определение Бога, в той или иной мере обязывавшее его быть "Summum Вопит". Один 
из протестантских теологов даже имел неосторожность утверждать, что "Бог может 
быть только добр". Яхве, конечно, смог бы преподать ему пару уроков в этом 
плане, если сам он оказался не в состоянии заметить собственные посягательства 
на свободу и всемогущество Бога. Подобная насильственная узурпация "Summum 
Вопит", естественно, небеспричинна, и происхождение ее лежит глубоко в прошлом 
(вдаваться в подробности я здесь не могу). Невзирая ни на что, она - 
действительный источник концепции privatio boni, сводящей к нулю реальность 
зла; эта концепция впервые обнаруживается у Василия Великого (330-379) и 
Дионисия Ареопагита (2-я половина IV века), а полного развития достигает у 
Августина.
   Самый ранний авторитетный автор, у которого можно встретить позднейшую 
аксиому "Omne bonum a Deu, omne malum ab homine" - Татиан (II в.), который 
заявляет: "Ничто злое не создано Богом; мы сами создали все зло".30 Эту точку 
зрения принимает также Феофил Антиохийский (II в.) в трактате Ad Autolucum 31.
   Василий говорит следующее:
   "Вам не следует ни усматривать в Боге творце существования зла, ни полагать, 
что у зла имеется какая-либо собственная субстанция [idian uepostain toue 
kakoue eilnaiw]. Ибо зло не существует так, как существует живое существо, и мы 
не можем видеть перед собою какую бы то ни было его субстанциальную сущность 
[ousian enupostaton]. Ибо зло есть отсутствие [sterhsiz] добра... И таким 
образом, зло не является внутренне присущим своей собственной субстанции [en 
idial ueparxei], но возникает от повреждения [phrwmasin] души.32 Оно не есть 
несотворенное, как говорят о нем те, кто дурен, и делают его равным добру... и 
оно не является сотворенным. Ибо, если все от бога, как может из добра 
возникнуть зло?"
   Другой пассаж проливает свет на логику приведенного утверждения. Во второй 
проповеди "Шестоднева" Василий говорит:
    "В равной мере неблагочестиво утверждать, что зло имеет истоком Бога, 
поскольку противоположное не может иметь своим истоком противоположное. Жизнь 
не рождает смерть, тьма не бывает источником света, болезнь - не создатель 
здоровья... Далее, если зло и не является несотворенным, и не является 
сотворенным Богом, откуда берется его природа? То, что зло существует, не 
станет отрицать никто из живущих в мире. Что же нам тогда сказать? Что зло есть 
не живая одушевленная сущность, но состояние [diaqesiz] души, противоположное 
добру, и берет оно начало в легкомысленных [reasumoiz] людях, из-за их 
отпадения от добра... Каждый из нас должен признать, что сам он и есть 
создатель всего зла в себе".
   Тот вполне естественный факт, что сказав "верх", мы тем самым тотчас же 
предполагаем и "низ", переделан здесь в причинную связь и доведен до абсурда: 
ведь достаточно очевидно, что тьма не производит свет, а свет не производит 
тьму. Однако же, представления о добре и зле служат предпосылкой для любого 
морального суждения. Они образуют логически эквивалентную пару 
противоположностей и, в качестве таковых, sine qua non (Необходимое условие 
(лат.) - Прим. пер.) всех актов распознавания. С эмпирической точки зрения 
ничего большего сказать нельзя. С этой же точки зрения мы обязаны утверждать, 
что добро и зло, будучи сосуществующими половинами морального суждения, не 
выводятся друг из друга, но всегда вместе присутствуют в нем. Зло, как и добро, 
принадлежит к категории человеческих ценностей, и мы сами выступаем создателями 
моральных суждений; но мы в весьма ограниченной степени выступаем создателями 
фактов, относительно которых выносятся наши моральные суждения. Эти факты один 
называет добром, другой - злом. Только по поводу уголовно наказуемых случаев 
наблюдается нечто вроде consensus generalis (Общее согласие (лат.) - Прим. пер.
). Если мы согласимся с Василием в том, что человек - создатель зла, нам тотчас 
же придется признать, что он также и создатель добра. Но человек прежде всего и 
в основном - создатель суждений; по отношению к фактам, о которых выносится 
суждение, его ответственность не так легко установить. Чтобы это сделать, мы 
обязаны будем дать четкое определение масштабов его свободной воли. Психиатру 
известно, насколько отчаянно трудна задача такого рода.
   По указанным причинам психолог отстраняется от метафизических утверждений, 
но обязан подвергнуть критическому рассмотрению предполагаемые человеческие 
основания privatio boni. Таким образом, когда Василий, с одной стороны, 
утверждает, что зло не имеет собственной субстанции, но возникает из 
"повреждения души", и если он, с другой стороны, убежден, что зло реально 
существует, то относительная реальность зла основана на реальном "повреждении" 
души, чему должна быть в равной мере реальная причина. Если душа первоначально 
была создана доброй, то она действительно оказалась испорчена чем-то реальным, 
даже если это что-то - не более чем беззаботность, безразличие или 
распущенность, подразумеваемые словом reaqumia. Я считаю нужным со всей силой 
подчеркнуть: когда нечто возводится к некоему психическому состоянию или факту, 
оно тем самым не сводится к нулю и не превращается в ничто, но переводится в 
план психической реальности, которую гораздо легче эмпирически установить, чем, 
скажем реальность дьявола церковной догмы, не изобретенного, согласно 
авторитетам, человеком, а существовавшего задолго до появления последнего. Если 
дьявол отпал от Бога по своей свободной воле, это доказывает, что, во-первых, 
зло было в мире и до человека, а потому человек не может быть его единственным 
создателем, во-вторых, - что дьявол уже обладал "поврежденной" душой, и нам 
надо переложить ответственность за нее на эту реальную причину. Основной изъян 
аргументации Василия - petitio principii (Предвосхищение основания 
(разновидность логической ошибки) (лат) - Прим. пер.), приводящее его к