Посему, крайне важно, чтобы эго укоренилось в мире сознания и чтобы сознание 
усиливалось весьма тщательной адаптацией. Для этих целей в моральном плане 
очень полезны такие добродетели, как внимательность, совестливость, терпение и 
т.п., а в интеллектуальном плане - старательное наблюдение за симптоматикой 
бессознательного и объективная самокритичность.
   Акцентуирование эго-личности и мира сознания, однако, легко может приобрести 
такие размеры, что фигуры бессознательного психологизируются и, как следствие, 
самость становится ассимилированной эго. Хотя такой процесс в точности 
противоположен только что описанному, результат будет тот же: инфляция. Теперь 
мир сознания подлежит сносу в угоду реальности бессознательного. В первом 
случае реальность нужно защищать от архаического, "вечного" и "вездесущего", 
состояния сна; во втором - сон отвоевывает себе место за счет мира сознания. В 
первом случае рекомендуется мобилизация всех позитивных качеств, во втором же - 
самонадеянность эго может быть ослаблена только моральным поражением. Оно 
необходимо, ибо иначе никогда не будет достигнута средняя степень скромности, 
существенно важная для поддержания баланса. Дело не в том, чтобы (как может 
показаться) ослабить мораль саму по себе, но в том, чтобы приложить моральные 
усилия в другом направлении. Например, недостаточно совестливый человек должен 
сделать моральное усилие, дабы исправить свой недостаток; но для того, кто 
неплохо укоренился в мире благодаря собственным усилиям, будет большим 
моральным достижением нанести поражение своим добродетелям, ослабив связи с 
миром и действенность собственной адаптации. (В этой связи, вспоминается 
канонизированный церковью брат Клаус, ради спасения души оставивший на произвол 
судьбы жену и многочисленное потомство).
   Поскольку все настоящие моральные проблемы начинаются там, где кончается 
действие уголовного кодекса, их решение почти никогда не может быть основано на 
прецеденте и, тем более, на предписаниях и велениях. Подлинные моральные 
проблемы возникают из конфликтов дома. Всякий, кто достаточно скромен либо 
благодушен, всегда может найти решение с помощью внешнего авторитета. Но тот, 
кто доверяет другим не больше, чем себе, вообще никогда не сможет достичь 
решения, если оно не явится ему способом, в обычном праве называемым "стихийным 
бедствием" (Таково юридическое значение термина, дословно означающего 
"божественное вмешательство". - Прим. пер.) Оксфордский словарь определяет 
данное понятие как "действие неконтролируемых сил природы". Во всех подобных 
случаях некий бессознательный авторитет кладет конец сомнениям, ставя нас перед 
fait accompli (Свершившийся факт (фр.) - Прим. пер.) (Если провести анализ до 
конца, окажется, что это в завуалированной форме относится и к тем, кто 
заимствует решения у высшего авторитета). Такой авторитет может описываться и 
как "божья воля", и как "действие неконтролируемых сил природы", - хотя, с 
психологической точки зрения, отнюдь не все равно, как именно мы его мыслим. 
Рационалистическая интерпретация внутреннего авторитета в качестве "природных 
сил" или инстинктов удовлетворяет современным интеллектуальным требованиям, но 
ее слабость в том, что видимая победа инстинкта оскорбительна для нашего 
морального самоуважения; а потому мы склонны убеждать себя, что решили вопрос 
исключительно рациональным усилием воли. Цивилизованному человеку присущ такой 
страх перед crimen laesae mainstatis humanae (Преступление, состоящее в 
оскорблении человеческого величия (лат) - Прим. пер.) что он. по возможности, 
старается задним числом подретушировать факты и заглушить ощущение понесенного 
морального поражения. Он гордится тем, что кажется ему самообладанием и 
всесильностью его воли, и презирает людей, позволяющих голой природе 
перехитрить себя.
   Напротив, если внутренний авторитет расценивается как "божья воля" (и тем 
самым подразумевается, что "природные силы" суть силы божественные), мы 
выигрываем в самооценке, ибо решение тогда выглядит актом повиновения и 
осуществлением божественного замысла. Подобные взгляды можно с некоторой долей 
справедливости обвинить не только в том, что они слишком уж удобны, но и в 
сокрытии моральной неразборчивости под личиной добродетели. Однако это 
обвинение оправдывается лишь в случае, когда кто-либо фактически сознательно 
прикрывает свою эгоистическую точку зрения лицемерным словесным фасадом. Но 
такое положение -ни в коем случае не правило, поскольку, в большинстве случаев, 
инстинктивные тенденции прокладывают себе путь как в согласии с субъективными 
интересами человека, так и в противоречии с ними, вне зависимости от того, 
одобряет ли их внешний авторитет. Нет нужды специально консультироваться с 
внутренним авторитетом, так как он присутствует изначально и проявляет себя в 
интенсивности тенденций, борющихся в ходе принятия решения. В этой борьбе 
индивид никогда не бывает просто наблюдателем: он более или менее "добровольно" 
участвует в ней, пытаясь бросить на чашу весов тяжесть своего чувства моральной 
свободы. Тем не менее, всегда остается невыясненным, в какой мере его якобы 
свободное решение имеет каузальную и, возможно, бессознательную мотивацию. Оно 
может быть "стихийным происшествием" так же, как и любой природный катаклизм. 
Проблема кажется мне неразрешимой, ибо нам неизвестно местонахождение корней 
моральной свободы; тем не менее, эти корни несомненно существуют, наравне с 
инстинктами, чью принудительную силу мы способны ощутить.
   Как бы то ни было, объяснять инстинктивно действующие внутри нас 
естественные силы "божьей волей" не только более выгодно, но и психологически 
более "корректно". Мы при этом ощущаем, что живем в гармонии с habitus (Обычай 
(лат.) - Прим. пер.) наших предков, с жизнью их психики; то есть, мы 
функционируем так же, как человек функционировал везде и во все времена. 
Существование такого habitus само по себе служит доказательством его 
действенности, поскольку, если бы он был нежизнеспособен, все, кто подчинились