знала, что, говоря о буре, Учитель имел в виду уже ощутимо-болезненные 
и разрушительные последствия расследования, проведенного в Индии Ричардом 
Ходжсоном. Он сперва отослал в Англию толстые пачки исписанных листов своего 
отчета, а теперь и сам вернулся в Лондон, и, как можно было заключить из 
просачивающейся информации о начавшихся в О.П.И. обсуждениях, он был настроен 
на то, чтобы окончательно добить Теософское Общество, а вместе с ним и ту 
загадочную женщину, которая все это время была его духовным вождем.
Пэйшенс отодвинула в сторону чашку и блюдце и подперла голову руками. Она 
понимала, что ей самой не приходится испытывать на себе тот кошмар, который 
ежечасно переживает теперь ее старая подруга. Как Е.П.Б. только удавалось 
беспрестанно терпеть эту пытку и при этом оставаться по эту сторону едва 
различимой линии, которая отделяет здравый ум от безумия? Неужели действительно 
верно то, о чем рассказал Субба Роу?
День или два назад Франческа Арундале передала им письмо, написанное Старой 
Леди. Она писала из Торре дель Греко, близ Неаполя, где она остановилась по 
приезде в Европу. В письме она рассказывала о том, что Субба Роу отозвался о 
ней в разговоре с Купер-Оклей как об "оболочке, покинутой Учителями". Когда она 
принялась бранить его за это высказывание, вот что он ей ответил:
"Вы повинны в наихудшем из преступлений. Вы выдали наиболее священные и 
наиболее сокровенные тайны Оккультизма. Уж лучше быть принесенным в жертву, чем 
открыть европейцам то, что им не предназначено. Люди слишком сильно в Вас 
поверили. И теперь настало время посеять в их умах сомнение. Иначе они просто 
вытянули бы из Вас все, что Вы знаете". Е.П.Б. просила мисс Арундале показать 
это письмо Синнетту5.
"Однако Субба Роу, – напомнила себе Пэйшенс, – всегда был против того, чтобы 
делиться восточной мудростью с европейцами, к которым относился с недоверием, а 
во многих случаях – даже с неприязнью. Почему Западу должно быть запрещено 
приобщаться к глубинным тайнам жизни и природы?" – спрашивала она себя. Неужели 
же так опасно делиться знаниями с людьми, воспитанными на другой культуре? Ведь 
ей было известно, что не выдерживали испытаний не только западные чела. Были 
случаи, когда и земляки Субба Роу – индийцы – не могли справиться со своим 
"эгоизмом", который, как неоднократно повторял Учитель, стал камнем 
преткновения для многих претендентов. Лишь немногие были подобны Дамодару, чья 
безграничная преданность своему Учителю, Старой Леди, Олкотту и Теософскому 
Обществу, смогла подавить все соблазны и, в конце концов, снискала ему право 
совершить путешествие, сопряженное с немыслимыми трудностями и опасностями, 
чтобы припасть к ногам Учителя, что было мечтой всей его жизни.
Пэйшенс знала, что несмотря на дарованную ему бесценную привилегию 
переписываться с Учителями, ее муж так никогда и не был настоящим чела. В самом 
лучшем случае его можно было считать "светским чела", да и этим титулом его 
можно было величать лишь с очень большой натяжкой. Она помнила, как Учитель 
бранил его в одном из писем за то, что он представил однажды Старой Леди нечто 
вроде ультиматума.
Учитель писал: "... если в Вашем сердце гнездятся еще такие чувства, то Вас 
нельзя называть даже "светским чела""6.
Ну что ж, возможно, это и к лучшему. Она знала, что ему все время мешает 
гордость и скрытое неприятие многих вещей, хотя даже он сам об этом едва ли 
догадывался. В то же время она понимала и то, что без него Теософия в Англии 
вряд ли смогла бы выжить. Ведь Лондонская Ложа уже умирала, и Анна Кингсфорд 
практически признала факт ее кончины.
Ее взгляд вновь заскользил по строчкам письма.
"Если бы в вашей Л. Л. могли понять, хотя бы смутно, что кризис, потрясающий 
ныне Т.О. до самого его основания, является вопросом гибели или спасения для 
многих тысяч; вопросом подъема или падения человеческой расы, ее славы либо 
бесславия (а для большинства представителей этой расы он звучит еще острее – 
быть или не быть [то есть совсем исчезнуть]) – то, возможно, многие из вас 
тогда смогли бы разглядеть самый корень зла, и вместо того, чтобы 
руководствоваться неверными представлениями и заключениями ученых, вы пытались 
бы спасти положение, разоблачая подлые делишки вашего миссионерского мира"7.
"Сильно сказано, дорогой Учитель Кут Хуми", – подумала она. И в то же время она 
чувствовала себя совершенно беспомощной, загнанной в угол той силой, которая, 
похоже, нимало не заботилась о порядочности. Подобно зловещему покрову темноты, 
она стремилась поглотить те немногие искры просветления, которые успели обрести 
в последнее время такой яркий блеск. Пэйшенс видела, что несмотря на 
необходимость как-то содержать себя и семью и несмотря на неизбежные ошибки, 
которые допускал и он сам, и все остальные, все-таки основной заботой ее мужа 
было сохранение этих искр; и даже во времена сомнений он никогда не отрекался 
полностью от этой задачи.
Увидев в конце письма обязательный для Учителя постскриптум, Пэйшенс слегка 
улыбнулась. Он не был соответствующим образом обозначен, но следовал уже за 
первой подписью, представленной, как обычно, инициалами. В постскриптуме 
Учитель говорил о тех ужасных испытаниях, через которые приходилось проходить 
неофитам в прежние времена – во время этих испытаний использовались самые 
разнообразные методы механического, химического и психического воздействия, и 
целью их была проверка "постоянства, мужества и сообразительности".
"Но сейчас, – продолжал далее Учитель, – вульгаризация науки даже эти 
пустяковые испытания сделала абсолютно ненужными. Ныне испытаниям подвергается 
только психологическая сторона природы претендента... чтобы высветить в его 
темпераменте каждую частицу хорошего и каждую частицу дурного.
Это – правило без исключений, и никому не позволено избежать этих испытаний; 
независимо от того, ограничивается ли его сотрудничество с нами лишь написанием 
письма, или же в его сердце действительно сформировалось страстное желание 
приобретать оккультное знание и развивать в себе способность к оккультному 
общению. Даже самый сильный ливень не в силах оплодотворить камень - точно 
также и оккультное учение не в силах повлиять на невосприимчивый разум; но так 
же, как вода, смешиваясь с известью, заставляет последнюю выделять тепло, так и 
учение приводит в самое активное движение все потенциальные возможности, 
которые могут быть заключены в этом разуме ... Старайтесь исправлять содеянное 
зло. Каждый шаг, который делает человек по направлению к нам, заставляет нас 
делать шаг по направлению к нему ... И еще раз примите от меня мои 
благословения и слова прощания, на тот случай если я передаю их Вам в последний 
раз"8.
Но тогда еще никто не мог всерьез думать о том, что это действительно последнее 
его письмо (если не считать записки, полученной через несколько месяцев и 
содержащей всего лишь шесть слов: "Мужество, терпение и надежда, брат мой"9). И 
хотя поиск нового посредника все еще не увенчался успехом, никто не сомневался 
в том, что человек с необходимыми аурическими данными все же найдется, да и 
Старая Леди, несомненно, вскоре должна была восстановить в себе необходимые 
способности. Она уже перенесла в своей жизни столько ударов, что наверняка 
сможет оправиться и от последнего – далеко не самого сокрушительного из них. 
Конечно, нельзя было отрицать, что многие неприятности она сама навлекла на 
себя своей вспыльчивостью и экзальтированностью, своей склонностью к 
импульсивным действиям и неспособностью "предоставлять событиям идти своим 
чередом", даже в тех случаях, когда повлиять на их ход не представлялось 
возможным. Но Пэйшенс была уверена, что Е.П.Б. сможет оправиться и от этих 
сокрушительных ударов. Пэйшенс уже отправила ей письмо в Торре-дель-Греко с 
изъявлением своей любви и преданности. И это, как она себе говорила, было самым 
меньшим, что она могла бы для нее сделать.
Ее размышления прервал звук закрывающейся двери и голос ее мужа:
— Пэтти, ты где?
— Я здесь, – откликнулась она, довольная тем, что он,. наконец, вернулся, 
похоже, благополучно уладив свои дела.
Он подошел к ней, поцеловал в лоб и, как обычно, ласково коснулся ее плеча.
— Остался еще кофе? – спросил он. Она взвесила кофейник на руке.
— Да, но он уже совсем остыл. Сварить свежий? Он покачал головой.
— Это не так важно. Просто налей мне капельку. Позвонив слуге и распорядившись 
принести еще один прибор, она наполнила чашку тепловатым кофе и не спрашивала 
мужа ни о чем до тех пор, пока слуга не вышел из комнаты.
— Ну как твоя поездка, все прошло удачно? – спросила она, наконец, когда они 
остались одни.
— Думаю, что да. Нам очень повезло. Есть, правда, еще несколько вещей, которые 
меня беспокоят, но, впрочем, это уже не так важно. Я уверен, что ни о какой 
недобросовестности здесь и речи быть не может.
Он взял со стола письмо Учителя К.Х. и принялся листать его страницы; он уже 
читал его раньше.
— Оно вызвало у тебя грустные чувства, Пэтти? – спросил Синнетт, с нежностью 
поглядев на свою жену.
— Должна признать, что – да, но только чуть-чуть, – ответила она, улыбнувшись 
чуть печально, – и в особенности фраза о Старой Леди, в самом начале письма.
Он прочел вслух:
"... множество событий, еще более разрушительного характера (настолько 
разрушительного, что каждое из них в состоянии окончательно сокрушить 
несчастную женщину, которой суждено стать их жертвой) уже назрели и готовы 
вот-вот разразиться над ее головой, нанеся серьезный урон и самому Обществу".
— Да, это звучит угрожающе.
— А чем мы ей можем помочь, Перси? Возможно, такова ее судьба; но это ведь не 
означает, что мы должны полностью лишать ее нашей посильной поддержки. Мы, 
например, прекрасно знаем, что Святилище не было "ящиком для фокусов", как 
утверждает мистер Ходжсон.
Им, конечно, уже доводилось слышать о событиях, связанных с этим пресловутым 
шкафом, но оба они хорошо помнили о том, как им удалось самим увидеть этот шкаф 
"в действии" в последние дни своего пребывания в Индии.
Тогда они ненадолго остановились в Адьяре перед отплытием в Англию. Синнетт уже 
начал работать над "Эзотерическим Буддизмом", и у него возникло несколько 
вопросов, которые он изложил в письменном виде.
Однажды утром, когда Пэйшенс заглянула к нему по какому-то делу, он передал эти 
вопросы ей и просил отнести их Е.П.Б., чтобы та, по возможности, отправила их 
Учителю. Пэйшенс сразу же отправилась наверх и застала Е.П.Б. в ее комнате.
Е.П.Б., ознакомившись с содержанием записки, вернула ее Пэйшенс и сказала:
—Положите их в Святилище, дорогая.
Пэйшенс положила записку в Святилище и вернулась к Е.П.Б. в другой конец 
комнаты. Они ждали примерно минут десять, после чего Старая Леди вдруг 
забеспокоилась.
— Мне кажется, миссис Синнетт, что ответ уже пришел.
Пэйшенс сама подошла к Святилищу и достала оттуда записку, написанную почерком 
Учителя К.Х., в которой тот обещал прислать ответы на следующий день, что он и 
сделал. Листок с вопросами исчез. Насколько Пэйшенс было известно, Куломбы, 
ныне утверждающие, что они были соучастниками Е.П.Б., в то время были заняты 
своими делами в другом месте штаб-квартиры. Случай, как это видно, был довольно 
простой, но не оставлявший в то же время никаких сомнений10.
— Видишь ли, – ответил жене на сей раз Синнетт, – мы со Старой Леди как-то 
говорили о том, что я когда-нибудь напишу книгу мемуаров о ней – возможно, уже 
после ее смерти. Так что, никакого определенного плана у меня до сих пор не 
было. Но, может быть, не обязательно ждать, когда она умрет. Сейчас ей это 
могло бы помочь, тем более что множество неприятных событий готово "разразиться 
над ее головой", как говорит К.Х.11
Глаза его жены заблестели.
— Какая превосходная идея, Перси! И как замечательно, что ты собираешься 
защищать ее, хотя в последнее время она фактически отстранилась от тебя.
— Да, она действительно – одна из самых тяжелых личностей, которых я когда-либо 
знал, – сказал он, нахмурясь, – но это отнюдь не меняет моего мнения о том, что 
Ходжсон и О.П.И. обошлись с ней крайне несправедливо. Более того, мне кажется, 
что их действия глупы. Это просто абсурдно – намекать, а тем более утверждать 
(что они как раз и делают), что Старая Леди – авантюристка, выдумавшая все 
Теософское движение ради своей личной выгоды12.
— Но ведь и выгоды от этого она не получила никакой, – поспешно добавила 
Пэйшенс. – Боже милостивый! Да оно принесло ей больше страданий, чем что бы то 
ни было еще – критика, преследования, а теперь еще и это несчастье. Если уж на 
то пошло, то эта затея не принесла ей ни фартинга. На жизнь она зарабатывала 
своими книгами и статьями. Так какие же причины у нее могли быть для обмана? 
Мне кажется, что вопрос о двигавших ею мотивах Ходжсон совершенно не желал 
рассматривать, хотя и очень старательно совал свой нос во все подробности.
— Не думаю, что он вообще мог бы понять ее мотивы. Временами они даже мне 
кажутся не совсем понятными. Она может иногда сделать что-нибудь действительно 
замечательное, но затем сама же на девяносто процентов разрушает содеянное, – 
по крайней мере, мне это представляется именно так. И я неоднократно говорил ей 
об этом13.
—Я знаю, – согласилась Пэйшенс, – у нее невероятно сложный характер, и я не 
думаю, что кто-либо вообще способен полностью ее понять. Но мы ведь с тобой 
смогли, наконец, разглядеть за этой эксцентричной, а иногда даже отталкивающей 
внешностью нечто на редкость прекрасное и сильное, что, возможно, и является ее 
внутренней сущностью.
Я убеждена в том, что она никогда не делает ничего ради своей собственной или 
чьей бы то ни было еще личной выгоды, даже если она совершает поступки, которые 
вызвали бы в нас ужас и отвращение, будь они совершены кем-нибудь другим. Но 
она всегда старается исключительно ради того, что она обычно именует "Делом". 
Даже в тех случаях, когда она, по нашему мнению, заходит чересчур далеко, 
стараясь кого-либо в чем-либо убедить. И все же я не сомневаюсь в том, что если 
бы она действительно решила, что, полностью отрицая существование Учителей, она 
смогла бы уберечь их этим от клеветы, она пошла бы на это не задумываясь14. Она 
непредсказуема!
— Не могу не согласиться с тобой, дорогая. Иногда мне очень хотелось бы, чтобы 
она была менее непредсказуемой, чтобы она была мудрее и не так фанатично 
предана своему "Делу". Но, боюсь, что К.Х. сказал бы, что во мне опять взыграло 
мое английское высокомерие.
Пэйшенс слегка улыбнулась и погладила его по руке.
— И, возможно, он был бы прав, Перси. Возможно, также, что то же самое он мог 
бы сказать и обо мне. Но, я уверена (да и вряд ли это могло быть как-нибудь 
иначе), что Учителям приходится брать от нас все, что возможно, не взирая на 
наши слабости и недостатки, препятствующие тому, чтобы мы могли стать 
совершенными проводниками их воли. Если ты помнишь, то в одном из писем – да ты 
тогда еще был в Симле вместе с Хьюмами, а я все еще находилась в Англии – 
Учитель говорил тебе, что они ищут по всему миру тех, кто одновременно хотел и 
мог бы взять на себя подобную работу. Для этого требовался человек, чья 
преданность не вызывала бы никаких сомнений и, в то же время, обладающий теми 
же способностями, что и Старая Леди, которые в нем можно было бы развить.
Синнетт кивнул и недовольно поморщился, допивая свой уже совершенно остывший 
кофе.
—Он говорил также, как мне помнится, что приобретенные ею способности связаны 
отчасти с той подготовкой, которую она прошла в Тибете, и что-то вроде того, 
что часть ее после этого так и осталась там для того, чтобы поддерживать с нею 
связь, а также для того, чтобы всегда иметь возможность удержать ее от 
разглашения некоторых вещей. Я до сих пор так и не смог понять это полностью, а 
Хьюм и вовсе потешался над этим, как мог. Но я не сомневаюсь в том, что в 
действительности нечто подобное все же имело место15.
—Довольно странно думать, что она – гм! не цельная личность, если Учитель имел 
в виду именно это, – согласилась Пэйшенс.
— Да, и если она действительно что-то оставила там, то это наверняка тот центр, 
который контролировал ее эмоции. Но в то же время, – сказал он, почти 
примирительно, – никто не станет отрицать, что иногда она была самым добрым и 
прекрасным существом, которое только можно себе вообразить.
Пэйшенс выразила свое согласие улыбкой.
—Подумай, пожалуйста, еще раз об этих мемуарах, Перси, – попросила она, – я 
уверена, ей это понравится, и, вероятно, их даже можно будет противопоставить 
всей этой ходжсоновской чепухе.
—Ты хотела бы встретиться с ней, если в этом году мы когда-нибудь соберемся на 
континент? – спросил Синнетт.
Как обычно, ее радость выдал трогательный блеск ее глаз.
— А это нам удастся!
— А почему бы и нет? Я бы смог начать собирать материал для своих мемуаров. Мне 
эта мысль кажется вполне разумной. Конечно, мы пока не знаем, где она будет. 
Она ведь писала, что ее пребывание в окрестностях Неаполя продлится недолго.
Но и этот вопрос был благополучно разрешен, когда вместе с утренней почтой 
Пэйшенс получила ответ Старой Леди на свое письмо. Е.П.Б. указала в нем 
следующий пункт своего путешествия – немецкий город Вюрцбург16.
Ей нравилось это место, и к тому же неподалеку – в Гейдельберге и Нюрнберге – 
жил некогда один из Учителей17. Эльберфельд также находился относительно близко.
