чимость теневой стороны и ее влияния на сознание, но запуталось в 
данной проблеме. Психология эта занята исключительно тем, что молчаливо 
опускается нашим текстом, полагается уже давно пройденным. Йога прекрасно 
знакома с миром клеш, но в силу привязанности к природному она не знает 
морального конфликта, каковым выступают для нас клеши. Моральная дилемма 
отделяет нас от нашей тени. Индийский дух вырастает из природы, наш дух природе 
противостоит. 
Основание из голубого камня для нас не прозрачно именно потому, что нам сначала 
требуется ответ на вопрос о зле в природе. Ответ дать можно, но только не 
плоско-рационалистическими аргументами или интеллектуальной болтовней. 
Достойным ответом может быть моральная ответственность индивида, однако тут нет 
рецептов и предписаний, и каждый сам должен расплачиваться до последнего гроша. 
Лишь тогда станет прозрачным основание из голубого камня. Наша сутра 
предполагает, что теневой мир наших личных фантазий, иначе говоря, личностное 
бессознательное, уже пройден, и она идет дальше, к описанию символической 
фигуры, которая поначалу кажется нам странной. Речь идет о радиальной 
геометрической восьмичастной фигуре, так называемой Огдоаде или "восьмерице". В 
середине ее лотос с сидящим Буддой; решающим является опыт познания того, что 
Буддой является сам медитирующий, а этим развязываются и узлы судеб, вплетенные 
в ткань рассказа. Концентрически построенный символ выражает высшую степень 
концентрации, достигаемую только вослед ранее описанному отдалению, переносу 
интереса с чувственного мира и его объектов на скрытое основание сознания. 
Держащийся объектов мир сознания растворяется вместе со своим центром, "Я", а 
на его место приходит все возрастающий блеск земли Амитабхи. 
Психологически это означает, что за или под миром личностных фантазий и 
влечений появляется еще более глубокий слой бессознательного. В 
противоположность хаотичному беспорядку клеш он наделен высшим порядком и 
гармонией; в противоположность множественности первого, во втором представлено 
всеохватывающее единство, символом которого является "бодхимандала" – чудесный 
круг просветления. 
Что может сказать наша психология в ответ на индийское утверждение о 
сверхличностном, мирообъемлющем бессознательном, которое появляется лишь с 
достижением прозрачности той тьмы, каковой было личностное бессознательное? 
Наша современная психология знает, что личностное бессознательное является лишь 
верхним слоем, покоящимся на фундаменте совсем иной природы. Он обозначается 
нами как коллективное бессознательное. Основанием для такого обозначения служит 
то обстоятельство, что, в отличие от личностного бессознательного с его чисто 
личностным содержанием, образы глубинного бессознательного имеют отчетливо 
мифологический характер. Иначе говоря, по форме и содержанию они совпадают с 
теми повсюду разлитыми, изначальными представлениями, которые лежат в основании 
мифов. Они имеют уже не личностную, но надличную природу и присущи всем людям. 
Поэтому они обнаруживаются во всех мифах и сказках всех времен и народов, а 
равно и у тех индивидов, которые не имеют ни малейшего представления о 
мифологии. 
Наша западная психология на деле достигла того же, что и йога, а именно: она в 
состоянии достичь глубинного слоя бессознательного и дать его научное описание. 
Мифологические мотивы, наличие которых установлено исследованием 
бессознательного, многообразны, но они соединяются в концентрически-радиальном 
порядке, в центре, или в сущности, коллективного бессознательного. В силу 
удивительного согласия между воззрениями йоги и результатами психологического 
исследования я избрал для этого центрального символа санскритский термин 
"мандала", что значит "круг". 
Здесь вероятен вопрос: но как же наука дошла до таких утверждений? На это можно 
ответить двояко. Во-первых, исторически. При изучении, скажем, средневековой 
натурфилософии, мы видим, что для символизации центрального принципа она 
постоянно прибегает к форме круга, чаще всего поделенного на четыре части. Это 
представление, очевидно, позаимствовано из церковных аллегорий четверичности, 
которая обнаруживается в бесчисленных образах Rex gloriae с четырьмя 
евангелистами, в четырех сторонах рая, четырех ветрах и т.д. 
Второй путь является эмпирико-психологическим. На определенной стадии 
психологического лечения пациенты начинают спонтанно изображать такие мандалы – 
либо потому, что они им снятся, либо по причине неожиданно ощутимой нужды в 
изображении упорядоченного единства, чтобы компенсировать душевный хаос. 
Сходный процесс протекал, например, у нашего национального, швейцарского 
святого – блаженного брата Николая фон дер Флюэ. Результаты мы доныне можем 
видеть в Заксельнской приходской церкви, в изображении видения о троице. Ему 
удалось упорядочить ужасающее видение, потрясшее его до самых глубин, с помощью 
символики круга, почерпнутой из книжки одного немецкого мистика. [7] 
Но что скажет наша психология о сидящем в лотосе Будде? Тогда бы и западный 
Христос сидел на троне в центре мандалы. Такое случалось в Средние века. Но 
наблюдаемые нами сегодня мандалы, спонтанно возникающие у бесчисленных 
индивидов без всякого к тому повода или вмешательства извне, не содержат фигуры 
Христа, не говоря уж о Будде в позе лотоса. Зато часто встречаются 
равносторонний греческий крест или даже безошибочно узнаваемая свастика. Я не 
имею возможности обсуждать здесь это необычное явление, представляющее сегодня 
понятный интерес. [8] 
Между христианской и буддистской мандалами имеется тонкое, однако огромное 
различие. Христианин никогда не скажет по ходу созерцания: "Я есмь Христос", но 
вместе с Павлом признает: "И уже не я живу, но живет во мне Христос" (Гал. 
2:20). В нашей же сутре сказано: "Ты узнаешь, что ты – Будда". В основе своей 
оба исповедания тождественны, поскольку буддист достигает этого