Шиллер интуицией постиг бессознательный образец, от века заложенный и готовый в 
нашем духе. Он толкует его в смысле «эстетического», хотя раньше сам же 
выдвигал на первый план его символическое значение. Под изначальным (исконным) 
образом я разумею ту своеобразную восточную идею, которая в Индии сгустилась в 
учение Брахмана-Атмана, а в Китае нашла своего философского представителя в 
лице Лао-Цзы.
   Индусское (индийское) понимание учит освобождению от противоположностей, под 
которыми разумеются все аффективные состояния и эмоциональные связанности с 
объектом. Освобождение достигается путем отведения либидо от всех содержаний, 
следствием чего является полная интроверсия. Этот психологический процесс носит 
характерное название tapas, которое лучше всего можно передать словом 
«самовысиживание» (Selbstbebrutung). Это выражение метко передает то состояние 
бессодержательной медитации, во время которой либидо направляется на нашу 
собственную «самость», наподобие высиживающей теплоты. Вследствие полного 
отвлечения всех функций от объекта неизбежно появляется внутри субъекта (в его 
«самости») эквивалент объективной реальности и соответственно полная 
тождественность между тем, что внутри, и тем, что снаружи; это состояние можно 
технически обозначить: tat twam asi (это ты еси). Через слияние собственной 
«самости» с отношениями к объекту — создается тождество «самости» (Атмана) с 
сущностью мира (то есть отношениями субъекта к объекту), а через это 
постигается тождество внутреннего и внешнего Атмана. Понятие Брахмана лишь 
очень мало отличается от понятия Атмана: Брахман не содержит в себе эксплицитно 
понятия «самости», а содержит, так сказать, лишь общее, не поддающееся более 
точному определению состояние тождественности между внутренним и внешним.
   В известном смысле, параллельным понятию тапас — является понятие йога 
(yoga); однако под йогой следует разуметь не столько самое состояние медитации, 
сколько сознательную технику или упражнение для достижения состояния тапас. 
Йога есть метод, по которому либидо планомерно «вбирается», освобождаясь через 
это от скованности в противоположностях. Цель тапас и йоги есть восстановление 
среднего состояния, из которого возникает творческое и спасительное начало. 
Психологический успех для каждого отдельного существа выражается в достижении 
Брахмана «высшего света», или ananda (блаженства). В этом и заключается 
конечная цель спасительных упражнений. Но этот же самый процесс мыслится вместе 
с тем и космогонически, в том смысле, что из Брахман-Атмана, как из мировой 
основы, происходит все творение. Космогонический миф, как и всякий другой миф, 
есть проекция бессознательных процессов. Итак, существование этого мифа 
доказывает, что в бессознательной области человека, упражняющегося в тапасе, 
происходят творческие процессы, которые следует понимать как новые способы 
приспособления к объекту. Шиллер говорит: «Как только свет является в человеке, 
так и вне его нет более ночи. Как только покой наступает внутри его, тотчас 
прекращается и мировая буря, и борющиеся силы природы находят успокоение в 
твердых пределах. Неудивительно поэтому, что древние поэмы говорили об этом 
событии внутри человека как о революции, происходящей вне» его, и т. д.
   При помощи йоги отношения к объекту интровертируются и, лишенные ценности, 
погружаются в область бессознательного; там они, как было изложено выше, могут 
ассоциироваться с другими бессознательными содержания-ми, с тем чтобы по 
окончании упражнений в тапасе выявиться наружу и, уже в измененном виде, вновь 
направиться на объект. Изменение отношений к объекту придает и самому объекту 
иной облик. Он как бы заново создался; вот почему космогонический миф и 
является столь метким символом для результата упражнений в тапасе. В 
направлении индусского религиозного упражнения, почти исключительно 
интровертном, новый способ приспособления к объекту не имеет, правда, значения; 
он остается бессознательно проецированным, космогоническим учительным мифом, не 
доходя до практического новообразования. В этом отношении индусская религиозная 
установка диаметрально противоположна западнохристианской, потому что 
христианский принцип любви имеет экстравертирующее значение и безусловно 
нуждается во внешнем объекте. Первый принцип обретает богатство познания, тогда 
как последний — полноту действенного проявления.
   Понятие Брахмана заключает в себе и понятие ritam (правильного хода), 
понятие мирового порядка. В Брахмане в качестве творческой мировой сущности и 
мировой основы вещи вступают на правильный путь, ибо в нем они вечно растворены 
и вновь создаются; из Брахмана следует всякое развитие на благоустроенном пути. 
Через понятие ritam мы приходим к понятию Дао (Тао) у Лао-Цзы. Дао есть 
«правильный путь», закономерное ведение, средняя дорога между 
противоположностями, освобожденная от них и вместе с тем объединяющая их в себе.
 Смысл жизни заключается в том, чтобы идти по этому среднему пути, никогда не 
уклоняясь в сторону противоположностей. Экстатический момент совершенно 
отсутствует у Лао-Цзы; его заменяет у Лао-Цзы высшая степень философской 
ясности, интеллектуальная и интуитивная мудрость, не омраченная никаким 
мистическим туманом и, конечно, представляющая собою высшую достижимую ступень 
духовного превосходства; именно поэтому она до такой степени лишена 
хаотического момента, что неупорядоченности этого действительного мира до нее 
далеко, как до звезды. Она укрощает все дикое, не овладевая им до очищения и не 
претворяя его во что-то высшее.
   Мне легко могут возразить, что аналогия между построениями Шиллера и этими с 
виду далекими идеями притянута насильственно. Однако нельзя забывать, что те же 
идеи несколько позднее мощно проявились в гениальных творениях Шопенгауэра, 
тесно сочетавшись с западным германским духом, с тем чтобы не исчезать из него 
более вплоть до наших дней. Я не придаю большого значения тому, что Упанишады в 
латинском переводе Анкетиля дю Перрон /39/ были доступны Шопенгауэру, тогда как