 Ей прислали некоторую сумму денег из России для занятий литературной 
деятельностью и почти тысячу рупий из Индии, так что денег вполне хватило бы на 
переезд и на проживание "в достаточно комфортабельных комнатах", где она могла 
бы писать вплоть до окончания "естественного срока своей жизни". Она ожидала, 
что в скором времени ее должна была навестить ее тетя – мадам Фадеева, и она 
была бы очень рада видеть у себя Синнеттов, если они и в самом деле надумают 
приехать.
Она благодарила Пэйшенс за преданность и сочувствие, но добавляла при этом:
"Не боритесь за меня, моя дорогая, моя добрая миссис Синнетт, не защищайте меня.
.. Вы только навредите этим себе, а возможно, и Делу, а мне все равно не 
сможете помочь. Эта грязь слишком глубоко въелась в ту несчастную женщину, 
которую вы называете Е.П.Б.; и те химические красители, которые были 
использованы или, вернее, до сих пор используются для подкрашивания клеветы, 
оказались слишком стойкими, и боюсь, что даже сама смерть не сможет смыть в 
глазах тех, кто со мною не знаком, всю грязь, которая была вылита и так прочно 
прилипла к личности 'дорогой Старой Леди'".
А через несколько строк шли следующие слова: "Разумеется, все вы, верящие в 
Учителей и уважающие Их, не можете признать меня виновной, не потеряв 
предварительно всякую веру в них ... Те же, кто считают, что эти чистые и 
святые руки могли бы без всякого чувства брезгливости прикасаться к такому 
отвратительному орудию, каким ныне являюсь я, – просто дураки от рождения ... 
Да если бы я действительно написала хотя бы одну из тех идиотских и бесконечно 
мерзких вставок, которые были добавлены в ... письма; если бы я хоть однажды 
позволила себе намеренно, сознательно состряпанную ложь, при помощи которой к 
тому же я якобы пыталась ввести в заблуждение даже самых лучших, самых 
преданных своих друзей, – тогда бы я не заслуживала абсолютно ничьей "любви"! В 
лучшем случае меня ждала бы жалость или вечное презрение".
—И для чего ей потребовались столь экстравагантные фразы? – пробормотал Синнетт,
 когда Пэйшенс, которую тоже захлестнули эмоции, сделала паузу в этом месте.
К его удивлению, Пэйшенс засмеялась.
— Это, дорогой мой, и есть твоя английская черствость! Не забывай, что она – 
русская и что в ее жилах течет кровь Долгорукого. А в ней, насколько я понимаю, 
огня должно быть намного больше, чем воды.
— Может, и так, – сказал он, не совсем убежденно, – но должен признать, это 
наследие кажется мне чересчур беспокойным.
— Она не предлагает нам вновь стать нашим почтальоном, – решилась напомнить ему 
Пэйшенс.
— Не предлагает, да и Учителю, я уверен, этого не хотелось бы. Он говорил, что 
она должна сама предложить нам это, но у нее, похоже, другие планы. Я надеюсь 
только, что они связаны с продолжением работы над "Тайной Доктриной". Но я не 
верю, не могу поверить, что он позволит существующим между нами отношениям вот 
так просто взять и прекратиться.
— Это зависит и от того, что позволят ему его собственные руководители, – 
напомнила Пэйшенс. – Ты ведь знаешь, что в этом отношении ему всегда 
приходилось действовать в рамках установленных для него ограничений.
— К сожалению, тут я должен с тобой согласиться. Но, я полагаю, что он может 
придумать что-нибудь, до чего, например, не смог бы додуматься я! А впрочем, 
чтобы ни случилось, я должен сделать все, что в моих силах, чтобы помочь 
Обществу преодолеть этот кризис. В Лондонской Ложе еще полным-полно работы.
И хотя впоследствии Синнетт вновь обрел уверенность в том, что переписка с 
Махатмой К.Х. будет продолжаться, следующего письма от него он так и не получил.
 Лишь в конце 1885 года пришла коротенькая записка, в которой Учитель просил 
его сохранять "мужество, терпение и надежду".
Однако, к своему удивлению, в начале осени он получил записку от Махатмы М. 
Синнетту с каждым днем требовалось все больше усилий для того, чтобы выносить 
присутствие двух чела – Мохини и Бабаджи, и он без колебаний давал им это 
понять.
Бабаджи, как выяснилось, был подвержен эпилепсии18, и к тому же временами с ним 
случались припадки сумасбродного, а порой даже буйного поведения, во время 
которого он принимался с пеной у рта обвинять во всех смертных грехах свою 
благодетельницу – Е.П.Б., что подливало еще больше масла в огонь ее и без того 
невыносимых страданий. Мохини, исходя, несомненно, из побуждений национальной 
солидарности, склонен был всегда защищать этого молодого чела и во время то и 
дело возникающих конфликтов постоянно принимал его сторону. К тому же, Мохини 
был окружен в Англии таким обилием лести, что она постепенно начала проникать в 
его разум, и в результате он начал пренебрежительно относиться к некоторым 
членам Теософского Общества19.
Совершенно случайно Синнетт оказался втянутым через свою переписку с Е.П.Б. в 
некоторые события, связанные с этими двумя молодыми индийцами, и сейчас 
испытывал к ним чувства, которые никак нельзя было спутать с милосердием. И 
Учитель М. укорял его за это.
"Разве Вы не достаточно умудренный опытом человек, чтобы относиться с должным 
терпением к небольшим недостаткам молодых учеников? – спрашивал он. – Они ведь 
по-своему тоже полезны, причем весьма полезны. Вы ведь тоже со своей стороны 
можете принести пользу, поскольку никакая помощь не окажется сейчас излишней 
для многострадального Общества. И весьма похвально, что Вы избрали путь 
благородного человека, который всего себя посвящает делу. Перед Вами 
обязательно откроются новые пути и способы, поскольку Вы – единственный 
свидетель и Вам лучше всего известны факты, которые изменники попытаются 
оспорить.
Мы не можем изменить Карму, мой "добрый друг", иначе мы разогнали бы то облако, 
которое ныне застилает Вам путь. Но мы сделаем все, что возможно при данных 
обстоятельствах материального плана. Никакая тьма не может существовать вечно. 
Имейте лишь надежду и веру, и мы сможем развеять ее. Лишь немногие сейчас 
сохраняют верность 'первоначальной программе'. Но Вы многому научились, и 
многое из того, что Вы приобрели, помогает Вам сейчас и будет помогать в 
будущем".
— "Первоначальная программа", – пробормотала Пэйшенс, прочитав это послание до 
конца. Неожиданно на глаза ее навернулись слезы, и она заговорила в порыве 
страстной благодарности.
— Понимаешь ли ты, какая огромная привилегия тебе дарована, дорогой? – дрожащим 
голосом спросила она. – Вспомни, с чего все начиналось – Аллахабад, Симлу и все 
прошедшие годы, – ведь все это время тебе было доверено трудиться на благо 
величайшего в мире дела! Да, – она рассмеялась, и ее смех тоже вибрировал от 
волнения, – я знаю, что говорю сейчас словами Старой Леди, но тут я с ней 
абсолютно согласна. Это действительно – великое Дело. И оно действительно 
реально! Иначе оно уже давно перестало бы существовать! И мир по-прежнему будет 
пытаться уничтожить его, но не сможет, потому что оно реально.
Она замолчала и коснулась его руки, он же смотрел на нее со все возрастающим 
изумлением. Его жене не часто изменяло ее несокрушимое спокойствие, придававшее 
ей самое большое очарование и служившее ему опорой при любых жизненных 
передрягах.
"Но и сейчас она – прекрасна, – подумал он, – и прекрасной ее делает сила ее 
убежденности". Он сжал ее руку в своей ладони, пытаясь что-то сказать, но так и 
не смог найти подходящих слов для того, чтобы выразить свои мысли; он просто с 
ожиданием смотрел на нее, но не так, как будто хотел услышать от нее нечто 
созвучное своим собственным чувствам; его взгляд просто выражал полную 
открытость для всего, что бы она сейчас ни сказала.
— Ах, милый Перси, разве ты не видишь? – многозначительно продолжала она. – 
Ведь ты сыграл такую огромную роль! Никакого Теософского Общества в Англии 
просто не было бы, если бы не ты. И все это время ты получал наставления и 
помощь и к тому же пользовался – да-да, я в этом уверена – любовью и уважением 
этих сострадательных людей... Именно – людей, – повторила она, и Синнетт 
заметил, как ее брови слегка приподнялись, – но и Учителей тоже, потому что они 
довели до совершенства свою человечность, потому что они постигли тайны жизни. 
Они не могли ничего забыть. И они ничего не забудут. Не спрашивай меня, откуда 
я это знаю, – я просто знаю, и все. Я так горжусь тобой, Перси, я страшно тобой 
горжусь!
Он обнял ее и долго держал в объятиях, в то время как ее слезы, уже ничем не 
сдерживаемые, орошали его плечо.
"Она ведь совсем не думает о себе, – понял он. – Значит, она гораздо ближе к 
Ним, чем я сам!" Он вдруг почувствовал необычайную нежность и благодарность и 
совершенно неожиданный прилив решимости и преданности. И кроме того он ощутил 
нечто новое; это было абсолютно неведомое ему доселе чувство глубокого и 
искреннего смирения.
_____________
ЭПИЛОГ
Убийственного характера окончательный Отчет Общества Психических Исследований 
был опубликован в декабре 1885 года.
В своем письме к Синнетту из Вюрцбурга, отправленном в первый же день января 
1886 года и озаглавленном ею "Новогодние Размышления", Е.П.Б. сообщала, что 
копию этого отчета ей привез 31-го декабря один из ее друзей. В момент 
получения Отчета она с графиней Констанцией Вахтмейстер как раз пили чай1.
"Я прочла его, – писала Е.П.Б., – и восприняла как новогодний подарок, 
преподнесенный моей Кармой или, возможно, как coup de grace2 уходящего 1885 
года – самого замечательного года в недолгой жизни Теософского Общества"3.
Она не нашла в Отчете, по ее же собственным словам, "абсолютно ничего нового, 
что касалось бы вашей покорной слуги; но многое о Вас, да и о других тоже". Она 
перечислила также несколько вопросов, которые охарактеризовала как "нечто 
новенькое". В их числе и тот факт, что Бабула – ее давнишний преданный слуга – 
стал "буквально героем этого объемистого Отчета", в котором утверждалось, что 
"все мои письма от Учителя были написаны им самим". Еще одной новостью было то, 
что Синнетт, оказывается, являлся "наполовину, если не полностью, сообщником Е.
П.Б." и что он внес "около 60 поправок" в письма Махатмы К.Х. после того, как 
заявил, что "не изменил в них ни слова"4.
"Было произведено великое множество феноменов, которые невозможно ничем 
объяснить, – продолжала Е.П.Б., – и некоторые, наиболее важные из них, 
произошли у Вас дома и в мое отсутствие. Вот они-то и составляли главное 
затруднение; до тех пор, пока доверие к Вам не могло быть ничем подорвано, 
Майерс, Ходжсон и К" не могли торжествовать свою полную победу. Для них было 
крайне необходимо представить Вас человеком, не заслуживающим доверия. Вы были 
им нужны, и они сумели до Вас дотянуться. Им бы никогда это не удалось, если бы 
Вы сразу же решительно отказались предоставить в их распоряжение письма Махатм. 
Такова Ваша Карма, дорогой друг"5.
Синнетт чувствовал, что самое лучшее, что он может сделать сейчас для Старой 
Леди, это закончить работу над мемуарами, материал для которых он собирал уже в 
течение нескольких месяцев.
Синнетт и Пэйшенс отправились к Е.П.Б. в Вюрцбург, где он по многу часов 
проводил, исправляя зачастую перепутанные сведения о времени и месте 
описываемых событий, совершенно смешавшихся в памяти мадам Блаватской.
Впоследствии в своих письмах она продолжала присылать Синнетту дополнительную 
информацию, то и дело всплывавшую в ее памяти, и Синнетт порою приходил в 
отчаяние, пытаясь сложить из этих фрагментов связный рассказ о ее необычайной 
карьере6. Однако, в конечном счете, эта книга все-таки была издана под 
названием "Эпизоды из жизни мадам Блаватской". Описание событий в ней носило 
выборочный характер, поскольку "многочисленные путешествия и оккультные опыты Е.
П.Б. не позволили составить из них детальное описание, но лишь изобразить их в 
общих чертах"7.
В этой книге Синнетт писал:
"Почти две недели (после ознакомления с "Отчетом") мадам Блаватская совершенно 
не могла заниматься своей работой из-за захлестывавших ее эмоций. Во всех 
сложных ситуациях, в любой работе, чем бы она ни занималась, ее взрывной 
темперамент был ей плохим помощником. Все те письма, меморандумы и протесты, на 
которые она расходовала практически всю свою энергию в течение этих двух 
злосчастных недель, принесли ей, однако же, мало пользы (или даже совершенно 
никакой) и никоим образом не смогли помочь холодно и неблагосклонно настроенной 
публике понять истинное положение вещей ... лишь очень немногие, наиболее 
близкие друзья смогли по достоинству оценить их зажигательность и неистовость.
Когда она пребывает в состоянии крайней возбужденности, используемые ею слова 
могут навести плохо знакомого с нею человека на мысль о том, что она жаждет 
мести, что она вне себя от ярости, и, попадись ей в руки кто-либо из ее врагов, 
она тотчас растерзала бы его, подобно кровожадному дикарю. И только те, кто 
знают ее достаточно хорошо, как, может быть, знают только с полдюжины ее самых 
близких друзей, ни на минуту не сомневаются в том, что, несмотря на все это 
бурное проявление эмоций, стоит лишь кому-нибудь из ее врагов действительно 
попасть ей в руки, как вся направленная на него ярость мгновенно улетучивается, 
как лопающийся мыльный пузырь".
Синнетт также процитировал в книге строки из письма, присланного ему графиней 
Вахтмейстер, в которых она указывала на то, что провела вместе с Е.П.Б. 
несколько месяцев, "жила с нею под одной крышей и оставалась вместе с ней с 
утра и до ночи". "Я имела доступ ко всем ее шкафам и коробкам, – писала графиня,
 – читала все письма, которые она получала и которые писала, и теперь я прямо и 
открыто заявляю, что мне стыдно за то, что я когда-то не доверяла ей, поскольку 
теперь я уверена в том, что она – честная и прямодушная женщина, всею душой 
преданная своим Учителям и делу, ради которого она пожертвовала своим 
положением, успехом и здоровьем. Я нисколько не сомневаюсь в том, что эта 
жертва действительно имела место, так как я сама видела доказательства этому, в 
частности – документы, подлинность которых не вызывает никаких сомнений".
Синнетт знал, что для того, чтобы составить себе хоть какое-нибудь мнение о Е.П.
Б., необходимо провести рядом с нею достаточно долгий отрезок времени. И даже в 
этом случае человек не застрахован от сюрпризов с ее стороны, а иногда и от 
настоящих потрясений.
Невозможно создать о Е.П.Б. правильное представление, основываясь лишь на 
рассказах о ней, – писал Синнетт много позже. – Только благодаря очень близкому 
знакомству (подобно тому, которое нам с женой удалось завести с нею благодаря 
ее частым и продолжительным визитам к нам в Аллахабад и Симлу и последующим 
печальным событиям, связанным с ее пребыванием в Лондоне в 1884–85 гг.) можно 
было получить верное представление о ее сложном характере. Это полученное нами 
представление и побуждало нас оставаться ее сторонниками во все время нападок 
на нее со стороны О.П.И."8
Кроме книги о Е.П.Б., Синнетт также написал и опубликовал памфлет под 
заголовком "Феномены "Оккультного Мира" и Общество Психических Исследований". 
Он состоял из двух частей: первая представляла собой аргументированную защиту Е.
П.Б., а во второй пункт за пунктом рассмотрены все обвинения, выдвинутые в 
"Отчете" О.П.И. против него самого; абсурдность высказанных в нем предположений 
была показана Синнеттом обоснованно и убедительно. В конце памфлета был помещен 
"Протест" Е.П.Б., в котором она указывала на то, что не может искать защиты от 
клеветников в суде, поскольку "мое оправдание будет сопряжено с изучением тайн 
человеческой психики, которые суд рассматривать не в состоянии; и к тому же – 
на некоторые вопросы я торжественно клялась никогда не давать ответа, но 
разоблачение этих клеветников неизбежно выдвинет эти вопросы на передний план, 
а мое молчание и отказ отвечать на них... могут быть превратно истолкованы как 
'неуважение к суду'".
Когда Е.П.Б. наконец нашла в себе силы возобновить работу над "Тайной 
Доктриной", выяснилось, что она все равно никак не может достичь необходимой 
для работы сосредоточенности. Однажды графиня, войдя в комнату, где работала Е.
П.Б., "увидела, что весь пол был забросан исписанными листами бумаги". Е.П.Б. 
призналась, что уже в двенадцатый раз пытается написать одну страницу, но 
всякий раз Учитель говорит ей, что пишет она ее неправильно. "Мне кажется, я 
вот-вот сойду с ума, – сказала она, – но оставьте меня, я не остановлюсь до тех 
пор, пока не справлюсь с ней, даже если мне придется провозиться всю ночь".
Графиня принесла ей чашку кофе, который хоть немного помог бы восстановить ее 
силы. И через час она наконец-то закончила эту страницу9.
В своих "Воспоминаниях" графиня писала, что набор книг, который Е.П.Б. возила с 
собой, был "крайне ограничен", в то время как ее рукописи пестрели "взятыми из 
самых редких и заумных книг цитатами, ссылками и указаниями самого разного 
свойства".
Во всех случаях Е.П.Б. старалась проверять все те копируемые ею сноски, которые 
показывались ей в виде "астральных двойников", поскольку она зачастую видела их 
в перевернутом, зеркальном изображении. Обычно ей удавалось проверять их. И 
лишь иногда при проверке обнаруживались незначительные ошибки, но никогда – 
явные несоответствия. Если ей была необходима определенная информация по 
какому-либо вопросу, то "так или иначе ей удавалось эту информацию получить: 
либо от кого-нибудь из ее друзей, либо из газеты или журнала, либо из книг, 
которые нам время от времени приходилось просматривать. Это происходило 
настолько часто и настолько безошибочно, что ни о каких случайных совпадениях 
не могло быть и речи"10.
Постепенно фурор, произведенный публикацией "Отчета", стихал, Е.П.Б. 
