требование, у мужчин сильнее. Существуют,  конечно,  серьезные  сознательные
оправдания требования - мужчины хотят быть уверены в  своем  отцовстве.  Но,
может быть,  именно  оральная  основа  требования  у  мужчин  имеет  большую
побудительную силу, потому что когда их мать кормила их, они переживали,  во
всяком случае частично, инкорпорацию объекта любви, в то время  как  девочки
не могут вернуться к соответствующим переживаниям в связи со своим отцом.
   Деструктивные элементы следующего периода онтогенеза тесно объединены  со
страстью к монополии другой связью.  В  детстве  требование  исключительного
права на любовь отца или матери закончилось фрустрацией и разочарованием,  а
в результате  возникла  реакция  ненависти  и  ревности.  Следовательно,  за
требованием монополии всегда прячется ненависть,  которую  можно  обнаружить
уже в той манере,  в  которой  требование  выставляется,  и  которая  всегда
прорывается наружу, если повторяется старое разочарование.
   Детская фрустрация ранила не только нашу  объектную  любовь,  но  и  наше
самоуважение, причем в самом чувствительном месте, и мы  знаем,  что  каждый
человек носит нарциссический шрам. По этой  причине,  в  дальнейшем,  именно
наша гордость требует моногамных отношений, и  требует  их  в  той  мере,  в
которой еще ноет шрам, оставленный детским разочарованием. В  патриархальном
обществе, когда  требование  исключительного  права  обладания  выставляется
главным образом мужчиной, этот нарциссический фактор без затей проявляется в
насмешливом  отношении  к  "рогоносцам".   И   здесь   требование   верности
выставляется не из любви, это вопрос престижа. В  обществе,  где  доминируют
мужчины, оно вынуждено все более становиться таковым, так как мужчины крепче
думают о своем статусе, чем о любви.
   И, наконец, требование  моногамии  тесно  связано  с  анально-садистскими
инстинктивными элементами, и именно они, в совокупности  с  нарциссическими,
придают требованию моногамности в браке особый характер. Ибо по контрасту со
свободной любовью, в браке вопросы обладания двояким образом тесно связаны с
их историческим содержанием. Тот факт, что брак реально  представляет  собой
экономическое партнерство, менее весом в обществе, чем взгляд, что женщина -
имущество мужчины. Следовательно, без всякой  индивидуальной  подчеркнутости
анального характера мужа, такие  элементы  обретают  силу  в  супружестве  и
превращают любовное  требование  верности  в  анально-садистское  требование
обладания.  Элементы  садизма  видны  в  их  грубейшей  форме  в   уголовных
наказаниях неверных жен в старину, но и в нынешних  браках  они  заявляют  о
себе в средствах, используемых для усиления требования: от более  или  менее
нежного принуждения до вечной подозрительности, рассчитанной  на  то,  чтобы
мучить партнера - и то и другое знакомо  нам  из  анализов  случаев  невроза
навязчивости.
   Таким образом источник, из которого идеал моногамии  черпает  свою  силу,
кажется нам довольно примитивным. Но несмотря на его  убогое  происхождение,
он разросся во властную силу, и  теперь  делит,  как  нам  известно,  судьбу
прочих идеалов, в которых элементарные инстинктивные  импульсы,  отвергнутые
сознанием, находят свое удовлетворение. В этом случае  процессу  содействует
то, что  выполнение  некоторых  наших  наиболее  мощно  вытесненных  желаний
представляет в то же самое время ценное достижение в различных социальных  и
культурных аспектах. Как показал  Радо  в  своей  статье  "Тревожная  ма1ь",
формирование  такого  идеала  позволяет  Эго  сдерживать  свои   критические
функции, которые в  противном  случае  указали  бы  ему,  что  стремление  к
перманентной монополии еще можно понять как пожелание, но как требование оно
не только трудновыполнимо, но и  несправедливо,  и  более  того,  в  гораздо
большей степени представляет собой реализацию  нарциссических  и  садистских
побуждений, чем говорит об истинной любви. Согласно Радо, формирование этого
идеала обеспечивает Эго "нарциссическую гарантию", под покровом которой  Эго
может дать волю всем инстинктам, в противном случае подлежащим осуждению,  и
в то же самое время  вырасти  в  собственных  глазах,  через  ощущение,  что
выдвинутое требование справедливо и идеально.
   И, конечно, то, что требование подкреплено законом, чрезвычайно важно. Во
всех  предположениях   по   реформе   брачного   законодательства,   которые
проистекают из осознания, какой опасности  подвергается  брак  именно  из-за
своего принудительного  характера,  по  этому  пункту  обыкновенно  делается
исключение. Тем не менее, юридическая санкция требования скорее всего только
видимое, наружное выражение его ценности для человеческого сознания. И когда
мы осознаем, на какой инстинктивной основе покоится требование  монопольного
обладания, мы также видим, что если ныне существующее  идеальное  оправдание
его было бы разрушено, мы любой ценой, тем  или  иным  путем,  но  нашли  бы
новое. Более того, пока общество придает моногамии важное значение,  оно,  с
точки зрения психического комфорта, заинтересовано позволять  удовлетворение
элементарных инстинктов, стоящих за требованием  монопольного  обладания,  с
целью компенсировать ограничение других инстинктов, которые  это  требование
налагает.
   Имея подобную общую основу, требование моногамии в частных случаях  может
получать подкрепление с разных сторон. Иногда какие-то одни из  составляющих
его элементов могут главенствовать в игре инстинктов, иногда все те факторы,
которые мы считаем руководящими мотивами ревности, могут вносить свой вклад.
Фактически, мы можем  описать  требование  моногамии  как  страховку  против
мучений ревности.
   Как и ревность, оно может подавляться чувством вины, нашептывающим, что у
нас нет права на исключительное обладание отцом. Помимо того, оно может быть
заслонено другими  инстинктивными  целями,  как  при  хорошо  известных  нам