родливой оболочкой своего тела хранил прекрасную душу; он полон 
томления; он не понят; и его последний триумф состоит в том, что он покидает 
этот мир с незапятнанным щитом. Отожествление автора с умирающим Христианом, 
который представляет собой бледную и мало симпатичную фигуру, должно выразить 
лишь то, что и ее, мисс Миллер, любви суждено резко оборваться, так же как 
любви Христиана. Трагическое интермеццо с Христианом полно гораздо большего 
смысла; оно разыгрывается на фоне непонятой любви Сирано к Роксане. Поэтому 
отожествление с Христианом может иметь значение лишь прикровенного воспоминания,
 которое вставлено вместо Сирано. Что так, по всей вероятности, и обстоит дело, 
мы убедимся в дальнейшем течении нашего анализа.
За этим примером отожествления с Христианом следует, как дальнейший пример, 
необычайно выпуклое воспоминание о море при взгляде на фотографию плывущего 
парохода: “Я почувствовала сотрясение машин, размах волн, раскачивание корабля.
”
Мы можем уже здесь высказать предположение, что с этими морскими путешествиями 
связаны у нее особенно яркие и глубокие воспоминания; через бессознательное 
созвучание они дают тому прикровенному воспоминанию очень сильный рельеф. 
Поскольку эти предполагаемые здесь воспоминания находятся в связи с той 
вышезатронутой проблемой, мы увидим ниже.
Следующий пример очень странен. Однажды в ванне мисс Миллер обернула волосы 
полотенцем, чтобы не замочить их. В ту же минуту ее охватила следующая мысль: 
“Мне казалось, что я стою на пьедестале, как настоящая египетская статуя, со 
всеми ее подробностями: угловатые члены, выставленная вперед нога, с 
отличительной эмблемой в руках.” Мисс Миллер отожествляет себя с египетской 
статуей, разумеется, в силу чисто субъективной тенденции. Но это означает: “Я 
как египетская статуя, такая же окоченелая, деревянная, возвышенная и 
бесстрастная”, что относительно египетских статуй вошло в поговорку. Подобное 
утверждение не делают без внутреннего принуждения; правильнее было бы сказать: 
“Я хочу быть такой окоченевшей, деревянной и т. д., как и египетская статуя.” 
Вид собственного обнаженного тела обычно вызывает такие фантазии, которые лучше 
всего угомонить подобной формулой. Я мог бы легко в доказательство этого 
привести целый ряд психоаналитических наблюдений.
Дальнейший пример выдвигает то влияние, которое мисс Миллер возымела на одного 
художника.
“Мне удалось заставить его воспроизводить ландшафты таких местностей (например, 
окрестностей Женевского озера), где он никогда не бывал, и он утверждал, будто 
я „могу заставлять его воспроизводить вещи, которых он никогда не видел, и 
сообщать ему ощущение неизвестной ему атмосферы", одним словом, будто я владею 
им так же, как он владеет карандашом, то есть как простым орудием.”
Это наблюдение стоит в резком противоречии с фантазией об египетской статуе. 
Мисс Миллер чувствует потребность указать здесь на почти магическое действие, 
которое она имеет на другого человека, и это произошло не без внутреннего 
принуждения, которое особенно испытывает тот, кому часто как раз не удается 
окрашенное чувством воздействие на ближнего.
Этим исчерпывается ряд примеров, долженствующих обрисовать как самовнушение 
мисс Миллер, так и способность ее к внушению. Собственно говоря, эти примеры ни 
особенно метки, ни интересны, но в аналитическом отношении они значительно 
ценнее, так как дают уже возможность заглянуть в душу автора. Ferenczi2 в своей 
превосходной работе показал нам, что следует думать о внушаемости; это свойство 
приобретает в свете фрейдовской теории libido новые аспекты, внушения 
объясняются субъективными возможностями или оккупациями libido. Выше был уже 
сделан намек на это, особенно по поводу отожествления с Христианом: 
отожествление становится действительным оттого, что оно получает приток энергии 
от мыслей, скрытых в мотиве Христиана и окрашенных сильным чувством (таких, 
которые связаны с “возложением” libido). Сила внушения собственной личности 
заключается в особенной способности сосредоточивать интерес (т. е. libido) на 
другой личности, вследствие чего последняя бессознательно вынуждается к реакции 
(единомышленной или противоречащей). Большинство примеров касается тех случаев, 
когда мисс Миллер подверглась силе внушения, т. е. когда ее libido 
непроизвольно бывала охватываема неизвестными впечатлениями; это, однако, было 
бы невозможным, если бы libido была запружена в сильной степени вследствие 
недостатка ее приложения к действительности. Соображения мисс Миллер о 
самовнушении дают нам понять, что автор собирается в дальнейших своих фантазиях 
сообщить нам кое-что из истории своей любви.
примечания 
1 Прекрасный пример встречается у С. A. Bernoulli: Franz Overbeck und Friedrich 
Nietzsche. Eine Freundschaft. 1908. Bd. I, S. 72. Бернулли характеризует манеру 
Ницше держать себя в базельском обществе. “Однажды Ницше сообщил своей соседке 
за обедом следующее: “Мне недавно снилось, что рука моя, лежавшая на столе, 
приобрела внезапно стеклянную, прозрачную кожу; отчетливо увидел я в ней ее 
скелет, ткани, игру мускулов. Вдруг я заметил, что на этой руке сидит толстая 
жаба и одновременно я почувствовал непреодолимое побуждение проглотить это 
животное. Я поборол ужасное отвращение и проглотил его.” Молодая женщина 
рассмеялась. “И Вы можете над этим смеяться?” — спросил Ницше с ужасающей 
серьезностью и обратил свои глубокие глаза полувопросительно, полупечально на 
свою соседку. Тогда последняя почувствовала, хотя и не поняла этого вполне, что 
здесь заговорил с ней оракул языком притчи, и что Ницше дал ей заглянуть в 
темную пропасть своего внутреннего мира сквозь узкую щель. На стр. 166 Бернулли 
присоединяет следующее замечание: “Может быть догадались, что безукоризненная 
корректность в одежде должна быть объяснена не столько безобидным 
самодовольством, сколько тем, что в