а) Рационализм против эмпиризма.
   Это первая пара противоположностей, которую Джемс приводит как отличительный 
признак типов. Читатель, вероятно, заметил, что я уже высказался раньше об этой 
противоположности и притом истолковал ее так: идеологизм против эмпиризма. Я 
избежал выражения «рационализм», потому что конкретное, эмпирическое мышление 
«рационально», как и мышление активное, идеологическое. Рацио (ratio) управляет 
обеими формами. И при этом существует не только логический рационализм, но и 
рационализм чувства, ибо рационализм вообще есть общая психологическая 
установка на разумность мышления и чувства. Я сознательно противопоставляю это 
мое определение понятия «рационализма» той исторически-философской концепции 
его, которая пользуется термином «рационалистический» в смысле «идеологический» 
и соответственно истолковывает рационализм в смысле примата идеи. У новейших 
философов разум, правда, утратил чисто идеальный характер и нередко описывается 
как способность, влечение, волнение и даже как чувство или даже как метод. Во 
всяком случае с психологической точки зрения рацио есть известная установка, 
которая, как говорит Липпс, руководствуется «чувством объективности». У 
Балдвина разум есть — «конститутивный, регулятивный принцип духа». /84- P.312/ 
Гербарт определяет разум как «способность размышления». /85- §117/ Шопенгауэр 
говорит о разуме, что он имеет одну лишь функцию, а именно «образование 
понятия; и из этой единственной функции очень легко и совершенно сами собой 
объясняются все те указанные выше явления, которые отличают жизнь человека от 
жизни животного; и на применение или неприменение этой функции указывает 
безусловно все, что везде и всегда называли разумным или неразумным». /86- §8/ 
«Указанные выше явления относятся к некоторым проявлениям разума, которые 
примерно сопоставил Шопенгауэр, а именно: «господство над аффектами и страстями,
 способность выводить заключения и общие принципы», «согласованная деятельность 
нескольких индивидов», «цивилизация, государство; далее наука, сберегание 
пережитых опытов» и т. д. Если для Шопенгауэра разум есть функция, образующая 
понятия, то он, стало быть, имеет характер той установки психического аппарата, 
которая способна образовывать понятия посредством мысленной деятельности. 
Совершенно в таком же смысле установки понимает разум и Иерузалем /87- S.195/, 
а именно как расположение воли, дающее нам способность пользоваться в наших 
решениях рассудком и господствовать над страстями.
   Итак, разум есть способность быть разумным, известная установка, дающая 
возможность мыслить, чувствовать и поступать согласно объективным ценностям. С 
точки зрения эмпиризма эти «объективные ценности» даются через опыт, а с точки 
зрения идеологизма — через активный оценивающий акт разума, который был бы 
тогда в кантовском смысле «способностью» «судить и поступать по 
основоположениям». Ибо разум у Канта источник идеи, которая есть «понятие 
разума», «предмет коего отнюдь не может встретиться в опыте», и которая в себе 
«первообраз употребления рассудка — как регулятивный принцип для установления 
сплошной связи нашего эмпирического употребления рассудка». /88- Bd.8. S.140 f/ 
Это подлинно интровертная точка зрения. Ей противостоит эмпирическое воззрение 
Вундта, по которому разум принадлежит к сложным интеллектуальным функциям, 
которые вместе со своими «предварительными ступенями, поставляющими им 
неизбежные, чувственные субстраты», объединяются «в одно общее выражение». 
«Ясно далее, что это понятие «интеллектуального» есть пережиток психологии 
способностей; это понятие страдает, может быть, еще больше, чем старые понятия 
памяти, рассудка, фантазии и т. д. от смешения с логическими точками зрения, 
лежащими вне психологии; ясно также, что это понятие становится тем 
неопределеннее и вместе с тем произвольнее, чем более многообразные психические 
содержания оно объемлет». «Если, с точки зрения научной психологии, нет ни 
памяти, ни рассудка, ни фантазии, но есть лишь известные элементарные 
психические процессы и связи между ними, которые в довольно произвольном 
различении объединяются в этих названиях, то понятно, что еще менее существует 
какой-нибудь «интеллект» или «интеллектуальная функция», в смысле одного, 
единого понятия, соответствующего какой-нибудь резко ограничимой фактической 
данности. И все-таки остаются известные случаи, в которых бывает полезно 
прибегать к этим понятиям из старого инвентаря психологии способностей, хотя и 
в измененном, благодаря психологическому воззрению, смысле. Эти случаи 
обнаруживаются там, где мы находим сложенные из очень различных составных 
частей смешанные явления, которые заслуживают рассмотрения в силу правильности 
своих связей и прежде всего по практическим основаниям или же там, где 
индивидуальное сознание являет нам определенные направления способностей и 
образования и где опять-таки правильность связей заставляет нас обратиться к 
анализу таких сложных духовных расположений. Однако во всех этих случаях задача 
психологического исследования несомненно состоит в том, чтобы не 
останавливаться на образовавшихся таким путем общих понятиях, а по возможности 
сводить их к их простым факторам». /78- Bd.3. P.582 f/
   Это воззрение — подлинно экстравертное. Я выделил курсивом особенно 
характерные места. Для интровертной точки зрения такие «общие понятия», как 
разум, интеллект и т.д., являются «способностями», то есть простыми основными 
функциями, единообразно объединяющими все многообразие руководимых ими 
психических процессов, тогда как для экстравертной, эмпирической точки зрения 
они суть не что иное, как вторичные производные понятия, осложнения тех 
элементарных процессов, на которые это воззрение и переносит ценностный акцент. 
Конечно, при этой точке зрения такие понятия не поддаются отвержению, но в 
принципе их всегда следовало бы «сводить к их простым факторам». Само собою 
разумеется, что эмпиристическая точка зрения совсем и не может мыслить иначе, 
чем редуктивно по отношению к общим понятиям, ибо для нее понятия суть всегда