еще включен в природу. Он не думает о том, что может господствовать над 
природой, и поэтому его наивысшие помыслы направлены на защиту от ее таящих 
угрозу случайностей. Цивилизованный же человек пытается овладеть природой и 
поэтому стремится познать естественные причины, которые дадут ему ключ к ее 
сокровенным мастерским. Потому-то даже мысль о произвольных силах и возможности 
их существования ему крайне неприятна, ибо он справедливо чует там 
доказательство тщетности своих попыток покорить природу.
 Резюмируя сказанное, я хотел бы констатировать: принципиальным своеобразием 
архаичного человека является его установка на произвол случая, потому что этот 
фактор явлений мира имеет для него несравнимо большее значение, чем 
естественные причины. Произвол случая заключается, с одной стороны, в 
фактическом группировании случайных событий, с другой - в проекции 
бессознательной психики, так называемой participation mystique. Разумеется, для 
архаичного человека этого различия не существует, поскольку психическое 
спроецировано у него в такой степени, что не отличается от объективного, 
физического явления. Для него случайности представляют собой одушевленные 
вмешательства, то есть преднамеренные акты произвола, поскольку он не чувствует,
 что чрезвычайное событие потрясает его только потому, что он наделяет его 
силою своего удивления или испуга. Здесь, правда, мы находимся на небезопасной 
почве. Является ли вещь красивой потому, что я наделяю ее красотой? Или же 
объективная красота вещи заставляет меня это признать? Известно, что величайшие 
умы бились над проблемой: что освещает миры - священное солнце или . же 
лучезарный человеческий глаз. Архаичный человек верит в солнце, цивилизованный 
- в глаза, если, конечно, он не болен поэзией. Ему необходимо сделать природу 
неодушевленной, чтобы суметь овладеть ею, то есть он отказывается от всех 
архаичных проекций, по крайней мере там, где стремится быть объективным.
 В архаичном мире все имеет душу. душу человека, или, лучше сказать, душу 
человечества, коллективное бессознательное; ибо отдельный человек души еще не 
имеет. Не будем забывать, что требование христианского таинства крещения 
означает поворотный пункт, имеющий огромное значение в духовном развитии 
человечества. Крещение наделяет человека реальной душой; это делает не частный, 
магический, баптистский обряд крещения, а сама идея крещения, которая извлекает 
человека из архаичной тождественности с миром и превращает его в существо, 
превосходящее мир. То, что человечество достигло высоты этой идеи, является в 
самом глубоком смысле крещением и рождением духовного, неприродного человека.
 В психологии бессознательного существует положение, согласно которому любая 
относительно самостоятельная часть души имеет личностный характер, то есть она 
сразу же персонифицируется, как только ей предоставляется возможность для 
самовыражения. Наиболее яркие примеры этого можно найти в галлюцинациях 
душевнобольных и в медиумо-мистических коммуникациях. Там, где проецируется 
самостоятельная часть души, возникает невидимая персона. Так появляются духи в 
обычном спиритизме и подобным же образом они образуются у первобытного человека 
тоже. Если значительная часть души проецируется на человека, то он становится 
маной, то есть человеком, обладающим необычайной силой воздействия, - колдуном, 
ведьмой, оборотнем и т.д. Архаичная идея, что по ночам шаман, словно птиц, 
ловит переселившиеся части души и сажает их в клетки, иллюстрирует сказанное 
наиболее отчетливо. Эти проекции делают шамана маной, они наделяют животных, 
деревья и камни голосами и понуждают индивида, поскольку являются как раз 
частями души, к безусловному повиновению. По этой причине душевнобольной 
человек безвозвратно оказывается во власти своих голосов, ибо проекции - это 
его собственная душевная деятельность, сознательным субъектом которой он 
является в той же мере, что и субъектом деятельности слышащего, видящего и 
повинующегося.
 Стало быть, с психологической точки зрения архаичная теория, состоящая в том, 
что произвольная сила случая есть результат намерений духов и колдунов, 
является самым естественным, в силу своей неизбежности, выводом. Но не будем на 
этот счет предаваться иллюзиям! Если бы мы изложили смышленому первобытному 
человеку наше совершенно научное объяснение, то он обвинил бы нас в 
смехотворном суеверии и прямо-таки в ужасном изъяне логики, ибо он полагает, 
что мир освещает не глаз, а солнце. Так, однажды мой друг, туземный вождь 
Горное Озеро, пристыжающе призвал меня к порядку, когда я приводил аргумент 
Августина "Non est hie sol dominus noster, sed qui ilium fecit" (Солнце не есть 
господь наш, который это сделал (лат.). - Перев.), с негодованием воскликнув: 
"Он, который там идет, - показывая на солнце, - наш отец. Ты можешь его увидеть.
 От него исходит весь свет, вся жизнь, нет ничего, что было бы сделано не им". 
Он сильно разволновался, мучительно подыскивал слова и наконец воскликнул: 
"Даже человек в горах, который ходит один, не может без него разжечь свой 
огонь". Вряд ли можно прекраснее охарактеризовать архаичную точку зрения. Вся 
сила находится вовне, и мы можем жить только благодаря ей. Не надо, пожалуй, 
прилагать больших усилий, чтобы увидеть, что и в наши обезбоженные дни 
архаичное состояние духа по-прежнему сохраняется в религиозном мышлении. Так до 
сих пор мыслят миллионы людей.
 Когда мы ранее говорили об основной ориентации первобытного человека на 
произвол случая, я высказал точку зрения, что такое проявление духа является 
чем-то целесообразным, а значит, и рациональным. Отважимся ли мы - хотя бы на 
миг - принять гипотезу, что архаичная теория о произвольных силах обоснована не 
только психологически, но и фактически? Я бы не хотел рубить сплеча и убеждать 
своих читателей в реальном существовании колдовства. Я хотел бы только 
поразмыслить вместе с ними, к каким выводам можно прийти, если согласиться с 
первобытным человеком, чт.о весь свет исходит от солнца, что вещи красивы сами