к дополовой ступени, 
что он создан для обозначения душевного состояния во время dementia praecox, 
где под ним разумеют аутоэротизм плюс интровертированная и десексуализированная 
libido Autismus обозначает, следовательно, патологическое явление регрессивного 
характера, тогда как дополовая ступень есть состояние нормального 
функционирования, являя собою стадию куколки.
IV. Бессознательное рождение героя 
Подготовленные предшествующими главами, мы подходим теперь к персонификации 
libido в образе богатыря, героя или демона. Тем самым символика покидает 
область предметного и безличного, чем характеризуется астральный и метеорный 
символ, и принимает человеческую форму, образ преходящего от горя к радости и 
от радости к горю существа, которое то, подобно солнцу, стоит в зените, то 
погружается в беспросветную ночь, чтобы затем из ночи этой воспрянуть к новому 
блеску '. Подобно тому, как солнце в собственном движении и в силу собственного 
внутреннего закона восходит от утра к полудню, переступает полдень и склоняется 
к вечеру, оставляя свое сияние позади себя, и всецело погружается в окутывающую 
все своим мраком ночь, так и человек по непреложным законам совершает свой путь 
и, окончив свой бег, исчезает в ночи, чтобы на утро, в своем потомстве, 
воскреснуть для нового круговорота жизни. Символический переход от солнца к 
человеку совершается очень легко. По этому пути и идет третье и последнее 
творение мисс Миллер. Это произведение носит у нее название: Шивантопель, 
гипногогическая драма. О зарождении этой фантазии она сообщает следующее: 
“После вечера, полного забот и тревоги, я легла спать около 111/2 час. Я 
чувствовала себя возбужденной и не в силах заснуть, хотя и была очень утомлена.
— В комнате не было света. Я закрыла глаза и испытывала при этом такое чувство, 
словно что-то должно было случиться. Затем на меня нашло чувство общего 
облегчения и я оставалась настолько пассивной, насколько это только возможно. 
Перед глазами моими появились линии, искры и светящиеся спирали, сопровождаемые 
калейдоскопом свежепережитых будничных происшествий”.
Читатель вместе со мной посетует, что из-за сдержанности мисс Миллер мы так и 
не узнаем, что собственно составляло предмет ее забот и тревоги. Узнать это 
было бы крайне важно для последующего анализа. Об этом пробеле приходится тем 
более пожалеть, что от первого произведения (1898 г.) до этой фантазии, к 
разбору которой мы здесь переходим (1902 г.), прошло полных четыре года. Об 
этом промежутке времени, в течение которого великая проблема, без сомнения, не 
дремала в области бессознательного, у нас нет ровно никаких известий. Но, быть 
может, недостаток этот имеет и свою хорошую сторону, поскольку участие в личной 
судьбе автора не отвлекает нашего внимания от той общезначимости, какую имеет 
рождающаяся здесь фантазия. Тем самым отпадает кое-что такое, что аналитику в 
его повседневной работе нередко мешает поднять взор от томительной, тягостной 
мелкой работы к тем далеким связям, которые соединяют всякий невротический 
конфликт с человеческой судьбой в ее целом.
Состояние, которое описывает здесь автор, соответствует тому, какое обычно 
предшествует намеренно вызванному сомнамбулизму, как его, например, часто 
описывают спиритические медиумы. Необходимо, конечно, допустить наличность 
известной склонности вслушиваться в тихие ночные голоса, в противном случае 
такого рода тонкие, едва ощутимые внутренние переживания проходят незамеченными.
 В этом вслушивании мы узнаем направленное внутрь течение libido, начинающей 
оттекать к незримой еще таинственной цели. Словно она вдруг открыла в глубинах 
бессознательного объект, притягивающий ее с могучей силой. Обращенная по самой 
природе своей всецело наружу, к внешнему миру, жизнь людей в обычном состоянии 
не допускает подобного рода интроверсий; в качестве предпосылки для этого 
необходимо должно уже быть на лицо известное исключительное состояние, а именно 
недостаток во внешних объектах, вынуждающий личность искать им заместителя в 
собственной душе. Трудно, правда, представить себе, чтобы наш полный сокровищ 
мир оказался настолько беден, чтобы не быть в состоянии предоставить для любви 
атома-человека ни одного объекта. Этого нельзя допустить по отношению к 
предметному миру открывающему бесконечный простор для каждого. Напротив, только 
неспособность любить лишает человека имеющихся у него в этом отношение 
возможностей. Опустелым стоит этот мир лишь перед тем, кто не умеет направить 
свою libido на внешние предметы и тем оживить их и сделать прекрасными для себя.
 (Красота ведь заключается не в предметах самих по себе, а в том чувстве, 
которое мы в них привносим.) Что нас, следовательно, заставляет создавать 
заместителя изнутри самого себя, это не внешний недостаток в объектах, а наша 
неспособность любовно обнять предмет вне нас. Конечно, трудности, проистекающие 
из житейского положения, и невзгоды борьбы за существование будут нас угнетать, 
но даже плохая внешняя ситуация не может помешать нам вывести libido наружу, 
напротив, она может подстрекнуть нас к величайшему напряжению сил, чтобы найти 
приложение для всей нашей libido в реальном мире. Реальные трудности никогда не 
смогут длительно оттеснить libido назад в такой мере, чтобы это вызвало, 
например, невроз. Для этого не достает конфликта, составляющего необходимое 
условие всякого невроза. Только противление, противопоставляющее хотению свое 
нехотение, одно только оно в состоянии породить ту болезнетворную интроверсию, 
которая является исходным п