мозгу целый ряд представлений, образов, с ним связанных. Частично это будут 
звуковые образы, частично зрительные, частично чувственные. При этом я 
употребляю слово "образ" исключительно в значении представления. Разумеется, 
душевное Нечто может быть содержанием сознания, то есть представленным лишь 
тогда, когда обладает способностью быть представленным, то есть образностью. 
Поэтому все содержания сознания я называю образами, поскольку они являются 
отображениями мозговых процессов.
 Вызванный слуховым раздражителем ряд образов неожиданно соединяется в звуковой 
образ памяти, связанный со зрительным образом, а именно в звук, который издает 
гремучая змея. Ко всей мускулатуре тела следует непосредственно с этим 
связанный сигнал тревоги. Рефлекторная дуга завершена; но в данном случае она 
отличается от предыдущей тем, что между сенсорным раздражителем и моторной 
реакцией вставляется мозговой процесс - последовательность душевных образов. 
Внезапное напряжение тела в свою очередь вызывает явления в сердце и в кровяных 
сосудах, процессы, которые отображаются в душе в виде страха.
 Таким образом можно получить представление о душевном. Оно состоит из 
отображений простых мозговых процессов и из отображений таких отображений в 
почти бесконечной последовательности. Эти отображения обладают свойством 
сознания. Сущность сознания - это загадка, решения которой я не знаю. Но чисто 
формально можно сказать, что душевное Нечто считается сознательным тогда, когда 
оно вступает в отношения с "Я". Если этих отношений нет, то оно является 
бессознательным. Забывание показывает, как часто и как легко содержания теряют 
свою связь с "Я". Поэтому мы любим сравнивать сознание со светом прожектора. 
Только те предметы, на которые падает конус света, попадают в поле моего 
восприятия. Однако предмет, который случайно оказывается в темноте, не 
перестает существовать, он просто становится невидимым. Таким образом, где-то 
находится душевное, которое мною не осознается, и весьма вероятно, что оно 
пребывает в состоянии, аналогичном тому, когда оно становится видимым для "Я".
 Тем самым сознание становится, пожалуй, достаточно понятным, если понимать его 
как отношение к "Я". Но критическим пунктом здесь является "Я". Что мы должны 
под ним понимать? Очевидно, при всем единстве "Я" речь идет о чрезвычайно 
неоднородной величине. Оно основывается на отображениях функций органов чувств, 
которые передают раздражения изнутри и извне, и, кроме того, на огромном 
количестве накопленных образов прошедших процессов. Все эти крайне различные 
составные части нуждаются в крепком сцеплении, в качестве которого мы как раз и 
признали сознание. То есть сознание представляется необходимым предусловием "Я".
 Однако без "Я" немыслимо также и сознание. Это кажущееся противоречие 
разрешается, пожалуй, тем, что мы понимаем "Я" также как отображение, но не 
одного-единственного, а очень многих процессов и их взаимодействий, то есть 
всех тех процессов и содержаний, которые составляют "Я"-созна-ние. Их множество 
фактически образует единство, так как связь сознания, словно своего рода сила 
притяжения, стягивает отдельные части в направлении, возможно, мнимого центра. 
Поэтому я говорю не просто о "Я", но о комплексе "Я", обоснованно предполагая, 
что "Я" имеет изменчивую структуру, а значит, является непостоянным и не может 
быть просто "Я". К сожалению, я не могу здесь подробно останавливаться на 
классических изменениях "Я", которые возникают у душевнобольных или в 
сновидениях,
 Благодаря пониманию "Я" как структуры душевных элементов мы логически приходим 
к вопросу: является ли "Я" центральным образом, исключительным представителем 
всей человеческой сути? Включило ли оно в себя и выразило ли в себе все 
содержания и функции?
 На этот вопрос мы должны ответить отрицательно.
 "Я"-сознание представляет собой комплекс, который не охватывает целого 
человеческого существа: им значительно больше забыто, чем оно знает. Оно 
осознает лишь меньшую часть из того, что слышит и видит. Мысли вырастают в 
стороне от сознания, более того, они уже стоят наготове, а сознанию ничего об 
этом не известно. "Я" едва ли имеет хотя бы смутное представление о чрезвычайно 
важной регуляции внутренних телесных процессов, которой служит симпатическая 
нервная система. Пожалуй, то, что включает в себя "Я", - это лишь самая малая 
часть того, что должно было бы осмыслить в себе совершенное сознание.
 Поэтому "Я" может быть лишь частным комплексом. Быть может, это тот 
единственный в своем роде комплекс, внутреннее единение которого и означает 
сознание? Но не является ли сознанием любое единение душевных частей? Непонятно,
 почему сцепление определенной части функций органов чувств и определенной 
части материала памяти должно представлять собой сознание, а единение других 
душевных частей - нет. Комплекс зрения, слуха и т.д. имеет сильную, хорошо 
организованную внутреннюю связь. Нет оснований считать, что он тоже не мог бы 
быть сознанием. Как показывает случай слепоглухонемой Элен Келлер, достаточно 
органа осязания и восприятия тела, чтобы создать или сделать возможным сознание,
 ограниченное, правда, в первую очередь этими органами чувств. Поэтому 
"Я"-сознание понимается мною как совокупность различных "сознании органов 
чувств", причем самостоятельность каждого отдельного сознания потонула в 
единстве вышестоящего "Я".
 Поскольку "Я"-сознание не охватывает все душевные деятельности и явления, то 
есть не содержит в себе всех отображений, и даже при всем напряжении воли 
невозможно проникнуть в определенные закрытые для него регионы, то, естественно,
 возникает вопрос, не существует ли подобного "Я"-сознанию единения всех 
душевных деятельностей, своего рода более высокого или широкого сознания, в 
котором наше "Я" было бы наглядным содержанием, таким, как, например, 
деятельность зрения в моем сознании, и оно, так же как зрение, было бы слито на