образ Шиллера в его описании идеалистического типа. Такая причастность 
накладывает на его формулировку неизбежное ограничение, наличность которого мы, 
для полноты понимания, никогда не должны терять из виду. Этому ограничению 
следует приписать, что один механизм изображен Шиллером полнее, нежели другой, 
который у интроверта всегда недоразвит, отличаясь вследствие этого некоторыми 
неполноценными характерными чертами, неизбежно присущими ему, именно по причине 
недостаточного развития его. В таких случаях изложение автора нуждается в нашей 
критике и корректуре. Понятно, что вследствие такого ограничения Шиллер 
пользуется терминологией, которая не может стать всеобщей. Как человек, 
принадлежащий к интровертному типу, Шиллер ближе к идеям, чем к вещам внешнего 
мира. Отношение к идеям может быть двояким и склоняться либо в сторону чувства, 
либо в сторону рефлексии, смотря по тому, приближается ли данный индивидуум к 
чувствующему или к мыслительному типу. Читателя, склонного, быть может, на 
основании прежних моих сочинений отождествлять чувство с экстраверсией и 
мышление с интроверсией, я попросил бы справиться с определениями, данными в XI 
главе этой книги. Под типами интроверсии и экстраверсии я разумею два общих 
класса людей; каждый из этих общих отделов или классов я подразделяю на 
подотделы по типам функций, а именно: на мыслительный, чувствующий, ощущающий и 
интуитивный (предугадывающий) типы. Человек интровертного типа может поэтому 
принадлежать либо к мыслительному, либо к чувствующему типу, ибо как мыслящий, 
так и чувствующий может в одном случае пребывать под верховенством идеи, точно 
так же как в другом случае находиться под доминирующим воздействием объекта.
   Я считаю, что Шиллер по природе своей и особенно вследствие его 
характеристичной противоположности Гетевой натуре является интровертным типом; 
но тут возникает вопрос: к какому из подотделов принадлежит он? На этот вопрос 
ответить трудно. Нет сомнения, что момент интуиции играет у Шиллера большую 
роль; и если рассматривать его исключительно как поэта, то можно было бы его 
назвать человеком интуитивного типа. Но в письмах об эстетическом воспитании 
перед нами выступает Шиллер-мыслитель. Не только из всего вышесказанного, но и 
из неоднократных признаний самого Шиллера мы знаем, сколь сильно в нем был 
развит элемент рефлексии. Соответственно с этим мы принуждены совершить сдвиг 
от его интуитивности в сторону мышления, тогда он станет нам более близким и 
понятным также и с точки зрения психологии интровертного мыслящего типа. 
Надеюсь, что дальнейшее мое изложение в достаточной мере докажет, насколько 
такое понимание совпадает с действительностью: в сочинениях Шиллера мы находим 
немало мест, явно подтверждающих это мое понимание. Поэтому я попросил бы 
читателя помнить, что в основе моих изложений лежит только что высказанное мною 
предположение. Я настаиваю на этом, потому что Шиллер обращается с предлежащей 
ему проблемой так, как она возникает из его собственного внутреннего опыта. 
Человек иного типа, с иной психологией мог бы облечь ту же проблему в 
совершенно иные формы; поэтому крайне общая формулировка, которую Шиллер дает 
этой проблеме, может показаться самоуправством или опрометчивым обобщением. Но 
такое предположение несправедливо, потому что фактически существует целый класс 
людей, которые понимают проблему раздельных функций точно так же, как Шиллер, и 
если в моем последующем изложении я иногда указываю на односторонность и 
субъективизм Шиллера, то отнюдь не для того, чтобы умалить значимость или 
важность выдвинутой им проблемы, а лишь для того, чтобы дать место и для других 
формулировок. Поэтому подчас и критика моя имеет скорее значение транскрипции 
(перевода) в такое выражение, которое отнимало бы у формулировки Шиллера ее 
субъективную обусловленность. Во всяком случае рассуждения мои так тесно 
связаны с Шиллером, что касаются не столько общей проблемы интроверсии и 
экстраверсии, исключительно занимавшей нас в 1-й главе, сколько типического 
конфликта интровертного мыслительного типа.
   Прежде всего Шиллера занимает вопрос о причине и происхождении разделения 
этих двух функций. Он с твердой уверенностью указывает на дифференцирование 
индивидов как на основной мотив разделения: «Сама культура нанесла новому 
человечеству эту рану». /34/ Уже одно это положение показывает нам, как широко 
Шиллер понимал нашу проблему. Распадение гармонического взаимодействия 
психических сил в инстинктивной жизни подобно вечно открытой, никогда не 
заживающей ране Амфортаса, потому что дифференцирование одной функции из многих 
других неизбежно влечет за собою чрезмерное разрастание ее и вместе с тем 
запущение и искалечивайте других функций. «Я ясно вижу преимущества, которые 
нынешнее поколение, рассматриваемое как единое целое, имеет на весах рассудка 
перед лучшими мужами прошлого. Однако состязание должно начаться сомкнутыми 
рядами и целое должно быть сравниваемо с целым. Кто же из новых выступит вперед,
 дабы сразиться один на один на приз человечества с каким-либо афинянином? 
Откуда же это невыгодное отношение индивидов при выгодах целого рода?» (там же).

   В этой отсталости современных людей по сравнению с древними Шиллер обвиняет 
культуру, то есть дифференцирование функций. Он прежде всего показывает нам, 
как в искусстве и науке интуитивный и спекулятивный рассудок, расколовшись, 
ревниво отмежевывают друг от друга области своего применения. «А вместе с 
ограничением сферы деятельности чувства и рассудок нашли в самих себе господина,
 который нередко подавлял все остальные способности: подобно тому как в одном 
случае расточительная фантазия опустошает кропотливые насаждения рассудка, так 
в другом дух абстракции пожирает то пламя, около которого могло бы согреться 
сердце и воспламениться фантазия» (там же). И дальше: «Можем ли мы удивляться 
пренебрежению, с которым относятся к некоторым душевным способностям, если 
общество делает должность мерилом человека, если оно чтит в одном из своих 
граждан лишь память, в другом лишь рассудок, способный к счету, в третьем лишь