успокаивалась, восстанавливая контроль над своим темпераментом, и все более 
уверенно продолжала свою работу. Графиня на некоторое время вернулась к себе 
домой, в Швецию, а Е.П.Б. перебралась в Остенде, в Бельгии, где жили в то время 
ее сестра и племянница. Графиня впоследствии вновь приехала к ней в этот город.
Вскоре Е.П.Б. снова заболела и настолько серьезно, что оба лечивших ее врача 
заявили, что она не проживет более двадцати четырех часов. Графиня Вахтмейстер 
и сама к своему глубокому прискорбию "начала подмечать в ней едва заметные, но 
определенные признаки надвигающейся смерти"11.
Графиня провела у ее постели всю ночь, глядя на ее медленное угасание. Но все 
же и ее собственная усталость дала о себе знать, и графиня впала в забытье. 
Когда она очнулась от сна, настал уже новый день. В комнату заглядывали первые 
лучи утреннего солнца. Графиня с беспокойством взглянула на Е.П.Б. Старая Леди 
смотрела на графиню, и едва различимый блеск в ее глазах свидетельствовал о том,
 что она была в полном сознании.
"Здесь был Учитель, – произнесла Е.П.Б. достаточно сильным и чистым голосом, – 
он предложил мне выбор: либо умереть сейчас и получить, наконец, освобождение, 
либо остаться жить и закончить "Тайную Доктрину". Он рассказал мне о том, 
сколько мне еще придется страдать и какой ужасной будет моя жизнь в Англии, 
поскольку мне предстоит туда вернуться; но когда я подумала о тех учениках, 
которых я смогу хоть чему-то научить, и обо всем Теософском Обществе, которому 
я уже отдала всю свою душу, я решила пожертвовать собой и закончить свою работу.
 Принесите мне кофе и что-нибудь поесть и подайте мою табакерку"12.
Е.П.Б. все-таки успела закончить "Тайную Доктрину" и, кроме того, написала еще 
несколько работ. Как и предсказал ее Учитель, она отправилась в Англию, где 
продолжала писать и учить вплоть до своей кончины – 8 мая 1891 года13.
В этот период также не обошлось без неприятностей, но ни одна из них уже не 
доставляла ей таких мучений, как "Отчет" О.П.И. Она учредила новый журнал, 
который назвала "Люцифер", и основала Эзотерическую Секцию Теософского 
Общества14.
И то и другое ее начинание вызвали неодобрение оставшегося в Индии полковника 
Олкотта. Он не одобрил создание нового журнала, так как полагал, что между ним 
и "Теософом", который все еще носил ее имя на титульном листе, начнется 
"соперничество". Однако же он понимал, что "ей нужен был журнал, в котором она 
могла говорить все, что ей вздумается"15. С основанием Эзотерической Секции 
Олкотт не был согласен потому, что боялся возникновения "государства в 
государстве". Только личное вмешательство Учителя заставило его изменить свою 
точку зрения по этому вопросу, и по приезде в Англию в 1888 году он все же 
издал "решение Совета" от 9 октября 1888 г. о создании Эзотерической Секции и 
назначении ее ответственным руководителем мадам Блаватской16.
Сам Полковник большую часть времени посвящал путешествиям и лекциям, требующим 
напряжения всех его недюжинных организаторских способностей. Он всеми силами 
старался восстановить позиции Общества, понесшего такой тяжелый урон в 1884–86 
годах. Кроме того, он смог так много сделать для распространения буддизма на 
Цейлоне (ныне – Шри Ланка), что там до сих пор продолжают время от времени 
устраивать Дни его памяти.
Согласно сохранившимся записям, в последние дни жизни Олкотта (он тогда страдал 
сердечной недостаточностью) его несколько раз посещали в астральной форме 
Махатмы М. и К.Х. Присутствовавшие в его доме люди дважды видели какие-то 
фигуры. Беседы Олкотта с Учителями касались будущего Теософского Общества – 
тема, которая беспокоила Полковника до самых последних минут его жизни. Умер он 
17 февраля 1907 года в 7 часов 17 минут утра. Было ему тогда 75 лет. Возможно, 
это всего лишь случайное совпадение, но его всегда очень интересовала цифра 7 и 
оказываемое ею влияние"17.
Двое чела – Мохини и Бабаджи, выполнившие кое-какую полезную работу, но в то же 
время породившие в Европе довольно серьезные осложнения, – вернулись в Индию. 
Мохини вышел из Теософского Общества в 1887 году и вернулся к себе домой в 
Калькутту, где продолжил заниматься юридической практикой18. А о Бабаджи 
Учитель К.Х. писал: "Конец маленького Человека был печален". Бабаджи пришлось 
взять в долг деньги на возвращение в Индию, а "через несколько лет он умер в 
полной безвестности"19.
А. О. Хьюм полностью самоустранился от участия в делах Теософского Общества и, 
в конце концов, покинул его. Он способствовал созданию Индийского Национального 
Конгресса и в период с 1884 по 1891 годы был его Генеральным Секретарем. В 1894 
году он вернулся в Англию. Нет никаких свидетельств о том, что его контакты с 
Синнеттом после этого возобновились.
Хотя престиж Теософского Общества в Лондоне был "серьезно подорван", Синнетты 
продолжали поддерживать его жизнеспособность, превратив свой собственный дом в 
центр его деятельности. Однако их участие в основной работе Общества начало все 
более ослабевать с тех пор, как в Лондон приехала Е.П.Б. и "для Теософского 
Движения в Англии наступила новая эра"20.
Идея пригласить мадам Блаватскую в Англию принадлежала Бертраму и Арчибальду 
Кейтли, а также еще нескольким членам Лондонской Ложи, сохранившим ей верность. 
Синнетт не приветствовал эту идею. Хотя впоследствии он все же признал, что "в 
конечном счете это имело значительные и благотворные результаты для прогресса 
Движения", он был настолько "потрясен осложнениями, вызванными ее приездом в 
1884 году", что "содрогался при мысли о том, что ее возвращение может вызвать 
дальнейшие неприятности того или иного рода"21. Дядя и племянник Кейтли 
советовались с ним по этому вопросу, но, несмотря на его несогласие, не 
изменили своего решения. С этого момента возникло отчуждение между Синнеттом и 
его бывшими коллегами. Он так и не стал членом Ложи Блаватской, впоследствии 
сформировавшейся вокруг динамичной личности Е.П.Б. и, вследствие этого, выпал 
из основного потока теософской жизни в Англии, принявшей совершенно иной 
характер, нежели в прежние времена.
"Была провозглашена новая эра в Теософии, – писал он, – в которой был достигнут 
огромный прогресс, – но и в эту эру время от времени разражались бури, что, 
впрочем, неудивительно, если речь идет о деятельности, в которой принимает 
участие Е.П.Б."
Он и Пэйшенс несколько раз приглашали к себе своих старых друзей, и хотя их 
отношения продолжали оставаться дружескими, им все же не хватало прежнего 
сплачивающего элемента – единства деятельности и целей22.
Синнетт "предпочитал держаться в стороне" от всего того энтузиазма, который 
неизменно окружал Е.П.Б., и занимался главным образом своей профессиональной 
деятельностью, которую он начал весной 1888 года23. В то время он и Пэйшенс 
получили приглашение от каких-то своих друзей "встретиться с дамой, которая, 
как мне сказали, очень хочет со мной познакомиться"24. Синнетт никогда не 
называл имени этой дамы, поскольку в то время, и в особенности – в дальнейшем, 
после ее замужества, она была связана с семьей, "некоторые члены которой, 
возможно, все еще живы сейчас, когда я собираюсь поведать миру эти строки"25. 
Он называл ее просто – Мери26.
Мери обладала значительными психическими способностями, и Синнетт поверил в то, 
что благодаря ей он вновь смог вступить в "непосредственное общение с 
Учителем"27. Благодаря этому общению он "получил большую и разнообразную 
оккультную информацию"28. Эти события держались "в глубокой тайне абсолютно от 
всех наших теософских друзей, в соответствии с пожеланием Учителя"29.
"Нам сказали, – писал Синнетт, – что если она [Е.П.Б.] узнает об этой нашей 
личной привилегии, то ее оккультные силы смогут поставить под угрозу дальнейшее 
ее существование...30 Однако же, как выяснилось со временем, Мери очень хотела 
встретиться с мадам Блаватской, и, в конце концов, соответствующее разрешение 
было получено... С. Л. не очень заинтересовалась личностью Мери и даже не 
подозревала о ее способностях"31.
Поначалу существовавшие между Синнеттом и Е.П.Б. разногласия носили довольно 
мирный характер, но после публикации в 1888 году "Тайной Доктрины" они стали 
гораздо менее дружелюбными, так как Синнетту показалось, что на самых первых 
страницах книги содержатся нападки на его "Эзотерический Буддизм". Он был 
уверен в том, что этот фрагмент был добавлен Е.П.Б. уже после ее возвращения в 
Лондон под влиянием "окружавших ее восторженных последователей"32.
Этот раскол еще более углубился после одного досадного события. Это случилось 
после того как Синнетт занялся издательским делом вместе со своим новым 
партнером – Дж. У. Редуэем, который впоследствии начал издавать основанный Е.П.
Б. журнал "Люцифер". Когда Е.П.Б. и оба Кейтли подали в суд на Редуэя за то, 
что он намеренно завысил цену журнала на тридцать фунтов, Синнетт, конечно же, 
не мог оставаться в стороне. Суд принял решение в пользу Редуэя, что еще более 
осложнило отношения Синнетта с Е.П.Б. и с членами Ложи Блаватской33.
В 1890 году все-таки постигший Синнетта финансовый крах внес коренные изменения 
в его жизнь. Синнеттам пришлось переехать из своей резиденции в Лэдброук 
Гарденс в Личестер Гарденс, а затем и в еще более дешевый дом, находящийся в 
менее престижном квартале на Уэстбурн Террас Роуд34.
Несмотря на это, они продолжали организовывать у себя по вторникам свои дневные,
 а иногда и вечерние собрания, на которые приходили "наиболее преданные члены 
Лондонской Ложи". На эти собрания и в самом деле приходило много людей, "иногда 
– до шестидесяти человек". Изредка на них выступала с лекциями миссис Анни 
Безант35, но, как правило, эту роль брал на себя сам Синнетт. Он делился с 
присутствующими тем, что сам называл учением, "полученным от Учителя по каналу 
личной связи, существовавшему в течение предыдущих пяти лет"36.
Все эти события происходили в период "затяжной и безуспешной борьбы" с 
финансовым кошмаром37. Синнетт продолжал бороться вплоть до наступления 
следующего столетия, и, в конце концов, при помощи друзей ему все же удалось 
стабилизировать свое экономическое положение, но такого процветания, как бывало 
прежде, он уже никогда не смог достичь. По его собственным словам, он 
впоследствии пришел к выводу, что все эти злоключения не были кармическими по 
своей природе, но являлись одним из тех многочисленных "сатанинских заговоров", 
направленных на то, чтобы разрушить его веру и преданность к Учителю38. Если 
это действительно так, то надо признать, что ни один из этих заговоров не 
достиг своей цели.
В 1908 году в результате возникших разногласий с тогдашним президентом 
Теософского Общества Анни Безант Лондонская Ложа после "практически 
единогласного голосования" вышла из состава Общества. Синнетт не мог полностью 
одобрить это решение, но, учитывая настроения других членов Ложи, решил, что 
создавать оппозицию в этом случае бесполезно. Он считал, что для него самого 
было бы нелепым порывать с той организацией, которой он сам помогал появиться 
на свет (по крайней мере – Западной ее части) и в которой он в разное время в 
течение почти пятнадцати лет занимал пост вице-президента. Было создано 
Элевсинское Общество ("связанное с Теософией, если не с самим Теософским 
Обществом"), в которое вошли практически в полном составе все бывшие члены 
Лондонской Ложи39.
В 1911 году он, однако же, усомнился в жизнеспособности этой "аномальной 
организации". "Все это время я продолжал поддерживать связь с Учителями, – 
писал он, – используя для этого весьма эффективный канал связи"*40.
Будучи уверенным в том, что выполняет желание Учителя, Синнетт вновь начал 
участвовать в деятельности Теософского Общества, уладил свои личные разногласия 
с миссис Безант и, в конечном счете, добился восстановления Лондонской Ложи, 
что было подтверждено специальной хартией, изданной руководством головного 
Общества в Адьяре. С 1911 по 1921 годы он вновь занимал в Обществе пост 
вице-президента.
1908 год стал для Синнетта годом тяжелейшей личной утраты. 11 мая 1908 года 
Денни Синнетт умер от туберкулеза после недолгой взрослой жизни, которая и без 
того представляла собой беспрерывную цепь неудач. Его родители сделали все, что 
было в их силах, чтобы устроить Денни на какую-нибудь доходную должность. Им 
удавалось это несколько раз, но, возможно, по причине своего слабого здоровья 
ему не удавалось справляться со своими обязанностями.
9 ноября того же года, когда карьера Синнетта терпела наиболее сокрушительный 
крах, после продолжительного ракового заболевания скончалась Пэйшенс Синнетт. 
Как следует из записей Синнетта, впоследствии он узнал, что она сама решила 
умереть, чтобы принести себя в жертву великой цели41.
В финале своей книги "Первые дни Теософии в Европе" Синнетт воздал ей дань 
уважения:
"... и прежде чем закончить это краткое описание ошибок и успехов, я хотел бы 
представить читателю еще одного человека, чье участие во всех описанных 
событиях осталось практически незаметным для теософского мира, однако она 
внесла важный вклад в его становление. И сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне 
кажется, что в своих действиях она ни разу не допустила ни единой ошибки. Это — 
моя жена... Ни я, ни, пожалуй, кто-либо еще из все еще живущих ныне людей не в 
состоянии в полной мере оценить всю важность влияния, которое она оказывала в 
те времена, когда наш дом был центром, вокруг которого концентрировалась вся 
теософская деятельность. А влияние это, как я сейчас понимаю, действительно 
было значительным, поскольку в нем не было ни малейшей примеси стремления к 
личному признанию. В характере моей жены не было ни грана эгоизма, на который 
могли бы опереться темные силы, чтобы побудить ее к неверным действиям. Но в то 
же время, если в природе людей, которые общались с нею, были хоть какие-то 
положительные задатки, то под ее влиянием они расцветали и проявлялись самым 
замечательным образом. И главной причиной, приводившей к подобным результатам, 
была ее неспособность к обману в какой бы то ни было форме; она была самым 
честным человеком из всех, кого я когда-либо знал..."
Последние годы жизни Синнетта были омрачены грустью и вновь вернувшейся 
бедностью, но ничто не могло поколебать его преданности Учителю, до самого 
последнего дня он не прекращал своей теософской деятельности. Финансовая 
поддержка друзей и часто выражавшаяся в той же форме дань уважения к его 
заслугам со стороны коллег позволяли ему продолжать свою работу. Незадолго до 
его смерти Анни Безант сама выступила с инициативой создания фонда для его 
материальной поддержки. "Ему были переданы пять тысяч фунтов стерлингов, но он 
уже не успел порадоваться своему избавлению от нужды. Он умер 27 июня 1921 г. в 
возрасте 81 года"42.
На восьмидесятом году жизни Синнеттом были написаны слова, которые можно 
постоянно использовать в качестве эпилога к любому этапу истории Теософского 
Общества. Он говорил о тех возвышенных Существах, которые являются подлинными 
Основателями Теософского Общества, и о том, как "неуклюжее человеческое 
содействие вновь и вновь приводит на грань краха все начинания". Он писал о том,
 как, несмотря на кажущийся развал всего Общества, несколько мужественных его 
приверженцев, "уверенных в своем знании истины и сильных в своей убежденности в 
том, что за их Движением стоят могучие силы", составили ядро, вокруг которого 
началось его постепенное возрождение.
"Необычайная жизнеспособность той замечательной философской системы, на которой 
основывается все движение, подтвердилась, – писал Синнетт. – Повсеместно 
распространяется восприятие Теософии как единственного удовлетворительного 
объяснения законов природы и человеческой жизни ... те, кто читает теософскую 
литературу, и те, кто интересуется учением, собрались вокруг небольшого ядра ...
 и воссоздали Теософское Общество как мощную организацию...
Несмотря на промахи и ошибки и личные недостатки некоторых возгордившихся его 
представителей, все более ширящийся объем человеческой мысли и симпатий, 
вызываемых теософской литературой, сосредоточивается вокруг первоначального 
общества, полностью безразличного к тому, заслуживает ли персонального уважения 
тот или иной отдельный автор или руководитель...
Я неоднократно заявлял, что все общества и прочие организационные формы чисто 
физического уровня, к которым мы привыкли, со временем отомрут... Однако весь 
ход событий свидетельствует о том, что, какие бы подтверждения этой теории мы 
ни увидели в будущем, по отношению к Теософскому Обществу она практически 
неприменима".
Если Альфред Перси Синнетт нуждается в какой-либо эпитафии, то для нее как 
нельзя лучше подошли бы именно эти слова. Поскольку они лучше всего 
характеризуют его основную деятельность, начатую с тех пор, как он решился, 
сломав лед своей англо-индийской враждебности и предрассудков, предложить свое 
гостеприимство двум пионерам теософского движения, изменив тем самым не только 
их, но и свою жизнь и, вне всякого сомнения, жизни бесчисленного множества 
людей, за что он был удостоен бесценного дара, ставшего известным как Письма 
Махатм.
_____________
* Letters from the Masters of the Wisdom, вторая серия, 9.
* Для более подробного ознакомления с историей издания Писем, можно обратиться 
к Предисловию составителя к первому изданию "Mahatma Letters" и к Предисловию к 
третьему Изданию Крисмаса Хэмфриз и Элси Бенджамин, членов правления 
организации "Mahatma Letters Trust".
[1] CW, VIII, 392 и далее
[2] CW, VIII, 390.
* Согласно Е. П. Блаватской "Тайная Доктрина" была "написана на основе 
записанных Цис-Гималайских Тайных Учений ... седой древности". ТД, 3:309, 
Адьярское изд.
[3] ML, 16.
[4] ML, 210
[5] Guide, 231-1 (Фехнер).
[6]CW, VUI, 399.
[7] ML, 294.
[8] Hammer, 2.
[9] В 6 томах, Теософское издательство, Адьяр, 1-ое изд., 1895
[10] 10ODL, 1:482-3.
[11] ODL, 2:94.
