кто я есть, люблю быть на сцене, когда общаюсь с малообразованным людом. К 
несчастью, мне почти всегда приходится быть в окружении малокультурных людей". 
Когда человек возмущается примитивом окружающей среды и чувствует, что он 
слишком высок для своего круга, то неполноценность среды в нем самом 
проецируется во внешнюю среду, и там он начинает заниматься вещами, которыми 
должен был бы заниматься в себе самом. Когда он говорит: я помню о своем 
недалеком окружении, то должен был бы сказать, - я слежу за тем фактом, что мое 
собственное внутреннее окружение явно ниже нормы. Правильными оценками он не 
располагает и не полноценен в чувственной жизни. Это и есть его проблема. 
Но вернемся к сюжету сна. „В этот момент он выглядывает из окна и видит 
крестьян, собирающих сено". Это вновь образ чего-то, что происходило у него в 
прошлом. Он возвращает его к схожим картинам и ситуациям. Лето, и нужно встать 
рано и идти ворошить сено целый день, может придется остаться на вечер. Конечно,
 это простой, честный труд, и им заняты все простые, честные люди. Он 
вспоминает, что у него в кабинете есть картина, висящая на стене и изображающая 
крестьян, собирающих сено. „Вот это и есть происхождение образа в моем сне". 
Следующая часть сна более затемненная-появляется краб-ящерица. Я спрашиваю, 
откуда он мог появиться. „Это мифическое чудовище, которое пятится задом. 
Откуда он мог появиться во сне, я не знаю, наверное из сказок или чего-то в 
этом роде". То, что он вспоминал до этого, являлось вещами, которые любой из 
нас может встретить в реальной жизни, предметами, реально существующими. Что 
касается краба, то это архетип и в реальной жизни невозможен. Аналитик, имея 
дело с архетипом, прибегает к размышлению. Имея дело с персональным 
(личностным) бессознательным, нам непозволительно слишком много придумывать и 
добавлять что-либо к ассоциациям пациента. Можете ли вы что-либо прибавить к 
личности кого-нибудь еще? Вы же сами по себе тоже личность. Другой человек 
живет своей собственной жизнью и собственным разумом, поскольку он личность. Но 
в той степени, в какой он не личность, в той степени, в какой он рядовой 
индивид, особь, он обладает одинаковой структурой -базовой структурой разума, 
сознания, и здесь я могу начать думать, становиться его партнером. 
Я даже могу обеспечить его необходимым контекстом, которого у него нет; он не 
знает, откуда появился краб, и не понимает, что все это означает, а я знаю и 
могу помочь снабдить его этим знанием. 
Я указал ему, что мотив героя появляется через сны. У него относительно самого 
себя наличествовала фантазия героя, явившаяся на поверхность в последнем сне. 
Он везде герой - и в длинном пальто, и с грандиозным планом, герой, когда 
умирает на поле боя в сражении неподалеку от лечебницы св. Якова. Он собирается 
показать миру, кто он таков,-и, конечно, он герой, когда побеждает чудовище. 
Мотив героя неизменно сопровождается мотивом дракона: дракон и герой, борющийся 
с ним,-две фигуры одного и того же мифа. 
Здесь дракон возникает в виде краба-ящерицы. Само появление еще, конечно, не 
объясняет того, что дракон представлен как образ его психологической ситуации. 
Поэтому последующее разворачивается вокруг чудовища. Когда оно движется сначала 
налево, а потом направо, у сновидца возникает впечатление, что он стоит на углу,
 который замыкается на нем наподобие раскрытых ножниц. Это может стать 
фатальным. Он читал Фрейда, и, согласно ему, рассматривает ситуацию как желание 
инцеста, чудовище на поверку оказывается матерью, угол раскрытых ножниц - ноги 
матери, а он, стоящий между ними, является только что рожденным или 
намеривающимся вернуться назад. 
Но весьма странно, однако, для мифологии, что дракон есть мать. Этот мотив 
можно встретить во всем мире, и само чудовище называют матерью-драконом. 
Мать-дракон каждый раз поедает свое дитя, она засасывает его обратно после того,
 как порождает, „чудовищная мать", как ее иначе называют, ждет с широко 
раскрытым ртом свою добычу где-то у западных морей, и, когда человек 
приближается к этому рту, чудовище заглатывает жертву. Чудовищный образ 
является матерью каменных гробов, пожирателем плоти; это в измененном виде 
Матута, мать мертвых, или богиня смерти. 
Подобные параллели еще недостаточны в объяснении, почему в данном сне возник 
обраэ краба-ящерицы. Я придерживаюсь (на это есть свои причины) мнения, что 
представления психических фактов в образах, подобных змее или ящерице, или 
крабу, или мастодонту, или аналогичным животным, содержат в себе органическую 
основу. К примеру, змея очень часто представляет собой цереброспинальную 
систему, особенно нижние мозговые центры; в частности, продолговатый мозг и 
спинальный шнур. Краб, с другой стороны, имея только симпатическую систему, 
представляет главным образом симпатику и парасимпатику живота; область 
абдоминальную. Поэтому при переводе текста самого сна это можно прочесть 
следующим образом: продолжая в том же духе, есть риск поставить против себя 
симпатическую и цереброспинальную систему и получить болезненный укус от нее, 
то бишь резкое нарушение деятельности симпатической и цереброспинальной системы.
 Фактически так и случается. Симптомы невроза сновидца выражают недовольство 
симпатических функций и цереброспинальной системы против его сознательной 
установки. 
Краб-ящерица привнес архетипическую идею героя и дракона как смертельных врагов.
 Но в некоторых мифах можно обнаружить интересный факт - герой связан с 
драконом не только борьбой. Напротив, есть указания, что сам герой -это дракон. 
В скандинавской мифологии герой распознается по тому, обладает ли он змеиными 
глазами. И если у него змеиные глаза - он змея. Есть и другие мифы, содержащие 
ту же идею. Кекропс, основатель Афин, изображался могучим мужчиной со змеиным 
хвостом вместо ног. Души героев часто после смерти появляются в форме змей. 
В сне чудовище движется сначала налево; я спрашиваю об этом. Он говорит, что,