ольшинства наших фантазий, 
хотя последние с виду и были бы совершенно иного рода. Так как аббат находил 
проклятие Иуды несовместимым с божественной добротой, то он размышлял об этом 
конфликте: здесь перед нами сознательный причинный ряд. Параллельно идет ряд 
бессознательный: так как аббат хотел стать сам Иудой, то он сначала уверился в 
милосердии Божием.
Иуда стал для аббата символом его собственного бессознательного тяготения, и 
этот символ был ему необходим, чтобы мочь размышлять о своем бессознательном 
хотении; непосредственное осознание в себе желания Иудова было бы для него 
чрезмерно болезненным. Таким образом, по-видимому, должны существовать 
типические мифы, которые являются подходящими орудиями для обработки 
этнопсихологических комплексов. Яков Буркгард, по-видимому, чувствовал и 
предвосхищал эту мысль, когда он однажды сказал, что каждый эллин классического 
времени нес в себе клочок Эдипа, подобно тому, как каждый немец несет в себе 
клочок Фауста 34.
Проблемы, поставленные перед нами простым рассказом аббата, встретятся нам 
снова, когда мы приступим к исследованию фантазий, которые на этот раз обязаны 
своим существованием одной совершенно бессознательно произведенной работе. 
Материал, которым мы и воспользуемся в следующих главах, почерпнут из фантазий 
одной американки, мисс Frank Miller; приведенных ею, повторяем, совершенно 
бессознательно, в поэтическую форму. Эти фантазии, опубликование которых 
является большой заслугой мисс Миллер, отпечатаны под заглавием: “Некоторые 
факты бессознательной творческой фантазии” в 5-м томе Archives de Psy-chologie, 
1906 35.
примечания 
1 См. Liepmann, далее Jung. О мышлении, как подчинении господствующему 
представлению, ср. Ebbinghaus: “При мышлении дело идет о предвосхищающей 
апперцепции, которая господствует частью над большим, частью над меньшим кругом 
отдельных воспроизведений и отличается от случайных репродуцирующих мотивов 
только последовательностью, с которой все стоящее поодаль от этого круга 
задерживается или вытесняется.”
2 В своей Psychologia empirica meth. scientif. pertract. etc. 1732, § 23. 
Христиан Вольф говорит просто и отчетливо: Размышление есть деятельность души, 
которою она осознает себя самоё и остальные вещи вне себя.
3 Момент приспособления выдвигает особенно Вильям Джеме в своей Психологии; 
именно там, где он дает определение логического мышления, он говорит: “Мы хотим 
рассматривать эту способность справляться с новыми обстоятельствами как 
differentia specifica логического мышления. Этим последнее окажется достаточно 
отграниченным от обыкновенного ассоциативного мышления.”
4 “Мысли суть тени наших ощущений, всегда темнее, пустее, проще нежели первые”,
— говорит Ницше. Лотце (Logik, S. 552) высказывается о том же предмете 
следующим образом: “Мышление, предоставленное логическим законам своего 
движения, встречается в конце своего правильного пройденного пути с 
соотношением и с состоянием самых вещей.”
5 Ср. дальше рассуждение Бальдвина. Философический чудак Иоганн Георг Гамак 
(1730—1788) полагал тожественность разума и речи. У Ницше разум является 
метафизикой речи, что представляет собой шаг вперед в этом направлении. Дальше 
всего пошел Фриц Маут-нер (Mauthner: Sprache und Psychologie, 1911); для него 
вообще не существует никакого мышления без языка и только речь есть мысль. 
Назидательно его воззрение на “фетишизм слова”, царящий в науке.
6 Ср. Kleinpaul: Das Leben der Sprache, 3 Bande. Leipzig, 1893. Как дело 
обстояло первоначально с субъективностью этих сим-водов, которые, по-видимому, 
всецело создавались субъектом, об этом я получил представление через моего 
маленького сына: он обозначил все, что ему хотелось взять или съесть, 
энергическим криком.
7 Jardin d'Epicure, p. 80.
8 Senno generatur ab intellectu et general intellectum.
9 Едва ли можно учесть, до чего велико вовлекающее влияние первичных значений 
слова на мышление. “Все, что когда-либо было в сознании, сохраняется в качестве 
действенного момента в бессознательном”,— говорит Hermann Paul (Prinzipien der 
Sprachgeschichte, IV. Auflage, 1909, S. 25). Старинное значение слов сохраняет 
свое действие (и притом вначале незаметным образом) “из этого темного 
пространства бессознательного в душе” (Paul). Очень несомнительно выражается 
вышеупомянутый И. Г. Гаман: “Метафизика злоупотребляет всеми словесными знаками 
и оборотами речи опытного познания, чтобы создать всевозможные иероглифы и типы 
идеальных отношений”. Недаром говорят, что Кант кое-чему научился у Гамана.
10 Под выражением определенно-направленное мышление автор вовсе не разумеет 
формально-логическую операцию; последняя при некоторой способности и навыке 
вовсе не затруднительна; автор имел в виду такое (на разрешение определенной 
проблемы или на доказательство определенного тезиса) направленное мышление, 
которое не только не сторонится пересекающих его интуиции и фантазий, но 
вовлекает их в свое движение, поскольку они, пусть осложняя ход мыслей, 
обогащают содержание последних, а главное, поскольку они обращены в сторону 
того же предначертанного задания; далее, словесным это мышление является не 
оттого, что оно зависимо как в своих скрытых основаниях, так и в видимом своем 
прохождении от значения употребляемых слов (такое мышление едва ли сможет 
сохранить надолго определенное направление), а потому что оно, для объективного 
достижения цели, нуждается в словесном выражении не только окончательного 
вывода, но и всех связанных друг с другом моментов, которые приводят к 
последнему. Такое мышление действительно представляет собой большие трудности 
по сравнению и с формально-логической операцией, лишь схематически 
набрасывающей план движения к определенной цели,