социальных  (поскольку  он  не  связан  рамками  супружества,   требованиями
верности, постоянства и т.п.). Похоже, что эта оппозиция  ставит  нас  перед
необходимостью  делать  выбор  из  двух  зол.  Первая  крайность   воплощает
тенденцию  к  деиндивидуализации,  она  использует  сферу   самых   интимных
контактов как "сцепку" для нужд  целого,  противостоящего  личности;  вторая
представляет собой чисто негативную реакцию на эту тенденцию. Такую ситуацию
порождают  типично  прагматические  манипуляции  изолированными  "кусочками"
биологии человека.
   Примечательно,  что  при  всей  своей  противоположности  обе   тенденции
опираются на "научное сознание": биология  чисто  прагматически  доводит  до
нашего сведения, что можно сделать с сексом, -  точно  так  же,  как  физика
сообщает, что можно сделать с тем или иным видом  энергии.  Остается  только
найти конкретный механизм, который позволит это сделать, а уж дальше к  нему
можно относиться только как к механизму и никак иначе. Сегодня его пускают в
ход для одной цели, завтра  -  для  другой.  А  когда  человек,  проникшийся
"научным сознанием", узнал, что секс  -  это  механизм  и  только  механизм,
противостоять этому откровению как-то рационально он уже не  способен:  ведь
перед  ним  истина,  освященная  гарантиями  самой  науки!  А  это  означает
ликвидацию культуры. Чудовищное недопонимание здесь заключается в том,  что,
с чисто физикалистской точки зрения, секс действительно  не  что  иное,  как
один из механизмов, вмонтированных в нас эволюцией, - но ведь с той же самой
точки зрения  точно  таким  же  механизмом,  только  сложнейшим,  системным,
является и культура.
   Если подходить к культуре строго эмпирически, прежде  всего  бросается  в
глаза необязательность, условность  норм,  которые  она  предписывает  своим
носителям. Ну, в самом деле, разве не могли бы мы приветствовать друг друга,
выражать одобрение или осуждение, принимать пищу, обращаться с детьми совсем
по другому? Ведь наша форма культуры вовсе не обязательна в  том  смысле,  в
каком  обязательно,  например,   падение   тела   в   гравитационном   поле.
Естественный, казалось бы, вывод: раз данная форма  культуры  необязательна,
ее  можно  заменить  любой  другой.  Такое  утверждение  звучит   достаточно
абсурдно, и вслух его пока никто не провозглашал. Но выводы, которые из него
можно сделать, молчаливо проводят в жизнь,  когда  произвольно  манипулируют
отдельными элементами  культуры,  и,  в  частности,  вырывают  секс  из  его
извечного  культурного  окружения.  Тасовать  подобным   образом   фрагменты
культурного   поведения,   вырванные   из   общего    контекста    культуры,
действительно, может быть долом на удивление легким. И вот  уже  то,  что  в
своей целостности стояло вне каких бы то ни было вопросов и сомнений и  само
было фундаментом, ценностным тылом любых мотиваций и решений, теряет силу  и
рассыпается. Там, где мы не  располагаем  властью,  -  там  для  нас  нет  и
проблемы решения. Соотношение числа девочек и мальчиков среди новорожденных,
связь  между  половым  актом  и  появлением  потомства,  типы  чувствования,
связанные с половой сферой, - все это не ставит перед нами никаких  вопросов
и само составляет опору житейского здравого смысла.
   Но лишь до тех пор, пока в дело  не  вступает  эмпирический  подход.  Как
только это произошло, нам  самим  приходится  решать,  кого  рожать  больше,
мальчиков или девочек; что практиковать: эндогенез или эктогенез; превращать
ли секс в инструмент направленной социализации, или позволить ему  и  дальше
"идти порожняком" и т.п. Что "должно" быть? В принципе  либо  любое  решение
определяется  общим  аксиологическим  ядром  культуры,  либо   для   каждого
отдельного действия неизбежно  принимается  стратегия,  максимизирующая  его
возможные эффекты. На практике, однако, все происходит не так.  Возможности,
открывающиеся с  вторжением  эмпирического  подхода,  ловко  перехватываются
капиталом, нуждающимся в новых инструментах рекламы, разными  политическими,
военными, парламентскими группами давления. Естественная  реакция  на  такой
коммерциализированный  и  ритуализированный  секс   -   секс   анархический,
практикуемый контрабандой. Как уже говорилось, и тот, и другой берут себе  в
союзники науку, но оба -  неправомерно.  Ибо  совокупный  эффект  этих  двух
разнонаправленных тенденций, их равнодействующая всегда разрушительна, они с
разных сторон разрушают то, что могло оставаться ценностью лишь до тех  пор,
пока оставалось автономным. А секс "бунтовщиков" тоже  ни  в  коей  мере  не
является автономным, ибо осуществляется всегда в противостояние кому-то  или
чему-то: социальным институтам, тенденциям цивилизации и т.п.
   Как и в других случаях, от недостаточного и  потому  дурно  используемого
знания есть лишь одна защита - знание более полное.  Но  сегодня  ждать  его
неоткуда: те отрасли науки, из которых оно могло бы  прийти,  развиты  очень
слабо. Ни разросшаяся до звезд  психофармакология,  ни  биология  секса,  ни
какая-нибудь другая отрасль науки,  "приписанная"  к  определенным  телесным
феноменам,  ничего  не  подскажут  касательно  великих   решений,   подобных
перестройке нормативных систем культуры. Для биотехника тело - мозаика. Если
проблему падения ценности сексуальных контактов нужно будет решать химику, -
он прежде всего придумает, если сможет, какой-нибудь  препарат,  усиливающий
наслаждение от полового акта; когда после этого секс  начнет  практиковаться
шире, опять станет легче и  доступнее  и  вновь  обесценится  -  разработают
какую-нибудь очередную пастилку или сконструируют усилитель оргазма  в  виде
шлема с электродами, который каждый  из  партнеров  должен  будет  надевать,
приступая к акту... Из всех возможных путей  такая  эскалация  -  наихудший.
Знание, которое  здесь  необходимо,  -  это  знание  о  системе  оптимизации
внутрикультурных   ценностей.   Его   только    предстоит    "выковать"    в
антропологических исследованиях. Пока же его  нет,  и  когда  оно  появится,