[12] Подробнее о его биографии – см. Свен Эк, "Дамодар и пионеры Теософского 
Движения", – Адьяр. Теософское издательство, 1965.
[13] Damodar, 3
[14] ODL, 2:212-13
[15] Действующие лица (лат.). - Прим. ред.
[16] ОDL, 2:95.
* Вышеприведенные сокращения используются в сносках на страницах книги.
* В ссылках на ML указываются номера страниц, а не номера Писем. Наклонные 
линии разделяют номера страниц в разных изданиях; номер перед наклонной чертой 
обозначает номер страницы в первом и во втором изданиях; номер, стоящий после 
наклонной черты, обозначает номер страницы в третьем издании.
_________
1 ODL, 1:483
2 ОDL, 2:1-2
3 ODL, 2:3.
4 ОDL, 2:4.
5 О встрече с Учителем в Лондоне и о последующих феноменах, произведенных Е.П.Б.
, см.: ODL 2:4-7.
6 ОDL, 2-.VII-VIII.
7 ОDL, 2:9-12.
8 ODL, 2:16-17
9 Поклонение.
10 ODL, 2:13-14
_________
1 Так Е.П.Б. часто называла Махатму М., вкладывая в это слово все свое уважение 
и любовь
2 ODL,1:457-8.
3См.: ODL, 2:109-10. Из комментариев полковника Олкотта следует, что опасения 
его были не напрасны. Мисс Бейтс оказалась источником постоянных конфликтов, и 
похоже, что ей всегда удавалось свалить вину за свои действия на Уимбриджа. В 
конце концов, им пришлось покинуть Е.П.Б. и Олкотта. М-р Уимбридж был 
архитектором-дизайнером, и Олкотт помог ему открыть в Бомбее свое дело, которое 
пошло в гору. Мисс Бейтс также смогла найти для себя подходящее занятие. См. 
также: Damodar, 519.
4 ODL, 2:449.
5 Hammer, 105.
6 ODL, 1:453.
7 Росс Скотт действительно навестил их в доме Харичанда Чинтамона в первый же 
вечер после приезда путешественников в Бомбей. Его визит перенесен в книге на 
более позднее время для удобства изложения. Хотя в описании этого события есть 
некоторая доля авторской фантазии, оно является вполне историческим. См.: ODL 
2:16-17.
8 ODL, 2:20.
9 Связь с "Арья Самадж" никогда не была прочной, а впоследствии и вовсе 
прекратилась после того, как глава движения - Свами Даянанд Сарасвати - 
неожиданно выступил против теософов, обрушившись на них с оскорблениями. С тех 
пор и до настоящего времени Теософское Общество не связано ни с какими другими 
организациями и сохраняет свое организационное единство. ODL, 2:20.
10 ODL, 2:16
11 ODL, 2:20
12 См.: ODL, 1:417 - описание смеха Е.П.Б., сделанное Хартфордом, репортером из 
Коннектикута.
13 ODL, 2:29.
14 ODL, 3:114
_________
1 ODL, 2:207
2 ODL, 2:97
3 Daylight, 169
4 SH, 209; The Theosophist, авг. 1931; с. 656-7.
5 Эта нелепая ситуация, слишком запутанная, чтобы можно было подробно 
рассказать о ней в этой книге, описывается во всех сочинениях, затрагивающих 
историю Теософского Общества. Но см., главным образом: OW, 9-ое изд., ее. 
Х–XIII, о некоторых оскорбительных статьях об Основателях в современных 
журналах.
6 SH, 141
7 ODL, 2:225
8 ODL, 2:225
9 ML, 451/443; LBS, 79
10 ODL, 1:457
11 ODL, 2:226
12 ODL, 2:227
13 ODL, 2:227
14 Отчет полковника Олкотта об этих действиях и их результатах читайте в ODL, 
2:229-31 и 345-8.
15 В этой книге нет возможности дать подробное описание всех этих феноменов; 
читателю можно порекомендовать обратиться по этому вопросу к книге Синнетта 
"Оккультный Мир". Данная же книга адресуется
16 См. текст этой статьи в кн.: Damodar, ее. 156-9.
17 OW, 33.
18 OW, 35
19 OW, 47
20 OW, 82.
21 Autobiography, 28.
22 ML, 352/346
23 Ср. Guide, XVII-XVIII.
_________
1 ODL, 2:247
2 Детальное описание этого письма с рассмотрением многих подробностей см. в: 
MTL, Гл. 8, начиная со стр. 123.
* Во многих других Письмах также подчеркивается необходимость скептицизма на 
данном этапе эволюции. См.: ML 227, 284.
3 ML, 4.
4 В MTL (с. 129) Джеффри Барборка приводит в качестве примеров людей, 
пострадавших по той же причине, - Сен-Жермена и Калиостро. Наверняка, читатель 
и сам сможет припомнить еще несколько подобных же примеров.
5 ML, 2.
6 ML, ЗА
7 ML, 3.
8 ML, 5.
9 OW, 70-2.
10 Махатма подписывает своим полным именем только самые первые свои письма. 
Много позже Махатма К.Х. отмечал, что имя "Лал Сингх" было "придумано Джуал 
Кулом отчасти в качестве псевдонима" (ML, 361/358). Это заставляет предположить,
 что Джуал Кул, который был высшим чела, писал это письмо под диктовку К.Х.
11 В следующем письме Махатма К.Х. замечает: "... помните, что эти письма не 
написаны, а осаждены, или перенесены, на бумагу, и потому все ошибки в них 
исправлены", (ML, 19).
12 Сравните: примечание к диалогу между Е.П.Б. и Чарльзом Джонстоном, CW, VIII 
397-8.
13 В том же письме, где Махатма объясняет, что письма, осаждаются им на бумагу, 
говорится также: "Вам не мешало бы перенять мою старомодную привычку ставить 
маленькие черточки над "т". Они очень полезны ..." (ML, 19).
14 ML, 2
15 В связи с традицией, утверждающей европейское образование Махатмы К.Х., 
особенно интересны размышления Мери К. Нефф, изложенные ею в статье под 
названием "Юная мадам Блаватская знакомится со своим Учителем", опубликованной 
в "Теософе" за ноябрь 1943 г. В этой статье после изложения широко известной 
истории о встрече Е.П.Б. с Махатмой М. в Лондоне в 1850 г., когда Махатма 
прибыл в Лондон в составе делегации от Его Высочества Раджи Непала, мисс Нефф 
пишет далее о том, что имена всех участников делегации были приведены в 
Лондонской "Times" за 2 марта 1850 г. В этом списке, по убеждению мисс Нефф, 
есть и два имени, под которыми в Лондон прибыли сам Махатма М. и его протеже, 
молодой К.Х. (как известно, выезжая во внешний мир, члены Ложи всегда делают 
это инкогнито). Ее аргументы в поддержку этого предположения не так уж важны, 
гораздо важнее ее предположение о том, что К.Х. прибыл в Англию для получения 
образования. Мисс Нефф отмечает, что многие известные теософы всегда утверждали,
 что Учитель был студентом Дублинского университета и за время учебы там 
написал книгу "Сон Раваны", опубликованную в четырех номерах Дублинского 
университетского журнала; впоследствии эта книга вышла отдельным изданием, 
предисловие к которому составил Г.Р.С. Мид. Мисс Нефф добавляет также, что 
Махатма К.Х. вновь прибыл в Лондон в начале 60-х гг. и, как говорят, поступил в 
Оксфордский университет. В одном из своих Писем он говорит о том, что посещал 
одну группу в Лондоне "более полдюжины раз" (ML, 210/207). Как удалось выяснить 
благодаря одному из последующих писем, в 70-е гг. он был в Германии (еж. 
примечания к кн.: Фехнер, ML, 44; и Алфавитный Указатель к "Путеводителю"). См. 
также: ML, ее. 285/281, где Махатма упоминает Гаудеамус, или студенческую 
пирушку в Германии, во время которой один бродячий фотограф сделал с него 
снимок.
16 В письме Махатмы К.Х., полученном в августе 1882 г., есть слова: "Очень 
часто сами наши письма (за исключением особо важных и тайных) пишут нашим же 
почерком наши чела".
17 Ср.: разговор Е.П.Б. с Чарльзом Джонстоном, CW, VIII, 397.
_________
1 OW, 89.
* См. ML, с. 8, где приводятся высказывания Синнетта, цитируемые Махатмой.
2 ML, 6.
3 ML, 6.
4 ML, 12.
5 До бесконечности (лат.). - Прим. ред.
6 ОW, 100.
7 ОW, 97-101
8 ML, 10.
9 Брошь № 1 фигурировала в предыдущем феномене, произведенном Е.П.Б.; в том 
случае была использована брошь, принадлежавшая миссис Хьюм (OW, 68).
10 В книге используются оба написания: "Сингх", и "Синг".
11 Джеффри А. Барборка указывает в своей книге MTL (с. 193), что слово "потоки",
 употребляемое в связи с производством феноменов, обозначает те средства, с 
помощью которых осуществляется перенос объектов на расстояние. Кроме того, Е.П.
Б. в разговоре с мужем своей племянницы - писателем Чарльзом Джонстоном (CW 
VIII, с. 398) - объясняла, что "для того, чтобы видеть эти потоки и направлять 
их", необходимо обладать ясновидением. Она отмечала, что поток - это "великая 
магнетическая сила, поток воли".
12 Здесь имеется в виду майор Филипп Д. Гендерсон, присутствовавший при 
демонстрации Е.П.Б. одного из наиболее широко известных сейчас феноменов 
(случай с чашкой и блюдцем; см. OW 58). В тот же день он выразил желание стать 
членом Теософского Общества, и тут же феноменальным образом был изготовлен его 
членский билет. Однако на следующий день у него появились сомнения, и он вышел 
из Общества. Не удовлетворившись этим, он принялся активно и зло критиковать Е.
П.Б. и стал одним из тех, кто явился причиной многих последующих ее несчастий.
13 OW, 101.
14 OW, 102.
_________
1 ML, 488/481.
2 ОW, 70-2.
3 OW, 96
4Прямого указания на то, что Синнетт отправил Махатме эту информацию, нет нигде.
 Однако ответное письмо последнего, датированное 29 октября, содержит в себе 
указания на то, что подобное послание имело место. Статья была напечатана 
только 7 ноября, но Махатма уже заранее знал ее содержание и указывал в своем 
письме на то, что информация эта поступила от Синнетта. См. ML, 13.
5 OW, 104.
6 ML, 12-13; OW, 107.
7 Оригинальный текст телеграммы, написанный рукою самого Махатмы, хранится в 
Британском музее вместе с Письмами Махатм. См. факсимиле MTL, 212-13
8 OW, 194.
* Этот храм полковник Олкотт описал в ODL, 2:250–51. См. также ODL, 2:255, где 
он говорит о своем повторном посещении храма и встрече с Махатмой
9 ML, 11-17.
10 Махатмы часто называли Е.П.Б. "Старой Леди" - но, скорее, любя, чем 
неуважительно, и явно не имея в виду ее возраст, поскольку в это время ей едва 
минуло пятьдесят. Часто в Письмах ее называют и другим именем - "Упасика" (т.е. 
женщина-ученик), этим именем также постоянно называет ее Дамодар.
11 ML, 14.
12 Обратите внимание на саму книгу и на то, что Махатма говорит в этом абзаце 
об одном англоязычном вакиле (индийском законоведе), выступавшем с осуждением 
Теософии и "йогавидьи". Чуть больше месяца спустя Хьюм сам возложил на Махатм 
ответственность за безграмотность вакилей, поскольку первые окружили себя 
"непроницаемой завесой секретности" и создали "непреодолимые трудности" для 
"передачи своего духовного знания". ML, 99.
13 Согласно этому письму, хартии для новых отделений Теософского Общества 
должны были утверждать и подписывать сами Махатмы. ML, 12.
14 ML, 16.
15 ОDL, 2:252-3
16 Этот постскриптум помещен на с. 454/447 (в хронологическом порядке - № 6). 
Он написан на отдельном листе бумаги и, судя по всему, был отделен от основного 
текста до того, как Письма были опубликованы.
17 В печатное издание "Писем Махатмы" это письмо не вошло, хотя, возможно, оно 
- одно из наиболее важных, когда-либо полученных от Махатмы писем. Копия этого 
письма, сделанная миссис Синнетт, хранится сейчас вместе с оригиналами Писем к 
м-ру Синнетту в Британском Музее. С некоторыми пропусками, касающимися 
фрагментов личного характера, оно приводится в OW (9-е изд.), с. 110 и далее. 
Оно публиковалось также в "Теософе" за февраль 1959 г. Любопытно заметить, что 
Анни Безант использовала фрагмент из этого письма в качестве эпиграфа к своей 
книге "Карма".
18 LBS, 6-7.
19 Существует множество примеров того, что Махатма вставлял свои фрагменты в 
письма (или напротив – убирал их), когда они уже были в пути; одним из примеров 
как раз и служит данный постскриптум. Е.П.Б. говорила на эту тему в одном из 
своих писем м-ру Синнетту, что Махатма К.Х. "в этом деле гораздо больший дока, 
чем русский чиновник из Тайного департамента полиции" (LBS, 9).
20 ODL, 2:266.
21 ODL, 2:267.
22 О событиях в Бенаресе (совр. название - Варанаси) см:. ODL, 2:265-85.
23 ML, 11.
24 ML, 443/436
25 Найти текст этого письма, конечно же, не представляется возможным, но в свой 
ответ на это письмо (напечатанный в ML, 207/205) Учитель включил несколько 
цитат из него.
26 ОW, 122-23
27 ML, 434/427.
28 ML, 31.
29 ML, 366/359.
30 В конце концов, он прекратил эту деятельность, и вести рубрику продолжал 
Синнетт. "Фрагменты" составили основу второй книги Синнетта - "Эзотерический 
Буддизм", опубликованной в 1883 г.
31 ODL, 2:285.
32 ODL, 2:287
_________
1 ML, 34.
2 "Гражданская и военная газета".
3 LBS, 91.
4 ML, 488/480.
5 ML, 488/480.
6 Позднее Синнетт узнал от Махатмы К.Х., что поездка Полковника на Цейлон (ныне 
Шри-Ланка) была чем-то вроде изгнания, поскольку он "скомпрометировал себя 
допущенной в Симле ошибкой гораздо серьезнее, чем Вы могли бы предположить". 
Здесь имеется в виду его статья "Один день с мадам Блаватской" (ML, 39).
7 ОDL, 2:293-4.
8 ODL, 2:294.
9 LBS, 363.
10 ML, 444/436.
11 Опубликовано в ML, 31, с. 240/237. Конверт, в котором находилось это письмо, 
хранится вместе с самим письмом в Британском Музее. На нем — французская 
почтовая марка, соответствующим образом погашенная. Почерк на конверте не похож 
на почерк Махатмы К.Х. (включая и тот почерк, которым написано само письмо). 
Джеффри А. Барборка в своей книге MTL (с. 84) высказал предположение, что 
Махатма переслал письмо одному из адептов Братства, находящемуся где-то во 
Франции, и тот вложил его затем в конверт, снабдил его адресом и маркой и 
переслал Синнетту по почте. Другое возможное объяснение состоит в том, что 
письмо было передано через какого-то французского чела.
12 "Знамя Света", публикации Спиритуалистического движения.
13 В биографии Е.П.Б. имеется несколько фактов почти чудесных исцелений в 
моменты, когда ее жизнь висела на волоске.
14 К сожалению, этот дневник, насчитывавший 31 книгу, был утерян, и его 
многолетние поиски так и не дали никаких результатов. Возможно, дневник был 
передан Мод Хоффман - душеприказчице Синнетта, но на этом его след обрывается". 
(Damodar, 273).
15 ML, 33.
16 ML, 27.
17 ML, 26-7.
18 CW, 4:223.
19 "Чудеса современного Спиритуализма".
20 О первой встрече Олкотта и Е.П.Б. на ферме Эдди читайте: ODL, 1, Гл.1.
21 ODL, 1:134.
22 "Совершенный путь".
23 LBS, 69.
24 ML, 430/424.
25 ODL, 1:300-1.
26 ML, 38-9.
27 Autobiography, 31
28 OW, 155.
29 OW, 156.
30 ML, 38.
31 В ранней теософской литературе слово "Космос" (с заглавной буквы) обозначало 
вселенную в целом, а слово "космос" обозначало мир, которым могла являться одна 
только Земля или какая-нибудь другая планета. {Словарь).
32 ML, 51.
33 Синнетт был достаточно хорошо знаком с творчеством Теннисона. Он с детства 
учил его стихотворения и знал их, вероятнее всего, так же хорошо, как и все 
прочие его современники. Впоследствии Синнетт в течение многих лет верил, что 
он поддерживает непосредственный контакт с "Индивидуумом, которого в его 
прошлой жизни мы называли "Теннисоном". От него самого я узнал, что в более 
ранних своих жизнях он был в частности римским поэтом Вергилием, автором 
"Энеиды", и английским бардом Эдмундом Спенсером. В 1920 г. (за год до смерти 
Синнетта) Теософское издательство выпустило небольшую его книгу, озаглавленную 
"Теннисон-оккульmucm", в которой он убедительно доказывал, что поэт мог по 
собственному желанию достигать состояния высшего сознания, что он был сведущ в 
Древней Мудрости, и, соответственно, многие его стихотворения являются 
подтверждением этого факта, конечно, если они будут правильно поняты. Цитаты, 
приведенные в данной сноске, взяты из этой книги Синнетта.
34 Этот факт, возможно, имеет отношение к прискорбному "инциденту Киддла", 
происшедшему после выхода в свет новой книги Синнетта. Этот случай будет описан 
ниже.
35 В издательском примечании, сопровождающем это письмо в книге, где оно было 
напечатано, говорится, что в оригинале письма из заключительных его абзацев 
были удалены шесть строк. Объяснения этому не дано, однако же есть напоминание, 
что в самом первом абзаце Махатма говорит Синнетту о том, что если его вопросы 
"покажутся определенным силам преждевременными, то вместо моих ответов (в их 
первозданной чистоте) Вы, возможно, увидите горы всякой дребедени, в которую 
они будут превращены". Возможно, также, что эти "определенные силы" в конечном 
счете сочли желательным просто удалить некоторые части писем. Судя по тому, что 
эти удаления отнюдь не редки, они производились уже тогда, когда письма 
находились в стадии передачи. Кроме того, в присланной Махатмой небольшой 
записке, в которой он благодарил Синнетта за привезенные им из Англии подарки, 
полученной Синнеттом несколько дней спустя, когда он еще был в Бомбее, Махатма 
сообщал (очевидно, отвечая на вопрос Синнетта относительно пропущенных в 
большом письме строк): "Эти пропуски раздражают и 'заставляют терзаться', но мы 
вынуждены примириться с неизбежным" (ML, 121, 452/445). Таким образом, он, 
похоже, имеет в виду, что это уже не зависит от его воли.
