уважения антиквариат немецкого языка, с одной стороны, а с другой - это 
парализующая земная тяжесть мысли, трагическое препятствие для всех, кто 
надеется при помощи лестницы из слов достичь высот чистых идей, избавленных от 
всего земного. Ведь когда я произношу слово "дух", то любое ограничение 
выделенным в данный момент смыслом оказывается недостаточным для того, чтобы 
полностью помешать многозначительной переливчатости слова.
 Поэтому мы должны поставить принципиальный вопрос: что, собственно, должно 
быть обозначено словом "дух", когда его употребляют в связи с понятием жизни? 
Ни в коем случае нельзя молчаливо предполагать, что, в сущности, каждый точно 
знает, что подразумевается под "духом" или "жизнью".
 Я не философ, а всего лишь эмпирик, и во всех сложных вопросах я склонен 
принимать решение, исходя из опыта. Но там, где нет осязаемых основ опыта, я 
предпочитаю оставить затронугый вопрос без ответа. Поэтому я всегда буду 
стремиться сводить абстрактные величины к их опытному содержанию, чтобы в 
какой-то степени самому быть уверенным в том, что я знаю, о чем говорю. Я 
должен признаться, что я не знаю, что такое дух; столь же мало мне известно и о 
том, что такое жизнь. Я знаю "жизнь" лишь в форме живого тела; и наоборот, что 
это есть само по себе, в абстрактном состоянии, чем бы это могло быть еще 
помимо простого слова - об этом я не могу даже смутно догадываться. Так что 
прежде всего я должен, пожалуй, вместо жизни говорить о живом теле, а вместо 
духа - о душевном. Это делается отнюдь не для того, чтобы уклониться от 
поставленного вопроса путем рассмотрения тела и души; напротив, как раз при 
помощи основ опыта я надеюсь содействовать духу в достижении действительного 
бытия - причем не за счет жизни.
 Понятие живого тела с точки зрения наших целей - пожалуй, значительно легче 
поддается объяснению, чем общее понятие жизни, так как тело является наглядной 
и осязаемой вещью, которая сама с готовностью идет на помощь способности 
представления. Поэтому мы легко сойдемся на том, что тело - это подходящая для 
осуществления жизненных целей, внутренне взаимосвязанная система материальных 
элементов и как таковая она представляет собой доступное рациональному 
осмыслению проявление живого существа или, выражаясь проще, целесообразное 
расположение материи, которое делает возможным существование живого существа. 
Чтобы избежать неясностей, я хотел бы обратить внимание на то, что приведенное 
определение тела не включает в себя Нечто, расплывчато называемое мною живым 
существом. В силу этого разграничения, которое я не хочу ни отстаивать, ни 
критиковать, тело, однако, должно пониматься не просто как мертвое 
нагромождение материи, а как готовая к жизни, дающая возможность жизни 
материальная система, при условии, однако, что без участия живого существа, 
несмотря на всю готовность, жить оно не могло бы. Ибо, несмотря на все 
возможное значение живого существа, у самого по себе тела отсутствует нечто 
необходимое для жизни, а именно душевное. Это мы знаем, прежде всего 
основываясь на собственном непосредственном опыте, затем косвенно из опыта 
ближних, а также благодаря научным открытиям, сделанным при изучении высших 
позвоночных и, поскольку нет противоречащих доводов, низших животных и растений.

 Должен ли я теперь приравнять "живое существо", о котором я говорил выше, к 
душевному, являющемуся для нас, так сказать, непосредственно осязаемым в 
человеческом сознании, и тем самым вновь прийти к известной древней 
двойственности души и тела? Или же есть какие-нибудь доводы, которые 
оправдывали бы отделение живого существа от души? Тем самым и душу тоже мы 
понимали бы как целесообразную систему, как расположение не просто 
обеспечивающего жизнь материала, а живого материала или, еще точнее, процессов 
жизни. Я отнюдь не уверен, что эта точка зрения встретит всеобщее одобрение, 
ведь все настолько свыклись с представлением о душе и теле как о живой 
двойственности, что вряд ли, наверное, будут сразу склонны рассматривать душу 
всего лишь как простое упорядочивание протекающих в теле жизненных процессов.
 Наш опыт, насколько он вообще позволяет делать выводы о сущности души, 
представляет нам душевный процесс как явление, зависящее от нервной системы. С 
достаточной определенностью известно, что разрушение тех или иных частей тела 
обусловливает соответствующие душевные потери. Спинной и головной мозг содержат 
в основном связи сенсорных и моторных путей, так называемую рефлекторную дугу. 
То, что под этим понимается, я продемонстрирую на одном простом примере. 
Человек дотрагивается пальцем до горячего предмета;
 вследствие этого мгновенно возбуждаются нервные окончания органа осязания. В 
результате их возбуждения изменяется состояние всего двигательного пути вплоть 
до спинного мозга, а оттуда до головного. Но уже в спинном мозге клетками 
ганглиев, воспринимающими тактильное раздражение, измененное состояние 
передается соседним клеткам моторных ганглиев, которые со своей стороны 
посылают импульсы к мышцам руки и тем самым вызывают внезапное сокращение 
мускулатуры и отдергивание руки. Все это происходит с такой быстротой, что 
осознанное восприятие боли зачастую наступает лишь в тот момент, когда рука уже 
отдернута. То есть реакция осуществляется автоматически и осознается лишь 
впоследствии. А то, что происходит в спинном мозге, подается воспринимающему 
"Я" в форме отображения, подтверждаемого понятиями и наименованиями, Взяв за 
основу такую модель рефлекторной дуги, то есть движения извне вовнутрь 
раздражения и следования изнутри наружу импульса, можно представить себе те 
процессы, которые лежат в основе душевного.
 Возьмем теперь менее простой случай: мы слышим неясный звук, который сначала 
не оказывает иного влияния, кроме того, что он побуждает нас прислушаться, 
чтобы выяснить, что он означает. В этом случае слуховой раздражитель вызывает в