кратера, и у меня появилось чувство, будто я - в стране мертвых. У подножия 
скалы я различил две фигуры: седобородого старика и прекрасную юную девушку. Я 
осмелился приблизиться к ним - так, словно они были реальными людьми, и стал 
прислушиваться к их разговору. Старик меня несколько шокировал, объяснив, что 
он Илья-пророк. Но девушка меня просто возмутила - она назвала себя Саломеей! 
Она была слепа. Что за странная пара: Саломея и Илья-пророк. Но старик заверил 
меня, что они вместе уже целую вечность, и это меня окончательно запутало. С 
ними жила какая-то черная змея, кажется, я ей понравился. Я старался держаться 
ближе к старику, он казался мне наиболее разумным и здравомыслящим из всей этой 
компании. Саломея не внушала мне доверия. С Ильей мы вели долгие беседы, смысл 
которых, однако, оставался мне не ясен.
Естественно, я пытался найти правдоподобное объяснение появлению этих 
библейских персонажей в моей фантазии; я не забывал и о том, что мой отец был 
священником. Но это ничего не объясняло. Что означал этот старик? Что такое - 
Саломея? Почему они вместе? Лишь много лет спустя, когда я узнал многое, чего 
не знал тогда, связь между стариком и девушкой перестала удивлять меня.
В таких снах, равно как и в мифологических путешествиях, мы часто встречаем 
старца в сопровождении девушки. Так, по преданию, Симон Маг странствовал с 
молодой девушкой, которую взял из публичного дома. Ее звали Еленой. 
Предполагалось, что в нее вселилась душа Елены Троянской. В этом же ряду - 
Клингсор и Кундри, Лао-Цзы и являвшаяся с ним повсюду девушка-танцовщица.
Каждый вечер, записывая свои фантазии, я думал: если я не запишу, моя Анима не 
сможет удержать их. Была и другая причина такой моей добросовестности: в том, 
что записано, уже трудно что-либо исказить или перепутать. В этом смысле 
существует огромная разница между тем, что сказано, и тем, что записано. В 
своих "письмах" я старался быть честным с собою, насколько это возможно, я 
следовал известной античной формуле: "Отдай все, что имеешь, и тогда получишь 
желаемое".
Постепенно я научился различать то, что я в действительности думал, и то, что 
говорила моя Анима. Когда она пыталась приписать мне какую-нибудь банальность, 
я говорил себе: "Все это так, и я в самом деле думал так раньше. Но я не обязан 
думать так сейчас и думать так всегда. Это было бы слишком унизительно, и к 
чему мне это?".
В чем же, в первую очередь, состоит это различие? Если нам удастся отстранить 
от себя бессознательные элементы и каким-то образом их персонифицировать, то 
установить с ними сознательную связь окажется не так уж трудно. Только так 
возможно лишить бессознательное той власти, которую оно приобретает над нами. 
Все это не так сложно, как кажется, поскольку в сути своей бессознательное 
всегда в известной степени автономно и обладает некоторой внутренней цельностью.
 И с этим - с существованием некой самостоятельной цельности внутри нас - 
придется примириться, однако сам факт такого рода автономии дает нам 
возможность управлять бессознательными процессами.
Если бы я поверил, что мои бессознательные фантазии следует воспринимать как 
искусство, я бы стал смотреть на них другими глазами - как смотрят фильмы. Это 
бы не сделало их более убедительными, это не ставило бы меня перед некой 
этической задачей. Но Анима могла заставить меня поверить в то, что я -никем не 
понятый художник, и что моя soi'disant* [Так называемая (фр.).] "артистическая" 
натура даст мне право уйти от реальности. Если бы я следовал этому голосу, 
однажды он неизбежно сказал бы: "Ты воображаешь, что эта чушь, которой ты 
занимаешься, искусство? Ни в малейшей степени!". Эта, присущая Аниме, 
двусмысленность, это бессознательное внушение, могут в конце концов выбить 
почву из под ног, разрушить самые основания человеческой личности. Но решает в 
итоге все же сознание, именно оно должно определиться по отношению к всякого 
рода бессознательным Проявлениям.
Однако Анима имеет и некоторые положительные свойства. Она играет роль 
посредника между сознанием и бессознательным, и в этом я вижу ее преимущество. 
Я всегда обращался к ней, когда чувствовал, что мое душевное равновесие 
нарушено, что что-то происходит в моем подсознании. В этот момент я спрашивал у 
Анимы: "Что с тобой? Что ты видишь? Я хочу знать". После некоторого 
сопротивления она, как правило, порождала образ, вполне зримый, и тогда 
исчезало ощущение беспокойства и подавленности. Вся моя эмоциональная энергия 
обращалась в любопытство, концентрировалась на содержании образа. Я потом 
беседовал с Анимой об этих образах, я чувствовал необходимость объяснить их 
себе, как в свое время сны.
Сегодня я способен воспринимать такие идеи непосредственно, потому что я 
научился принимать бессознательное таким, как есть, и понимать его. Я знаю, как 
я должен вести себя с этими образами. Я могу непосредственно интерпретировать 
их, когда они являются в снах, и я не нуждаюсь более в посреднике, каким была 
Анима.
Свои тогдашние фантазии я записывал сперва в Черную книгу, потом я переименовал 
ее в Красную книгу и снабдил ее рисунками . В ней содержится большая часть моих 
рисунков с изобра-
"Черная книга" представляет собою маленький томик, переплетенный в черную кожу. 
"Красна^книга" - своего рода фолиант в сафьяновом переплете, напоминающий по 
форме средневековые рукописи; и шрифт, и язык здесь стилизованы под готику.
Все началось с какой-то сумятицы, и я не знал, что это значит, или чего оно 
хочет от меня. Казалось, что атмосфера вокруг меня сгущается, ее заполняли 
какие-то удивительные призрачные существа. Так оно и было: мой дом стали 
посещать привидения. Моя старшая дочь однажды ночью увидела белую фигуру, 
пересекавшую комнату. Другая моя дочь, в свою очередь, жаловалась, что дважды