опустимо!"
Дочитав письмо до этой фразы, Синнетт почувствовал, что его эмоции пришли в 
полный беспорядок. Ему было больно слышать в свой адрес обвинения в эгоизме, в 
то время как сам он ни на секунду не сомневался в своем собственном 
благородстве и даже, в некоторой степени, проявлял снисходительность, предлагая 
свои услуги в качестве распространителя оккультного знания. Однако в душе он 
признавал слова Махатмы полностью справедливыми и понимал, что самым правильным 
будет отнестись к ним с уважением. Секундная вспышка негодования неожиданно 
сменилась, хотя и мимолетным, но озарением, проникновением в суть сказанного 
его корреспондентом, и впервые Синнетт почувствовал нечто похожее на 
благоговейное смирение.
Читая письмо далее, он наткнулся на произведенный Махатмой анализ "условий", на 
которых он (Синнетт) соглашался начать обучение "ради общественного блага". Как 
и ранее прочитанное, анализ этот не принес ему чувства самоудовлетворения.
Но, пожалуй, наиболее убийственной частью письма было жесткое указание на то, 
что он был несправедлив по отношению к двум своим друзьям, приобщившим его 
самого к оккультной философии, предлагая исключить их из той теософской же 
ассоциации, которую он планировал создать, тем более, что одному из них он был 
обязан самим фактом получения письма от Брата. Махатма заставил его со всей 
ясностью увидеть сложившуюся ситуацию с противоположной стороны и указал ему на 
недостаток благодарности и благородства.
Махатма уверял Синнетта в том, что ни мадам Блаватская, ни полковник Олкотт не 
станут вмешиваться в дела филиала Теософского Общества в Симле (предварительно 
названного им Англо-Индийским отделением), но что "... новое Общество, если оно 
когда-нибудь будет создано, должно действительно являться (что должно быть 
конкретно отражено и в его названии) отделением головной организации, то есть 
Британского Теософского Общества в Лондоне, и должно вносить свой посильный 
вклад в жизнеспособность и полезность этого Общества, пропагандируя свою 
главную идею - идею Вселенского Братства, а также другими практическими 
способами".
Далее в письме шла речь о высказывании самого Синнетта относительно того, что 
некоторые недавние феномены не оставляли никакой возможности для сомнений, и об 
убежденности в том, что если бы его предложение было принято, то количество 
столь же "доказательных феноменов могло бы увеличиваться ad infinitum5".
"Это верно, – соглашался Махатма, – феномены могут производиться в любом месте, 
где постоянно присутствует наш магнетизм и другие необходимые условия, так что 
нам вовсе не обязательно действовать через посредство слабого женского тела, в 
котором, как сказали бы мы, большую часть времени бушует жизненный циклон". ("А 
ведь это – в точности мои слова", – подумал Синнетт, прочитав эту фразу.)
Далее Учитель добавлял со всей откровенностью: "Но каким бы несовершенным ни 
был наш видимый посредник – даже таким несовершенным и неподходящим, как она, - 
все-таки она – это самый лучший выбор из всех, на ком мы сейчас могли бы 
остановиться...".
В заключение Махатма уверил Синнетта в своей готовности продолжить переписку, 
если тот примет предложенные им условия.
Но, встретившись опять со своими гостями, Синнетт обнаружил, что испытывать к 
ним добрые чувства ему было гораздо легче, когда он читал посвященные им слова 
в письме Махатмы, нежели сейчас, находясь с ними рядом. Он никак не мог 
заставить себя не замечать некоторую, как ему казалось, грубоватость Олкотта и 
никак не мог преодолеть своего двойственного отношения к Е.П.Б., несмотря на 
всю свою решимость быть терпимым в отношении ее характера. Ему пришлось 
напомнить себе, что знать, как нужно поступать, – это намного легче, чем 
действительно поступать, как нужно.
Вечером к ним в гости пришли Хьюмы, чтобы вместе отобедать. На этот раз к ним 
присоединилась их дочь – Мери-Джейн (которую обычно называли просто Минни), до 
этого довольно долго гостившая где-то со своей подругой. Все считали своим 
долгом ее поприветствовать, и приглашения сыпались буквально со всех сторон. 
Надо признать, что она была довольно привлекательной девушкой, хотя и выглядела 
все время недовольной и, похоже, совсем не стремилась к сближению со своими 
новыми знакомыми. Говоря по совести, она смотрела на них несколько свысока, 
хотя они и не замечали – или старались не замечать – этого. И все же Е.П.Б., 
находившаяся в тот день в превосходнейшем расположении духа, проявила к ней 
интерес, и вскоре ей удалось вовлечь Мери-Джейн в разговор, хоть и несколько 
натянутый.
За столом, как обычно, говорили о Махатмах6, и Синнетт отметил, что, несмотря 
на виртуозное владение английским языком и совершенство стиля, Махатма Кут Хуми 
все же использует иногда такие обороты речи или выражения, которые сами 
англичане никогда бы не стали использовать. Например, обращения: "Уважаемый 
Брат и Друг" – в первом письме, или "Многоуважаемый Сэр и Брат" – во втором.
— А как же ему следовало написать? – спросила миссис Хьюм.
— Ну, возможно, Мэгги, англичанин бы написал просто "Мой дорогой Брат", – 
пояснил он. – И вот еще один интересный факт: он, похоже, не находится 
постоянно в одном и том же месте – в какой-нибудь Ложе, например. Мне 
показалось, что во время написания своего второго письма он находился не в 
монастыре Толинг, но где он был – я точно не знаю, поскольку он этого не 
уточнял. Но что меня более всего беспокоит, так это то, как мы дальше будем 
продолжать переписку, когда мадам Блаватская отсюда уедет.
Он выжидающе посмотрел на нее. Все уже знали, что она и Полковник собираются 
вскоре уехать, чтобы продолжить свое путешествие по северным городам Индии.
Е.П.Б. ободряюще улыбн