"психическим родством" или "мистическим участием", 
ушло из нашего вещного мира. Однако именно этот ореол подсознательных 
ассоциаций придавал столь красочный и волшебный вид первобытному миру. Мы 
утратили это ощущение до такой степени, что не узнаем его, сталкиваясь с ним. 
Для нас они сокрыты под порогом сознания, а при случайном их появлении мы 
считаем, что это какая-то ошибка.
 Ко мне неоднократно обращались за советом воспитанные и образованные люди, чьи 
сны, фантазии и видения были столь необычайны, что глубоко шокировали их. Все 
они считали, что человек в здравом уме не может испытывать подобных ощущений и 
что видения могут являться только лицам с патологическими расстройствами. Один 
теолог как-то сказал мне, что видения Иезекииля были лишь симптомами 
подступающей смерти, а "голоса", услышанные Моисеем и пророками, - 
галлюцинациями. Можете себе представить, какой панический ужас он испытал, 
когда нечто подобное "спонтанно" произошло с ним самим. Мы настолько привыкли к 
очевидно рациональной структуре нашего мира, что едва можем себе представить 
происшествие, не укладывающееся в рамки здравого смысла. Первобытный же человек 
при возникновении такой исключительной ситуации не стал бы сомневаться в своих 
умственных способностях, а подумал бы о фетишах, духах или божествах.
 Вместе с тем, эмоции у нас те же. Более того, опасности, подстерегающие нас в 
нашей далеко шагнувшей вперед цивилизации, могут быть пострашнее, чем 
приписываемые в свое время демонам. Позиция современного человека иногда 
напоминает мне психически нездорового пациента, лечившегося в моей клинике, 
тоже врача по специальности. Как-то утром я спросил его, как он себя чувствует. 
Он отвечал, что провел замечательную ночь, дезинфицируя небеса хлоридом ртути. 
Хотя он очень дотошно проводил санитарную обработку, следов Бога обнаружить не 
удалось. Это невроз, а может, и что-нибудь похуже. Вместо Бога или "страха 
Господня" мы сталкиваемся с неврозом беспокойства или какой-то фобией. Эмоция 
не изменилась, но ее объект сменил название и содержание в худшую сторону.
 Я припоминаю одного преподавателя философии, пришедшего ко мне за 
консультацией по поводу своей канцерофобии. Он был убежден, что у него 
злокачественная опухоль, несмотря на то, что десятки рентгенограмм не 
показывали ничего подобного. "О, я знаю, что на снимках пусто, - говорил он 
обычно, - но ведь могло бы и появиться?" Что привело его к этой идее? Очевидно, 
страх, возникший не от зрелого размышления. Неожиданно пришедшая мысль о смерти 
поборола все доводы рассудка и овладела им, и сила ее была такова, что он не 
смог воспротивиться.
 Этому образованному человеку было гораздо сложнее признать, что произошло, чем,
 например, дикарю решить, что его преследует дух умершего. Вредоносное 
воздействие сил зла в первобытном обществе допускается хотя бы как гипотеза. 
Человеку же нынешней цивилизации допустить, что его проблемы вызваны 
всего-навсего шалостями воображения-это на грани инфаркта. Первобытная 
"одержимость" не исчезла - она такая же, как всегда, лишь трактуется более 
разнообразно и непримиримо.
  Я сравнил современного и первобытного человека по нескольким подобным 
показателям. Как будет показано далее, такие сравнения очень важны для 
понимания как способности человека к генерированию символов, так и роли 
сновидений в их изъявлении. Оказывается, многие сны являют образы и ассоциации, 
аналогичные первобытным идеям, мифам и ритуалам. Фрейд назвал такие образы, 
встречающиеся в сновидениях, "останками древности". По Фрейду, получается, что 
это элементы психики, веками сохраняющиеся в человеческом разуме. Описанный 
подход характерен для тех, кто считает подсознание эдаким аппендиксом сознания 
(или, образнее, бачком-накопителем для отходов, вырабатываемых сознанием).
 Последующие исследования привели меня к мысли, что описанный подход лишен 
оснований и должен быть отвергнут. Я обнаружил, что ассоциации и образы такого 
рода составляют неотъемлемую часть подсознания и присутствуют в сновидениях 
любого человека, будь он образован или безграмотен, умен или глуп. Их вовсе 
нельзя отнести к не имеющим жизни и смысла "останкам". Они до сих пор действуют 
и имеют особую ценность как раз из-за своей долгой "истории" (эта тема раскрыта 
д-ром Хендерсоном в следующей главе). Они образуют мост между присущими нам 
сознательными способами выражения мыслей и более примитивными, но и более 
яркими и образными, формами самовыражения. Эта промежуточная форма воздействует 
непосредственно на чувства и эмоции. "Исторические" ассоциации свяэуют таким 
образом рациональный мир сознательного и первобытный мир инстинктивного.
 Я уже обращал внимание на интересный контраст между "контролируемыми" нами 
мыслями в бодрствующем состоянии и изобилием образов в сновидениях. Имеется еще 
одна причина такого различия: многие идеи, используемые нами в цивилизованной 
жизни, утратили свою эмоциональную энергию. Мы ими пользуемся в разговоре, 
сдержанно реагируем на их употребление другими - но особенно глубокого 
впечатления они не производят. Нужен другой подход, чтобы они "дошли" до нас с 
силой, достаточной для изменения наших взглядов и поведения. Этим и занимается 
"язык сновидений", символика которого настолько заряжена психической энергией, 
что мы не можем не обратить на нее внимания.
 Одна дама, например, славилась своей глупостью, предрассудками, упрямством и 
неприятием логических рассуждении. Ей можно было доказывать что-нибудь весь 
вечер без малейшего результата. Ее сновидения, однако, использовали другой 
подход, чтобы овладеть ее вниманием. Однажды ей приснилось, что ее пригласили 
на важный прием. Хозяйка дома приветствовала ее словами: "Как приятно, что вы 
смогли прийти. Все ваши друзья уже собрались и ждут вас". Затем ее подвели к 
дверям, но открыв их, она вошла в... коровник!
 Язык этого сна достаточно прост, чтобы быть понятным и тупице. Хотя сначала 
пациентка, увидевшая сон, не восприняла его "соль", ибо она слишком задевала ее 
самолюбие, впоследствии "посыл" сновидения до