«Но безусловная необходимость суждений не есть абсолютная необходимость 
вещей. В самом деле, абсолютная необходимость суждения есть лишь условная 
необходимость вещи или предиката в суждении». /31/
   Непосредственно перед этим Кант приводит как доказательство необходимости 
суждений тот факт, что треугольник имеет три угла. Ссылаясь на это положение, 
он продолжает: «Приведенное выше положение не утверждает, что три угла 
безусловно необходимы, а устанавливает, что при условии наличности (данности) 
треугольника существуют так же необходимым образом три угла (в нем). Правда, 
эта логическая необходимость с большой силой вызывает иллюзию, выражающуюся в 
том, что, составив себе априорное понятие о вещи, заключающее, по нашему мнению,
 признак существования в своем содержании, мы воображаем, будто с уверенностью 
можем вывести отсюда следующее умозаключение: так как объекту этого понятия 
существование принадлежит необходимо, то есть под условием, что я полагаю эту 
вещь как данную (существующую), то ее существование полагается необходимо 
(согласно правилу тождества), и потому само это существо должно быть безусловно 
необходимым, так как его существование мыслится вместе с произвольно принятым 
нами понятием и под условием, что я полагаю предмет его».
   Власть иллюзии, на которую намекает Кант, есть не что иное, как первобытная 
магическая власть слова, которая в скрытой форме заключается и в понятии. Лишь 
после длительного развития люди поняли наконец, что слово, flatus vocis, далеко 
не всегда означает реальность или содействует ее проявлению. Но признание этого 
факта некоторыми людьми еще далеко не привело к признанию его всеми и не 
освободило умы, суеверно подчиненные власти, присущей сформулированному понятию.
 Очевидно, что и это «инстинктивное» суеверие заключает в себе нечто такое, что 
не поддается уничтожению, а предъявляет свои права на существование — на что до 
сих пор еще недостаточно обращали внимания. Точно так же и паралогизм (ложное 
заключение) вкрадывается и в онтологический аргумент, а именно путем иллюзии, 
которую Кант поясняет так: он начинает с того, что говорит об утверждении 
«безусловно необходимых субъектов», понятию которых понятие бытия необходимо 
присуще и которых поэтому невозможно упразднить, не впадая во внутреннее 
противоречие. Это понятие было бы понятием «всереальнейшего существа». «Вы 
говорите, что оно заключает в себе всереальность и что вы имеете право 
допускать такое существо как возможное... Но во всякой реальности содержится 
так же и существование; следовательно, существование заключается в понятии 
некоторой возможной вещи, и если эта вещь отрицается, то отрицается внутренняя 
возможность ее, что противоречиво. Я отвечаю: вы впали уже в противоречие, 
когда вы ввели признак существования, под каким бы именем он ни скрывался, в 
понятие вещи, которую вы собирались мыслить лишь как возможную. Если нам это 
позволить, то по внешнему виду вы выиграли игру, между тем как на деле вы 
ничего не достигли, так как дали лишь тавтологию».
   «Бытие, очевидно, не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть 
понятие о чем-то таком, что могло бы присоединиться к понятию вещи. Оно есть 
только полагание вещи или известных определений само по себе. В логическом 
применении оно есть лишь связка в суждении. Положение «Бог есть всемогущее 
существо» содержит в себе два понятия, имеющие свои объекты: Бог и 
всемогущество; словечко есть не составляет здесь дополнительного предиката, а 
служит лишь для того, чтобы ставить предикат в отношение к субъекту. Если я 
возьму субъект (Бог) вместе со всеми его предикатами (к числу которых 
принадлежит и всемогущество) и скажу «Бог есть» или «есть Бог», то я не 
присоединяю никакого нового предиката к понятию Бога, а только полагаю субъект 
сам по себе вместе со всеми его предикатами, и притом как предмет в отношении к 
моему понятию. Оба они должны иметь точь-в-точь одинаковое содержание, и потому 
к понятию, выражающему только возможность, ничего не может присоединиться 
вследствие того, что я мыслю его предмет просто как данный (посредством 
выражения: он есть). Таким образом, действительное заключает в себе не больше 
содержания, чем только возможное. Сто действительных талеров не содержат в себе 
ни на йоту больше, чем сто возможных талеров».
   «Но мое имущество более велико при ста действительных талерах, чем при одном 
лишь понятии их (то есть возможности их)».
   «Итак, каково бы ни было наше понятие о предмете, мы, во всяком случае, 
должны выйти за его пределы, чтобы приписать ему существование. Для предметов 
чувств это достигается путем связи с каким-либо из моих восприятий согласно 
эмпирическим законам; но что касается объектов чистого мышления, у нас нет 
никакого средства познать их существование, потому что нам пришлось бы 
познавать его совершенно априори, между тем как наше сознание всякого 
существования целиком принадлежит к единству опыта, и, хотя нельзя утверждать, 
что существование вне области опыта абсолютно невозможно, тем не менее 
допущение его никак не может быть оправдано нами».
   Надо было остановиться здесь на основоположениях Канта, потому что именно у 
него мы находим самое точное разделение на esse in intellectu и esse in re. 
Гегель упрекал Канта, говоря, что нельзя сравнивать понятие Бога с сотней 
воображаемых талеров. Но ведь логика, как совершенно справедливо замечает Кант, 
абстрагирует от всякого содержания, и она перестала бы быть логикой, коль скоро 
допустила бы перевес содержания над формой. Тут, как всегда в таких случаях, 
между логическими положениями «либо то — либо другое» нет третьего, но это 
именно лишь с точки зрения логики. А между тем между «intellectus», с одной 
стороны, и «res» — с другой, есть еще «анима», и это «esse in anima» делает 
излишней всю онтологическую аргументацию. В «Критике практического разума» Кант 
и сам сделал смелую попытку оценить с философской точки зрения это esse in 
anima. В этом своем сочинении он вводит понятие Бога как постулат практического