разума, выводимый через познаваемое априори «уважение к моральному закону из 
необходимого чаяния высшего блага и вытекающего из того полагания объективной 
реальности этого блага».
   Итак, «esse in anima» есть психологическая данность, о которой единственно 
только то и нужно решить, встречается ли она в человеческой психологии 
однократно, многократно или универсально. Фактическая данность, называемая 
Богом и формулированная как «высшее благо», есть, как на то уже указывает сам 
термин, высшая, душевная ценность, или, иными словами, есть представление, 
которому дается или на долю которого фактически приходится высочайшее и 
наиболее общее значение в определении наших поступков и нашего мышления. На 
языке аналитической психологии понятие Бога совпадает с комплексом 
представлений, объединившим в себе, согласно с вышеприведенным определением, 
наибольшую сумму либидо (психической энергии). Из этого вытекает, что 
фактическое понятие Бога в anima различных людей должно быть так же совершенно 
различно, что вполне соответствует и нашему опыту. Бог даже в идее не есть 
устойчивое, незыблемое существо; тем менее он может быть таковым в 
действительности. Мы знаем, что высшая действенная ценность человеческой души 
локализована очень различно. Есть души (<греч.>) (бог которых есть чрево. Фил. 
3, 19), или деньги, наука, власть, или сексуальность и т. д. Смотря по 
локализации верховного блага происходит и сдвиг всей психологии индивида, по 
крайней мере в главных чертах, так что психологическая «теория», построенная 
исключительно на каком-либо одном основном влечении, как, например, на 
сексуальности или на жажде власти, и примененная к человеку, ориентированному 
иначе, может объяснить адекватно лишь второстепенные черты.
в) Попытка примирения противоположностей в учении Абеляра.
   Каковы же были попытки самой схоластики разрешить спор об универсалиях и тем 
самым создать равновесие между типическими противоположностями, которые 
разделяло tertium non datur? Такая попытка примирения была делом Абеляра, 
несчастного человека, возгоревшегося любовью к Элоизе и заплатившего за свою 
страсть утратой своего мужского начала. Всем, кто знаком с жизнью Абеляра, 
известно, как глубок был раскол противоположностей в его собственной душе и как 
сильно он желал философски примирить их. Де Ремюза в своей книге /32/, 
характеризуя Абеляра, называет его эклектиком, который, несмотря на то, что 
критикует и отвергает все высказанные теории об универсалиях, принимает, однако,
 все то, что в них истинно и устойчиво. Сочинения Абеляра, поскольку они 
касаются спора об универсалиях, сбивчивы и непонятны, ибо автор все время 
взвешивает все аргументы и аспекты, — даже его ученики не понимали того, что он,
 в сущности, не признавал ни одной из уже высказанных точек зрения, а только 
пытался понять и объединить противоположности. Одни видят в нем номиналиста, 
другие — реалиста. Такое недоразумение очень характерно, и причина его кроется 
в том, что гораздо легче мыслить соответственно с одним определенным типом, 
логически и последовательно оставаясь в нем, нежели соответственно с обоими 
типами, ибо средней точки зрения нет. Последовательно придерживаясь одного 
реализма или одного номинализма, мы приходим к законченности, ясности и 
единству. А взвешивание и примирение противоположностей создает смятение и 
путаницу и приводит к заключению неудовлетворительному, потому что такое 
разрешение проблемы не может удовлетворить ни одного из типов. Де Ремюза сделал 
выборку из сочинений Абеляра и дал нам целый ряд почти противоречивых его 
утверждений, касающихся нашего предмета. Он восклицает: «Возможно ли, 
действительно, признать, что мозг единичного человека вмещает подобное изобилие 
несхожих учений и не является ли философия Абеляра хаосом?»
   У номинализма Абеляр заимствовал ту истину, что универсалии суть только 
«слова» в смысле интеллектуальных условностей, выраженных речью; оттуда же он 
берет и ту истину, что в действительности вещь не есть нечто общее, а всегда 
лишь обособленная, что в действительности субстанция не универсальный, а всегда 
лишь индивидуальный факт. У реализма Абеляр заимствовал ту истину, что genera 
(род) и species (вид) суть соединения индивидуальных фактов и вещей на почве их 
несомненной схожести. Объединяющей формулой для него является концептуализм; 
под концептуализмом следует разуметь функцию, постигающую воспринятые 
индивидуальные объекты, классифицирующую их по их схожести на род и вид и, 
таким образом, сводящую их с абсолютного множества на относительное единство. 
Множественность и различность единичных вещей стоит вне всякого сомнения, но 
точно так же несомненно и сходство между вещами, позволяющее соединять их под 
одно общее понятие. Человеку, психологически установленному на восприятие, 
главным образом, сходства между вещами, собирательное понятие дается, так 
сказать, само собой, оно положительно навязывается ему так же несомненно, как 
фактическая данность чувственных восприятий. Но человеку, психологически 
установленному на восприятие, главным образом, отличительных признаков вещей, 
их сходство воспринимается с трудом: то, что он видит, это их разнородность, 
различие, являющиеся для него столь же несомненной фактической данностью, как 
для другого сходство.
   Кажется, как будто эмпатия к объекту является тем психологическим процессом, 
который особенно ярко освещает именно разнородность объектов; абстракция же от 
объектов является, напротив, словно процессом, особенно способным отвлекаться 
от фактического различия между отдельными вещами в пользу их общего сходства, 
которое и есть основа идеи. Соединение эмпатии и абстракции дает именно ту 
функцию, которая лежит в основе понятия концептуализма. Концептуализм построен 
на единственно возможной психологической функции, способной примирить 
разногласие между номинализмом и реализмом и ввести их в одно общее русло.
   Хотя в Средневековье говорилось много высоких и громких слов о душе, но,