нечто выведенное из опыта. Она и вообще не знает «понятий разума», идей априори,
 потому что ее мышление имеет пассивно-апперцептивную установку на чувственно 
обусловленный опыт. Вследствие такой установки подчеркивается объект, который 
является как бы действующим и принуждает к познаниям и сложным умозаключениям, 
а эти последние требуют существования общих понятий, которые, однако, служат 
лишь для того, чтобы охватывать известные группы явлений, подводя их под один 
коллектив. Таким образом, естественно, что общее понятие есть не что иное, как 
вторичная величина, которая, собственно говоря, не существует помимо речи.
   Поэтому наука не может признать право на обособленное существование за 
разумом, фантазией и т. д., поскольку наука придерживается того воззрения, что 
только то действительно существует, что предстоит в качестве чувственно данного 
факта или «элементарного фактора». Если же мышление, как у интроверта, имеет 
активно-апперцептивную установку, то разум, интеллект, фантазия и т. д. имеют 
значение основной функции, способности, то есть внутренней возможности или 
действия, ибо с этой точки зрения ценностное ударение лежит на понятии, а не на 
элементарных процессах, прикрытых и объединенных понятием. Такое мышление с 
самого начала синтетично. Оно упорядочивает по схеме и пользуется опытным 
материалом для наполнения своих идей. Понятие выступает в качестве активного 
начала, и притом на основании собственной внутренней силы, которая схватывает 
опытный материал и формирует его. Экстраверт предполагает, что источником этой 
силы является, с одной стороны, простой произвол, с другой — опрометчивое 
обобщение ограниченных опытных данных. Интроверт, не сознающий своей 
собственной психологии мышления и, может быть, даже сам признавший модный 
эмпиризм в качестве руководящего правила, безуспешно защищается против такого 
упрека. А этот упрек есть не что иное, как проекция экстравертной психологии. 
Дело в том, что активно мыслящий тип не почерпает энергию своей мыслительной 
деятельности ни из произвола, ни из опыта, но из идеи, то есть из прирожденной 
функциональной формы, которую активирует его интровертная установка. Этот 
источник не сознается им потому, что он может познать идею, вследствие ее 
априорной бессодержательности, только в ее апостериорном образе, то есть в той 
форме, которую принимает опытный материал, обработанный мышлением. Для 
экстраверта же объект и элементарный процесс важны и неизбежны потому, что он 
бессознательно проецировал идею в объект и может подняться до понятия, а тем 
самым и до идеи, только при помощи эмпирического собирания и сравнения. Оба 
направления мышления замечательно противоположны друг другу: представитель 
одного направления оформляет материал из своей бессознательной идеи и таким 
путем доходит до опыта; другой же предоставляет руководить собою материалу, 
содержащему в себе его бессознательную проекцию идеи, и таким путем возвышается 
до идеи. В этой противоположности установок есть нечто раздражающее, и потому, 
в сущности говоря, она и является причиной самых горячих и безуспешных споров.
   Надеюсь, что это разъяснение в достаточной мере подтверждает мое воззрение, 
а именно что рацио и его одностороннее возведение в принцип, то есть 
рационализм, присущи эмпиризму столь же, сколько и идеологизму. Вместо того 
чтобы говорить об идеологизме, я мог бы так же воспользоваться словом 
«идеализм». Однако этому словоупотреблению мешает противопоставление 
«идеализма» «материализму», и я бы не мог противопоставить «материалистическое» 
— «идеологическому», ибо материалист, как показывает история философии, часто 
может быть вполне идеологом, и именно тогда, когда он не эмпирик, а мыслит 
активно, исходя из общей идеи материи.
б) Интеллектуализм в противоположность сенсуализму (Sensationalism).
   Такова вторая пара противоположностей, установленная Джемсом.
   Сенсуализм есть выражение, определяющее сущность крайнего эмпиризма. Он 
утверждает, что чувственный опыт — единственный и исключительный источник 
познания. Сенсуалистическая установка всецело ориентирована на чувственно 
данный объект, то есть на внешний мир. Джемс, очевидно, имеет в виду сенсуализм 
интеллектуальный, а не эстетический, но именно потому «интеллектуализм» кажется 
термином, не подходящим для обозначения соответствующей противоположности. 
Психологически говоря, интеллектуализм есть установка, отличающаяся тем, что 
она придает интеллекту обусловливающую, главную ценность, то есть познание на 
ступени понятия. С такой установкой я могу быть и сенсуалистом, а именно тогда, 
когда мое мышление занято конкретными понятиями, которые все сообща проистекают 
из чувственного опыта. Поэтому и эмпирик может быть интеллектуальным. В 
философии термин «интеллектуализм» иногда употребляется вперемежку с 
«рационализмом»; вследствие этого идеологизм нужно было бы опять-таки признать 
за противоположность сенсуализму, поскольку и сенсуализм по существу своему 
есть лишь крайний эмпиризм.
в) Третья пара противоположностей, установленная Джемсом, — идеализм в 
противовес материализму.
   Уже при рассмотрении сенсуализма следовало бы предположить, что Джемс имел в 
виду не просто усиленный эмпиризм, то есть интеллектуальный сенсуализм, но 
своим выражением «sensationalistic» он, может быть, хотел подчеркнуть, 
собственно, элемент ощущения помимо всякого интеллекта. Под элементом ощущения 
я разумею подлинную чувственность, конечно не в вульгарном смысле voluptas, а в 
смысле психологической установки, при которой ориентирующей и доминирующей 
величиной является не столько эмпатированный (вчувствованный) объект, сколько 
простой факт чувственного раздражения и чувственного ощущения. Такую установку 
можно назвать и рефлекторной, потому что вся ментальность зависит тут от 
чувственного ощущения и им и завершается. Объект не познается абстрактно и не 
подвергается эмпатии, а действует при помощи своей естественной формы 
существования, и субъект ориентируется исключительно по чувственным ощущениям,