жно было бы говорить о появлении в глубинах "символов". Очевидно, что символ, 
протянутый "по восьми направлениям компаса", представляет собой систему из 
восьми лучей. Как говорится в тексте, он "совершеннейшим образом заполняет 
восемь углов фундамента". Система сияет как "тысяча миллионов солнц". Сияющий 
отпечаток солнца обрел теперь огромную энергию лучей и безмерную силу света. 
Странные образы "золотых канатов", которые как сеть охватывают всю систему, 
предположительно означают взаимосвязанность и закрепленность системы. Она уже 
не может распасться. К сожалению, в тексте ничего не говорится о возможных 
осечках при употреблении этого метода, о распадении системы в результате ошибки.
 Подобные помехи в процессе воображения не являются чем-то неожиданным для 
знакомых с ними; они случаются часто. Не удивительно поэтому, что в этом 
йогическом видении предусмотрены золотые канаты для закрепления образа. 
Хотя в тексте об этом прямо не сказано, система восьми лучей уже представляет 
собой землю Амитабхи. Там растут чудесные деревья, как это должно быть в раю. 
Особая важность придается водам страны Амитабхи. В соответствии с октогональной 
системой, они распределены по восьми озерам. Источником этих вод является 
центральный драгоценный камень, Чинтамани, "жемчужина желаний", символ 
"труднодостижимого сокровища" [5] и высшей ценности. В китайском искусстве это 
лунный образ, часто связуемый с драконом. [6] 
Чудесные "звуки" вод составляют две пары оппозиций, выражающих основные 
догматические истины буддизма: "страдание" и "не-существование", "изменчивость" 
и "не-Я". Они означают, что всякое бытиё полно страдании, а все привязанное к 
"Я" – преходяще. От всех заблуждений освобождает учение о не-бытии и не-Я-бытии.
 Мелодичная вода, некоторым образом, есть учение Будды вообще – освобождающая 
вода мудрости, "aqua doctrinae", если воспользоваться выражением Оригена. 
Источником этих вод, несравненной жемчужиной, является Татхагата, сам Будда. 
Затем отсюда проистекает воображаемая реконструкция образа Будды: вместе с его 
возвышением в медитирующей психике йогина появляется понимание того, что Будда 
есть никто иной, как сам медитирующий. Из "собственных сознания и помыслов" 
проистекает не только образ Будды, но также душа, созидающая эти мысленные 
образы – она и есть сам Будда. 
Образ Будды помещен сидящим на круглый лотос, в центр восьмиугольной земли 
Амитабхи. Будда отличается великим состраданием, коим он "улавливает все 
существа", включая и медитирующего, то есть самую внутреннюю сущность Будды, 
которая проступает и выявляется в видении как самость медитирующего. Он 
испытывает себя как единственно сущего, как высшее сознание, каковым и является 
Будда. Для достижения этой последней цели и был нужен весь этот трудный путь 
духовных упражнений по реконструкции, чтобы освободиться от искажающего 
сознания Я, несущего на себе полную страданий иллюзию мира, чтобы достичь иного 
полюса души, при достижении которого мир снимается как иллюзия. 
Наш текст не является музейной древностью: в подобных и во многих других формах 
все это живо в душе индийцев. Пронизывающая их души до мельчайших деталей мысль 
– такая жизнь кажется совершенно чуждой европейцам. Эта душа была сформирована 
и воспитана не буддизмом, а йогой. Сам буддизм есть порождение духа йоги, 
которая много старше и универсальнее исторической Реформации, осуществленной 
Буддой. С этим духом так или иначе должен сдружиться всякий, кто стремится 
понять изнутри индийские искусство, философию и этику. Наше привычное понимание,
 основанное на наружном, внешнем здесь отказывает, оно безнадежно расходится с 
сутью индийского духа. Но в особенности мне хотелось бы предостеречь от попыток 
подражания восточным практикам (ныне столь частых). Как правило, из этого 
ничего не выходит, кроме искусственного отступления нашего западного рассудка. 
Конечно, кто готов во всем отказаться от Европы и действительно сделаться 
только йогином, со всеми вытекающими этическими и практическими последствиями, 
кто готов сидеть на шкуре газели под деревом баньяна и проводить свои дни в 
безмятежном не-бытии – за таким человеком я готов признать, что он понял йогу 
на индийский манер. Но тому, кто на это не способен, не следует и делать вид, 
будто он понимает йогу. Он не может и не должен отрекаться от своего западного 
рассудка, но напротив, укреплять его, чтобы опытным путем, без подражательства 
и обезьянничанья, понять из йоги ровно столько, сколько это возможно для нашего 
рассудка. Ведь тайны йоги значат для индийца столько же, или даже больше, чем 
таинства христианской веры для нас; и так же как мы не позволяем всякому чужаку 
смеяться и осквернять mysterium нашей христианской веры, мы не можем 
недооценивать или принимать за абсурдные заблуждения эти странные индийские 
представления и практики. Тем самым мы лишь закроем себе доступ к разумному их 
пониманию. Правда, у себя в Европе мы настолько далеко зашли по этому пути, что 
даже духовное содержание христианских догматов в ощутимой степени сокрыто от 
нас рационалистическим и "просвещенческим" туманом. Поэтому мы с такой 
легкостью недооцениваем все то, что нам незнакомо и непонятно. 
Если мы вообще хотим понять, то делать это способны только по-европейски. Верно,
 многое постигается сердцем, но разуму трудно угнаться за ним с 
интеллектуальными формулировками, чтобы придать понятому подобающий вид. 
Имеются и такие понятия, производимые головой, в особенности научным разумом, 
которые часто непостижимы для сердца. Мы предоставляем самому читателю 
пользоваться то одним, то другим. Попробуем сначала обратиться к голове, чтобы 
найти или выстроить мост, по которому можно перейти от йоги к европейскому 
разумению. 
Для этого нам нужно вернуться к уже упомянутым символам, но на сей раз мы 
рассмотрим их смысловое содержание. Солнце, с которого начинается этот ряд, 
является источником тепла и света и представляет собой несомненное средоточие 
видимого нами мира. Как податель жизни, оно всегда и повсюду было либо самим 
божеством, либо его образом. Даже в мире христианских представлений оно – 
излюбленна