; шарлатаны 
и плуты служат естественным щитом для "адептов". Гарантией безопасности 
общества является то, что мы держим в секрете все те страшные виды оружия, 
которые были бы использованы против него*..."3
К принятию такой точки зрения Синнетт пока не был готов. Ему уже доводилось 
встречаться с подобной скрытностью со стороны тех индийцев, которые, как он 
подозревал, знали кое-что о своей древней традиции, и эта скрытность всегда 
несколько раздражала его. Такими ли уж ценными или опасными были эти знания, 
чтобы о них нельзя было поведать такому образованному европейцу, как он.
Синнетт вновь вернулся к письму. Далее приводилась еще одна причина отказа от 
его предложения. Ока касалась как самого Синнетта, так и Е.П.Б.
Махатма указывал на то, что результаты подобного феномена были бы 
катастрофическими: наука оказалась бы не в состоянии объяснить его и, как 
следствие, полностью отказалась бы его принять. А массы истолковали бы феномен 
как чудо, и вся эта затея превратилась бы в "роковую ловушку". Последствия 
отразились бы не только на том, "кто открыл дверь" (то есть на самом Синнетте), 
но и на Е.П.Б., снискав ей дурную славу и, вследствие этого, превратив ее в 
объект поношений и клеветы4.
"И чего же еще, – прочел Синнетт, – следует ожидать тем, кто собирается 
привнести в мир подобное новшество? Человеческое невежество приведет к тому, 
что если в него даже и поверят, то припишут тем темным силам, в существование 
которых еще верят добрые две трети человечества"5.
Кроме того, корреспондент Синнетта указывал на то, что появление номера 
"Пионера" в Лондоне в день его публикации, являвшееся частью его плана, 
поставило бы под угрозу его (Синнетта) собственную жизнь.
"... и поскольку науке пока еще есть чем заняться, – говорилось далее в письме, 
– а в сердцах большинства людей жив еще религиозный догматизм, то бытующие в 
мире предрассудки следует преодолевать шаг за шагом, а не молниеносным 
броском"6.
Далее следовало аргументированное рассуждение об исторических событиях, 
иллюстрирующих выше приведенные доводы, и о людях, в них участвовавших.
Синнетта поразила эрудированность автора: так он снова и снова натыкался на 
примеры, которые заставляли его изрядно покопаться в своей памяти, чтобы 
удостовериться в их истинности, а он считал себя человеком более начитанным, 
чем любой средний англичанин его класса.
Но, как выяснилось при дальнейшем прочтении письма, список аргументов этим не 
исчерпывался.
"Вот то, что касается науки, насколько мы с ней знакомы, – продолжал Махатма. – 
Что же касается человеческой природы в целом, она и сейчас – абсолютно та же, 
какой была и миллион лет назад: предрассудки, замешанные на эгоизме, всеобщее 
нежелание отказываться от привычного порядка вещей и менять свой образ жизни и 
мышления (а ведь это необходимое условие для изучения оккультизма). Сюда же 
можно добавить еще и гордыню и упорное неприятие истины, если она противоречит 
традиционному представлению о вещах, – таковы характеристики вашего века... Так 
каковы же будут результаты всех этих удивительных феноменов, если, предположим, 
мы согласимся их произвести? Даже если они будут успешными, порожденная ими 
опасность будет расти пропорционально их успеху. И вскоре нам не останется 
ничего другого, как продолжать в том же духе – и даже crescendo – производить 
феномены или же погибнуть в этой бесконечной борьбе с предрассудками и 
невежеством, будучи сраженным своим же собственным оружием.
Нам придется демонстрировать подобные опыты один за другим; и каждый 
последующий феномен должен был бы выглядеть все более впечатляющим, чем 
предыдущий"7.
Синнетт вынужден был признать, что эти слова выглядят вполне справедливыми. Он 
не был склонен к глубокому самоанализу, но все же сознавал, что и ему самому не 
было полностью чуждо стремление ко все более и более впечатляющим феноменам. 
Вся разница, как считал он, заключалась в том, что сам он был полностью убежден 
и стремился убедить других. И несмотря на все, сказанное Махатмой о скептицизме,
 он все-таки желал сокрушить его. Разве сам он поначалу не был скептиком? И к 
тому же он не пытался употребить свое новое знание кому-либо во зло! Так почему 
бы не попытаться убедить и прочих скептиков?
Ему захотелось переговорить обо всем этом с Хьюмом, который знал о его первом 
письме и знал также, что ему был обещан ответ. "У Хьюма есть свои недостатки, – 
рассуждал Синнетт, – и главный из них – это неспособность вообразить ситуацию, 
если она не касается непосредственно его самого". Однако же интеллекта ему было 
не занимать, и если бы он признал, что его (Синнетта) мнение ни в чем не 
является ошибочным, то этим он мог хотя бы убедить Синнетта в том, что его 
аргументы действительно представляются неоспоримыми.
Синнетт обратил внимание на замечание Махатмы о том, что он не сможет ответить 
на его второе письмо, "не посоветовавшись предварительно с теми, кто обычно 
контактирует с европейскими мистиками. Более того, это мое письмо уже дает 
ответы на многие вопросы, намеченные в Вашем последнем письме; но, одновременно 
с этим, оно принесет Вам и разочарование"8.
В конце письма Махатма предлагал Синнетту "поведать публике о некоторых 
документально подтвержденных феноменах, произведенных в Симле за время визита 
мадам Блаватской, дав для начала усвоить ей хотя бы это".
Синнетт уже опубликовал рассказ о таинственном возвращении миссис Хьюм ее 
потерянной броши, истинность этого рассказа подтвердили девять свидетелей, 
включая его самого и Пэйшенс9.
Но этот рассказ, по словам Махатмы, "будучи единственным ... становился 
абсолютно бе