“Братолюбие между вами да пребывает” 32. 
“Будем внимательны друг к другу, поощрял к любви и добрым делам. Не будем 
оставлять собрания своего, как есть у некоторых обычай; но будем увещевать друг 
друга” 33.
Мы можем сказать, что действительное перенесение в христианской общине было 
безусловно необходимо для действительности чуда избавления. Первое послание 
Иоанна высказывается об этом вполне определенным образом.
“Кто любит брата своего, тот пребывает во свете” 34. “Если мы любим друг друга: 
то Бог в нас пребывает” 35.
Божество сохраняет свою действительную силу лишь на основе братской любви в 
христианской общине. Таким образом и здесь тайна избавления заключена в 
действительном перенесении, лишенном противления. Бог есть любовь, которая 
подобно Эросу Платона соединяет человека с миром сверхъестественным. Но может 
быть спросят себя, к чему необходимо божество, раз его действенная сила 
заключена лишь в перенесении. И на этот вопрос в евангелии находится 
доказательный ответ: люди суть братья “во Христе”. Взаимоперенесение среди 
братьев должно быть таково, какое существует между человеком и Христом; оно 
должно быть духовного характера. История античных культов и некоторых 
христианских сект показывает, что это определение христианского общения 
биологически необычайно важно. Душевная близость создает известные кратчайшие 
пути между людьми, которые слишком легко ведут к тому, освобождение от чего 
желало принести христианство,— именно к половому отношению со всеми его 
неизбежными последствиями, от которых страдал высокообразованный человек в 
эпоху возникновения христианства. Так как античное религиозное переживание 
решительно понималось как телесное соединение с божеством 36, то и культ был 
пропитан всякого рода сексуальностью. Последняя была слишком связана с 
отношениями людей между собой. Нравственное разложение первых христианских 
веков вызвало назревавшую во тьме самых низких слоев народа реакцию, которая 
выразилась во втором и третьем столетии, всего отчетливее в обеих 
полярнопротивоположных религиях Христа и Митры. Обе религии стремились создать 
высшую форму общения под знаком проецированной идеи, то есть воплощенного 
логоса, причем все сильнейшие влечения архаического человека могли быть 
использованы для общественного преуспеяния; это были те же самые влечения, 
которые до того бросали человека от одной страсти к другой 37, почему в них 
усматривали роковую принудительность, созданную злонамеренными созвездиями; в 
таких случаях говорили о судьбе 38, в смысле позднейшей древности это является 
принуждением libido, о чем свидетельствует выражение Зенона двигательная сила 
39. Разумеется, следует признать, что доместикация человека стоила больших 
жертв. Эпоха, создавшая стоический идеал, очень хорошо знала, к чему и против 
чего она изобрела его. Время Нерона делает понятными знаменитые места сорок 
первого письма Сенеки к Люцилию:
“Один ввергает в заблуждение другого и как хотим мы обрести спасение, когда 
никто не знает удержу, когда весь мир гонит нас еще глубже в порок?” — “Если ты 
встретишь где-нибудь человека бесстрашного в опасности, нетронутого порочными 
наслаждениями, счастливого в несчастии, спокойного среди бури, возвышенного над 
обыкновенными смертными, на одинаковой ступени с богами, разве благоговение не 
охватит тебя тогда? Разве ты не должен сказать себе: столь возвышенное существо 
является чем-то совершенно другим, нежели мое жалкое тело! Божественная сила 
властвует там. Необыкновенный дух, полный меры, возвышенный надо всем мелким, 
который посмеивается над тем, чего мы, другие, боимся или чего добиваемся; 
такого человека оживляет божественная мощь; нечто подобное не может 
существовать без содействия божества. Своей большей частью такой дух 
принадлежит тем областям, откуда он сошел к нам. Подобно тому, как лучи солнца, 
хотя и касаются земли, но дома они лишь — там, откуда пришли, так и великий 
святой человек, ниспосланный к нам, чтобы мы лучше познали божественное, хотя и 
общается с нами, но по существу принадлежит все-таки своей первоначальной 
родине; туда смотрит и стремится он; среди нас он живет, как высшее существо.”
Люди этого столетия созрели к отожествлению с Логосом, ставшим плотью, к 
основанию нового общества, объединенного идеей 40, во имя которой члены его 
могли любить друг друга и называть себя братьями 41. Неопределима древность 
идеи посредника, во имя которого открылись новые пути любви; эта идея 
осуществилась в действительности и человеческое общество сделало таким образом 
огромный шаг вперед. К этому привела не умозрительно-измышленная философия, а 
элементарная потребность большинства, прозябавшего в духовной тьме. К этому, 
очевидно, толкали глубочайшие необходимости, так как человечеству было не по 
себе в этом состояли необузданности 42. Смысл этих культов (я разумею здесь 
религии Христа и Митры) ясен: это нравственное обуздание животных влечений.
Обе религии учат ярко выраженной аскетической морали, но в то же время и морали 
деятельности. Что последняя относится также и к культу Митры, подтверждает и 
Cumont, говоря, что митриацизм обязан своим успехом ценности своей морали, 
которая энергично воспитывала к деятельности. Сторонники Митры образовывали 
“священное воинство”, для борьбы со злом. Среди них были virgines (монахини) и 
continentes (монахи) 43. Что эти братства имели еще и другое значение, именно 
хозяйственных коммун, об этом здесь не место распространяться, так как нас 
занимают лишь религиозно-психологические явления. Обе религии содержат в себе 
идею божественной жертвы: Христос приносит в жертву себя самого, как агнца 
божия; Митра приносит в жертву своего быка. Эта жертва в обеих религиях 
является зерном мистерии. Жертвенная смерть Христа означает спасе