скими влияниями, 
представляет собой отличную картину проецированной индивидуальной психологии.
22 1 Петра 5, 7.
23 Фил. 4, 6.
24 1 Иоанна 1, 8.
25 Иак. 5, 16.
26 Еоес. 1, 7 и Колос. 1, 14.
27 Исаия 53, 4.
28 1 Петра, 2, 22, 24.
29 Евреям 9, 28.
30 Кроме послания Иакова см. Гал. 6, 2: “Носите бремена друг друга”
31 Гал. 5,13.
32 Евр.13,1.
33 Евр. 10, 24.
34 1 Иоанна 2, 10.
35 1 Иоанна 4, 12.
36 Cp. Reitzenstein: Die hellenistischen Mysterienreligionen. Leipzig und 
Berlin, 1910, S. 20. “К формам, в которых первобытные народы представляли себе 
высочайшее религиозное таинство — соединение с Богом — принадлежит по 
необходимости и половое соединение, посредством которого человек принимает в 
себя внутренню сущность и силу Бога, то есть его семя. Первоначально совершенно 
чувственное, это представление ведет в различных местностях (вне влияния одной 
на другую) к священнодействиям в которых божество изображается или человеком, 
или, символически, фаллосом.
37 Превосходное психологическое описание судьбы Алипия в Исповеди блаженного 
Августина (кн. б, гл. 7 и след.) отлично иллюстрирует только что сказанное. 
“Безнравственность карфагенян, проявившаяся во всей своей дикости в их 
беспутных зрелищах, погрузила Алипия в омут бедствий.” (Августин, бывший тогда 
учителем риторики, обратил его на путь истины своей мудростью.) “Алипий 
воспрянул после этих слов, выбравшись из глубокой тины, которой он дал себя 
втянуть добровольно, так как она ослепила его злой прелестью. Мужественным 
воздержанием смыл он грязь своей души. Все нечистоты цирка отпали от него; он 
никогда более не ступал ногой туда.” (Алипий отправляется после этого в Рим, 
чтобы изучать право, но там он впадает в прежний образ жизни). “В Риме его 
охватила несчастная страсть к гладиаторским играм с совершенно невероятной 
силой. Так как он вначале относился к этим играм с отвращением и проклинал их, 
то некоторые из его друзей и товарищей, идя с пиршества и встретив его, повели 
его с дружеским насилием в амфитеатр, когда там происходили эти жестокие и 
убийственные игры, несмотря на то, что он, собрав все свои силы, настойчиво 
отказывался и сопротивлялся. При этом он говорил им: “Если даже вы потащите 
туда мое тело и будете его там держать, то можете ли вы обратить мой дух и мои 
взоры на это зрелище? И так я хочу присутствовать, отсутствуя, и тем преодолеть 
и вас, и эти игры.” Несмотря на его слова, они повели его с собой, жаждая 
узнать, сможет ли он это провести. Когда они пришли туда, то сели там, где еще 
были свободные места, и все загорелось в бесчеловечном наслаждении. Алипий 
закрыл глаза и запретил своей душе пускаться в такие приключения. О, если бы он 
заткнул также и свои уши! Так как, едва только один пал в борьбе и весь народ 
поднял мощный крик, Алипий уступил любопытству и, готовый каждое зрелище, какое 
бы оно ни было, встретить с гордым презрением, открыл глаза. И его душе была 
нанесена более тяжелая рана нежели тому гладиатору, на которого он хотел 
взглянуть; и он пал более жалко нежели тот, при падении которого произошел крик,
 проникший в его слух и открывший его глаза, так что образовалась пробоина, 
через которую он мог бы быть поражен и опрокинут, будучи душой более смелым 
нежели крепким и тем более слабым, что он полагался на себя, а не, как это 
следовало бы, на Тебя. Ибо, увидев кровь, он впитал тут же и жажду крови в себя 
и уже более не отвращался, а направил свое зрение на все это, проглотил ярость, 
не зная о том, и упивался преступной борьбой и был опьянен кровавым 
наслаждением. Теперь он был уже не тем, каким туда пришел, и стал достойным 
товарищем Тех, которые его сюда притащили. Что еще следует прибавить к этому? 
Он увидел, он вскрикнул, он возгорелся и унес с собой безумное желание, которое 
возбуждало его все снова и снова идти туда, и не только в сопровождении тех, 
которые его сначала силой привели туда, но предупреждая всех и соблазняя к тому 
же и других.”
38 См. молитвы так называемой литургии Митры, которую издал Dieterich. Там 
можно встретить, знаменательные места, как-то душевная сила человека, которую я 
обрету вновь, после теперешней, меня удручающей горькой нужды, избавленный от 
грехов — ради пригибающей горькой и неумолимой нужды.
В речи первосвященника (Apules: Metamorphos. lit”. XI, 248 ft.) можно 
проследить подобный же ход мыслей. Молодой философ Люций превращен в осла, то 
есть в животное, неизменно похотливое и ненавистное Изиде, затем с него 
снимаются чары, и он посвящается в мистерии Изиды. При освобождении от чар 
священник говорит следующее:
В опасном юношеском возрасте ты впал в рабские страсти и получил дурную награду 
за свое злосчастное любопытство. Ибо тех, жизнь которых. оберегает величие 
нашей богини, не может постичь никакая враждебная участь; ты принят уже под 
защиту Фортуны, но видящей.— В молитве Цар