_________
1 ML, 452/445.
2 О встрече Синнетта с владельцами "Пионера" никаких сообщений не имеется, 
однако невозможно представить себе, чтобы обе заинтересованные стороны 
оказались настолько непримиримы, что даже не предприняли ни одной попытки 
уладить свои разногласия, обсудив их совместно.
3 ML, 280/276.
4 Рассказ Е.П.Б. о Джоне Кинге см. в: Е.П.Б. Речи, 1:83; см. также: ODL 1:10-12.

5 Этот термин имеет несколько значений, но в данном случае может обозначать по 
меньшей мере высшего Адепта (Словарь).
6 Возможно, одно из обвинений Хьюма.
7 ML, 283/278.
8 ML, 285/281.
9 Название старинной студенческой песни - намек на те дни, когда он учился в 
одном из европейских университетов. См. Фехнер, Г.Т., в "Путеводителе", 230-31.
10 Рассказ Синнетта о том, как ему все же удалось увидеть два портрета Махатмы 
К.Х. в профиль (хотя сам он лично не получил ни одного из них), см. в OW (9-е 
изд.), 176-180.
11 ML, 286-282.
12 LBS, 18.
13 LBS, 15; см. также ML, 315/311.
14 LBS, 16.
15 LBS, 40.
16 LBS, 34.
17 LBS, 20.
18 LBS, 20.
19 LBS, 20-21.
20 ML, 315.
21 LBS, 15-16 и 18.
22 The Theosophist, окт. 1881, Приложение.
23 ML, 206.
24 ML, 207/205.
25 ML, 206-7/204.
26 ML, 220/218.
27 Здесь, возможно, намек на цейлонскую "ссылку" Олкотта.
28 ML, 220/218.
29 ML, 221/218.
30 ML, 220/218.
31 Первоначальный термин; на американском разговорном жаргоне — "настоящий 
Макой".
32 ML, 204/202.
33 ML, 221/219.
34 ML, 221-2/219.
35 ML, 203/201.
36 Божественные наставники.
37 Более подробное описание психологических особенностей Е.П.Б. и ее непростой 
личности см. в "Личных Мемуарах" Нефф (особенно — гл. 33 и 39; ODL; 
"Reminiscences", "Daylight" (особенно - гл. 7); "Н.Р.В. the Mystery" де 
Пурукера (особенно - начальные главы).
38 ML, 204/202.
39 В выпуске издававшегося в Англии спиритуалистического журнала "Light" от 2 
августа 1884 г. помещена статья Артура Лилли, озаглавленная "Разоблаченный Куш 
Хуми". Автор статьи заявляет помимо всего прочего, что ему никогда не 
приходилось слышать о посвящении, длившемся целых семь лет. Ответ Е.П.Б. на эту 
статью был опубликован в номере за 9 августа 1884 г. Его текст содержится в CW, 
том VI, с. 269080. В нем Е.П.Б. говорит: "Я скажу ему (Артуру Лилли), что в 
разное время я жила и в Большом Тибете и в 'Малом Тибете', и вместе взятые эти 
периоды составляют куда больше, чем семь лет. Никогда, ни устно, ни письменно, 
я не заявляла о том, что я непрерывно жила в течение семи лет в монастыре. Я 
говорила и повторяю опять, что я только останавливалась в ламаистских 
монастырях; что я бывала в Шигадзе, Таши-Люмпо и их окрестностях и проникала 
даже в те районы Тибета, где до того еще не ступала нога европейца и где ему 
самому вряд ли удастся когда-нибудь побывать". Биографам Е.П.Б. не удалось 
найти в ее жизни ни одного более или менее длительного периода, который она 
могла бы провести в Тибете. По этой причине было предложено другое возможное 
объяснение (см. сноску 41)
40 ODL, 2:VII.
41 Живое существо. Некоторые ученики предполагают, что личность, известная как 
Е. П. Блаватская, на самом деле погибла в Ментане и что ее тело было занято 
кем-то из высших Посвященных. Развивая далее эту мысль, было высказано 
предположение, что именно этот Посвященный и провел более семи лет в Тибете. 
Этим объясняется и догадка Олкотта, что тело могло быть когда-то искусственно 
оживлено (ODL 2:VI-VIII). Предполагают также, что и сама она не всегда была 
полностью уверена в том, какова на самом деле ее сущность. Однажды в письме к 
своей сестре - мадам Желиховской – она писала: "Каждый день по нескольку раз у 
меня возникает впечатление, что внутри меня есть кто-то еще — он живет в моем 
теле, но совершенно отдельно от меня. Я никогда не теряю контроль над своим 
"я"; я только чувствую иногда, что ничего не могу сказать, а говорит за меня 
тот, кто поселился во мне, говорит моими устами" (Мери К. Нефф "Личные мемуары 
Е. П. Блаватской", с. 241). Следовательно, это не могла быть шизофрения 
(раздвоение личности), как предполагают некоторые, поскольку она всегда 
осознавала себя Е. П. Блаватской, просто иногда она сама вынуждена была молчать,
 так как через нее говорил "другой".
42 ОDL, 1:263.
43 ML, 44.
44 LBS, 305-310.
* Это письмо было названо "фактически Уставом деятельности и развития 
Теософского Общества, данном на века". (LMW, 1:108)
45 LMW, 1:2-10.
46 LMW, 1:2.
_________
1 OW, 158
2 ML, 440/433.
3 ОW, 158.
4 ML, 250/247
5 OW, 158-9.
6 По словам Е.П.Б. Махатма М. курил кальян, называемый еще "хукой" (Guide, 73). 
"Конечно, никто из Махатм не курит, и легенда о трубке одного из Них (Махатмы М.
 - ред.) пошла с легкой руки Е. П. Блаватской. Она упоминает индусскую трубку, 
из которой курил Махатма М., но при этом не упомянула, чем была наполнена эта 
трубка. Дело в том, что, спускаясь с высот, Махатма М., конечно, испытывал всю 
тяжесть и давление атмосферы долин и потому для облегчения курил или вдыхал 
особый препарат из озона. Отсюда и легенда о трубке и курении". См. Е.Рерих, 
Письма, с. 243, Рига, 1940. - Ред.
7 Намек на Махатму К.Х., свободно говорившего по-французски и более хорошо 
знакомого с западным (pelingized) образом жизни, нежели Махатма М.
8 ML, 374/367.
9 LBS, 365.
10 Это собрание состоялось 12 января 1882 г. Оно было созвано с опозданием, 
поскольку датой основания Теософского Общества является 17 ноября. В своем 
ежегодном отчете Олкотт объяснил, что организовать празднование точно в этот 
день было невозможно, так как сам он находился в это время на Цейлоне и 
вернулся оттуда только 19 декабря 1881 г. Поэтому собрание было назначено на 
ближайшее, удобное для всех, время. Просьбы Махатм к Синнетту объясняются 
появлением некоторых потенциально опасных явлений, угрожавших благополучию 
Общества. Действительно, появились какие-то "мерзкие листки" (ODL, 2:331) с 
обвинениями Е.П.Б. и Олкотта в том, что они использовали свое руководящее 
положение в Обществе в корыстных целях. Эти обвинения рассыпались в прах после 
того, как Дамодар огласил отчет казначейства. Случилось так, что Синнетту 
пришлось приехать в Бомбей в январе 1882 года, чтобы встретить Пэйшенс и Денни, 
вернувшихся из Англии в январе. Некоторые фрагменты из "Писем" указывают на то, 
что он не дождался юбилейного собрания. Однако же Олкотт в своем отчете об этом 
собрании (ODL, 2:332) указывает, что "М-р Синнетт присутствовал и выступил с 
речью".
11 ML, 375/369.
12 ML, 219/217.
13 См. Г. (Дж.) Н. Дринкуотер. "Уединение Учителя К.Х. и Башня Бодхисаттв" - 
Теософ, авг. 1978.
14 ML, 219/217.
15 ML, 219/217.
16 ML, 219/217.
17 ML, 219/217.
18 ML, 222/220
19 ML, 223/221.
20 ML, 227/224.
21 Что за слово было здесь пропущено - до сих пор точно неизвестно, однако, 
предполагают, что здесь имеется в виду тайная "штаб-квартира" Братства.
22 "Stray Feathers" - ежеквартальный орнитологический журнал, издававшийся 
Хьюмом. Очевидно, Хьюм в то время составлял каталог экспонатов своего музея.
23 "Фрагменты Оккультной Истины" - цикл статей, который начал печатать Хьюм и 
после его отхода от дел продолжил Синнетт.
24 LBS, 10; ML, 248/245.
25 LBS, 9.
26 О последствиях брака Росса Скотта с Минни Хьюм читайте в гл. VII.
27 Махатма М.
28 LBS, 5.
29 Эти ответы опубликованы под заголовком - "Космогонические заметки" в LBS, 
Приложение II, с. 376.
30 Примерно через год, когда миссис Синнетт выражала свое беспокойство по 
поводу того, что она может принести с собой инфекцию из дома Хьюмов, у которых 
она гостила (миссис Хьюм в это время была больна туберкулезом), и заразить 
Денни, Махатма К.Х. прислал ей прядь своих волос, чтобы она обвязала их вокруг 
шеи своего сына. "Будучи не в состоянии перенести в Ваш дом весь магнетизм 
своего физического тела, я посылаю Вам прядь своих волос, так как они тоже 
являются носителем моей ауры, хотя и в меньшей степени" (ML, 451/443).
31 ML, 461/454.
32 Князь Александр Михайлович Дондуков-Корсаков (1820-1883) -на протяжении 
многих лет был другом Е.П.Б. и ее семьи (CW, VI:432).
33 LBS, 10.
34 Джуал Кхул был прозван "Лишенным наследства", или "Вениамином", очевидно, 
следуя библейской истории о лишенном наследства брате, а также потому, что он 
сам был лишен наследства своей семьей после того, как стал челой Махатмы К.Х. 
Есть сведения, что впоследствии он стал Адептом ("Guide", 228).
35 Член тибетской секты, в то время считавшейся сектой дугпа, то есть колдунов 
(Словарь).
36 В одном из своих позднейших писем Махатма К.Х. говорил: "Здесь у нас в горах,
 в наиболее опасных местах троп, по которым часто проходят наши Чела, дугпа 
подбрасывают иногда лоскутки материи или другие предметы, пропитанные их злым 
магнетизмом, чтобы они отвлекали внимание неосторожных путников. Если же 
наступить на них, то человек может получить настолько сильный психический удар, 
что вполне способен оступиться и сорваться в пропасть, так и не успев понять, 
что же произошло" (ML, 369/363).
37 LBS, 12.
38 LBS. 11.
39 Эта постоянно допускаемая Синнеттом оплошность привели к тому, что и при 
издании LBS, и при издании ML возникли проблемы с установлением 
последовательности написания писем и их датировкой.
40 ML, 254/251.
41 Впоследствии Олкотт сам описал подробности этой попытки дискредитации 
Общества и его Основателей. Он записал также, что в Тинневелли, куда он был 
приглашен во время своего пребывания на Цейлоне на открытие нового отделения 
Теософского Общества, его встречала толпа поклонников не менее чем в 2000 
человек. Вся городская аристократия была одета в парадные костюмы, и огромные 
храмовые слоны с "нанесенными на лбах кастовыми знаками", повинуясь своим 
погонщикам, "поднимали хоботы и приветствовали меня своим трубным гласом". Были 
поздравления, приветствия и прочие атрибуты массового митинга, - словом, все 
указывало на большую популярность Полковника и Теософского Общества. Олкотт 
сорвал себе голос и на следующее утро проснулся с больным горлом. Однако, как 
он сам говорил: "Вскоре произошло нечто, что полностью отвлекло меня от моего 
физического недомогания". Он получил копию того памфлета, о котором говорил 
Махатма М., содержавшего перепечатки двух "грязных, клеветнических статеек про 
нас из лондонской и нью-йоркской газет". Несокрушенный подобной коварной 
тактикой, Олкотт, однако, отразил этот выпад с присущей ему находчивостью. 
Перед началом своей лекции в индусском колледже, назначенной на тот же день, он 
упомянул об этом памфлете и "соответствующим образом раскритиковал его авторов. 
Удар бумерангом вернулся к нашим несостоявшимся палачам, обрушившись на их 
головы, и наша популярность удвоилась" (ODL, 2:310-12).
42 "С.& М. Gazette".
43 ML, 255/251.
44 ML, 251-2/248.
45 ML, 254/257.
46 ML, 253/249.
47 ML, 256/253.
48 ODL, 2:326.
49 Ответы на эти вопросы были получены в январе 1882 г., их можно найти в 
сборнике "Письма" на с. 70–78 под заголовком "Космологические Заметки. Вопросы 
и Ответы М."
_________
1 ML, 248/245.
2 Об этом происшествии говорится в гл. VIII.
3 3ML, 260-61/257.
4 Правдоискатель.
5 ODL, 2:327.
6 ОDL, 2:327-8
7 Сын грома" - имя, данное Иисусом Иоанну и Иакову Зеведеевым (Марк, 3:17).
8 ОDL, 2:329.
9 ОDL, 2:329-39.
10 Джозеф Кук.
11 ODL, 2:329.
12 ОDL, 2:328
13 Содержание орнитологического музея, издание журнала "Stray Feathers" и 
составление каталога, или "указателя", которым он занимался.
14 ML, 250/247.
15 ML, 70.
16 "Космологические заметки", полученные от Махатмы М., вкупе с продолжительной 
серией "Вопросов и Ответов", появившейся в результате переписки Синнетта с 
Махатмой К.Х. в течение последующих месяцев 1882 года, не только дали материал 
для "фрагментов", но и составили основу второй книги Синнетта "Эзотерический 
Буддизм", изданной в 1883 году.
17 Е.П.Б. и Олкотта.
18 ML, 70.
19 ML. 264/260.
20 Без сомнения, речь идет об Обществе Психических Исследований, сыгравшем в 
дальнейшем значительную роль в гонениях на Е.П.Б.
21 Синнетт начал оказывать помощь Лондонской ложе в 1883 году и многое сделал 
для ее укрепления.
22 ML, 266/262.
23 ML, 338/333.
24 ML, 267-8/263.
_________
1 ODL, 2:334.
2 Иногда его называют Бхавани Шанкар; см. "Guide", ее. 219-20.
3 SH, 165.
4 OW, 162.
5 ML, 279/274.
6 Этот инцидент, равно как и другие случившиеся в это время события, подробно 
описаны в OW, 163-68, 9-е изд.
7 OW, 168; ML 410/404.
8 ML, 488/481.
9 OW, 167-69.
10 ML, 452/444.
11 То, что такого доброго человека, как миссис Синнетт, можно было заподозрить 
в недобрых чувствах или в ненависти к кому бы то ни было, кажется по меньшей 
мере странным. Размышления на эту тему вводят в искушение определить объект 
этих "недобрых" чувств. Если таковые чувства у нее действительно и имелись, то 
их объектом мог быть м-р А. О. Хьюм, действительно принесший много несчастий 
тем, кто глубоко уважал и почитал Учителя, и так и не сумевший понять причин 
этого уважения и почтения. Но это, однако же, всего лишь домыслы. О совете, 
который Олкотт дал миссис Синнетт, также ничего не известно.
12 ML, 274/270.
13 История Мирзы Мурада Али Бега изложена в ODL, 2-289-91. Олкотт также 
добавляет, что какое-то время он чувствовал себя вполне сносно, и если бы он 
согласился пожить с ними еще какое-то время, то его утраченная духовность, 
возможно, вновь вернулась бы к нему. "... Но хотя он и пообещал, что будет 
стараться, все же, повинуясь какому-то непреодолимому импульсу, он опять 
принялся крушить все, наподобие того, как это было в Вадхване. Его разум так и 
не смог прийти в норму; он принял римско-католическое вероисповедание, затем 
перешел в ислам и, в конце концов, умер". По рождению он был англичанином, хотя 
и родился в Индии. Его настоящее имя было Годольфин Митфорд, и происходил он из 
известной английской писательской династии. Статья "Эликсир жизни" имела 
большой успех. Она еще раз упомянута в "Письмах", причем с намеком на то, что 
автор писал ее, находясь в состоянии какого-то особенного вдохновения (см. 
"Guide", с. 230).
14 ML, 275/271.
15 ODL, 2:338.
16 ML, 465/457.
17 ML, 275/271.
18 LBS, 26.
19 WML,454/447.
20 ML, 419/413.
21 ML, 276/272.
22 ML, 279/275.
23 ML, 279/275.
24 ML, 246/243.
25 ML, 246/243.
_________
1 Damodar, 186.
2 В LBS, с. З (Письмо № 2) содержится рассказ об Эглинтоне и об описываемых 
ниже в этой главе событиях. В персональной копии этой книги, принадлежащей Мери 
К. Нефф, имеется примечание на полях, в котором указано, что Теософское 
Общество официально не вступало в контакт с Эглинтоном ради того, чтобы уберечь 
его от выдвигавшихся некоторыми людьми в адрес Общества и Е.П.Б. подозрений.
3 Guide, 111, 229.
4 The Theosophist, апрель 1882. См. также Damodar, 188.
5 Главного руководителя Эглинтона звали "Эрнест".
