прошлом статуса и что к  ложным идеалам. Последние, несомненно, имеются: 
конечный пункт для таких людей находится не впереди, а позади них. Поэтому они 
устремляются назад. Можно согласиться с ними в том, что трудно увидеть, какие 
другие конечные пункты должны быть во второй половине жизни по сравнению с 
целями первой: расширением жизни, полезностью, дееспособностью, утверждением в 
социальной жизни, предусмотрительным подыскиванием подходящей пары и хорошего 
положения для своего потомства - цель жизни достигнута! К сожалению, это не 
может являться достаточным смыслом и целью для многих людей, усматривающих в 
старении только лишь угасание жизни и ощущающих, что их прежние идеалы поблекли 
и изжили себя. Конечно, если бы эти люди еще раньше успели наполнить до краев и 
опустошить до дна чашу своей жизни, то теперь они чувствовали бы себя, пожалуй, 
иначе; их бы ничего не удерживало, все, что могло сгореть, сгорело бы, и 
спокойствие старости было бы для них желанным. Но нам нельзя забывать, что мало 
кто из людей умеет жить и что искусство жить является к тому же самым важным и 
самым редким из всех искусств - исчерпать всю чашу красоты, кому это удавалось? 
Так что для большинства людей слишком многое остается непережитым - часто даже 
возможности, которые они не смогли бы реализовать при всем желании, - и, таким 
образом, они переступают через порог старости с неудовлетворенными притязаниями,
 которые невольно заставляют их смотреть назад,
 Таким людям смотреть назад особенно пагубно. Им скорее нужна перспектива, 
прицельная точка в будущем. Поэтому во всех основных религиях имеются свои 
заверения относительно потусторонней жизни, есть своя стоящая над миром цель, 
которая позволяет смертному прожить вторую половину жизни с такой же 
целенаправленностью, что и первую. Однако насколько убедительны для 
современного человека цели расширения и кульминации жизни, настолько же 
сомнительна или прямо-таки невероятна для него идея продолжения жизни после 
смерти. И все же конец жизни, то есть смерть, может быть разумной целью лишь в 
том случае, если либо жизнь настолько ужасна, что в конце концов радуешься ее 
завершению, либо когда есть убеждение, что солнце с такой же 
последовательностью, с какой оно поднимается к полудню, стремится к своему 
закату, "чтобы светить дальним народам". Однако верование является сегодня 
столь нелегким искусством, что для части человечества - особенно образованной - 
оно стало почти недоступным. Мы слишком приучены к мысли, что in puncto (В 
отношении (лат.). - Перев.) бессмертия и т.п. существуют различные 
противоречивые мнения и нет никаких убедительных доказательств. Поскольку нашим 
современным лозунгом, имеющим, по-видимому, безусловную убедительную силу, 
является наука, то хотелось бы иметь "научные" доказательства. Но мыслящие 
образованные люди знают совершенно точно, что подобные доказательства относятся 
к числу философских невозможностей. Об этом просто ничего нельзя узнать.
 Могу ли я утверждать здесь, что по тем же причинам нам не дано знать, 
происходит ли все же что-нибудь после смерти или нет? Ответ является non liquet 
(Не ясно (лат.). - Перев.), ни положительным, ни отрицательным. Мы просто не 
знаем об этом ничего научно определенного и тем самым находимся точно в таком 
же положении, как, например, при обсуждении вопроса, обитаем Марс или нет; при 
этом с жителями Марса, если они существуют на самом деле, совершенно ничего не 
происходит, независимо от того, соглашаемся мы с их существованием либо его 
отрицаем. Они могут быть, а могут и не быть. Таким же образом обстоит дело с 
так называемым бессмертием, и поэтому мы можем отложить проблему ad acta (В 
дело, в архив. Пометка на деловых бумагах (лат.). - Перев.).
 Здесь, однако, пробуждается моя совесть врача, которая велит мне высказать еще 
кое-какие важные соображения по этому вопросу. Я обнаружил, что 
целенаправленная жизнь в целом лучше, богаче, здоровее, чем бесцельная, и что 
лучше идти вперед вместе со временем, чем назад против времени. Врачевателю 
души пожилой человек, неспособный расстаться с жизнью, кажется таким же слабым 
и больным, как и юноша, который не в состоянии ее построить. И в самом деле, 
как в том, так и в другом случае речь часто идет об одной и той же детской 
жадности, о том же самом страхе, об одном и том же упрямстве и своеволии. Как 
врач я убежден, что, так сказать, гигиеничнее видеть в смерти цель, к которой 
нужно стремиться, и что сопротивление этому является чем-то нездоровым и 
ненормальным, потому что оно делает вторую половину жизни бесцельной. Поэтому, 
исходя из точки зрения душевной гигиены, я нахожу чрезвычайно разумными все 
религии, которые имеют цель, стоящую над миром. Если я живу в доме и знаю, что 
в течение двух недель он рухнет на мою голову, то эти мысли нанесут ущерб всем 
моим жизненным функциям; если же я, напротив, чувствую себя уверенным, то смогу 
спокойно и нормально в нем жить. Следовательно, с психотерапевтической точки 
зрения было бы лучше, если бы мы могли думать, что смерть - это всего лишь 
переходный период, часть неизвестного большого и долгого процесса жизни,
 Хотя большинство людей не знает, зачем нужна организму поваренная соль, все, 
однако же, ее требуют, руководствуясь инстинктивной потребностью. Так же 
обстоит дело и с душевными фактами. Большинство людей давно уже ощутили 
потребность в продолжении существования. Поэтому мы со своей констатацией 
находимся не в стороне, а посередине магистрального пути жизни человечества. А 
значит, с позиции жизни мы рассуждаем правильно, даже если и не вполне понимаем,
 о чем думаем.
 Да и вообще, мы когда-нибудь понимаем то, о чем думаем? Мы понимаем только 
такое мышление, которое представляет собой не что иное, как уравнение, из 
которого никогда не получится более того, что нами в него вложено. Это 
интеллект. Но кроме него существует мышление в элементарных образах, символах, 
более древних, чем исторический человек, которые издавна являются у него 
врожденными и которые, переживая все поколения и оставаясь вечно живыми,