«Психологические типы», крайне важным явлением для дальнейшего движения 
современной философской мысли. Его имя попадает на страницы романов (Герберт 
Уэллс, «Мир Уильяма Клиффольда»), упоминается в историко-литературных очерках и 
даже в одной английской хрестоматии. На родине ему недавно посвятили: отдельный 
выпуск своего повременного издания (периодического. — прим. ред.) одно 
известное литературное общество и особое литературное приложение главная газета,
 кстати, та самая, которая восемь лет тому назад уделила критической статье о 
«Психологических типах» всего два небольших фельетона. Публичные лекции Юнг 
вынужден нередко повторять, чтобы дать возможность всем желающим прослушать их.
   Знаменитый профессор синологии Рихард Вильгельм, книги которого 
свидетельствуют о глубочайшем проникновении в дотоле неизведанные еще стороны 
китайской души, считает себя, после изучения трудов Юнга и после бесед с ним, 
обязанным констатировать довольно таинственный факт наличия у Юнга всей той 
подлинной китайской премудрости, обрести которую немыслимо из старых или модных 
книг о культуре и религии Дальнего Востока и окунуться в которую он, Вильгельм, 
имел счастье благодаря многолетнему пребыванию в Китае и случайному знакомству 
с последними наиболее выдающимися представителями древних учений конфуцианства 
и игинга. «Во всем объеме значение Юнга, — пишет профессор Вильгельм, — еще и 
не может быть признано в Европе»... «Непосредственный душевный путь 
дальневосточных людей является для европейца неудобопроходимым вследствие 
связанности культурным наследием христианства и греческой философии»... 
«Несмотря на эту затрудненность. Юнг нашел некий путь, соприкоснувшийся с 
итогами дальневосточной мудрости»... «Его типология странным образом совпадает 
с наидревнейшей китайской мудростью, первоисточников которой он, создавая свою 
типологию, знать не мог». [В Китае Юнг никогда не был. Если профессор Вильгельм 
говорит о «своей встрече с Юнгом в Китае», он имеет в виду идею, а не 
территорию.] «Это согласие простирается до такой глубины, что в типологии Юнга 
внезапно иногда проступают особенные черты китайского тайноведения, книги 
которого не появлялись еще в переводе ни на одном из европейских языков». И 
профессор Вильгельм делает, шутя, предположение, что Юнг был в одном из прежних 
своих воплощений китайцем, почему он «в своем бессознательном сохранил для 
Центральной Европы богатый клад древнейшей мудрости». «Но, — говорит профессор 
Вильгельм, — согласие швейцарского исследователя с древним китайским мудрецом, 
конечно, показывает нам только одно — что оба они нашли истину».
   Известный немецкий романист и эссеист Оскар Шмиц решается поведать о том, 
«что, собственно говоря, делает Юнг?» /25/ По его мнению, «слово психоанализ 
покрывает собой лишь несущественное из того, чего добивается Юнг», — «он 
поступает с прибегающими к нему так же, как поступали познаватели в прежние 
времена, например Пифагор или Сократ». «Но, — прибавляет Шмиц, — такой образ 
действий несет с собой великое освобождение из больничной атмосферы, созданной 
прежним психоанализом». А в своей книге «Психоанализ и йога» Шмиц утверждает, 
что «система Юнга впервые дает возможность психоанализу стать на служение 
высшему развитию человечества». Возможно ли вполне присоединиться к этому 
восторженному мнению о Юнге? Решить этот вопрос предоставляется каждому 
отдельному лицу, которое испытало на себе воздействие его психологии. Но, по 
существу, кажется мне мысль Шмица вот в каком отношении правильной: Юнг — 
больше чем психоаналитик, почему он в глазах «только психоаналитиков» и 
является не вполне психоаналитиком.
   * * *
   Юнг принадлежит к тем странным, сложным натурам, призвание которых не 
укладывается в рамки определенной специальности, являющейся поэтому лишь одним 
из проводников их заданий. Почва Швейцарии не раз порождала такие натуры. Стоит 
только назвать Бахофена, Лафатера, Руссо, Парацельса. С каждым из этих 
оригиналов связывает Юнга какая-нибудь из сторон его учения. Коснусь только 
соотношения последнего с учением Парацельса. Современный Парацельс! В публичной 
лекции об этом своем соотечественнике и коллеге, которую Юнг прочел недавно по 
случаю чествования последнего в Эйнзидельне (швейцарский город, в другой 
транскрипции Айнзидельн, откуда Парацельс был родом. — прим. ред.), 
чувствовался лиризм его отношения к этому странному и одинокому человеку. Их 
связывает, по-видимому, схожая борьба за новые познания: Парацельс стремился 
высвободить вещество от вселившихся в него духов — стремление же Юнга 
заключается в том, чтобы вобрать в психологию бессознательного (как он ее 
понимает) этих духов, избавиться от которых Парацельсу все-таки не удалось, так 
как они — столь же природа, как и само вещество, только не внешняя, а 
внутренняя, не телесная, но душевная. Объективный успех этой борьбы Парацельса 
несомненно значителен, но он все же тормозился мистической связанностью души 
его с внешней природой. Отсюда Парацельс не был в состоянии содействовать 
полной победе естественной науки, а мог только издалека подготовить эту победу. 
Его «Я» маячило между верой в естественные силы телесности и верой в «духов» 
как возбудителей болезни в последней. Освободиться от «духов» нельзя путем 
отвлечения внешней природы от них: они, как сама природа, входят в окно, когда 
их прогнали в дверь. Лишь «пристроенные», так сказать, в Юнговой психологии 
бессознательного, они теряют свою власть над человеком. Лишь этим путем 
принудителъностъ мистической причастности космосу и хаосу, в которой живут ныне 
первобытные народы, жило еще Средневековье, снимается, — конечно, не до самого 
конца, что было-бы и невозможным ввиду связанности всего со всем.
   В своей немецкой критической статье о «Психологических типах», может быть 
первой (1921), которая вообще появилась, если не считать небольших рецензий, я 
не мог не прийти к тому выводу, что идеи Юнга слишком значительны и самобытны, 
чтобы не найти своего теоретического выражения и практического применения во