6 Он так и не выполнил этого намерения. Уже в день своего отъезда он неожиданно 
подвергся опасности. Что именно это была за опасность – неизвестно, но указания 
на нее имеются в Письмах 452/445 и 247/244. Немного позже, когда Эглинтон уже 
вернулся домой, Синнетт получил от Махатмы К.Х. почтовую карточку, в которой 
тот сообщал, что Э. не сможет вернуться в Индию до тех пор, пока не будет 
должным образом защищен от возможного повторения этой опасности. <Если он 
действительно так нужен м-ру Хьюму, – писал К.Х., – то пусть он хотя бы, за 
неимением ничего лучшего, предложит ему место личного секретаря ... Если Вы или 
м-р Хьюм действительно хотите видеть меня или хотя бы мою астральную Сущность, 
то такая возможность у Вас в принципе есть. Е.П.Б. – слишком стара и чересчур 
беспокойна. К тому оке она и так уже слишком много для нас сделала. С м-ром 
Эглинтоном (а он не будет иметь ничего против) это будет гораздо проще... Уже 
через год будет слишком поздно". (ML 452/445) Интересно, что на карточке стоит 
штамп – "Лондон, 27 апреля" и адрес – "М-ру А. П. Синнетту, редактору "Пионера",
 Аллахабад". Точного объяснения этому нет, но можно предположить, что послание 
было отправлено через Эглинтона, дабы проверить его способности и убедиться в 
том, что в случае возвращения в Индию его можно будет использовать в этих целях.
 Указание на это есть в LBS, с. 361, в письме Эглинтона Синнетту, в котором 
есть приписка К.Х.: "Это доказывает, что живые люди все-таки могут проявляться 
через посредство таких ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ медиумов в Лондоне, хотя сами пребывают в 
Шигадзе, в Тибете". [См. также ML 118/115(5).]
7 ML, 412/405.
8 ML, 411/405.
9 ML, U3/U0.
10 Более подробные рассказы об этих событиях встречаются в нескольких 
сочинениях: OW 169-74, Damodar 185-91, "Очерки Эзотерической Теософии" (Хьюм) 
№1, 155-58, изд. 1909 г.
11 OW, 172-74.
12 ML, 284/280.
13 OW, 175-76.
14 Жажда земного существования.
15 Обычно переводится как "привязанность к земному существованию".
16 Атрибуты личности, переходящие вместе с их носителем в последующие 
существования.
* ML, 112-13/109-10.
17 В силу того, что Махатмы проявляли повышенный интерес к Эглинтону и даже 
предполагали использовать его для передачи писем вместо Е.П.Б., можно 
предположить, что его честность и личная порядочность, в сочетании с его 
неординарной чувствительностью, необходимой для медиума, навели Махатм на мысль 
о том, чтобы помочь ему избавиться от всех негативных и пассивных черт его 
природы, сделавших его известным медиумом, и выработать в нем сильные, 
положительные качества, необходимые для выполнения функций посредника.
** LBS, 361.
18 Несколько лет спустя Эглинтон познакомился с молодым английским клириком, 
интересующимся спиритуалистическими феноменами. Его звали Ч. У. Ледбитер. 
Однажды, когда тот был в гостях у медиума, "проявился руководитель" последнего 
- Эрнест. Эрнест говорил об Учителях с глубочайшим почтением и сказал, в 
частности, что иногда ему выпадала честь видеть Их лично. Ледбитер сразу же 
спросил Эрнеста, в состоянии ли он "справиться с отправкой письма или 
какого-либо иного послания для Них", и руководитель сказал, что сделает это с 
большой охотой и "доставит послание при первой же возможности". Однако письмо 
так никогда и не было доставлено. Рассказывая об этих событиях, Ледбитер 
отмечал, "... впоследствии я столкнулся с еще одним красноречивым примером 
ненадежности подобных связей. По прошествии достаточно продолжительного времени 
группа спиритуалистов написала в "Light", что таких людей, как Учителя, на 
самом деле нет, так как об этом им однозначно заявил Эрнест. Я послал в ту же 
газету свой ответ, что из того же самого сомнительного источника он слышал, что 
Учителя существуют и Эрнест был с Ними хорошо знаком. Вероятно, в каждом случае 
Эрнест отражал мысли спрашивающего, что эти существа делают довольно часто" (См.
 Ч. У. Ледбитер, "How Theosophy came to me", 24-29.).
19 ML, 430/423.
20 ML, 430/424.
21 Первая часть этой цитаты взята со страницы 122/119 в конце ML, 18. Слова – 
"этой постыдной жизни" – имеются в начале ML, 95, 429/423, являющихся 
продолжением ML, 18. Очевидно, страницы одного письма были разделены.
22 Damodar, 200-1.
_________
1 ML, 115/112.
2 ML, 70.
3 3ML, 60.
4 ML,84/82.
5 ML,457/450.
6 ML,457/450.
7 235/232.
8 ML,299/294.
9 ML, 460/453.
10 ML, 458/451.
11 ML, 458/451.
12 Одна часть этого письма приводится на странице 460/453, ML, и другая часть – 
на странице 375/369. Возможно, письмо было разделено потому, что написано оно 
на двух видах бумаги. Первая часть заканчивается словами – "...не понимаете 
основных принципов"..., а второе начинается словами – "подготовки чела".
* ML, 99/97..
13 Это Письмо – одно из немногих, в которых давались и вопросы, и ответы. В 
книге оно занимает 17 с половиной страниц и содержит в себе столько специальных 
терминов, что выбрать из него цитаты практически невозможно. Интересующимся 
этой темой желательно прочесть само это письмо, а также письмо, полученное в 
феврале 1883 г. (ML, 25, 191/188), в котором содержатся ответы на вопросы и 
возражения, присланные двумя англичанами после прочтения первого письма. Оба 
они, но в особенности Хьюм, жаловались на то, что в некоторых объяснениях 
Махатмы содержится множество противоречий. Синнетт, в конце концов, составил 
такой список; но хотя он и отправил его Учителю заблаговременно, ответ на него 
он получил только в сентябре 1882 г. Эти ответы можно найти в ML 20A и 20В, 
178/175 и 180/177. В письме 20В содержится также информация о сущности адепта. 
"Адептом – низшим или высшим – становятся исключительно по мере развития своих 
оккультных способностей" (180/177). Далее следует информация о том, когда можно 
использовать эти способности, что происходит, когда их используют, и как в 
действия может закрасться ошибка, если их не использовать. Это письмо как 
нельзя лучше подчеркивает "человеческую сторону" Махатм.
14 В оригиналах писем, хранящихся в Британском Музее, встречается, как говорил 
сам Учитель, "множество вставок, клякс и исправлений". Это объясняется тем, что 
зачастую их писали или "осаждали на бумагу" чела под диктовку Махатм, после 
чего "исправлялись все ошибки" (ML, 19).
15 Эта фраза указывает на то, что Махатма был в курсе многих событий, 
происходивших в доме Синнеттов. Многочисленные фрагменты писем свидетельствуют 
о том, что природа Учителей была вполне человеческой, но в то же время, в 
случае необходимости, они могли проявить и недоступные обычным людям 
способности.
16 ML, 116/112.
17 Очевидно, что здесь не имеются в виду какие-либо военные операции на 
территории Индии или Тибета, поскольку в своем постскриптуме Учитель К.Х. 
говорит: "Египетская операция, проводимая вашими любезными соотечественниками, 
имеет такие серьезные последствия для находящихся там в Египте оккультистов и 
для того, что они охраняют, что двоим нашим адептам уже пришлось поехать туда ..
. и еще трое готовятся к отъезду". Он сообщал также, что и ему была предложена 
"милейшая привилегия стать свидетелем человеческой бойни, но я с благодарностью 
отказался" (ML, 116/112). В последующем своем письме Е.П.Б. сообщает, что 
наставники К.Х., должно быть, были весьма огорчены его отказом (LBS, 27).
18 ML, 116/112.
19 LBS, 28-9.
20 ML, 236/233.
21 ML, 287/292.
22 ML, 235/232.
23 ML, 297/292.
24 ML, 448/441.
25 ML, 448/441.
26 ML, 230/227 и 295/291.
27 ML, 237/234.
28 ML, 238/235.
29 ML, 448/441.
30 В другом, адресованном Синнетту письме Махатма К.Х. сообщал: "... несмотря 
на все свои заблуждения, м-р Хьюм абсолютно необходим Т.О. Иногда его мелочные 
придирки и мстительный дух меня очень злят; но все оке мне приходится мириться 
с его слабостями" (ML 296/292).
31 ML, 228/225.
32 Оригинал письма хранится в Британском Музее вместе с другими письмами к 
Синнетту.
* ML, 294/290.
33 Похоже, что письмо к Хьюму и, возможно, последующее письмо к Синнетту были 
переданы без помощи Е.П.Б., так как Махатма говорит во втором письме, что 
предыдущее письмо к Хьюму было отправлено по его просьбе "откуда-то из 
Центральной Провинции одним счастливым и свободным другом".
34 Махатме М.
35 Намек на обучение Махатмы К.Х. в Европе.
36 ML, 295/290.
37 ML, 296/291.
38 Это произошло, вероятно, одновременно с началом его сотрудничества с 
Эклектическим Теософским Обществом Симлы, которое, похоже, так и не получило 
безоговорочного одобрения Чохана.
39 Джуал Кул.
40 Эпитет Махатмы М., придуманный Хьюмом. (ML 235/232.)
41 Поклонение, богослужение.
42 В своем письме к Хьюму (отправленном Синнетту (228/225) К.Х. приводит 
несколько примеров того, как Махатма М. защищал Хьюма от опасностей как для его 
физического здоровья, так и для его репутации
* ML, 297/293.
43Лишь часть этих писем Хьюму была впоследствии напечатана; все прочие, 
несомненно, так и остались в распоряжении Хьюма.
44 ML, 298/294.
45 ML, 299/294.
46 Эгоизм.
* ML, 301/296.
47 Это был, возможно, первый случай выражения Учителем М. своего недовольства 
Ферну.
48 ML, 302/297.
49 ML, 302/297.
50 Эта страница дневника Олкотта хранится в архиве Международной Штаб-квартиры 
Теософского Общества в Адьяре; ранее она нигде не публиковалась.
51 LMW, 2:140.
* LMW, 2:145.
52 Редактор двух томов "Писем Учителей Мудрости" - Ч. Джинараджадаса - указывал 
в предисловии к этому письму, что оба Махатмы обладали совершенно разными 
темпераментами. "Оба имели изысканное чувство юмора, - писал он. - Но если 
Учитель К.Х. обладал, скорее, остроумием французского типа, то юмор Учителя М. 
больше напоминал то, что греческие трагики именовали словом "ирония". Ирония 
совершенно исключает какие-либо насмешки. Она просто бесстрастно 
противопоставляет факты (такие, как они есть на самом деле) тому, какими они 
должны были быть, согласно нашим ожиданиям. Те, кто мог по достоинству оценить 
"иронию" Учителя, черпали из нее безграничное вдохновение, получая возможность 
взглянуть на вещи под Его углом зрения". Похоже, что Ферн утверждал, будто он 
получал и другие письма от Махатмы М., поскольку Махатма К.Х. написал однажды 
Синнетту: "За исключением одной телеграмму М. никогда больше ничего не писал 
Ферну; автором тех пяти или шести полученных им писем, написанных почерком М., 
был ответственный за Ферна Дугпа" (ML 294/289).
_________
1 ML, 291/286 и LBS, 44.
2 The Theosophist, авг. 1882.
3 "И ты, Брут!"
4 Полностью история письма "Н.Х." (включая и полные тексты всех имеющих к ней 
отношение писем) изложена в "Guide" как "Приложение - Д."
5 ML, 292/288.
6 LBS, 29.
7 LBS, 31.
8 LBS, 304.
9 LBS, 304.
10 LBS, 82.
11 Guide, 111.
12 ML, 292/288.
13 ML, 289-90/285.
14 ML, 288-9/284.
15 ML, 293/288-9.
* LMW, 1:66-74.
16 ML, 293/288-9.
17 LMW,1:72.
18 LBS, 34-5.
19 LBS, 44.
20 LBS, 304.
21 LBS, 304-5.
_________
1 ML, 269/265.
2 ML, 270/266.
3 Вероятно, где-то в Сиккиме или же в монастыре Пхари Джонг (Guide, 116).
4 ML, 190/188
5 LBS, 37.
6 LBS,37
7 LBS,53.
8 LBS,34.
9 ML, 270/266.
10 Статья этого чела под названием "Гималайские и другие Махатмы" была 
опубликована в "Теософе" за декабрь 1883 года. В ней он утверждал, что ему 
доводилось жить вместе с Махатмами.
11 LBS, 38.
12 См. С. Рамасвами "Как Чела нашел своего Гуру"; Джеффри А. Барборка "Махатмы 
и Их Письма", с. 321-330; LMW 2:163-174.
13 О способе, которым Махатма М. излечил Е.П.Б., можно судить по фрагменту из 
письма, которое она год спустя написала своему парижскому другу М. Бильеру: "В 
прошлом году врачи меня списали... Я отправилась в Сикким – врата Тибета, и там 
мой любимый Учитель так починил мою печень и почки, что уже через три дня я 
чувствовала себя здоровой, как никогда. Говорят, что это чудо. Но он просто 
давал мне семь раз в день питье, приготовленное из какого-то гималайского 
растения" (Guide, 152).
14 Махатма М.
15 LBS, 38.
16 ML, 445-6/438.
17 LBS, 39.
18 ML, 314/309.
19 ML, 314/309.
20 Описание Адьяра см. в ODL 2:360-63.
21 Дамская шаль.
22 ОDL, 2:391-2.
23 После этой фразы в дневнике Полковника помещена довольно любопытная запись: 
"Оставшиеся дни декабря были заполнены мелкими хлопотами: мы искали слуг, 
проверяли механизмы, производили необходимый ремонт, получали и распаковывали 
свои вещи. Учитель (М.) ежедневно наведывался к Е.П.Б., а 29 декабря я записал, 
что она "заставила меня пообещать, что если она умрет, то никто, кроме меня, не 
увидит ее лица. Я должен был бы зашить ее тело в саван и затем кремировать". 
Как видите, это было за девять лет до того, как ее тело было доставлено в 
крематорий в окрестностях Лондона; следовательно, уже тогда не исключалась 
возможность ее внезапной смерти" (ODL, 2:392). Эта необычная просьба неизбежно 
должна была вызвать пересуды. И не более чем догадкой следует признать также и 
версию, согласно которой ей уже тогда была предоставлена возможность самой 
решать – продолжать ли свою работу или же освободиться от физического тела, 
которое приносило ей столько страданий. И, возможно, она опасалась, что в 
минуту отчаяния она предпочтет избрать второй вариант. Но, каковы бы ни были 
мотивы этой просьбы, несомненно то, что о своей возможной смерти она думала уже 
тогда.
24 ML, 293/288
25 25LMW, 1:69-70.
26 ML, 319/314.
27 ML, 446/439.
28 ML, 302/298.
29 Моя вина, (лат.) - Прим. ред.
30 ML, 303/298.
31 ML, 446/439.
32 Вероятно, это Бабаджи, иногда называемый также Дхарбагири Натх, чела из 
штаб-квартиры. Упоминается под этим прозвищем и в других Письмах.
33 ML, 320-1/315.
34 ML, 116/112.
35 "Эзотерический Буддизм" - книга, изданная в июне 1883 г.
36 Damodar, 276.
_________
1 Нет никаких относящихся к тому периоду указаний на то, что эта идея 
изначально принадлежала миссис Синнетт. Однако она вполне могла принадлежать ей,
 поскольку как нельзя лучше согласуется с ее характером. В то же время, вполне 
естественно предположить, что эта идея обсуждалась в семейном кругу Синнеттов, 
прежде чем была окончательно сформулирована.
2 ML, 202/199.
3 "Это была, - писал Полковник, - двухколесная коляска на рессорах, которая 
вполне могла бы служить спальней для четырех человек; по бокам ее были 
прикреплены ящики, в которых без труда умещались столовый инвентарь, запасы 
провизии, небольшая библиотека и мои туалетные принадлежности; еще два больших 
ящика для багажа и мешков с овощами и карри помещались под днищем; кроме того, 
она была снабжена прочной парусиновой крышей на железных обручах, сундуком в 
передней ее части, в котором хранились инструменты и запасы веревок, крючьями 
под днищем - для ведер, кормушки для животных и пр., крепкой полкой над осью 
для посуды, принадлежавшей вознице, и кольцами на задней панели, чтобы 
привязывать сменного вола... Я мог жить в этом транспортном средстве 
беспрерывно неделями. Весила она не больше обычной сельской повозки и была, как 
и положено, вполне комфортабельной. Небольшим перемещением продольных балок ее 
можно было превратить по желанию в рабочий кабинет, столовую, спальню или даже 
в омнибус, так как два мягких сиденья, передвигавшиеся вперед и назад, вполне 
могли быть приспособлены для восьми пассажиров. Для тамошних провинциалов она 
была таким же новшеством, как и Буддистский Катехизис; и священники, и миряне 
сбегались, чтобы посмотреть на это механическое чудо" (ODL, 3:306).
4 Очевидно, это было во время приезда Е.П.Б. и Синнетта в Симлу в 1881 году. 
Пэйшенс в это время была еще в Англии.
5 Вероятно, Джуал Кул присутствовал там, будучи в тонком теле, поскольку среди 
присутствовавших лиц, перечисленных Учителем, его имя не названо. Несомненно, 
что о его присутствии там могла знать только Е.П.Б.
6 ML, 441/434.
7 ML, 442/435.
8 Хьюму, похоже, было присуще нечто вроде мании величия. Он верил, что "быстро 
превращается в адепта" (ML, 333/328); "... мерещатся всякие галлюцинации, а он 
принимает их за откровения" (LBS, 35). Он также считал себя йогом (ML, 334/329).
 Вскоре после этого Махатма писал, что Хьюм находится "сейчас полностью в руках 
Братьев Тьмы" (ML, 337/332).
9 1 лакх = 100000 рупий; следовательно, в данном случае это будет 500000 рупий.
10 ML, 378-81/372-5.
11 ML, 381/375.
12 Новый "гуру" Хьюма, Свами из Альморы.
13 ML, 382/376.
14 ML, 382/376.
15 LBS, 22.
16 ML, 328/323.
17 ML, 328/323.
18 ML, 336/330.
19 ML, 383-4/377-8.
20 ML, 377/371.
21 ML, 377/371.
22 ML, 377/371.
23 ML, 337/331.
_________
* Guide, 177-8.
1 ML, 371/364.
2 ML, 371/364.
3 3ML, 371/365.
4 Damodar, 276.
5 ML, 392/386.
6 ML, 357/351.
7 Damodar, 277.
8 Одни из первых теософов и давние друзья, не раз подтверждавшие истинность 
своей дружбы в тяжелейшие моменты жизни Е.П.Б.
9 Доктор Вильям Хюббе-Шляйден из германского города Эльберфельда, ставший 
впоследствии первым президентом немецкого Теософского Общества.
