человека?
 Просто из первобытных мыслей человечества нельзя вывести философскую систему, 
а можно извлечь лишь антиномии, которые, однако, во все времена и во всех 
культурах создают неисчерпаемую основу всей духовной проблематики. Являются ли 
representations collectives архаичного человека глубокими, или же они такими 
только кажутся? Существовал ли смысл изначально, или же он был лишь сотворен 
человеком? Я не могу ответить на эти труднейшие вопросы, но в заключение мне 
хотелось бы привести здесь еще одно наблюдение, сделанное мною в горном племени 
Элгонии. Я тщательно исследовал все, что может касаться следов религиозных идей 
и обрядов, и с этой целью опрашивал туземцев. В течение многих недель все мои 
поиски были тщетными. Люди позволяли мне на все посмотреть и охотно давали 
любую информацию. Я мог беседовать с ними напрямую без помех со стороны 
туземного переводчика, поскольку многие пожилые мужчины говорили на суахили. 
Поначалу, правда, они были сдержанны, но затем, когда лед между нами был сломан,
 я встретил самый дружелюбный прием. Они ничего не знали о религиозных обычаях. 
Но я не унимался, и однажды, в конце одной из многих безрезультатных бесед, 
один старик неожиданно воскликнул: "Утром, когда восходит солнце, мы выходим из 
хижин, плюем на ладони и протягиваем их к солнцу". Мне удалось посмотреть, как 
проходит эта церемония, и точно ее описать. Они часто плевали или дули на руки, 
которые держали перед ртом, и затем поворачивали ладони к солнцу. Я спросил, 
что это означает, почему они это делают, зачем они плевали или дули на руки. Но 
напрасно. "Всегда так делается", - говорили они. Было невозможно получить 
какое-либо объяснение, и мне все стало совершенно ясно: фактически они знают 
только, что они это делают, но не что они делают. Они не видят смысла в этом 
действии. Такими же жестами они приветствуют и новую луну.
 Давайте теперь предположим, что я, совершенно посторонний человек, приехал в 
этот город (Имеется в виду город, в котором читалась настоящая лекция. - Перев.
) с целью изучить господствующие здесь обычаи. Сначала я поселяюсь неподалеку 
от дач на Цюрихской горе и устанавливаю контакты с их обитателями. И вот я 
спрашиваю герра Мюллера и герра Мейера: "Расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь 
о ваших религиозных обычаях". Оба господина озадачены. Они никогда не ходят в 
церковь, ничего о таких обычаях не знают и категорически отрицают, что в них 
участвовали. Но вот весна, и наступает Пасха. Однажды утром я застаю герра 
Мюллера за необычным занятием: он с деловым видом бегает по саду, пряча 
крашеные яйца, и, кроме того, устанавливает своеобразных заячьих идолов. Он 
пойман с поличным. "Почему вы умолчали об этой чрезвычайно интересной 
церемонии?" - спрашиваю я его. "Какая церемония? Это же просто так. На Пасху 
всегда так делают". - "Но что означают эти яйца, почему вы их прячете, что 
означают эти идолы?" Герр Мюллер обескуражен. Он сам этого не знает; он так же 
мало знает, что означает рождественская елка, но все же наряжает ее, и в этом 
он совершенно подобен первобытным людям. Быть может, далекие предки 
первобытного человека лучше знали, что они делали? Но это совершенно невероятно.
 Архаичный человек просто делает, и только цивилизованный человек знает, что он 
делает,
 Но что же означает церемония жителей Элгонии, о которой я только что 
рассказал? Очевидно, она представляет собой приношение дара солнцу, которое в 
момент своего восхода, и только тогда, является для людей "мунгу", то есть 
маной, божественным, Преподнесение слюны означает принесение в дар субстанции, 
содержащей, по мнению первобытного человека, личную ману, целительную, 
волшебную и жизненную силу. Если же это дыхание, то даром, соответственно, 
является цохо, по-арабски рух, по-древнееврейски руах, по-гречески пневма - 
ветер и дух. То есть это действие означает: я вверяю богу свою живую душу. Оно 
представляет собой бессловесную, выраженную в действии молитву, которая с таким 
же успехом могла бы звучать и так: "Боже, в твои руки вверяю я душу свою".
 Происходит ли это просто так, или же подобная идея уже была осмыслена когда-то 
прежде? На этой неразрешенной проблеме я бы и хотел завершить свой доклад.
 
 Жизненный рубеж
 
 Говорить о проблемах возрастных ступеней человека - задача необычайно сложная, 
ведь она предполагает не меньше чем изображение картины всей душевной жизни от 
колыбели до могилы. В рамках доклада мы можем удовлетворить всем требованиям 
такой задачи лишь в самых общих чертах. Разумеется, речь здесь не идет о том, 
чтобы дать описание нормальной психологии различных возрастных ступеней, но мы 
должны заниматься "проблемами", трудностями, сомнениями, неоднозначностями - 
одним словом, вопросами, на которые можно дать сразу несколько ответов, причем 
ни один из них не будет достаточно надежным и бесспорным. Поэтому при 
обсуждении вопросов нам придется многое придумывать; хуже того, иногда мы будем 
вынуждены рассуждать умозрительно, а что-то даже принимать на веру.
 Если бы душевная жизнь состояла только из данностей - что, впрочем, еще имеет 
место на первобытной ступени, - то мы могли бы тогда удовлетвориться прочным 
эмпиризмом. Однако душевная жизнь культурного человека полна проблематики, без 
нее она даже вообще немыслима. Наши душевные процессы представляют собой в 
основном рассуждения, сомнения, эксперименты - сплошь вещи, с которыми 
бессознательная, инстинктивная душа первобытного человека, похоже, совсем не 
знакома. Существованием проблематики мы обязаны росту сознания, данайскому дару 
культуры. Отступление от инстинкта и противопоставление ему себя образуют 
сознание. Инстинкт представляет собой природу и жаждет природы. Сознание, 
напротив, может желать только культуры или же ее отрицания. И везде, где бы оно,
 охваченное тоской Руссо, ни стремилось назад к природе, оно "окультуривает" ее.