был отожествлен с Рэ. В солнечных гимнах 
призывалось сочетание богов Амон — Рэ — Хармахис — Атум, как “единственный бог, 
воистину живой”24.
В этом направлении Аменхотеп IV (18-я династия) пошел дальше всех: он заменил 
всех прежних богов “живым великим солнечным диском”, официальный титул которого 
гласил: “Над обоими горизонтами владычествующее солнце, на горизонте ликующее 
во имя свое: блеск, который заключен в солнечном диске”.— К этому Эрман 25 
прибавляет: “Именно должен был быть почитаем не солнечный бог, а светило Солнце 
само по себе, которое лучистыми своими дланями 26 сообщает живым созданиям 
бесконечность жизни, в нем заключенной”.
Аменхотеп IV выполнил своею реформою толковательскую работу, которая 
психологически весьма ценна. Все божественные быки 27, овны 28, крокодилы 29, 
сваи 30 и т. п. заменены были им солнечным диском и таким образом их отдельные 
атрибуты оказались сведенными 31 к атрибутам солнца. Подобная же судьба ожидала 
и политеизм эллинский и римский, благодаря синкретистическим стремлениям 
позднейших веков. Отличным доказательством этому служит прекрасная молитва 
Луция царице неба — Луне:32
“Царица небесная,— являешься ли Церерою, величественною родительницею полевых 
плодов, или небесною Венерою или сестрою Феба или Прозерпиною, страшною в своем 
ночном вое — этим своим женственным светом ты освещаешь все города”. 33
Эти попытки после политеистического расщепления свести к немногим единицам 
разбившиеся на бесчисленные вариации и олицетворенные в отдельных богах 
основные религиозные мысли обрисовывают тот факт, что уже в прежние времена 
такие уподобления напрашивались сами собой. Богатство таких связей встречается 
еще у Геродота, не говоря уже о системах эллинистически-римского мира. 
Стремлению восстановить единство противостоит еще более сильное стремление все 
вновь создавать множество, так что даже в так называемых строго 
монотеистических религиях, например в христианстве, не подавимо тяготение к 
политеизму. Божество распадается по меньшей мере на три части, сюда 
присоединяется еще женское божество Мария и сонм второстепенных богов в лице 
ангелов и святых. Оба эти стремления находятся между собой в постоянной борьбе; 
то существует один Бог с многочисленными атрибутами или много богов, которые в 
таком случае в различных местностях носят различные наименования и олицетворяют 
собой то один, то другой атрибут идеи, коренным образом с ними связанной; это 
именно произошло, как мы видели выше, с египетскими божествами.
Вернемся к стихотворению Ницше Огненное Знамение. Мы нашли там в качестве 
символа libido пламя, териоморфически представленное в образе змеи; это 
является одновременно и символом души 34; Ницше говорит: “моя душа сама есть 
это пламя”. Мы видели, что змея должна рассматриваться, как фаллический образ 
libido “прямо подъявшейся в нетерпении”, и что этот образ есть также и атрибут 
божественного образа Солнца — египетского солнечного идола — или иногда такое 
символическое изображение libido, в котором сочетались солнце и фаллос. Ничего 
нет поэтому удивительного, если солнечный диск наделялся не только конечностями,
 но и мужским половым органом. В доказательство можно привести следующее 
видение Литургии Митры:
“Подобным образом становится видимою также и так называется труба, источник 
служения ветра; ибо ты увидишь у солнечного диска словно свисающую трубу”35.
Это чрезвычайно странное видение свисающей с солнечного диска трубы должно было 
бы казаться чем-то чуждым и в то же время безвкусным в религиозном тексте, 
подобном Литургии Митры, если бы этой трубе не придавалось фаллического 
значения, как месту происхождения ветра. Правда, от этого атрибута нельзя прямо 
заключать к фаллическому значению, но должно вспомнить, что ветер, так же как и 
солнце, является оплодотворителем и созидателем, о чем было упомянуто выше 36. 
У одного живописца немецкого средневековья мы встречаем изображение conceptio 
immaculata, которое заслуживает упоминания: с неба спускается труба и 
направляется под одеяние Марии. В трубе слетает в образе голубя Святой Дух, 
чтобы оплодотворить Божью Матерь. Относительно Митры, который чудесным образом 
родился из скалы, святой Иероним замечает, что это рождение произошло “solo 
aestu libidinis”, то есть от бурной мощи страсти 37.
Honegger открыл у одного душевнобольного (paranoide Demenz) следующую безумную 
идею: больной видел у солнца хвост, направленный вверх, то есть как бы мужской 
орган в состоянии эрекции; когда больной качал головой вперед — назад, то и 
солнечный penis двигался туда и сюда, и от этого движения происходил ветер. Это 
странное безумие долго оставалось мне непонятным, пока я не познакомился с 
видениями Литургии Митры. Эта безумная мысль бросает свет, как мне кажется, на 
одно очень темное место текста, которое непосредственно следует за местом, 
приведенным выше:
“И по направлению к странам, лежащим на запад, как будто это бесконечный 
восточный ветер; но если другой ветер, по направлению к странам востока, будет 
в служении, то ты одинаковым образом увидишь, по направлению к странам (этой 
стороны) превращение этого зрелища” 38.
Смысл этого места по-видимому следующий: смотря по направлению ветра видение 
относит то туда, то сюда. Труба, “место происхождения ветра 39; она обращается 
то на восток, то на запад и порождает соответственный ветер. С этим движением 
трубы поразительно согласуется видение душевнобольного 40.
Различные атрибуты солнца, сведенные в отдельные группы, последовательно 
появляются в Литургии Митры; после видения Гелиоса выступают семь дев с 
змеиными лицами и семь богов с лицами черных быков. Дева есть каузативное 
сравнение libido, вполне понятное. Змея в раю предпочтительно мыслится в 
женском образе, как соблазнительное начало в женщине (старыми художниками 
изображаемое также как женщина), хотя змея собственно имеет фаллическое 
значение. В сходной смене и значении стала и в античном пр