вымышленных,  по  этой  самой  причине  избегают  с  особым  страхом  любого
проявления неверности в браке, так как она  означала  бы  повторение  старой
провинности.
   Часто именно остаток такой старой фиксации возвращается к человеку в виде
одержимости верностью, несмотря на страстные полигамные желания.
   Но верность имеет и совершенно иную  психологическую  основу,  которая  в
одном и том же человеке может как сосуществовать с вышеописанной, так и быть
полностью независимой.  Некоторые  люди,  по  какой-либо  из  вышеупомянутых
причин   особенно   чувствительные   к   выполнению   своей   претензии   на
исключительное обладание партнером, в качестве реакции такие  же  требования
предъявляют и к себе. Они могут считать, что попросту сами должны  выполнять
требования, предъявляемые к другим, но действительная причина лежит глубже -
в фантазиях о  всемогуществе,  согласно  которым  их  собственный  отказ  от
побочных  отношений  носит  характер  магического  жеста,  который   партнер
вынужден будет повторить.
   Теперь мы видим, какие мотивы стоят за требованием моногамии и  с  какими
силами они приходят  в  конфликт.  Мы  можем  сравнить  это  с  разрывающими
напряжениями и должны будем сказать, что происходит испытание супружества на
прочность. И та и другая растягивающая  сила  ведет  свое  происхождение  от
самых элементарных и непосредственных желаний Эдипова комплекса.  Неизбежно,
что обе они будут включены в супружество,  со  всевозможными  вариациями  по
величине и активности проявления. Это помогает нам понять, почему никогда не
было  и  не  будет  возможности  найти  принципиальное   решение   конфликта
супружества. Даже в тех клинических случаях,  когда  мы  ясно  видим,  какие
мотивы действуют в ситуации, мы  видим  их,  только  вглядевшись  в  прошлое
пациента в свете аналитического опыта, и, благодаря ему, можем судить, какие
результаты на самом деле имела та или иная линия поведения.
   Короче говоря, мы видим, что элементы  ненависти  могут  найти  выход  не
только когда принцип моногамии нарушается, но  и  когда  он  соблюдается,  и
могут излиться самым разным способом; что чувство ненависти направлено в той
или иной форме на партнера и  что  оно  с  обеих  сторон  подкапывается  под
фундамент, на котором должен зиждиться брак: на нежной привязанности мужа  и
жены. Мы можем предложить моралистам выбрать верный курс в этой ситуации.
   Тем не менее, обретенное понимание проблемы не  оставляет  нас  полностью
беспомощными  перед  лицом  конфликта  супружества.  Открытие  питающих  его
подсознательных источников может ослабить не только идеал  моногамии,  но  и
полигамные  стремления,  так  что  появится  возможность  довести  борьбу  с
конфликтом до конца. Приобретенные  нами  знания  помогут  нам  еще  и  иным
образом. Когда мы видим конфликт двоих в семейной жизни, мы часто склонны  с
маху решать, что развод может быть единственным выходом.  Чем  глубже  будет
наше понимание неизбежности этого и всех остальных конфликтов,  тем  сильнее
станет наше убеждение, что  наше  отношение  к  таким  непроверенным  личным
впечатлениям  должно  быть  очень  сдержанным,  и  тем   легче   нам   будет
контролировать подобные конфликты в собственной жизни.
   ХОРНИ К. Женская психология. - СПб., 1993, с. 54-67.
 
 
   Игорь КОН
   ПСИХОЛОГИЯ СЕКСУАЛЬНОСТИ ПОВЕДЕНИЕ И ВООБРАЖЕНИЕ
 
   До сих пор речь шла преимущественно о социальных  нормативах  и  эталонах
сексуального  поведения.  Однако  как  эти  эталоны  преломляются  в   нашем
сознании? Что лежит в основе сексуальной  мотивации  индивида?  Традиционная
"психогидравлическая" теория либидо отвечала на этот вопрос просто:  половое
влечение - природный инстинкт, удовлетворение которого сводится  к  разрядке
спонтанно  возникающего  в   организме   психофизиологического   напряжения.
"Нервная система, -  писал  З.  Фрейд,  -  это  аппарат,  функцией  которого
является  избавление  от  достигающих  его  стимулов  или  сведение   их   к
минимальному возможному уровню, так, чтобы, если бы это было  возможно,  она
сохраняла бы себя в совершенно невозмутимом состоянии".
   Как справедливо  замечает  Г.  Шмидт,  эта  концепция  покоится  на  двух
неверных предпосылках. Первая -  "гипотеза  аккумуляции  стимула",  согласно
которой сексуальная мотивация питается постоянно и спонтанно накапливающимся
внутренним беспокойством, основанным  на  неудовлетворенной  физиологической
потребности, требующей периодического  удовлетворения,  подобно  голоду  или
жажде. Вторая - "гипотеза редукции стимула", согласно которой удовлетворение
сексуального  желания  тождественно  разрядке  или  угасанию  напряжения   и
установлению равновесия в организме по  аналогии  с  механизмом  гомеостаза.
Однако даже удовлетворение голода и жажды - не просто биологический процесс.
Что же касается высших человеческих потребностей (потребность в  творчестве,
познании, любви, самоактуализации), то они вообще не являются адаптивными  и
направлены не на то, чтобы "успокоить" человека, а на то,  чтобы  пробуждать
его творческую активность, заставлять стремиться  вперед  и  выше.  Изучение
этой неадаптивной, "сверхситуативной" активности занимает сейчас центральное
место в советской (да, пожалуй, и в мировой)  психологии,  и  это  полностью
применимо к психологии сексуальности.
   Критика   инстинктивистской   модели   либидо   не   означает   отрицания
биологических детерминант сексуальности. Еще в середине  60-х  годов  Ричард
Уэйлен  предложил  заменить  абстрактное  понятие  "силы   влечения"   более
конкретным    понятием    сексуальной    возбудимости,    т.е.    готовности