столбом 
(или мачтой). Простой голый деревянный столб, как на то уже указывает название 
имеет фаллическое значение 25. Фаллос есть столб и, как ритуальный лингам, 
вырезается преимущественно из фигового дерева, так же как и римские статуи 
Приана. К этому присоединяется еще фаллос со значением светящегося, блестящего. 
Идг. корень bhale — переполняться, распухать, наливаться, расти26. Кто не 
вспомнит при этом Фауста?
“В руке растет, блестит, сверкает он!”
Эта “исконная” символика libido указывает на непосредственную связь между 
фаллической libido и светом. Те же самые соотношения мы находим и в воззваниях 
к Рудре в Риг-Веде27. Ригв. 1. 114, 3. “Да снизойдет на нас милость твоя, о 
Рудра мочеиспускающий, владелец мужами”.
Я указываю тут на упомянутую выше фаллическую символику Рудры в Упанишадах.
4. "Пламенного Рудру, приносящего жертвы, кружащего (парящего по небесному 
своду), провидца, мы призываем, да снизойдет он к нам на помощь!”
2, 33, 5: “— раскрывающего сладость, легко призываемого, красно-бурого, 
украшенного шлемом прекрасным, да не отдаст он нас во власть ревности.
6. Усладил меня бык, сочетавшийся с марутами, снабдил молящего бодрой жизненной 
силой.
8. Звонко воспоем хвалебную песнь краснобурому быку, белизною сверкающему; 
почитая пламенного почестями, мы воспеваем блеск Рудры.
14. Да отклонится от нас стрела Рудры, да минует нас великая немилость 
светозарного бога; спусти тугие (лук или стрелы?) на властителей — ты (мочою) 
благословляющий (воспроизводить способный), помилуй детей наших и внуков”.
Таким образом мы незаметно переходим из области материнской символики в область 
символики мужской, фаллической. Этот последний элемент заложен также и в дереве,
 даже в дереве родословном, как о том явно свидетельствуют средневековые 
генеалогические таблицы. Из membrum virile предка, покоящегося в самом низу, 
вырастает ствол большого дерева. Двуполый символический характер дерева отмечен 
тем фактом, что на латинском языке дерево женского рода с мужским окончанием 28.
 Мы отлично знаем женское (специально материнское) значение леса и фаллическое 
значение деревьев в сновидениях. Приведу пример: молодая женщина, уже давно 
страдающая расстройством нервов, после нескольких лет брачной жизни с 
ограничением числа деторождении заболела вследствие типической запруженности 
libido; в то самое время ей привелось познакомиться с молодым человеком, 
отличающимся многообещающими свободными взглядами на жизнь; этот молодой 
человек весьма пришелся ей по вкусу; и тут ей приснился следующий сон: будто 
она находилась в каком-то саду, где росло странное экзотическое дерево со 
своеобразными красноватыми мясистыми цветами или плодами; она сорвала и съела 
эти плоды. К своему ужасу она почувствовала себя отравленной.
Опираясь на античную или поэтическую символику, не трудно разгадать смысл этого 
сновидения,— поэтому да разрешат мне отказатья от сообщения аналитического 
материала 29.
Двойное значение дерева не трудно объяснить,— стоит только понимать эти символы 
не анатомически, а психологически, как образы или уподобления libido; поэтому 
совершенно недопустимо понимание дерева в фаллическом смысле только из-за 
сходства по форме; дерево точно так же может означать и женщину, или матку, или 
мать. Единство значения заложено только в образе или уподоблении libido 30. 
Если мы захотели бы в каждом данном случае определять, что вот этот символ 
поставлен вместо матери, а тот другой вместо мужского полового органа, то 
только попадали бы из одного тупика в другой. В этой области кончается 
незыблемое значение вещей. Тут есть единая реальность — libido; можно сказать 
словами Гете, что для нее “все преходящее есть только символ”.
Стало быть и не следует тут искать физически реальной матери, а лишь libido 
сына, объектом которой некогда была мать. Мы слишком конкретно воспринимаем 
мифологические символы, а потом на каждом шагу удивляемся возникновению 
бесконечных противоречий. Противоречия же происходят лишь оттого, что мы 
постоянно забываем, до чего в царстве фантазии “чувство есть все”. Итак, если 
говорят, например: “его мать была злой волшебницей”, то в переводе на наш язык 
это значит лишь то, что сын влюблен в мать, то есть не в состоянии оторвать 
своей libido от imago матери и поэтому страдает от противления против 
кровосмесительных побуждений и т. д.
Символические понятия воды и дерева, которые, как дальнейшие атрибуты, 
придаются символу города, также указывают на ту сумму libido, которая 
бессознательно крепко прицеплена к материнской imago. Часто в Апокалипсисе 
просвечивает бессознательная психология религиозной тоски: тоски по матери 31. 
И в конечном итоге чаяние апокалиптика приводит его опять-таки к матери: не 
будет больше проклятия. Не будет больше ни греха, ни вытеснения, ни раздора с 
самим собою, не будет виновности, не будет ни смертельного страха, ни скорби 
разлуки.
И Апокалипсис заключается тем же мистически-светозарным аккордом, который две 
тысячи лет спустя поэтическое провидение снова восприняло чутким внутренним 
слухом. Я говорю о последней молитве, которую воссылает “Doktor Marianus”:
“Каясь, нежные, вы к ней 
Взоры устремите, За блаженство ваше ей 
Благодарность шлите. Что велишь, готов свершать 
Всякий дух спасенный: 
О царица-дева-мать! 
Будь к нам благосклонной!” 32 
При виде такой красоты и такого величия чувства возникает принципиальный 
вопрос: не слишком ли узко то понимание, которое считает первичную, 
компенсированную религиозностью тенденцию исключительно тенденцией 
кровосмесительной? Поэтому я выше уже сказал, что считаю оказанное libido 
противление явлением, совпадающим лишь “в общем”