tabula rasa, так же как любой человек не обладает совершенно новым и 
единственным в своем роде мозгом. Он рождается с мозгом, который является 
результатом развития в бесконечно длинном ряду предков. Этот мозг получает свое 
полное дифференцированное завершение в каждом эмбрионе, и если он начинает 
выполнять свою функцию, то непременно появляются результаты, которые 
бесчисленное множество раз до него уже продуцировались в ряду предков. Вся 
анатомия человека является унаследованной, идентичной с анцестральной 
конституцией системой, которая непременно будет функционировать таким же 
образом, как и раньше. Поэтому вероятность того, что будет продуцироваться 
нечто новое, существенно отличающееся от прежнего, бесконечно мала. 
Следовательно, все те факторы, которые были существенны для наших близких и 
далеких предков в силу их соответствия унаследованной органической системе, 
будут существенны также и для нас. Они являются даже необходимостями, которые 
будут заявлять о себе в виде потребностей.
 Мой читатель не должен опасаться, что я буду говорить ему об унаследованных 
представлениях. Я далек от этой мысли. Автономные содержания бессознательного 
или доминанты бессознательного, как я их называл, - это не врожденные 
представления, а врожденные возможности, даже необходимости, направленные на 
воссоздание тех представлений, которые с давних пор выражались через доминанты 
бессознательного. Разумеется, каждая земная религия и каждое время имеют свой 
особый язык, который может бесконечно варьироваться. Однако если в мифологии 
герой побеждает дракона, рыбу или какое-нибудь другое чудовище, то это различие 
не так существенно; фундаментальный мотив остается одним и тем же, и это 
является достоянием человечества, а не преходящими формулировками разных 
регионов и времен.
 Таким образом, человек рождается со сложной духовной предрасположенностью, 
которая отнюдь не есть tabula rasa. Даже для самой дерзкой фантазии духовной 
наследственностью очерчены определенные границы, а сквозь вуаль самой 
необузданной фантастики мерцают доминанты, с древних времен присущие 
человеческому Духу, Мы бываем весьма удивлены, обнаруживая, что фантазии 
душевнобольного порой почти идентичны фантазиям первобытного человека. Было бы, 
однако, удивительно, если бы это было не так.
 Я назвал сферу психической наследственности коллективным бессознательным. 
Содержания же нашего сознания все мы приобрели индивидуально. Если бы 
человеческая психика состояла из одного лишь сознания, то не было бы ничего 
психического, что бы ни возникло исключительно в течение индивидуальной жизни. 
В этом случае мы напрасно искали бы какие-нибудь условия и влияния, стоящие за 
простым родительским комплексом. Сведением всего к отцу и матери было бы 
сказано последнее слово, потому что они являются первыми и единственными 
фигурами, которые воздействовали на нашу сознательную психику. В 
действительности же содержания нашего сознания возникли не только благодаря 
воздействию индивидуального окружения; на них также влияла и располагала в 
определенном порядке психическая наследственность, коллективное бессознательное.
 Разумеется, образ индивидуальной матери впечатляющ, но он особенно впечатляющ 
еще и потому, что соединен с бессознательной готовностью, то есть с врожденной 
системой или образом, обязанным своим существованием тому обстоятельству, что 
мать и ребенок всегда находились в симбиотическом отношении. Если мать в том 
или ином смысле не существует, то этим наносится ущерб, то есть не 
удовлетворяется требование коллективного образа матери к исполнению. Инстинкт 
здесь, так сказать, в убытке. Очень часто в результате этого возникают 
невротические расстройства или по крайней мере определенные характерологические 
особенности. Если бы не существовало коллективного бессознательного, то все 
можно было бы сделать просто путем воспитания; можно было бы, не нанеся вреда, 
превратить человека в одушевленную машину или взрастить идеал. Но всем этим 
стараниям определены тесные рамки, ибо существуют доминанты бессознательного, 
которые выдвигают почти непреодолимые требования к исполнению.
 Следовательно, если в случае с пациентом, страдающим неврозом желудка, я 
должен точно охарактеризовать, что представляет собой то Нечто, которое 
поддерживает по ту сторону личного материнского комплекса столь же 
неопределенную, сколь и мучительную тоску, то ответ звучит так: это 
коллективный образ матери, не данной личной матери, а просто матери.
 Но меня могут спросить, почему этот коллективный образ должен вызывать такую 
тоску? Ответить на данный вопрос не так легко. Но если бы можно было 
непосредственно себе представить, чем является и что означает коллективный 
образ, который я, используя специальный термин, назвал также архетипом, то 
тогда понять его действие было бы просто.
 Чтобы это пояснить, я хотел бы привести следующее соображение: отношение мать 
- ребенок всегда является самым глубоким и самым коренным из тех, что мы знаем; 
ведь ребенок навсегда стал как бы частью материнского тела! Позже он на долгие 
годы остается составной частью душевной атмосферы матери, и, таким образом, все 
изначальное в ребенке нерасторжимо слито с образом матери. Это верно не только 
для отдельного случая, но и подтверждается исторически. Это является абсолютным 
переживанием ряда предков, просто-таки органической истиной, такой же, как 
отношение полов друг к другу. Разумеется, в архетипе, в коллективно-врожденном 
образе матери, тоже имеется та чрезвычайная интенсивность отношения, которая 
побуждает ребенка инстинктивно цепляться за свою мать. С годами человек 
естественным образом отходит от матери, но (столь же естественно), не от 
архетипа, предполагая, что он больше не находится в состоянии примитивности, 
которое чуть ли не сходно с животным, а уже достиг определенной сознательности 
и вместе с тем определенной культуры. Если он просто лишь инстинктивен, то его