10 "Дьявол от святой воды".
11 Проект "Феникс" безнадежно увяз в сложившейся тогда в Индии нестабильной 
политической обстановке. Для того, чтобы полностью понять, какие обстоятельства 
имели такое сильное воздействие на судьбу проекта "Феникс", необходимо 
детальное знакомство с политической историей Индии. Вкратце ситуация выглядела 
так: Лорд Рипон – вице-король Индии – попытался провести некоторые реформы, 
направленные на расширение местного самоуправления; и м-р (впоследствии – сэр) 
Кортни Илберт – Действительный Член Совета – предложил свой Билль о внесении 
некоторых изменений в систему судопроизводства. До этого времени никому, кроме 
европейцев или, выражаясь официально, "европейско-британских субъектов", не 
разрешалось избираться на пост мирового судьи, под юрисдикцию которого 
подпадали также и лица, принадлежавшие к этой же самой категории в дистриктах, 
расположенных за пределами городов Президентства. Билль предлагал убрать эти 
ограничения из Уголовно-Процессуального Кодекса "безотлагательно и абсолютно" и,
 следовательно, давал право многим туземным магистратам иметь дело с 
европейцами точно так же, как и со всеми прочими подданными. Это предложение, 
на вид совершенно разумное и справедливое, вызвало ожесточенное сопротивление 
со стороны плантаторов индигоносных и чайных дистриктов, а также нечиновничьего 
европейского населения во многих частях Индии. Они опасались, и не без причины, 
что давно зревшая неприязнь к ним со стороны образованных индийцев выльется при 
этом в такое сильнейшее расовое противостояние, какого в Индии не видели со 
времен Восстания Сипаев. Возникшее в обществе возбуждение достигло столь 
угрожающего размаха, что правительство вынуждено было отозвать Билль, 
удовлетворившись гораздо менее радикальными поправками к Кодексу, оставлявшими 
право предполагаемым правонарушителям европейского происхождения требовать суда 
присяжных. Однако волна недовольства, вызванная злосчастным Биллем, еще долгое 
время не утихала (Оксфордская История Индии Винсента А. Смита, С.А.Е., Оксфорд, 
Кларепдон Пресс, 1920, с. 756).
12 LBS, 43.
13 Впоследствии – Сэр Уильям Крукс; возведен в рыцарское достоинство в 1884 г.
14 М ML, 341/335.
15 Damodar, 277.
16 ML, 338/333.
17 Полное и подробное описание события, названного впоследствии "Инцидентом с 
Киддлом", содержится в книге Мери К. Нефф "'Братья' Мадам Блаватской", с. 
97-115. В этой книге приведены в двух параллельных столбцах оба текста спорного 
абзаца. Цитаты из спиритуалистских журналов приводятся по подборке газетных 
вырезок Е.П.Б. Резюме статьи приводится в "Guide".
18 "Знамя Света".
19 ML, 24.
20 LBS, 66-7.
21 М-р Сэм Уорд, иногда именуемый в Письмах "дядя Сэм". Американский бизнесмен, 
в период описываемых событий находившийся одно время в Лондоне. Он был дядей Ф. 
Мерион Кроуфорд, написавшей оккультный роман "Мистер Айзеке". Его почтовая 
бумага была помечена монограммой в виде компаса с буквами "ЮЗ" в его 
юго-западном квадранте. Две записки, написанные на таких бланках, имеются в 
фолиантах, хранящихся в Британском Музее. На одном из них – подложная 
спиритуалистическая записка от Махатмы М. Синнетту; на другом – настоящая 
записка М., предупреждающая Синнетта о подделке. Некоторые фрагменты ML 
(427/421) свидетельствуют о том, что м-р Уорд пользовался любовью и уважением 
Махатмы К.Х. Он раздарил своим друзьям 250 экземпляров "Оккультного Мира".
22 ML, 422/415.
23 ML. 420/413.
24 ML, 29.
25 ML, 422-3/416-7.
26 ML, 425-6/418-9.
27 В четвертом английском издании "Оккультного Мира" (1884) Синнетт упоминает 
некоторые статьи, связанные с "Инцидентом с Киддлом", опубликованные в 
"Теософе" за декабрь 1883 г., и добавляет: "Через месяц или два после появления 
этих фрагментарных сведений я получил записку от Махатмы, освобождавшую меня от 
всех ограничений, которых он ранее просил меня придерживаться".
_________
1 Это название было присвоено Британскому Теософскому Обществу во время 
президентства миссис Анны Кингсфорд (LBS, 58).
2 LBS, 55.
* lbs, 56.
3 Более близкие контакты с миссис Паркер заставили Е.П.Б. изменить свое мнение 
о ней. Уже через два месяца после того, как она написала Синнетту письмо в ее 
защиту, она вновь писала ему о ней, но на сей раз совершенно противоположные 
вещи, называя ее "неблагодарной, тщеславной, эгоистичной и потешной старой 
клячей". Е.П.Б. изменила свое мнение о миссис Паркер не из-за того, как она 
отзывалась о ней лично, а из-за того, как она относилась к Брауну. Миссис 
Паркер беспрестанно ссорилась с ним во время его пребывания в Адьяре, обзывая 
"подлым шотландским жлобом", чьи деньги никогда не смогут окупить того, что она 
для него сделала и т.д. и т.п. Другая причина состояла в том, что она обозвала 
Махатм "неблагодарными нелюдями", когда те отказались признать ее" (LBS, 67).
4 ODL, 3:20.
5 ODL, 3-21.
6 ODL, 3:22.
7 Более подробное описание упоминаемых в данной главе событий см. в ODL 3:Гл. 
2–5. Чтобы не отвлекать внимание читателя, указания на конкретные номера 
страниц не приводятся; хотя события описаны здесь в полухудожественной форме, 
автор уверена, что сам дух этих событий был передан ею совершенно точно. Ссылки 
приводятся на источники, отличные от вышеназванного.
8 ODL, 2:396-7.
9 Травма Е.П.Б. и в самом деле оказалась серьезной и полностью поправиться ей 
удалось не скоро. В своем письме к Синнетту от 17 ноября она сделала следующее 
дополнение: "Я почти парализована и вынуждена пользоваться костылем. А по дому 
меня возят в кресле. Лучше сдохнуть". А подписано оно было так: "Ваша безногая 
и сломленная Е.П.Б."
10 LMW, 1:40.
11 в течение всего 1884 года Браун состоял в Контрольной Коллегии и в 
Генеральном Совете Теософского Общества в Адьяре. На следующий год он 
перебрался из Индии в Америку, где его планы на будущее несколько изменились. 
Он посетил Англию, где навестил Синнетта, съездил в Германию и завел знакомства 
с членами тамошнего Теософского Общества, вновь вернулся в Соединенные Штаты, 
но, в конце концов, закрепился в Индии и, вероятно, перешел, в католичество и 
даже попробовал примерить на себя сутану, но уже через несколько дней вновь 
стал мирянином. Олкотт сообщает (ODL, 3.326), что в конечном счете он стал 
преподавателем в Католическом колледже Мадрасского Президентства. "Он женился 
на евразийской женщине, которая, наконец, успокоила этого неугомонного 
человека" (Damodar, 572).
12 ML, 456/449.
13 Это, несомненно, – Кут Хуми, телеграфист допустил ошибку. Е.П.Б. 
впоследствии отправила обе эти телеграммы Синнетту, а вместе с ними и еще одну 
телеграмму, присланную Брауном, в которой тот, предположительно, рассказывал ей 
о своей встрече с Махатмой, так как Е.П.Б. потом говорила: "За что Браун был 
удостоен такой чести – вот, чего я никак не пойму. Он, возможно, неплохой 
человек, но чем, черт возьми, он мог так отличиться!" (LBS, 72).
14 ML, 456/449.
15 Впервые опубликовано в "Теософе" за декабрь-январь 1883/84 гг. См. также: 
Damodar, с. 333-36; и "Махатмы и Их Письма", с. 247-50.
_________
1 Телеграмма хранится в томе № 6 "Mahatma Letters" в Британском Музее. В 
печатном варианте она отсутствует.
2 Damodar, 200.
3 ML, 430/423.
4 ML, 113/110.
5 ML, 122/119.
6 ML, 113/110.
7 Damodar, 200.
8 ML, 431/425.
9 ML, 431/424.
* В это время он был в Камбодже (ML, 432/425).
10 ML, 432/425.
11 Эта записка, написанная на личной бумаге Сэма Уорда, хранится в томе № 6 
"Писем" в Британском Музее. Почерк, которым она написана, совершенно не похож 
на тот, которым написаны прочие письма Махатмы. В напечатанное издание не вошла.

12 Autobiography, 40.
13 Великое магическое достижение.
14 Более чем через год Е.П.Б. еще раз упомянула (в письме) об этом инциденте: ".
.. Разве почерк на карточке был не мой собственный! И все-таки вы знаете, что 
это написала не я. Почерк Алексиса Куломба выглядит абсолютно так же, как и 
мой" (LBS, 115).
15 LBS, 21-2.
16 ML, 431/425.
17 ML, 419/413.
18 Возвращаясь из Лондона в 1881 году, Синнетт привез с собой в подарок Махатме 
М. трубку (ML, 374/367).
19 ML, 403/396.
20 Текст телеграммы, отправленной миссис Кингсфорд, конечно же, не сохранился. 
Очевидно, он был примерно тем же, что и в телеграмме Синнетту.
21 ML, 429/422.
22 ML, 402/396.
23 ML, 409/402.
24 Полный текст этого "Ответа" приводится в "Эзотерических Записках" Т. Субба 
Роу (Теософское издательство, Адьяр, 1931). Текст - довольно пространный и 
сложный и посвящен, в основном, научным вопросам.
25 LBS, 73.
26 Мохини Мохан Чаттерджи - чела К.Х. Он поехал вместе с Олкоттом, дабы помочь 
европейским коллегам лучше разобраться в учениях Востока.
_________
1 Autobiography, 40.
2 ОDL, 3:86.
3 ML, 406/399.
4 Театральный переворот.
5 LBS, 37.
6 ODL, 3:91-2.
7 ODL, 3:90 и LMW, 1:42.
8 Autobiography, 41.
9 ML, 429/422.
10 ML, 397/391.
11 Autobiography, 41.
12 ML, 397/391.
13 ODL, 3:93.
14 Theosophy, 33.
15 Theosophy, 36-9.
16 ODL, 3:96.
17 ODL, 3:96-7.
18 Ныне хранится в архивах Международной штаб-квартиры Теософского Общества 
(Адьяр, Мадрас, Индия).
19 ODL, 3:97-8.
_________
1 SH, 210.
2 В одном из своих последующих писем Синнетту Е.П.Б. писала: "Мы все знали о 
том, как однажды в Бомбее Дамодар получил записку, написанную моим почерком, в 
которой ему было указано, что я жду его в своей спальне, хотя я в это время 
была в Аллахабаде. Оказалось, что это шутка М. Куломба, который решил, что это 
будет очень забавно – пошутить таким образом над ним, над чела. Он сам разлегся 
на моей кровати и, когда Дамодар вошел, напугал его. Потом он дня три над этим 
смеялся. К сожалению, этот случай нигде не был записан. Он вовсе не пытался 
выдать это за какой-нибудь феномен, это была просто 'добрая шутка' Куломба, 
который и без того много себе позволял" (LBS, 115).
3 ОDL, 3:74.
4 Damodar, 58.
5 Доктор Франц Гартман составил "Отчет о наблюдениях, сделанных в ходе 
девятимесячного пребывания в штаб-квартире Теософского Общества", 
опубликованный 4 октября 1884 года Грейвсом, Куксоном и К°, Мадрас. В нем 
содержится ценная информация о событиях этого периода.
6 "Report", 30-1.
7 "Report", 30.
8 Переносной шкаф, установленный в "Оккультной комнате", по соседству с 
комнатой Е.П.Б., специально используемый для передачи писем Махатмам и 
получения ответов от них. В жаркое время года Е.П.Б. путешествовала в горах и 
иногда брала его с собой (Damodar, 531).
9 Переложение на английский язык с немецкого текста, опубликованного в 
Lotosbliiten, LXV, ("Цветы лотоса") 142-3. Оригинальный английский текст нигде 
не опубликован (Damodar, 601).
* "Report", 30.
10 Отрывки из этого письма см. в [кн.] Damodar, 602. Полностью письмо нигде не 
напечатано; очевидно, в нем содержались личные рекомендации Учителя доктору 
Гартмаяу. Вместе с письмом в конверт был вложен небольшого размера фотопортрет 
Учителя с адресованным Гартману автографом на обороте.
11 Приятное путешествие.
12 Damodar, 581.
13 "Report", 31.
14 Damodar, 580.
15 "Report", 32.
16 Damodar, 582.
17 Damodar, 582-3.
18 Damodar, 583.
19 "Report", 32.
20 Damodar, 583-4.
21 "Report", 33.
22 Damodar, 584.
23 Report", прим. 33.
24 Damodar, 584.
25 Damodar, 584.
26 "Report", 34.
27 "Report", 34.
28 Damodar, 585.
29 Мадам Куломб воскресила прежнее обвинение в том, что Е.П.Б. - русская 
шпионка, и что Теософское Общество -подрывная организация.
30 "Report".
31 Damodar, 585-6.
32 Damodar, 586.
33 Damodar, 586.
34 В кн. Damodar, с. 587 приводится следующее высказывание: "Характерно го, что 
при всех этих "разоблачениях" и скрытых угрозах не было сказано ни слова о 
письмах, которые мадам Блаватская посылала мадам Куломб и которым три месяца 
спустя суждено было открыть крышку ящика Пандоры".
35 "Report", 43.
36 "Report", 4.
* Damodar, 588.
37 Читатель, без сомнения, поймет, что включить в эту книгу рассказ обо всех 
событиях и обо всех документах, связанных с тем инцидентом, который получил 
название "Заговора Куломбов", было невозможно. Описания этих событий разнятся в 
небольших деталях, однако их трактовка везде выглядит примерно одинаково. Но 
наиболее краткий и исчерпывающий отчет об этих событиях, а также об их 
последующем расследовании, проведенном Ричардом Ходжсоном из Общества 
Психических Исследований, содержится в небольшой книге Адлан Э. Уотерман 
"Некролог: 'Отчет Ходжсона' о мадам Блаватской"(Адьяр, Теософское Издательство, 
1963). В этой маленькой, но впечатляющей книге содержится фотокопия 
нарисованного Ричардом Ходжсоном плана верхнего этажа штаб-квартиры в Адьяре, 
на котором изображены комнаты Е. П. Блаватской и Оккультная комната, в которой 
и находилось вызвавшее столько споров Святилище. Ценный материал содержится 
также на "Страницах старого дневника" Генри Стила Олкотта (том 3); и в книгах: 
"Дамодар и Пионеры Теософского Движения" Свена Эка; "Краткая История 
Теософского Общества" Джозефины Рэнсом; в двух биографиях, составленных 
Говардом Мэрфетом: "Молот на Горе" (Олкотт) и "Когда наступает день" (Е.П.Б.), 
и других работах, связанных с историей Теософского Общества.
_________
1 По источникам нельзя с точностью установить, дискутировали ли эти трое 
джентльменов с членами ОПИ в разное время по отдельности или же все трое вместе.
 Однако в том, что все они принимали участие в такой дискуссии, сомневаться не 
приходится. По сюжету этой книги автору было желательно представить все так, 
как будто в дискуссии принимали участие все трое одновременно.
2 Damodar, 614.
3 ОDL, 3:108.
4 С первого взгляда.
5 SH, 212.
6 LMW, 1:43.
7 Гебхарды и Синнетты одно время были дружны. Миссис Мари Гебхард, прочитав 
"Эзотерический Буддизм", лично приехала в Лондон в августе 1883 г., чтобы 
встретиться с Синнеттами; позже Синнетты также навещали Гебхардов, и довольно 
долго гостили у них (Autobiography, 37-8).
8 Autobiography, 42.
9 ML, 360/354.
10 Autobiography, 42.
* Damodar, 627-8.
11 Учитель К.Х., однако же, писал о миссис Холлоуэй следующее: "Ее ясновидение 
не вызывает сомнений, чего не скажешь о ее избранности и о праве называть себя 
чела. Хотя и психически, и физиологически она подготовлена к тому, чтобы быть 
избранной, однако же тот, кто так и не смог воспитать в себе духовного и 
физического бескорыстия, рано или поздно лишится права называть себя чела" (ML, 
359/353).
12 Неверный шаг.
13 Early Days, 59.
14 Довольно свободная одежда, которую индийские мужчины носят ниже пояса.
15 Рассказ Синнетта об этом событии, на основе которого построена эта 
художественная версия, есть в Autobiography, 42-3. См. также "Guest", 51-2.
16 Autobiography, 43.
17 Amobiography, 43.
18 Autobiography, 42; Early Days, 61.
19 ML, 355/350; Autobiography, 42.
20 ML, 351/345.
21 ML, 355/350.
22 ML, 349-50/344.
23 Разговор, беседа.
24 В своем письме к миссис Лоре Холлоуэй (LMW, 1:149-50) Махатма К.Х. сделал 
весьма интересное замечание по поводу этой подозрительности. Говоря о Е.П.Б., 
Учитель писал: *Вы не отдаете себе отчет в том, что, когда она говорит о нас 
либо от нашего имени, она никогда не позволяет себе смешивать свое собственное 
мнение с тем, которое (по ее утверждению) высказываем через нее мы. И никто из 
нас никогда не решится на что-либо подобное, так как у нас тоже имеется свой 
собственный кодекс чести, нарушить который мы не можем ни при каких 
обстоятельствах". Одно время миссис Холлоуэй являлась персональным чела Учителя 
К.Х. "Она обладала недюжинными психическими способностями, которые, как 
некоторое время казалось, можно было развить настолько, чтобы использовать ее в 
качестве посредника, точно так же, как Дамодара и Е.П.Б." Но она не смогла 
пройти испытание. Несколько лет спустя она написала ряд статей, в которые 
включила и письма от Учителя К.Х. Эти статьи перепечатаны в LMW (Damodar, прим. 
515).
25 Autobiography, 45.
26 "Моя вина"; грешен (лат.) - Прим. Ред.
27 ML, 460/453.
28 Во время этого путешествия Синнетт начал работу над романом "Карма" 
(Autobiography, 45).
