|
ией.
Мне доводилось часто слышать упоминание таких случаев в качестве блестящих
примеров аналитической терапии. Однако я должен обратить внимание на то, что
больные этого эйфорического и инициативного типа столь остро нуждаются в
размежевании с миром, что никто не смог бы признать их в принципе вылеченными.
По моему мнению, они настолько же вылечены, насколько не вылечены. У меня была
возможность проследить жизненный путь таких пациентов и, нужно признаться,
многие из них обнаруживали неумение приспособиться к окружающей обстановке, что,
в случае хронической неприспособленности, постепенно приводит к бесплодию и
скуке, столь характерным для тех, кто лишился своего Я (ego). Здесь я
опять-таки говорю о пограничных случаях, а не о тех менее ценных, обычных
средних людях, для которых вопрос адаптации носит скорее технический, чем
проблематический характер. Будь я больше врачом, чем исследователем, то,
конечно, не смог бы удержаться от известного оптимизма с суждениях. потому что
тогда мой взор был бы прикован к количеству исцелений. Но моя совесть
исследователя обеспокоена не количеством, а качеством. Природа аристократична,
и один стоящий человек перевешивает десяток других, менее ценных. Я внимательно
присматривался к ценным людям, и именно на них открыл для себя сомнительность
результатов чисто личного анализа, а также научился понимать причины этой
сомнительности.
Если из-за ассимиляции бессознательного мы ошибочно включаем коллективную
психику в инвентарь личных психических функций, то неизбежно наступает распад
личности на объединенные в пары противоположности. Помимо уже рассмотренной
пары противоположностей, а именно, мании величия и чувства неполноценности,
столь докучающе очевидных при неврозах, есть множество других пар, из которых я
выберу лишь сугубо моральную пару противоположностей, то есть добро и зло.
Видовые добродетели и пороки человечества содержатся в коллективной душе, как и
все прочее. Один без всякого основания приписывает себе коллективную
добродетель в качестве личного достоинства, а другой принимает коллективный
порок как свой собственный грех. То и другое так же иллюзорно, как мегаломания
и неполноценность, поскольку воображаемые добродетели и воображаемые пороки
суть просто содержащиеся в коллективной душе моральные пары противоположностей,
которые сделались воспринимаемыми или были искусственно доведены до сознания.
Как много этих парных противоположностей содержит в себе коллективная душа,
можно показать на примере примитивных народов: один наблюдатель обыкновенно
превозносит их величайшие добродетели, тогда как другой выносит наихудшие
впечатления о том же самом племени. В отношении дикаря, чья индивидуализация
(personal differentation), как известно, находится в самом начале пути, верны
оба суждения, ибо его психика по существу коллективна и, следовательно, большей
частью бессознательна. Дикарь еще более или менее тождествен коллективной душе
и потому в равной мере обладает коллективными добродетелями и пороками, не
приписывая их себе лично и не испытывая никакого внутреннего противоречия.
Противоречие возникает лишь тогда, когда начинается личное развитие собственной
души и когда рассудок открывает непримиримый характер противоположностей.
Последствием этого открытия является конфликт вытеснения (the conflict of
repression). Мы хотим быть добрыми и потому должны вытеснить зло; вместе с этим
приходит конец раю коллективной души. Вытеснение коллективной души было
совершенно необходимо для развития личности. у примитивных народов развитие
личности или, точнее, развитие особы (the person) есть вопрос магического
престижа. Фигура шамана или вождя племени служит живым примером остальным: оба
обращают на себя внимание своеобразием нарядов и образа жизни, выражающим их
социальные роли. Своеобразие внешних опознавательных признаков индивидуума
выделяет его среди остальных, и это выделение еще больше усиливается благодаря
владению особыми ритуальными секретами. С помощью этих и подобных им средств
дикарь создает вокруг себя оболочку, которую можно было бы назвать персоной (a
persona) [маской]. Как известно, маски действительно используются дикарями в
тотемных обрядах, например, в качестве средств усиления или изменения личности.
Таким способом этот выделяющийся среди остальных индивидуум, вероятно,
выводится из сферы коллективной психики, причем в той степени, в какой ему
удается идентифицироваться со своей персоной. Это отдаление и означает собой
магический престиж. Вероятно, легче всего утверждать, будто движущим мотивом в
этом развитии выступает воля к власти. Однако, нельзя забывать, что создание
престижа - это всегда результат коллективного компромисса: помимо того, что
должен найтись соискатель престижа, общество тоже должно находиться в состоянии
поиска того, кому даровать престиж. Раз это так, было бы неверно говорить, что
некто добивается престижа благодаря своей особой воле к власти; напротив,
создание престижа - дело сугубо коллективное. Поскольку общество как целое
нуждается в магически действующей фигуре, оно использует эту нереализованность
воли к власти у индивидуума и желание подчиняться у масс как связующее средство
и, таким образом, вызывает создание личного престижа. Этот последний
представляет собой феномен, который, как показывает история политических
институтов, имеет огромное значение для взаимного признания законов и обычаев
разными нациями.
Важность личного престижа едва ли можно переоценить, поскольку возможность
регрессивного растворения в коллективной Душе представляет реальную опасность,
причем не только для лидера, но и для идущих за ним. Такая возможность, по всей
вероятности, появляется в тех случаях, когда цель престижа - всеобщее признание
- достигнута. Конкретное лицо (the person) становится тогда коллективной
истиной, а это всегда есть начало конца. Завоевание престижа является
позитивным достижением не только для выдвинувшегося индивидуума, но и для его
клана. Единственный выделяется своими деяниями, большинство же характеризуется
своим отречением от власти. До тех пор, пока эту позицию нужно отстаивать и
защищать от враждебных влияни
|
|