личины, но под ними вечно сохраняется неизменное Я:
"Ибо всё и во всем — Я, и только Я, и нет иного, и не было ... В процессе этого 
нескончаемого восхождения Я создает миры видимые и невидимые: вещи, явления, 
понятия, добро и зло, Бога и дьявола". <...>
Поскольку, однако, вся эта жизнь была лишь ступенью в "нескончаемой лестнице 
совершенств", она не могла не казаться Сологубу еще слишком несовершенной, — 
как были, пожалуй, еще менее совершенны жизни, им ранее пройденные. Но неверно 
распространенное мнение, будто для Сологуба жизнь абсолютно мерзка, груба и 
пошла — только по отношению к следующим ступеням, которые еще впереди. Сологуб 
умеет любить жизнь и восторгаться ею, но лишь до тех пор, пока созерцает ее 
безотносительно к "лестнице совершенств". <...>
Сам он, впрочем, часто шутил. Но шутки его всегда горьки и почти всегда 
сводятся к каламбуру, к улыбке слов ... "Вот и не поймешь: ты Илия или я Илия?" 
"Она Селениточка, а на селе ниточка". Смешных положений он почти не знает, 
улыбок в явлениях жизни не видит. А если видит, то страшные и злые.
Несовершенна, слишком несовершенна казалась Сологубу жизнь. "Земное бремя — 
пространство, время" слишком часто ему тяжело. И люди его не прельщали: 
"мелкого беса" видел он за спиной у них. Познакомившись с Передоновым, русское 
общество пожелало увидеть в нем портрет Сологуба. "Это он о себе", — намекала 
критика. В предисловии ко второму изданию своего романа Сологуб ответил 
спокойно и ясно: "Нет, мои милые современники, это о вас".
О нем было принято говорить: злой. Мне никогда не казалось, однако, что Сологуб 
деятельно зол. Скорее — он только не любил прощать. После женитьбы на Анастасии 
Николаевне Чеботаревской, обладавшей, говорят, неуживчивым характером (я сам не 
имел случая на него жаловаться), Сологубу, кажется, приходилось нередко 
ссориться с людьми, чтобы, справедливо или нет, вступаться за Анастасию 
Николаевну. Впрочем, и сам он долго помнил обиды ...
Убедившись в гибели жены, он уже не захотел уезжать. Его почти не печатали (в 
последние три года — вовсе нигде), но он много писал. Не в первый раз мечтой 
побеждал действительность, духовно торжествовал над ней. Недаром, упорствуя и 
не сдаваясь, в холоде и голоде, весной 1921 года, в двенадцать дней написал он 
веселый, задорный, в той обстановке как будто бы даже немыслимый цикл стихов: 
двадцать семь пьес в стиле французских бержерет. Стиснув зубы, упрямый 
мечтатель, уверенный, твердый, неуклонный мастер, он во дни "пролетарского 
искусства" выводил с усмешкой над врагами, и над собой, и над "злой жизнью":
Турсис под сенью нив Мечтает о Нанетте...
НАПОЛЕОН
Михаил Сергеевич Горбачев*
* М. Гозман. Человек десятилетия. Штрихи к психологическому портрету Михаила 
Горбачева. — Огонек, 1991, № 49.
Когда он учился, тон в университете задавали фронтовики. Их привилегированный 
статус и армейские нравы общежития ставили его в положение "молодого", которому 
вторые роли были предназначены самой судьбой. Он преодолел и это. Как и свое 
сельское происхождение — государство ориентировалось на выходцев из рабочих и 
не симпатизировало крестьянским сыновьям. Как и отсутствие каких-либо связей в 
Москве — у многих его соучеников такие связи были. Он всё преодолел, добился 
уважения на факультете, но ему пришлось платить за это больше, чем другим, а 
значит, он не мог не начать критически относиться к системе, которая заставляет 
людей платить по-разному за одно и то же. <...>
Так что же собой представляет Горбачев? Есть всего лишь два надежных источника 
информации о его личностных особенностях. Это его спонтанные реакции в общении 
с другими людьми (мы имеем возможность наблюдать это в прямом эфире) и решения, 
которые он принимает самостоятельно, не имея возможности (или не желая) 
обсуждать их со своими соратниками. Особенно информативными с этой точки зрения 
являются его ошибки, неадекватные действия, просчеты.<...>
В 1988 году продолжается его конфронтация с Ельциным. Каждая атака Горбачева 
приводила к росту популярности и авторитета его оппонента. В борьбе с Ельциным 
Горбачев совершал ошибки, очевидные любому. Так, при выборах Председателя 
Верховного Совета России Президент СССР произнес длинную, плохо 
структурированную речь, в которой требовал от депутатов не избирать Ельцина. 
Его точка зрения и так была известна, послушные ему депутаты и без 
дополнительного напоминания голосовали бы против Ельцина. Зато для части тех, 
кто еще не определился, грубое давление Горбачева имело, естественно, обратный 
результат.
Просто анекдотичным было поведение Горбачева в истории с отставным генералом 
КГБ Калугиным. Рассердившись на критические высказывания Калугина в адрес 
Комитета, Горбачев лишил его звания, орденов и пенсии. Эти явно незаконные 
действия создали Калугину славу героя-борца, он был избран народным депутатом 
СССР, а Президент получил еще одного весьма информированного противника. Кстати,
 позже Горбачев был вынужден отменить свои указы относительно генерала Калугина.

Эти и многие другие ошибки отнюдь не говорят о низком интеллекте или неумении 
просчитывать ситуацию — свои способности в этой сфере Горбачев демонстрировал 
тысячу раз. Здесь проявляются личные особенности Президента, когда его 
эмоциональные человеческие реакции вступают в противоречие с рациональным 
расчетом, и человек в нем побеждает политика.
Михаил Горбачев, так много сделавший для демократии и свободы, в личном плане — 
глубоко авторитарный человек. Тому, помимо приведенных примеров, существует 
масса доказательств. Наиболее ярким из них является его поведение на съездах. 
Декларируя на словах коллективный характер принятия решений, он органически не