беждает тысячу и одну фурию, каждая из которых сторожит 
несокрушимые врата, преграждающие его путь. И имена этих фурий – Сомнение, 
Скептицизм, Презрение, Насмешка, Зависть и, наконец, Искушение... и что тот, 
кто желает продвинуться дальше, должен сперва разрушить эту живую стену; сердце 
и душа его должны быть одеты в сталь и железо; его воля должна быть 
непоколебима, и в то же время он должен оставаться добрым и смиренным, скромным 
и свободным от всех человеческих страстей, которые ведут к пороку. Есть ли у 
Вас все это? Начали ли Вы уже воспитывать в себе все эти качества? Нет; и мы 
оба хорошо это знаем".
Далее Учитель напомнил Синнетту о некоторых этапах их сотрудничества. Упомянул 
он, в частности, и о крахе проекта "Феникс", и о роли, которую сыграла карма в 
его провале.
"... Вы должны помнить о том, что было время, когда Вы испытывали глубочайшее 
презрение ко всем нам, представителям небелых рас; и считали индийцев низшей 
расой. Больше я Вам ничего не скажу. Если у Вас все же есть хоть какая-то 
интуиция, то Вы сами сможете проследить и причину, и следствие и, возможно, 
установить причину неудачи ... Вы знаете, что после провала проекта "Феникс" 
даже продолжать переписку с Вами было позволено лишь в виде большого исключения.

Вас возмущает и то, что Г.С.О. было доверено дело, для которого, по Вашему 
мнению, он совершенно не подходил, по крайней мере здесь, в Лондоне, – ни в 
социальном плане, ни в интеллектуальном. Что ж, когда-нибудь Вы, возможно, 
поймете, что и в этом Вы были неправы, как, впрочем, и во многих других вещах...

... Вы очень жестоко обошлись как с Г.С.О., так и с Е.П.Б. ... Вас очень 
обидело то, что Вы сами сочли очевидной и все более возрастающей 
"отчужденностью и переменой в отношении" к Вам и так далее.
Вы ошибаетесь от начала и до конца. Не было никакой "отчужденности", как не 
было и перемены в отношении. Вы просто не правильно истолковали обычную 
бесцеремонность М., неизменно свойственную ему, когда он говорит или пишет о 
серьезных вещах".
Синнетт знал, что эта последняя ремарка касается полученного им несколько ранее 
письма от Махатмы М., в котором он указывал на то, что о Мохини в Лондоне 
заботились недостаточно хорошо;
и что во время его пребывания в доме Синнеттов ему была выделена комната без 
камина, в результате чего он жестоко страдал от холода22.
На это чуть ниже указывал в своем письме и Учитель К.Х.:
"Сам он [Мохини] ни разу не позволил себе ни одного слова жалобы, и мне 
пришлось уделить ему свое время и внимание, чтобы уберечь его от серьезной 
болезни... Отсюда и тон М., на который Вы жалуетесь..."
Опровержение того, что миссис Холлоуэй говорила с Синнеттом его устами, 
занимало в письме только один абзац в конце письма. Там было приведено также и 
несколько жестких указаний на реальное положение вещей, и среди них – 
напоминание о коварных свойствах сомнения.
"На этом, – писал Учитель, – мы можем раз и навсегда прекратить обсуждение 
этого вопроса. Вы заставили страдать сами себя, свою жену и многих других, что 
было абсолютно бессмысленно, и чего вполне можно было избежать, если бы в 
большинстве случаев Вы не исходили ... из довольно странного убеждения, что мы 
якобы не можем сами разобраться, что к чему; а следовательно, что мы – вовсе не 
те "могущественные существа", коими Вы нас всех представляете. И это убеждение, 
похоже, с каждым днем все более крепнет в Вашем сознании. Хьюм тоже с этого 
начал. Я с большим удовольствием помог бы Вам избежать повторения его судьбы; 
но до тех пор, пока Вы не стряхнете с себя то ужасное влияние, под которым вы 
сейчас находитесь, я мало что смогу для Вас сделать..."
В конце письма Учитель просил Синнетта принять участие и выступить с речью на 
предстоящем собрании в Принс Холле – своего рода прощальном conversazione23, 
устраиваемом в честь Е.П.Б. и полковника Олкотта перед их отъездом из Англии. 
"Я прошу Вас сделать это как ради меня, так и ради себя самого", – говорилось в 
письме.
Синнетту совсем не хотелось принимать участие в этом мероприятии, но он знал, 
что Е.П.Б. очень хотела бы видеть его там. После прочтения этих слов его 
сомнения, уже совсем было улетучившиеся под воздействием письма, вновь 
вспыхнули в нем с новой силой. Он подумал, что если даже это письмо и не было 
подделкой, то эти слова в него наверняка вставила Старая Леди, чтобы 
окончательно подчинить его своему влиянию24.
Впоследствии он писал: "... Мне все-таки пришлось принять участие в этом 
conversazione, и я не удивился, когда позднее нашел в своем дневнике запись, 
свидетельствующую о том, что произнесенная мною речь была по своему качеству 
намного ниже моего обычного уровня"25.
Однако на сей раз сомнения Синнетта были еще настолько сильны, что он едва ли 
мог обратить внимание на заключительные слова письма: "И пока мое дружеское 
отношение к Вам остается таким же, каким было всегда, поскольку мы до сих пор 
никогда не проявляли неблагодарности в ответ на оказанные нам услуги".
Синнетт не смог сдержаться и написал Е.П.Б. довольно резкое письмо. Ответ 
последовал незамедлительно.
"Довольно странно то, что Вы проявляете такую склонность к самообману, – писала 
она. – Прошлым вечером я встретилась с тем, с кем было необходимо, и получила 
необходимые мне объяснения. Я наконец-то примирилась с тем, в чем раньше 
сомневалась или, вернее, отказывалась признавать. И те слова, которые я привела 
в самой первой строке и которые я еще не раз повторю Вам, – это предостережение,
 которое я делаю Вам потому, что по-прежнему считаю Вас одним из своих самых 
близких личных друзей.
Вы обманывали и продолжаете обманывать или, грубо говоря, дурачите сами себя... 
Это было Его письмо, и неважно,