алогично стремлению к поющей утренней звезде, о котором шла речь в прошлой 
главе по поводу When the morning stars sang together, в связи с морским 
офицером, певшим на палубе во время ночной стражи.
Как угодно, а стыдно и возмутительно, что божественное стремление человека, 
которое собственно и делает его действительно человеком, приходится приводить в 
связь с эротической мелочью. Подобное сравнение претит более тонкому чувству. 
Поэтому склоняешься, несмотря на неопровергаемые факты, к оспариванию такой 
связи. Темнокожий штурман, итальянец с черными усами и — наиболее возвышенная и 
дорогая идея человечества? Оба предмета не смеют быть приведены в связь. Против 
этого возмущается не только наше религиозное чувство, но и наш вкус.
Было бы, конечно, неправильным сопоставлять оба предмета, как две конкретности; 
для этого они слишком различны. Любят сонату Бетховена, но любят также икру. Но 
никому не придет в голову сравнивать сонату с икрой. Общераспространенное 
заблуждение заключается в том, что о стремлении судят по качеству объекта 
последнего. Аппетит тонкого гастронома, удовлетворяемый гусиной печенкой и 
перепелами, нисколько не аристократичнее аппетита рабочего, удовлетворяемого 
кислой капустой и салом. Стремление одно и то же, меняется лишь предмет. 
Природа прекрасна только благодаря стремлению и любви, которые несет с собой 
человек. Эстетические свойства, отсюда вытекающие, должны быть отнесены прежде 
всего к самой libido, так как в ней заключается красота природы. Сновидение 
знает об этом очень хорошо, изображая сильное и прекрасное чувство в виде 
красивой местности. Занимаясь областью Эроса, видишь совершенно ясно, сколь 
мало значения имеет предмет и сколь много сама любовь. Обычно переоценивают 
“сексуальный объект” до чрезвычайности и поступают так только вследствие 
высокой степени libido, которая посвящается предмету.
По-видимому у мисс Миллер не было много libido для этого офицера, что и понятно.
 Несмотря на это, однако от этой встречи исходит глубокое и длительное действие,
 которое ставит божество и эротический предмет на одну линию. Настроения, 
исходящие по-видимому от этих двух предметов, проистекают вовсе не оттуда, а 
суть Появления ее сильной страсти. Славит ли мисс Миллер Бога или солнце, она 
подразумевает свою любовь как глубочайшее и сильнейшее влечение, на которое 
только способно существо человека и животного.
Читатель вспомнит, что в прошлой главе была построена следующая цепь синонимов: 
певец — бог звука — поющая утренняя звезда — создатель мира — бог света — 
солнце — огонь — бог любви.
Мы тогда поставили солнце и огонь в скобках. Только теперь вступают они с 
полным правом в цепь синонимов. С изменением эротического впечатления из 
утверждающего в отрицающее место предмета заступают преимущественно световые 
символы. Во втором стихотворении, где томление прорывается более открыто, таким 
символом является прямо земное солнце. Так как стремление отвратилось от 
предмета внешней действительности, то предметом его становится прежде всего 
нечто субъективное, именно бог. Психологически же бог является именем, 
обозначающим комплекс представлений, группирующихся вокруг одного очень 
сильного чувства (сумма libido); чувство же есть то, что наиболее 
характеристично и действенно в комплексе 8. Атрибуты и символы божества могут с 
полным правом быть отнесены к чувству (к страстному томлению, любви, libido). 
Если почитают бога солнца или огонь, то почитают свое влечение или libido. 
Сенека говорит: “Бог близок к тебе, он у тебя, в тебе”. Бог есть наше 
стремление (Sehnsucht), которому мы оказываем божественные почести. Согласно 
христианскому воззрению Бог есть любовь. Если бы не знать, что за огромное 
значение имела и имеет религия, то смешным показалась бы эта странная игра с 
самим собой. В этом должно заключаться нечто, что не только вовсе не смешно, но 
в высшей степени целесообразно. Носить бога в себе означает очень многое: это 
служит ручательством счастья, власти, всемогущества, поскольку этими атрибутами 
наделяется божество. Носить бога в себе означает почти то же, что быть самому 
богом. В христианстве, где правда по возможности вытравлены грубочувственные 
представления и символы (что является по-видимому продолжением символической 
бедности иудейского культа), можно отыскать явные следы этой психологии. Еще 
отчетливее видно это богостановление в мистериях, развивавшихся наряду с 
христианством, в которых мисс через посвящение получает право на божеские 
почести; в конце консекрации в мистериях Изиды на миста возлагают пальмовую 
корону, возводят его на пьедестал и почитают его как Гелиоса 9. В христианской 
мистерии параллелью является возложение тернового венца на святого, выставление 
его на позор и глумление.
Мист уподобляет себя в религиозном экстазе светилам совершенно также, как 
средневековый святой уподобляет себя вследствие стигматизации с Христом. 
Франциск Ассизский совершенно по-язычески 10 устанавливал свое ближайшее 
родство с братом Солнцем и с сестрой Луной. Эти идеи о богостановлении — 
глубокой древности. Старинное верование переносило богостановление на время 
после смерти, мистерия же вносит его уже в эту жизнь. Всего прекраснее 
изображено богостановление в одном очень древнем египетском тексте; это 
триумфальная песнь восходящей души 11. “Есмь бог-Атум, иже был един. Есмь бог 
Рэ в пору его первого рассвета. Есмь великий бог, сотворивший себя самого, 
владыка богов, ему же никто из богов не равен”.
“Я был вчера и знаю про завтра; ристалище богов было сооружено, когда я сказал. 
Я знаю имя того великого бога, который пребывает там. Я тот великий Феникс, что 
пребывает в Гелиополе и числит все, что есть и существует. Есмь бог Мин при его 
явлении и возлагаю на главу свою оперение 12. Пребываю в своей стране, иду в 
свой город. Я вместе с моим отцом Атумом 13 вседневно. Нечистое во мне изгнано 
и грех, бывший во мне, низложен. Я совершил омовение в тех двух озерах, что в 
Гераклеопол