предмету; вот почему еще Платон сравнил ее с  любовью  волка  к  овцам.  Это
бывает именно тогда, когда страстно влюбленный, несмотря на все свои  усилия
и мольбы, ни за что  не  может  добиться  благосклонности:  "Я  люблю  ее  и
ненавижу ее" (Шекспир. Цимбелин], III, 5).
   Возжигающаяся тогда ненависть  к  любимой  женщине  заходит  порою  столь
далеко, что влюбленный убивает ее, а затем  и  себя.  По  нескольку  случаев
такого  рода  обыкновенно  происходит  каждый  год:  прочтите   в   газетах.
Совершенно  верны  поэтому  следующие  стихи  Гете  ("Фауст",   перевод   Н.
Холодковского):
   Клянусь отвергнутой любовью, бездной ада!
   Ругался б хуже я, да нечем - вот досада.
   Это в самом деле не  гипербола,  когда  влюбленный  называет  жестокостью
холодность возлюбленной и тщеславное удовольствие, которое  она  испытывает,
глядя на его страдания.  Ибо  он  находится  во  власти  такого  побуждения,
которое, будучи родственно инстинкту насекомых, заставляет его, вопреки всем
доводам рассудка, неуклонно стремиться к своей цели и ради нее  пренебрегать
всем другим: иначе он делать не может. На свете был  не  один  Петрарка:  их
было много - людей, которые неудовлетворенную тоску своей любви должны  были
в течение всей своей жизни влачить на себе как вериги, как оковы на ногах  и
в одиночестве лесов изливать свои стоны; но только одному Петрарке был в  то
же время присущ и поэтический гений, так что  к  нему  относятся  прекрасные
стихи Гете:
   И пусть человек онемел в своих муках,
   Во мне есть Божий дар сказать, как я страдаю.
   В   действительности   гений   рода    ведет    постоянную    борьбу    с
гениями-хранителями индивидуумов; он - их гонитель и враг, он  всегда  готов
беспощадно разбить личное счастье, для того чтобы достигнуть своих целей,  и
даже благо целых народов иногда приносилось в жертву  его  капризам:  пример
этого дает нам Шекспир в "Генрихе VI" (часть 3, действие 3, явления 2 и  3).
Все это объясняется тем, что род, в котором  лежат  корни  нашего  существа,
имеет на нас более близкое  и  раннее  право,  чем  индивидуум;  вот  почему
интересы рода преобладают в нашей жизни. Это чувствовали древние,  и  потому
они олицетворяли гений рода в Купидоне: несмотря на свой детский облик,  это
был  неприязненный,  жестокий  и  оттого  обесславленный   бог,   капризный,
деспотический демон, но в то же время владыка богов и людей:
   "Ты, Амур, тиран богов и людей".
   Смертоубийственный лук, слепота и крылья - вот  его  атрибуты.  Последние
указывают на его непостоянство: оно  обыкновенно  возникает  лишь  вместе  с
разочарованием, которое является в результате удовлетворения.
   Так как страсть зиждется на иллюзии, которая то, что имеет цену для рода,
представляет как нечто ценное для индивидуума,  то  по  удовлетворении  цели
рода эти чары должны исчезнуть.  Дух  рода,  овладевший  было  индивидуумом,
теперь снова отпускает его  на  волю.  И  отпущенный  им,  индивидуум  снова
впадает в свою первоначальную ограниченность  и  скудость;  и  с  изумлением
видит он, что после столь высоких, героических и беспредельных исканий он не
получил  другого  наслаждения,  кроме  того,  которое  связано   с   обычным
удовлетворением полового инстинкта; против ожидания  он  не  чувствует  себя
счастливее, чем прежде. Он замечает, что его обманула воля рода. Вот почему,
осчастливленный, Тезей обыкновенно покидает свою Ариадну.  Если  бы  страсть
Петрарки обрела себе удовлетворение, то  с  этого  момента  смолкли  бы  его
песни, как замолкает птица, когда она положит свои яйца.
   Замечу  кстати,  что  хотя  моя  метафизика  любви  должна  особенно   не
понравиться именно тому, кто опутан сетями этой страсти, тем не менее,  если
доводы рассудка вообще могут иметь какую-нибудь силу  в  борьбе  с  нею,  то
раскрытая мною истина должна больше всего другого способствовать победе  над
страстью. Но, конечно, всегда останется в силе  изречение  древнего  комика:
"бессилен разум над тем, что само по себе лишено всякой разумности и меры".
   Браки по любви заключаются в интересах рода, а не  индивидуумов.  Правда,
влюбленные  мнят,  что  они  идут   навстречу   собственному   счастью:   но
действительная цель их любви чужда им самим, потому что  она  заключается  в
рождении индивидуума, который может произойти  только  от  них.  Соединенные
этой целью, они вынуждены впоследствии уживаться друг с другом как знают; но
очень нередко чета, соединенная этой иллюзией инстинкта, которая  составляет
сущность страстной любви,  во  всех  других  отношениях  представляет  нечто
весьма  разнородное.  Это  обнаруживается  тогда,  когда  иллюзия   в   силу
необходимости исчезает.
   Вот почему браки  по  любви  и  бывают  обыкновенно  несчастливы:  в  них
настоящее поколение приносится в жертву для блага поколений  грядущих.  "Кто
женится по любви, тот будет жить в печали", - говорит  испанская  пословица.
Обратное  дело  обстоит  с  браками  по  расчету,  которые  большею   частью
заключаются по выбору родителей. Соображения, господствующие  здесь,  какого
бы рода они ни были, по меньшей мере реальны, и сами по себе  они  не  могут
исчезнуть. В них  забота  направлена  на  благо  текущего  поколения,  хотя,
правда, и в ущерб поколению грядущему, причем это благо  текущего  поколения
остается все-таки проблематично. Мужчина, который при - женитьбе руководится
деньгами, а не своею склонностью, живет больше в индивидууме, чем в роде,  а
это   прямо   противоречит   истинной   сущности   мира,   является   чем-то
противоестественным  и  возбуждает  известное  презрение.  Девушка,  которая
вопреки совету своих родителей отвергает предложение  богатого  и  нестарого
человека, для того чтобы,  отбросив  всякие  условные  соображения,  сделать