|
ий
комментатор? В каждом эллине жила эдипова фибра, отвечавшая сказанию о Эдипе;
стоило непосредственно коснуться ее и она трепетала каждый раз по своему. Так
же обстоит дело с немецкой нацией и Фаустом.”
35 Я не могу умолчать о том, что некоторое время находился в сомнении, смею ли
я аналитически раскрыть, сняв завесу с того лично интимного, что мисс Миллер
самозабвенно ради научного интереса предала гласности. Но я сказал себе, что
автор означенных фантазий обязан помириться и с тем, что последние станут
предметом в глубину идущих исследований, и с тем, что критика станет возражать
на то толкование ее поэмы, которое явится результатом этих исследований. Полное
отсутствие каких бы то ни было личных отношений к мисс Миллер дозволяет мне
вести о ней речь совершенно свободно; личность автора является передо мной
такой же тенью, как и ее фантазии; как некогда Одиссей, я постараюсь напоить
эти тени таким количеством крови, чтобы заставить их заговорить и разоблачить
некоторые тайны подземного мира.
III. Подготовительные материалы к анализу фантазий мисс Миллер
Богатый психоаналитический опыт научил нас тому, что всякий раз, когда кто-либо
рассказывает нам свои фантазии или сны, дело идет в них не только вообще о
какой-либо настоятельной проблеме, которая именно в данный момент является
наиболее тягостной 1.
Так как в фантазиях мисс Миллер мы имеем дело со сложной системой, то мы должны
пристально заниматься и частностями, которые я сообщу, следуя по возможности
порядку изложения самого автора.
В первой главе: Явления преходящего внушения или мгновенного самовнушения, мисс
Миллер приводит целый ряд примеров своей способности поддаваться внушению,
которую она сама рассматривает как симптом своего нервного темперамента;
например, она любит страстно икру, в то время, как некоторые из ее близких
питают к последней отвращение. Когда кто-нибудь выражает свое отвращение, то
она чувствует на некоторое время такое же. Нечего говорить, что подобные
примеры всегда имеют весьма важное индивидуально-психологическое значение. Что
икра представляет собой нечто, к чему нервные женщины часто имеют особенное
отношение, известно каждому психоаналитику.
У мисс Миллер необычайная способность вчувствования и отождествления. Она,
например, отождествила себя в Сирано до такой степени с Христианом de
Neuvillette, который был ранен, что она чувствовала на своей собственной груди
действительно проникающую боль как раз в том месте, где Христиана смертельно
ранила пуля.
Можно было бы с точки зрения психоанализа обозначить театр весьма неэстетично
как учреждение для публичной обработки комплексов. Удовольствие, получаемое от
комедии или от драматической завязки, приводящей к блаженному концу, сопряжено
с безоглядочным отождествлением собственных комплексов с происходящим на сцене;
наслаждение трагедией заключается в жутко-благодетельном чувстве, что с другими
случилось то, что могло бы угрожать самому зрителю. Соощущение нашего автора с
умирающим Христианом должно означать, что в ней назревает подобное же
разрешение ее комплекса, который вторит, нашептывая ей: hodie tibi eras mihi. И
для того, чтобы знали, какой именно момент является наиболее внушительным, мисс
Миллер присовокупляет, что она чувствует боль в груди, когда “Сара Бернар
бросается к нему, чтобы остановить кровь его раны”. Следовательно, внушительный
момент есть тот, где любовь между Христианом и Роксаной находит свой
решительный конец. Обозревая всю пьесу Ростана, мы нападаем на некоторые места,
действию которых нелегко противостоять; их мы и намереваемся выделить здесь,
так как они имеют значение для всего дальнейшего. Сирано де Бержерак с длинным
уродливым носом; из-за него ему приходится иметь множество дуэлей; он любит
Роксану, которая, ничего не подозревая, любит Христиана за прекрасные стихи; но
в действительности эти стихи выходят из-под пера Сирано, хотя с ними появляется
Христиан. Сирано — непонятый; о горячей любви и благородной душе его никто не
подозревает; он — герой, приносящий себя в жертву другим; умирая, он читает еще
раз последнее письмо Христиана в стихах, сочиненных им самим:
“Прощай, Роксана, скоро я погибну. Я думаю, это случится сегодня вечером, о
возлюбленная моя. Душа моя еще отягчена невысказанной любовью — а я умираю!
Никогда, никогда более опьяненные глаза мои — это были для них трепетные
праздники! — не прильнут уже мимолетным поцелуем к движениям вашим — одно из
них мелькает предо мною — то знакомое движение руки вашей, трогающей ваше чело
— и хочется воскликнуть — и я восклицаю —
Прощайте! Милая моя, любимая моя, сокровище мое,— любовь моя! Сердце мое
никогда не отходило от вас и я и теперь остаюсь, останусь и в будущей жизни,
все тем же безмерно любившим вас, тем —”
После чего Роксана признает в нем настоящего возлюбленного. Но уже поздно,
приходит конец; в предсмертной горячке Сирано поднимается и обнажает шпагу:
“Кажется, она смотрит — кажется, она осмеливается смотреть на нос мой,
курносая! (Он подымает шпагу.) Что вы говорите? — Это напрасно? — Я это знаю!
Но ведь дерутся не в надежде на успех! Нет, нет! Много прекраснее напрасная
борьба! Кто они, все эти? Вас тысячи? — Узнаю вас, старые враги мои! Вот ложь?
(Он ударяет шпагой в пустоту.) Ха, ха, вот компромиссы, предрассудки, вот
подлость — (удар шпагой). Вы хотите заставить меня пойти на сделку? Никогда,
никогда! А вот и ты, глупость! Знаю, в конце концов вы опрокинете меня. Не все
ли равно! Я сражаюсь, сражаюсь, сражаюсь с вами! —
Да, вы все отнимаете у меня, и лавры, и розы! Пусть! Существует нечто, что я
уношу, несмотря на все ваши старания, и сегодня вечером, вступая в чертог Божий,
я опахну лазурный порог его размашистым поклоном! Ибо несмотря на все ваши
старания, я уношу с собой нечто, незапятнанное, не смятое ничьим грубым
прикосновением — смотрите! — это перья моего шлема! —”
Сирано под
|
|