_________
1 М-р Синнетт обвинял Е.П.Б. в том, что она не пригласила с собой в эту поездку 
ни его самого, ни миссис Синнетт, что несколько смутило, по его мнению, миссис 
Гебхард (Autobiography, 44-5). Впоследствии они приехали в Эльберфельд сами; к 
этому времени некоторые члены группы уже успели вернуться, но Е.П.Б. все еще 
была там (Autobiography, 47).
2 ОDL, 3:166.
3 ODL, 3:173.
* ODL, 3:178.
4 В 1895 году – через четыре года после смерти Е.П.Б. – B.C. Соловьев 
опубликовал в одной русской газете ряд статей о Е.П.Б. Общество Психических 
Исследований, и без того уже причинившее ей немало вреда, осуществило перевод, 
редактирование и публикацию этих статей отдельной книгой (это было сделано 
Уолтером Лифом - доктором литературы; книга же была издана самим Обществом). 
Книга называлась "Современная Жрица Изиды"... Работа Соловьева была полна 
инсинуаций; он предал Е.П.Б. и ее семью без всякого зазрения совести. (SH, 
214-15). [В 1994 г. этот пасквиль был переиздан в России издательством 
"Республика" (бывший "Политиздат", печально известный своей одиозной лживостью 
и воинствующей некомпетентностью) массовым тиражом и с исключительно 
невежественным комментарием, что безусловно превращает факт тиражирования 
клеветы в акт политический, указывая на преемственность грязных традиций. – Ред.
)
5 SH, 203.
6 ODL (1:370-73) Олкотт рассказывает, что в период его жизни в Нью-Йорке, к 
нему в руки попал нарисованный в профиль портрет Махатмы М. Несмотря на 
несомненное портретное сходство, Олкотту казалось, что он не "отражает того 
величия, которым должен быть озарен лик Адепта" (ODL, 3:155). В Лондоне летом 
1884 года он беседовал об этом с некоторыми своими знакомыми художниками, и все 
они выразили свое согласие попытаться создать портрет, который, как надеялся 
Олкотт, более соответствовал бы оригиналу. Каждому он вручил фотокопию 
карандашного профиля своего Учителя. Результаты этого предприятия были 
"поучительными", но не удовлетворительными. Но вскоре в Теософское Общество 
вступил Герман Шмихен – немецкий художник, живший в Лондоне, к вящему 
удовольствию Олкотта сразу же согласившийся пройти через этот "вдохновляющий" 
тест. Он начал свою работу 19 июня, а закончил 9 июля. Олкотт за это время 
несколько раз посетил его студию, в том числе – один раз с Е.П.Б., и оба они 
выразили свое удовлетворение процессом "постепенного проявления ментального 
образа, который так живо отпечатался в его воображении. Результатом этой работы 
стал совершенный портрет моего Гуру, нарисованный как будто с натуры" (ODL,
3:156). Портрет был нарисован en face(лицом к смотрящему), и художник 
"постарался придать его глазам столько выразительности и силы, отражающейся в 
них души, что зритель, глядя в них, чувствовал себя слегка потрясенным. Это 
была, несомненно, гениальная работа, могущая, по моему мнению, служить 
доказательством того, что передача мыслей на расстояние все же возможна" (там 
же). Закончив работу над этим портретом, художник нарисовал еще и портрет 
Махатмы К.Х.
7 ОDL, 3:175
8 ODL, 3:179.
9 ОDL, 3:181.
10 Н. Murphet, "When Daylight Comes", p. 163.
11 ODL, 3:181.
12 Autobiography, 46.
13 Autobiography, 46.
* 'Daylight, 165/
14 Друзья убедили Е.П.Б. отказаться от этой отставки. Однако, как оказалось, – 
лишь на время. Через несколько месяцев об отставке Е.П.Б. было объявлено 
официально.
15 Миссис Холлоуэй и Мохини были соавторами книги "Человек: Фрагменты забытой 
истории", изданной в следующем – 1885 году. Эта книга, "хотя и была местами 
замечательной, все же была сильно испорчена ее мнимыми вдохновенными цитатами, 
продиктованными "Учеником" – персонажем, созданным ее собственным воображением" 
(Damodar, 628).
16 ML, 322/317.
17 ML, 322/317.
18 Все Синнетты имели медальоны, в которых находились пряди волос Учителя.
19 ODL, 3:182.
20 Daylight, 165.
21 Daylight, 165.
22 Autobiography, 47-8.
23 ODL, 3:183.
24 Daylight, 168.
25 ODL, 3:187.
26 ODL, 3:188.
27 ODL, 3:187.
28 ODL, 3:185.
29 ODL, 3:186.
30 ODL, 3:186.
31 Целиком, полностью (лат.) - Прим. Ред.
32 ODL, 3:186-7.
33 ODL, 3:189-90.
34 Подробнее эта речь представлена в ODL, 3:190-95.
_________
1 Редактор "Review of Reviews", впоследствии посоветовавший Анни Безант 
прорецензировать "Тайную Доктрину", результатом чего стало знакомство А. Безант 
с Е.П.Б. и ее вступление в Теософское Общество, вторым президентом которого она 
стала в дальнейшем.
2 Повествуя об этом инциденте, миссис Холлоуэй добавляла, что поначалу не 
обратила внимания на это замечание Е.П.Б., поскольку не знала тогда, что за ним 
кроется, а "обращаться за объяснениями к ней (Е.П.Б.) было абсолютно бесполезно,
 поскольку за все то время, что мы были знакомы, я ни разу не видела, чтобы она 
когда-нибудь полностью удовлетворила чье-либо любопытство" (Damodar, 625-6).
3 LBS, 77.
4 Намек на ответственные должности, занимаемые Олкоттом во время Гражданской 
войны, когда он расследовал случаи коррупции в Военном и Военно-Морском 
Министерствах. А впоследствии военный секретарь Эдвин М. Стэнтон доверил 
Олкотту вести расследование убийства президента Линкольна. (Hammer,16-21).
5 Hammer, 200.
* Daylight, 170; LBS 122.
6 "Учитель Дамодара Кут Хуми заявил, что на две трети в заблуждениях Ходжсона 
был виноват сам Дамодар, да еще Субба Роу. Впоследствии эти его заблуждения 
стали причиной бесконечных неприятностей для Е. П. Блаватской и для Общества, 
их последствия продолжают сказываться даже сейчас". {Damodar, 669) См. также 
LBS, 222.
7 Damodar, 617.
8 Damodar, 617-18.
9 Damodar, 618-19.
10 ML, 362/356; Damodar, 616.
11 Hammer, 200.
12 Hammer, 202.
13 Daylight, 171.
14 LBS, 94.
15 Сравни Autobiography, 53.
16 Daylight, 172.
17 Daylight, 111.
18 ODL, 3:188.
19 ODL, 3:188.
20 Редактор журнала "The Christian College Magazine", в котором были напечатаны 
эти письма.
21 Описание этого сеанса см. в гл. XVIII.
22 LBS, 115.
23 LBS, 115.
24 SH, 213.
25 Полковник Олкотт в ODL, 3:105-6 указывал, что один из так называемых 
экспертов Ходжсона прославился в Европе тем, что тоже признал подлинными 
какие-то письма, однако после этого обвиняемый покончил с собой в тюрьме, 
предварительно сознавшись в том, что письма эти были им подделаны. Тот же 
немецкий специалист, который опроверг выводы экспертов Ходжсона, был главным 
специалистом по почеркам в Верховном Суде Берлина.
26 ОDL, 3:199.
27 ОDL, 3:200.
28 ODL, 3:205-6.
29 ODL, 3:207.
30 ODL, 3:207.
31 ODL, 3:207.
32 Бомбейская штаб-квартира Теософского Общества, просуществовавшая почти 
четыре года до переезда в Адьяр в декабре 1882 г.
33 ОDL, 3:208-9.
34 ODL, 3:209.
35 ОDL, 3:209.
36 ОDL, 3:214.
37 ОDL, 3:217
* ODL, 3:259.
38 Ходили слухи о том, что Дамодар умер по дороге в Тибет. Подробное 
исследование этого вопроса см. Damodar, с. 10-22. В приложении к журналу 
"Теософ" за июль 1886 г. приводится официальное опровержение этих слухов:
"Дабы успокоить многих наших друзей, обеспокоенных судьбой нашего брата 
Дамодара К. Маваланкара, и развеять слухи о его смерти в пути в районе 
Дарджилинга (Сикким), мы с большой радостью сообщаем, что не далее как 7 июня 
нами получены хорошие известия о том, что он жив, благополучно достигнув цели 
своего путешествия, и находится сейчас под опекой своих друзей, к которым 
направлялся. Дату его возвращения мы однако указать не можем, и похоже, что еще 
в течение очень долгого времени на этот счет ничего не будет известно". Это 
сообщение было подписано Г. С. Олкоттом и Т. Субба Роу. См. также LMW, 1-я 
серия, Письмо № 29 от Махатмы К.Х. к Олкотту, полученное в июне 1886 г., в 
котором Учитель упоминает испытания, через которые пришлось пройти Дамодару, и 
отмечает следующее: "Духовные и физические страдания, которые пришлось вынести 
его слабому телу, истощили его силы, однако с течением времени он обязательно 
поправится". По прошествии более четырех лет с момента исчезновения Дамодара Е.
П.Б. сообщала в письме к своему старому другу Н.Д. Кхандалавале: "Дамодар не 
умер; и я, и Олкотт знаем это. Не далее как три месяца назад я получила от него 
письмо". Это письмо Е.П.Б., датированное 21-м ноября 1889 г., было опубликовано 
в "Теософе" за авг. 1932 г., с. 623.
39 ODL, 3:220.
40 ODL, 3:222.
41 ODL, 3:222-25.
42 Впоследствии на одном из ежегодных съездов ей было единогласно и с 
энтузиазмом предложено вернуться (в случае, если бы ее здоровье позволило ей 
это). И хотя вернуться она уже так и не смогла, ее прежний официальный статус 
все равно был восстановлен (ODL, 3:255).
43 В журнале "Time" за 19 июля 1968 г. в разделе "Религия" была помещена статья 
о Е.П.Б., в которой упоминался в частности Отчет О.П.И. о ней. По поводу этой 
статьи тогдашний Почетный секретарь этого Общества написал в редакцию журнала 
"Time" следующее:
"Мы хотели бы внести некоторые уточнения в статью, напечатанную в номере 
журнала "Time" за 19 июля 1968 года в разделе "Религия". В этой статье, 
посвященной Теософии, о мадам Блаватской сказано следующее: "[Эта женщина], 
вызывавшая споры повсюду, где бы она ни появлялась, была обвинена в 1885 [году] 
Лондонским Обществом Психических Исследований в мошенничестве, обмане и даже в 
шпионаже в пользу русского царя". Мы хотели бы подчеркнуть, что во всех копиях 
Трудов Общества всегда указывается, что "Ответственность за факты и 
аргументацию, приводимые в статьях, которые публикуются в этих Трудах, целиком 
и полностью лежит на их авторах. Замечания относительно мадам Блаватской 
содержатся в отчете Ричарда Ходжсона, опубликованном в части 9 Трудов Общества, 
датированной декабрем 1885 года, и за все содержащиеся в нем обвинения, таким 
образом, несет ответственность его автор, а не опубликовавшая его организация.
С. Джон Коштен, эсквайр". Копия этого письма в журнал "Time" была направлена 
Национальному президенту Американского Теософского Общества.
_________
1 ML, 358/352.
2 ML, 359/353.
3 Намек на традицию, согласно которой в последней четверти столетия Оккультная 
Иерархия прилагает особо активные усилия к тому, чтобы ускорить духовную 
эволюцию человечества.
4 ML, 362/356.
5 LBS, 95-6.
6 ML, 365/359.
7 ML, 366/360.
8 ML, 488/481.
9 Autobiography, 36.
10 Early Days, 83-4.
11 Early Days, 84.
12 Early Days, 72.
13 Early Days, 71-2.
14 Впоследствии Е.П.Б. подтвердила, что в случае необходимости действительно 
готова пойти на это. "Что было самое отрадное в этом Отчете, - писала она 
Синнетту, - так это то, что существование Учителей в нем полностью отрицается. 
Если бы Ходжсон, помимо всех своих разоблачений, попытался бы еще представить 
Их способствующими, или же одобряющими, или же даже просто не препятствующими 
обману, поскольку Они сами никому не сказали ни слова о якобы творящемся 
надувательстве, то я немедленно признала бы себя виновной во всем, что мне 
пытаются приписать, и исчезла бы навсегда. Готова поклясться Вам в этом 
"БЛАГОСЛОВЕНИЕМ ИЛИ ДАЖЕ ПРОКЛЯТИЕМ УЧИТЕЛЕЙ". Я отдала бы 1000 своих жизней за 
то, чтобы в глазах людей Их честное имя осталось бы незапятнанным. Я не смогла 
бы видеть ИХ опозоренными".
15 LBS, 105.
16 LBS, 102, 105.
17 Несомненно – Махатма Кут Хуми во время своего обучения в Европе.
18 См. письмо Олкотта к графине Вахтмейстер, LBS, 331.
19 См. краткую биографию Мохини в кн. Damodar, 638-39.
_________
1 Е.П.Б. и графиня встречались в 1884 году как в Париже, так и в Лондоне. В 
конце 1885 года графиня присоединилась к Е.П.Б. в Вюрцбурге и оставалась с нею 
практически во все время написания "Тайной Доктрины". Об этом периоде жизни Е.П.
Б. она оставила наиболее ценные записи, озаглавленные ею как "Воспоминания о Е. 
П. Блаватской и о "Тайной Доктрине", впервые изданные в 1893 году и повторно – 
в 1976 году Теософским Издательством (Уитои, Иллинойс) в виде Справочного 
пособия (См. также Damodar, 563-65). Несколько писем графини Вахтмейстер 
Синнетту напечатаны в LBS.
2 "Удар милосердия", т.е. "добивающий, смертельный удар".
3 Удар, нанесенный Теософскому Обществу руками Ричарда Ходжсона, был и в самом 
деле сокрушительным, однако же Общество выжило, восстановило свои силы и теперь 
имеет отделения более чем в 60 странах мира.
4 LBS, 135.
5 LBS, 136.
6 Early Days, 84.
7 Damodar, 279.
8 Early Days, 69.
9 Reminiscences, 25.
10 Reminiscences, 24-7.
11 Reminiscences, 60.
12 Reminiscences, 61-2.
13 Подробное описание деятельности Е.П.Б. в этот период си. в Части III ее 
биографии "When Daylight Comes" Говарда Мэрфета.
14 Ныне - Эзотерическая Школа Теософии, организационно независимая от 
Теософского Общества.
15 ОDL, 3:437.
16 ODL, 4:64-5.
17 События последних дней жизни полковника Олкотта описаны в гл. 24 его 
биографии "Hammer on the Mountain".
18 Damodar, 639.
19 Damodar, 539.
20 Early Days, 87.
21 Early Days, 87.
22 Early Days, 88-9.
23 Autobiography, 54, 51.
24 Autobiography, 51.
25 Autobiography, 51.
26 В своей "Autobiography" Синнетт записал, что однажды, когда Мери заглянула к 
нему домой, будучи приглашенной в гости, и встретилась с находившимся там Ч. У. 
Ледбитером, последний, к своему приятному изумлению, "определил по ее ауре", 
что она "достигла значительного прогресса в оккультизме".
27 Autobiography, 53.
28 Autobiography, 59.
29 Autobiography, 54.
30 Early Days, 93.
31 Autobiography, 60.
32 Early Days, 92-3.
33 Damodar, 281.
34 Early Days, 113.
35 После прочтения и рецензирования "Тайной Доктрины" Анни Безант "с 
энтузиазмом присоединилась к кругу Блаватской" (Damodar, 281). В своей 
Autobiography (с. 443-4) Анни Безант рассказывает о своем знакомстве с Е.П.Б. 
Она отправилась к Е.П.Б., чтобы расспросить ее о Теософии. Е.П.Б. "испытующе" 
поглядела на нее и спросила, читала ли она Отчет О.П.И. Миссис Безант сказала, 
что "нет", и, насколько она помнит, она даже никогда о нем не слышала. Е.П.Б. 
посоветовала ей сперва прочесть этот Отчет, а затем вновь прийти к ней с 
вопросами, если, конечно, у нее не пропадет желание спрашивать. Миссис Безант 
раздобыла копию Отчета и прочла его. Вот что она написала по этому поводу: 
"Вскоре я заметила, насколько шаткими были позиции обвинения: выводы строились 
на домыслах, утверждения выглядели совершенно неправдоподобными; и, что 
наиболее компрометировало весь Отчет, так это явная нечистоплотность главных 
свидетелей... Ничего кроме смеха Отчет своей абсурдностью у меня не вызвал, и я 
зашвырнула его подальше.
Миссис Безант вновь отправилась к Е.П.Б. и попросила ее оказать ей честь, 
объявив себя во всеуслышание ее учителем.
36 Early Days, 97,112.
37 Более подробный рассказ об этом периоде содержится в Autobiography Синнетта, 
с. 54-8.
38 Autobiography, 59.
39 Early Days, 116.
* Early Days, 117. 18.
40 Насколько это известно, нет никакой корреспонденции, которая подтверждала бы 
уверенность Синнетта в том, что он действительно продолжал поддерживать связь с 
Учителем после того, как прекратилось поступление писем, которым посвящена 
данная книга. В своей Autobiography он называет кроме Мери еще несколько 
человек, которые в дальнейшем поддерживали его искреннюю уверенность в том, что 
его общение с Учителями – подлинное. На страницах Autobiography он рассказывает 
о своем друге по имени Роберт Кинг, который, судя по всему, выступал в роли 
посредника вплоть до конца жизни Синнетта. Роберт Кинг всегда проводил эти 
сеансы в состоянии транса, за исключением одного случая, когда он проделал это, 
будучи в полном сознании. Синнетт писал: "Его настоятельно предупреждали 
никогда не позволять контролировать себя подобным образом, исключая только те 
сеансы, которые мы проводили вместе с ним, и потому он в полной мере ценит 
достоинства нашего совместного предприятия. Учителя не раз хвалили его за то, 
что он поддерживает свое тело в подходящем для этого состоянии" (с. 91).
41 Болезнь и смерть своей жены, а также ее последующее духовное состояние 
Синнетт описывает в своей Autobiography. M. Damodar, 284.
42 Damodar, 284.