лизко к сердцу, 
что бы ни случилось”. 

Розалин провела здесь уже два года. Она дала себе слово продержаться три года, 
исповедуя основное правило калифор-нийцев: не принимать ничего близко к сердцу. 
Туман ее девических иллюзий рассеялся, и она столкнулась с неискоренимым 
чувством пустоты. 

“Думаю, я такая же, какой и была. Мне не удалось обрести никакие возвышенные 
поэтические чувства”. 

Переселившись в Калифорнию, она каждый день делала одно и то же: погрузившись в 
себя, переключала телевизионные каналы, читала статьи в журналах и ела сладости 
— и все это одновременно. Она не концентрировала свои мысли на чем-нибудь. Ей 
важно было просто чем-то занять себя. У нее был и иной выбор: контакты с 
другими людьми. 

Другие люди. Вероятно, в том, как она описывает их — со смешанным чувством 
уважения, — и лежит ключ к разгадке ее затруднительного положения. Сейчас она 
уже не стремится не походить на ничего не делающих поклонников Сиддхартхи и 
наслаждающихся жизнью отшельников. “Они меня разочаровали”. В тридцать два года 
Розалин начала, наконец, возвращение в мир взрослых. Это происходило медленно и 
мучительно. 

Однажды она сидела после обеда на берегу идиллического озера, вся в слезах, и 
думала: 

“Я очень сильно завишу от других людей и других вещей, так как сама из себя 
ничего не представляю. У меня нет работы. У меня есть дети. В моей жизни не 
было ничего, кроме материнской заботы. Вот так”. 

Даже осознание своего зависимого положения было для нее шагом вперед. Это можно 
было представить как восстание Розалин против своих родителей. Она оставила 
этот конфликт неразрешенным: просто перенесла свою зависимость на идеального 
мужа, затем на искусственно водруженного на пьедестал любовника, затем на 
местечко Сейфвей, а в последний год — на Кармел. Она пыталась заполнить 
внутреннюю пустоту различными событиями. 

В процессе борьбы за личную независимость, как пишет Эдит Якобсон в статье для 
журнала американской ассоциации психоаналитиков, такие люди могут умалить 
заслуги своих родителей и с презрением отойти от них в юности. Но, став 
взрос--шми, они продолжают подражать им, возлагая надежды на других людей или 
группы, чрезмерно восторгаясь ими, затем снова начинают выступать против 
фантомов своих родителей и ищут другой объект для восхваления и подражания. Не 
разрешив этот конфликт, они зацикливаются на юношеском этапе развития. 

Розалин говорила: “Меня беспокоит возвращение в мир. Я думаю, что это нужно 
делать медленно и постепенно. В следующее лето я переезжаю в Лос-Анджелес. Мне 
не хватает уверенности в своих силах, и я не знаю, смогу ли найти для себя 
работу и быть интересной. Я также не знаю, удастся ли мне выйти из этого 
состояния и что-нибудь сделать. Но я должна попытаться”. 

Иногда чувство долга является подарком. 

Через несколько месяцев Розалин все же переехала в Лос-Анджелес. Ее дети рыдали 
на заднем сидении: “Мама, мы хотим вернуться к папе”. Мать добродушно 
подшучивала над ними: “Дети, мы увидим пальмы, Голливуд и кинозвезд”. 

Когда я встретилась с Розалин в арендованном ею домике на Голливудских холмах, 
она уже совершила следующий шаг. В пишущую машинку было вставлено ее резюме. Мы 
говорили о ее возможной работе в качестве корректора сценариев. Но в 
действительности я думала о другом. Розалин должна была вновь обрести 
индивидуальность, которая была у нее пятнадцать лет назад, и освоиться с нею. 

“Все здешние жит