ему, давно погибли бы от недостатка адаптированности. Но получается как раз 
наоборот: придерживаясь его, человек имеет все шансы достичь средней 
продолжительности жизни. Если образ мыслей, соответствующий этому обычаю, дает 
подобные гарантии, то не только нет причин объявлять его неверным, но, напротив,
 есть достаточные основания считать его "истинным" или же "корректным" в 
психологическом смысле. Психологические истины не являются метафизическими 
прозрениями; они суть освященные обычаем способы мышления, чувствования и 
поведения, доказавшие на опыте свою адекватность и полезность.
   Так что, когда я предлагаю понимать обнаруживаемые нами в себе импульсы как 
"божью волю", я стараюсь подчеркнуть, что в них надо видеть не произвольное 
желание и волеизъявление, а некие абсолютные величины, с коими нужно научиться 
правильно обращаться. Воля способна лишь частично контролировать их. Она в 
состоянии подавить их, но не изменить их природу, и то, что было однажды 
подавлено, выплывает снова, в другом месте и в измененной форме, но на этот раз 
- нагруженное раздражением, превращающим ранее безобидный природный импульс в 
нашего врага. Я также хотел бы, чтобы термин "Бог", подразумеваемый понятием 
"божьей воли", понимался не столько в христианском его значении, сколько в том 
смысле, в котором Диотима ответила Сократу, что Эрос есть "великий демон" 
(Платон, "Пир", 202 Д-Е: "Так что же такое Эрот? - спросил я... -Великий демон, 
Сократ. Ведь все демоны представляют собой нечто среднее между богом и 
смертным". (Перевод С.Апта.) - Прим.пер.) Греческие слова daimon и daimonion 
обозначают некую определяющую силу, приходящую к человеку извне, подобно 
провидению или судьбе, - хотя этическое принятие решений остается за человеком. 
Он, однако, должен знать, что делает и относительно чего принимает решение. 
Тогда он, повинуясь, следует не одному только своему мнению, - а отвергая эту 
силу, он уничтожает не одно только свое изобретение.
   Чисто биологический или естественнонаучный подход недостаточен для 
психологии в силу своего, главным образом интеллектуального характера. Этот его 
характер, конечно, - не изъян, и методы естественных наук доказали, что их 
эвристическая ценность весьма значительна для психологических исследований. Но 
психические явления в их целостности невозможно постичь с помощью интеллекта, 
ибо в их состав входят не только значения, но и ценности, а последние зависят 
от интенсивности сопутствующего эмоционального, чувственного тона. Поэтому, 
необходимы по крайней мере две "рациональных" функции5, чтобы вычертить нечто 
приближающееся к полной диаграмме заданного содержимого психики.
   Следовательно, если, имея дело с психическими содер-жаниями, допускать не 
только интеллектуальные, но также и ценностные суждения, в результате можно 
получить не просто более полную картину рассматриваемого содержимого психики, 
но и лучшее представление о месте, занимаемом им в общей иерархии психических 
содержаний. Чувственная ценность служит весьма важным критерием, без которого 
психология не может обойтись, поскольку она в большой мере определяет, какую 
роль будет играть данное содержимое в психической экономии. Я хочу сказать, что 
аффективная ценность определяет меру интенсивности представления, а 
интенсивность, в свою очередь, определяет энергетическое напряжение данного 
представления, его действенный потенциал. Тень, например, обычно имеет 
определенно негативную эмоциональную ценность, тогда как анима и анимус 
окрашены несколько позитивнее. Если тени сопутствуют более или менее четкие и 
поддающиеся описанию тона, то анима и анимус демонстрируют чувственные качества,
 определить которые гораздо труднее.
   Главным образом, они ощущаются как нечто зачаровывающее, нуминозное. 
Зачастую их окружает атмосфера чувствительности, обидчивой сдержанности, 
скрытности, болезненно тесной связи и при этом - абсолютной властности. В этих 
качествах выражает себя относительная автономность фигур анимы и анимуса. По 
своему аффективному рангу они соотносятся с тенью примерно так же, как тень с 
эго-сознанием. Представляется, что основной аффективный акцент приходится на 
долю последнего; во всяком случае оно способно - со значительными затратами 
энергии - хотя бы временно подавить тень. Но если по какой-либо причине 
бессознательное берет верх, тогда весомость тени и других его фигур возрастает 
в такой пропорции, что шкала ценностей приобретает обратный характер. То, что 
залегало дальше всего от бодрствующего сознания и казалось целиком 
бессознательным, обретает угрожающие формы, и аффективная ценность растет по 
мере продвижения вверх на следующей шкале: эго-сознание, тень, анима, самость. 
Подобная инверсия сознательного состояния бодрствования регулярно происходит 
при переходе от бодрствования ко сну, и тогда ярче всего проступают именно те 
образы, которые оставались бессознательными при свете дня. Относительную 
инверсию ценностей вызывает также любое abaissement du niveau mental (Понижение 
плато интеллекта, понижение сознания (фр.) -Прим. пер.)
   Здесь я говорю о субъективной эмоциональной ценности, подверженной 
вышеописанным более или менее периодическим изменениям. Но есть еще и 
объективные ценности, основанные на consensus omnium (Всеобщее согласие (лат.) 
- Прим. пер.) -например, моральные, эстетические и религиозные ценности; это - 
признаваемые всеми идеалы или окрашенные чувством коллективные представления 
("representations collectives" Леви - Брюля)6. Субъективные чувственные тона 
или "ценностные кванты" легко распознаются на основании числа и типа 
порождаемых ими констелляций, или симптомов беспокойства7. Коллективные идеалы 
часто лишены субъективного эмоционального тона, но тем не менее сохраняют 
чувственную ценность. Эту их ценность, следовательно, нельзя продемонстрировать 
с помощью субъективных симптомов; однако, можно доказать ее наличие на 
основании их характерного символизма и связанных с этими коллективными идеями 
атрибутов, - не говоря уже об их суггестивном воздействии.