опросительно посмотрела на Синнетта.
— Вы не будете возражать, если я взгляну на написанное?
— Конечно, нет, – отозвался он и передал ей письмо.
Она быстро просмотрела его и вернула Синнетту.
— Большая часть письма написана его собственным почерком – почерком Учителя Кут 
Хуми. Я говорю "почерком", потому что он представлял себе это письмо так, как 
будто сам писал его. У буквы "t" – длинная поперечная палочка, а над каждой 
буквой "т" – горизонтальная черточка. Это, несомненно, его почерк13. К тому же 
вы, должно быть, заметили, – добавила она, – что Учитель Кут Хуми превосходно 
владеет английским.
— Прочитав это письмо, невозможно было прийти к иному выводу, – заметил Синнетт 
с улыбкой. – Он что-то говорит о какой-то английской школе. Вот здесь, "Roma 
ante Romulum fuit" - вот аксиома, которой нас учили в ваших английских 
школах"14 – прочел он.
— Он обучался в нескольких европейских университетах, – сказала Е.П.Б.15
— Похоже, что он получил хорошее образование, особенно в области науки и 
классической литературы.
— Но скажите мне, – вмешался в разговор Хьюм, – что касается этого осаждения 
слов на
бумаге. Перечитывает ли Махатма то, что было сделано его – чела, чтобы 
убедиться в правильности написанного?
— Да, конечно. Отсюда и те исправления, которые заметил м-р Синнетт. Конечно же,
 все значительно упрощается, если чела знает английский. Иногда чела может сам 
написать все письмо или перенести его на бумагу, если ему это по силам, и 
Махатма при этом ему ничего не диктует; хотя ученик может сделать это только с 
разрешения или по распоряжению Махатмы, когда он и сам знает, что тот хотел бы 
сказать16.
— Я склонен думать, – продолжал Хьюм, – что ошибок при этом должно стать еще 
больше.
? Вполне возможно, – согласилась она, – хотя Махатмы обычно тщательно проверяют,
 не искажена ли где-нибудь их мысль. К тому же, если бы у вас был хоть 
какой-нибудь опыт передачи мысли на расстояние, то вы знали бы, что тот, кто 
принимает чужую мысль, или иначе сказать – ментальный образ, картину, – часто 
видоизменяет ее в соответствии со своими мыслями, перекладывает ее на 
собственные слова и фразы, то есть вносит в нее какие-то свои коррективы. 
Поэтому и приходится еще раз проверять и исправлять письма, но если сама мысль 
передана верно, то фразы в этом случае, как правило, не корректируются17.
— Здесь есть еще одно высказывание, которое особенно меня заинтересовало, – 
сказал Синнетт, – хотя, безусловно, меня в высшей степени заинтересовало все 
это письмо, но вот здесь Махатма пишет, что он "очень внимательно слушая" наш 
разговор, недавно состоявшийся у Хьюма. Как вы это объясните?
— Я полагаю, что следует понимать это буквально, так, как здесь написано, – 
ответила она с улыбкой. – Возможно, он действительно слушал. Для него это 
никакого труда не составляет.
— Знаешь, Хьюм, – Синнетт обратился к своему приятелю, – он говорит, что "с 
точки зрения экзотерической мудрости" наши "аргументы – безукоризненны", но 
"когда придет время, и вам будет позволено непосредственно увидеть мир 
эзотеризма, с его законами, основанными на математически точном предвидении 
будущего; когда вы заранее сможете предусматривать результаты своих действий, 
которые вы сейчас совершаете, исходя из собственных желаний и собственной воли 
(будучи не в силах, однако, контролировать их последствия, которые в силу этого,
 довлеют над вами), – только тогда вы оба поймете, почему непосвященным наши 
действия представляются не достаточно мудрыми, если не сказать больше – 
откровенно глупыми". Вот так-то, и, пожалуй, я не рискну судить об этом.
— Ну разве что с этой точки зрения, – сказал Хьюм, давая понять, что пока 
остается при своем мнении.
— Мадам Блаватская, – добавил он, – я думаю сам написать письмо Махатме. Не 
окажете ли вы мне любезность проследить, чтобы это письмо дошло до адресата?
Она довольно долго смотрела на него, раздумывая.
— Хорошо, я сделаю все, что смогу, – был ее ответ.
— Должен признать, – сказал Синнетт, – я весьма разочарован тем, что Махатма не 
счел полезным принять мое предложение. И я до сих пор не могу понять, какой 
смысл в том, чтобы защищать скептиков.
— Но, Перси! – воскликнула Пэйшенс своим мягким музыкальным голосом (до этого 
она, как и Олкотт, была лишь молчаливым слушателем происходящего разговора). – 
Я не думаю, что он призывает защищать скептиков. Он только указывает, что в 
наше время скептицизм – это реальность, – да и не только в наше время, так было 
всегда, если уж на то пошло, – и этот скептицизм является естественной защитой 
против вредоносного использования знания. Если ты не веришь в реальность 
чего-либо, то и не пытаешься этим заниматься. По крайней мере, я так понимаю 
его слова. Или, может быть, я ошибаюсь? – обратилась она к Е.П.Б.
— Нет, дорогая, вы абсолютно правы. Несомненно, самой большой опасностью для 
всего мира было бы передать знание в руки того, кто преследует неправедную цель.
 И скептики, в какой-то мере, предохраняют нас от этого.
— К тому же, – продолжила Пэйшенс, – Учитель говорит, что мы уже успели увидеть 
больше феноменов, чем большинство людей может увидеть даже за несколько лет. Об 
этом в письме сказано довольно много. Перси, пожалуйста, прочитай тот абзац, в 
котором говорится о "божественных силах" и о довольно поверхностном инте