психогенных заболеваний. Наверное, бессознательное можно понять лучше всего, 
если толковать его как естественный орган со своей специфической продуктивной 
энергией. Если из-за вытеснения его продукты не воспринимаются сознанием, то 
возникает нечто вроде запруживания, неестественной помехи целесообразной 
функции, точно так же, как если бы была создана преграда на пути оттока в 
кишечник естественному продукту функции печени - желчи. В результате вытеснения 
возникают неправильные психические оттоки. Так же как желчь попадает в кровь, 
так и вытесненное содержание иррадиирует в другие душевные и физиологические 
области. При истерии прежде всего нарушаются физиологические функции, при 
других неврозах, таких, как фобии, обсессии и неврозы навязчивых действий, 
главным образом нарушаются душевные функции, включая сновидения. И если при 
телесных симптомах истерии и при душевных симптомах других неврозов (а также 
психозов) можно указать на воздействие вытесненных содержаний, то подобное 
можно сделать и в отношении сновидений. Сама по себе способность видеть сны 
является нормальной функцией, но вследствие запруживания она может нарушаться 
точно так же, как и прочие функции. фрейдовская теория сновидений принимает во 
внимание и даже объясняет сновидения только под этим углом зрения, как будто 
они не могут быть не чем иным, кроме как симптомами. Как известно, подобным же 
образом психоанализ трактует и другие духовные области, например произведения 
искусства, где, однако, совершенно ясно, что художественное произведение 
является не симптомом, а подлинным творением. Творческая деятельность может 
быть понята только из самой себя. Если же она понимается как патологическое 
недоразумение, которое объясняется так же, как невроз, то такая попытка 
объяснения приводит к достойному сожаления курьезу.
 То же самое касается сновидения. Оно является своеобразным творением 
бессознательного, и если его истолковывать исключительно в качестве симптома 
вытеснения, то этим оно только искажается и извращается; такое объяснение бьет 
мимо цели.
 Остановимся теперь ненадолго на результатах фрейдовского психоанализа. В его 
теории человек представляется инстинктивным существом, которое сталкивается с 
разного рода барьерами в виде нравственных заповедей, установленных законом и 
собственным разумом; поэтому он вынужден вытеснять определенные влечения или их 
составляющие. Цель метода состоит в том, чтобы довести до сознания содержания 
этих влечений и с помощью сознательной коррекции устранить их вытеснение. Их 
чреватому риском высвобождению противопоставляется разъяснение, что они есть не 
что иное, как инфантильные фантазии - желания, которые легко можно подчинить 
себе разумным образом. Также предполагается, что их - используя техническое 
выражение - можно "сублимировать", под чем понимается определенный способ их 
преобразования в целесообразную адаптивную форму. Если кто-нибудь полагает, что 
это может произойти произвольно, то он, конечно, ошибается. Только абсолютная 
необходимость может действенно воспрепятствовать исполнению естественного 
влечения. Там же, где такой нужды или острой необходимости нет, "сублимация" 
является всего лишь самообманом, новым, на этот раз несколько более тонким 
вытеснением.
 Есть ли в этой теории и в этом осмыслении человека что-либо, на что можно было 
бы обратить внимание как на способствующее формированию нашего мировоззрения? Я 
полагаю, вряд ли. Ведущей идеей толковательной психологии фрейдовского 
психоанализа является хорошо известный рационалистический материализм минувшего 
XIX столетия. Он не создает другой картины мира, а поэтому также и другой 
установки человека к миру. Нельзя, однако, забывать, что теории оказывают 
влияние на установку лишь в самых редких случаях. Гораздо более действенный 
путь лежит через эмоциональный фактор. Действительно, мне не доводилось видеть, 
чтобы сухое теоретическое изложение вызывало бы чувства. Я мог бы привести 
очень подробную статистику заключенных, но мой читатель при этом заснул бы. 
Однако если я проведу его по тюрьме или по психиатрической лечебнице, то он не 
только не уснет, он испытает глубокое впечатление. Сделало ли учение кого-либо 
Буддой? Нет, в душе его пылало зрелище старости, болезни и смерти.
 Таким образом, частично односторонние, частично ошибочные воззрения 
фрейдовского психоанализа, в сущности, ничего нам не говорят. Но если мы 
ознакомимся с психоаналитическим разбором конкретных случаев невроза и 
посмотрим, какие опустошения причиняют там так называемые вытеснения, к каким 
разрушениям приводит пренебрежение важнейшими инстинктивными процессами, то 
тогда мы испытаем - удачно сказано - сильное впечатление. Нет ни одной формы 
трагизма, которая в данном случае не являлась бы следствием этой борьбы "Я" с 
бессознательным. Кто хоть раз ощутил ужас тюрьмы, психиатрической больницы или 
приюта для престарелых, тот под впечатлением увиденного испытает достойное 
упоминания обогащение своего мировоззрения. То же самое произойдет с ним, если 
он бросит взгляд в бездну человеческого страдания, которая открывается за 
неврозом. Сколько раз я слышал возглас: "Ведь это ужасно! Кто бы мог подумать!" 
Действительно, нельзя отрицать, что всякий раз, когда пытаешься исследовать с 
должной добросовестностью и обстоятельностью структуру невроза, испытываешь от 
деятельности бессознательного сильнейшее впечатление. Показ кому-либо трущоб 
Лондона тоже бывает благим делом, и тот, кто их увидел, знает больше того, кто 
их не видал. Но это всего лишь толчок, а вопрос: "Что нужно с этим делать? " - 
по-прежнему остается без ответа.
 Психоанализ сбросил покров с фактов, которые были известны лишь немногим, и 
даже сделал попытку с этими фактами обходиться. Но какой установкой он для 
этого располагает? Является ли установка психоанализа новой, другими словами, 
воздействовало ли то огромное впечатление от него плодотворно? Изменил ли он 
образ мира и тем самым продвинул ли вперед наше мировоззрение? Мировоззрением