проявлениях скрытой гомосексуальности.
   Как я уже говорила, стремление к  полигамии  приходит  в  противоречие  с
нашим собственным идеалом верности. В отличие от требования моногамности  от
других, наше отношение к собственной верности не  имеет  прототипа  в  наших
детских переживаниях. Его содержание - ограничение инстинкта;  следовательно
оно очевидным образом не элементарно, а с самого начала  представляет  собой
трансформацию инстинкта.
   Как правило, у нас больше возможности  изучать  требование  моногамности,
предъявляемые  к  себе  женщинами,   чем   мужчинами,   и   мы   должны   бы
заинтересоваться, почему же  это  так.  Вопрос  не  в  том  (как  это  часто
утверждают), правда ли, что у мужчин сильнее природная предрасположенность к
полигамии. Не говоря уж о том, что  мы  мало  что  знаем  с  уверенностью  о
природной предрасположенности, такое  утверждение  уж  слишком  выдает  свою
тенденциозную направленность - в пользу мужчин. Я думаю, однако, что  вполне
оправдан  наш  интерес  к  тому,  какими   же   психологическими   факторами
объясняется то, что в жизни мы гораздо реже  встречаем  верных  мужчин,  чем
женщин. Ответ может быть неоднозначным, так как невозможно  в  этом  вопросе
отделиться от исторического и социального  контекста.  Мы,  например,  можем
принять  во  внимание,  что  женская  верность  может   быть   дополнительно
обусловлена тем, что мужчины навязывают свое  требование  моногамности  куда
более сильнодействующими средствами. Я говорю  не  только  об  экономической
зависимости, не только о драконовских наказаниях  женской  неверности,  а  о
более сложных вещах, чью природу Фрейд прояснил нам в "Табу  девственности",
в основном природу требования девственности невесты, необходимой мужчине как
гарантия ее "сексуального рабства".
   С точки зрения психоанализа, в связи с поднятой проблемой  возникают  два
вопроса. Первый,  принимая  во  внимание,  что  возможность  зачатия  делает
половой акт вещью гораздо более важной для женщины, чем для мужчины,  нельзя
ли ожидать, что это найдет отражение в психологии? Я  лично  удивлюсь,  если
это не так. На этот счет мы знаем так  мало,  что  до  сих  пор  не  были  в
состоянии выделить в отдельности особый репродуктивный инстинкт,  но  вполне
удовлетворялись рассмотрением его психологической надстройки. Мы знаем,  что
различие между "духовной"  и  чувственной  любовью,  на  которое  так  много
ложится в вопросах верности и неверности, проводится преимущественно, и даже
почти исключительно, мужчинами. Не здесь ли надо искать психический коррелят
биологического различия между полами?
   Второй вопрос вытекает из следующих размышлений. Разница в исходе Эдипова
комплекса у мужчин  и  у  женщин  может  быть  сформулирована  так:  мальчик
радикальнее отказывается от первичного объекта любви ради своей  генитальной
гордости, чем девочка от фиксации на личности отца, но это, очевидно,  может
иметь место только при условии, что она в немалой степени откажется от своей
сексуальной роли. Спрашивается, не служит ли  доказательством  существования
такой разницы между полами то, что  в  дальнейшей  жизни  половой  запрет  у
женщин гораздо сильнее, чем у мужчин, и не эта ли именно разница "облегчает"
женщинам  верность,  а  равно  и  отвечает  за  большую   распространенность
фригидности по сравнению с импотенцией, хотя и  то  и  другое  -  проявление
половых запретов?
   Таким  образом,  мы  вышли   на   один   из   факторов,   который   можно
предположительно рассматривать как существенное условие верности, а именно -
на половой запрет. Тем не менее нам достаточно только указать на  склонность
к неверности, характеризующую фригидных женщин и мужчин со слабой потенцией,
чтобы понять, что такая формулировка условия верности  некорректна  и  нужно
поискать более точную.
   Мы продвинемся вперед, обратив внимание, что  люди,  чья  верность  носит
характер  одержимости,  за  условными   запретами   часто   прячут   чувство
сексуальной вины. Все,  что  запрещено  условным  соглашением  (включая  все
сексуальные отношения,  не  санкционированные  браком),  нагружено  у  таких
личностей целой горой запретов  бессознательных,  и  это  придает  условному
соглашению великую нравственную силу.  Как  и  следовало  ожидать,  с  такой
особенностью мы сталкиваемся у тех лиц, кто готов вступить в брак только при
определенных условиях.
   Брак заключается, и человек теперь переживает чувство вины по отношению к
супругу особенно.  Партнеру  не  только  подсознательно  приписывается  роль
родителя, которого ребенок домогается и любит,  но  оживает  и  старый  ужас
перед запретами и  наказаниями,  и  связывается  с  мужем  или  с  женой.  В
особенности реактивируется застарелое чувство вины за занятия онанизмом,  и,
под  грузом  четвертой  заповеди,  создает  перенасыщенную  виной  атмосферу
преувеличенного чувства долга  в  сочетании  с  раздражительностью;  или,  в
других случаях, атмосферу  неискренности  или  тревоги,  идущей  от  страха,
возникшего потому, что от партнера приходится  что-то  скрывать.  Я  склонна
предполагать,  что  неверность  и  онанизм  объединены  теснее,  чем  просто
чувством вины. Верно, что первоначально онанизм - это  физическое  выражение
сексуальных желаний, относящихся к родителям. Но, как  правило,  родители  в
фантазиях, связанных с мастурбацией, замещены  другими  объектами  с  самого
раннего возраста; и, следовательно, эти фантазии представляют собой, так же,
как и первичные желания [36], первую неверность  ребенка  родителям.  То  же
приложимо к раннему эротическому опыту с братьями и сестрами, товарищами  по
играм, прислугой и т.д. Так же, как онанизм представляет собой неверность  в
мыслях, этот ранний опыт представляет ее в жизни. И анализ обнаруживает, что
люди, сохранившие чувство вины по поводу подобных инцидентов,  реальных  или