Христос знал цену страданию, видел в нем положительный смысл и как мученик, он 
человечнее и реальнее, чем Будда. Будда отказался от страдания; он, правда, 
отказался и от радости. Он уничтожил в себе всякое чувство и тем самым 
отстранил от себя все человеческое. Христос в Евангелиях изображается не иначе, 
как Богочеловек, хотя он, собственно, не переставал быть человеком, всегда 
оставался человеком, тогда как Будда еще при жизни сделался выше человечества в 
себе.
Эта "жизнь" - лишь некий фрагмент бытия, нарочито разыгрываемый в трехмерной, 
словно наскоро сколоченный ящик, вселенной.
Ощущение объективности, которое я испытывал в этом сне и в своих видениях, 
происходит от свершившейся индивидуации. Оно означает отстраненность от всякого 
рода оценок и от того, что мы зовем эмоциональными привязанностями. Для 
человека эти привязанности значат очень много. Но они всегда несут в себе 
проекцию, некое субъективное смещение угла зрения, и необходимо устранить его, 
чтобы достичь объективности и самодостаточности. Эмоциональные связи - это наши 
желания, они влекут за собою принуждение и несвободу. Мы чего-то ожидаем от 
других, и тем самым ставим себя в зависимость от кого-то. Объективное знание, 
как правило, скрыто за эмоциональным отношением, и в этом суть. И только 
объективное знание делает возможным действительное духовное соединение.
Человек должен иметь возможность сказать, что он сделал все, что в его силах, 
чтобы иметь какое-то представление о жизни после смерти или некий образ такой 
жизни, даже если это станет признанием его бессилия. Но не сделать это - значит 
лишить себя чего-то важного. Потому что в этом вопросе обнаруживает себя 
вековое наследие человечества, полный тайной жизни архетип, необходимая 
составляющая той цельности, которая и есть - наша личность, мы сами. Разум 
устанавливает границы - слишком узкие, он приемлет только известное, и то - с 
ограничениями. И такая жизнь - в известных рамках - выдает себя за жизнь 
действительную. Но наша ежедневная жизнь не умещается в рамках сознания, без 
нашего ведома в нас живет бессознательное. И чем более преобладает критическое 
ratio, тем скуднее жизнь, когда же мы осознаем свое бессознательное, свои мифы, 
жизнь наша становится богаче и разнообразнее. Абсолютная власть разума сродни 
политическому абсолютизму: она уничтожает личность.
Бессознательное дает нам некий шанс, что-то сообщая или на что-то намекая 
своими образами. Оно способно обнаруживать перед нами знание, традиционной 
логике недоступное. Вспомните феномены синхронности, предчувствия или сны, 
которые сбывались!
Мы часто получаем некое предупреждение, но не узнаем его. Так, однажды мне 
приснился сон, будто я нахожусь на какой-то garden party[Светский прием в саду 
(англ.).] . Я увидел там мою сестру и очень удивился, - несколько лет назад она 
умерла. Там находился также мой покойный друг. Все прочие - были мои ныне 
здравствующие знакомые. Но мою сестру сопровождала дама, которую я хорошо знал, 
и даже во сне я понял, что она, должно быть, скоро умрет. - Она уже отмечена, - 
подумал я. Во сне я точно знал, кто она, и где живет - она жила в Базеле. Но 
проснувшись, я, как ни старался, уже не мог вспомнить, кто это, хотя все 
события сна еще стояли у меня перед глазами. Я перебрал всех своих базельских 
знакомых, надеясь вспомнить, кто же это был. Ничего не помогало!
Несколько недель спустя я узнал о смерти одной моей приятельницы. Я тотчас 
понял, что это была она, - женщина, которую я видел во сне и не мог вспомнить. 
Между тем я хорошо знал ее и помнил мельчайшие детали, долгое время она была 
моей пациенткой. Пытаясь вспомнить женщину из сна и перебрав всех своих 
знакомых, я забыл о ней, хотя на самом деле должен был подумать о ней в первую 
очередь.
Когда подобные вещи происходят, мы начинаем испытывать трепет перед разного 
рода возможностями и способностями бессознательного. Нужно только сохранять 
осторожность и помнить, что такого рода "сообщения" всегда субъективны. Они 
могут иметь некоторое отношение к реальности, но могут и не иметь.
жизни и полон жизни даже в момент смерти. Безусловно, оба остаются в неведении, 
но один живет наперекор своему инстинкту, другой - в согласии с ним. Разница 
значительна, и преимущество последнего очевидно.
Когда я писал "Septem sermones...", мертвые снова обращали ко мне свои вопросы. 
Они пришли, по их словам, "из Иерусалима, где не нашли того, что искали". Тогда 
это меня удивило, ведь принято думать, что они знают много больше, чем мы, и 
христианская церковь учит нас, что в "той" жизни мы встретим Бога. Однако, в 
моем случае души мертвых "знали" только то, что им было известно в момент 
смерти и ничего кроме этого. Отсюда их стремление проникнуть в человеческую 
жизнь и человеческое знание. Мне часто кажется, что они стоят у нас за спиною, 
и ждут разрешения своих вопросов и разрешения наших судеб. Мне казалось, что 
для них от этого зависело все, - от того, какие ответы они получат на свои 
вопросы, т. е. они зависели от тех, кто жил после них в этом меняющемся мире. 
Мертвые вопрошали так, как если бы все знание, или, я бы сказал, всезнающее 
сознание, - не находилось в их распоряжении, но принадлежало только живым - 
телесным - душам. Поэтому
дух живой (так мне кажется) имеет преимущество перед духом, отлетевшим по 
крайней мере в одном пункте, а именно, - в способности получать ясные и 
законченные представления о чем бы то ни было. Трехмерный мир во времени и 
пространстве представляется мне системой координат: то, что здесь различается 
как ось ординат и ось абсцисс, там, в вечности, может выглядеть, как некий 
первоначальный образ с "рассеянным фокусом", может быть, как рассеянное "облако 
сознания" вокруг архетипа. Но система координат необходима для того, чтобы 
возможно было различать дискретные элементы содержания. Любая такая операция