утешают его приобретенные такою ценою блага индивидуумов. Как  примеры  этой
категории, можно назвать две очень  известные  маленькие  пьесы:  "16-летняя
королева" и "Брак по расчету". В большинстве трагедий с  любовной  интригой,
когда цели рода не осуществляются, влюбленные, которые служили его  орудием,
тоже погибают, например, в "Ромео и Джульетте", "Танкреде", "Дон Карлосе", в
"Валленштейне", "Мессинской невесте" и т.д.
   Когда мужчина влюблен, то это часто  порождает  комические,  а  иногда  и
трагические эпизоды, и то, и другое потому, что, одержимый  духом  рода,  он
всецело подпадает его власти и не принадлежит больше самому себе: вот отчего
его поступки и не соответствуют  тогда  существу  индивидуальному.  Если  на
высших ступенях влюбленности его мысли получают  возвышенную  и  поэтическую
окраску,  если  они  принимают  даже   трансцендентное   и   сверхфизическое
направление, в силу которого он, по-видимому, совершенно теряет из виду свою
настоящую, очень физическую цель, то это объясняется тем, что он  вдохновлен
теперь гением рода, дела которого  бесконечно  важнее,  чем  все  касающееся
только  индивидуумов,  вдохновлен  для  того,  чтобы   во   исполнение   его
специального поручения  заложить  основание  всей  жизни  для  неопределенно
долгого ряда грядущих поколений, отличающихся именно данными,  индивидуально
и строго  определенными,  свойствами,  которые  они,  эти  поколения,  могут
получить только от него, как отца, и от его возлюбленной, как матери, причем
самые эти поколения, как таковые, иначе, т.е. помимо него, никогда не  могли
бы достигнуть бытия, между тем как объективация воли  к  жизни  этого  бытия
решительно требует. Именно смутное  сознание  того,  что  здесь  совершается
событие такой трансцендентной важности,  -  вот  что  поднимает  влюбленного
столь высоко над всем земным, даже  над  самим  собою,  и  дает  его  весьма
физическим желаниям такую  сверхфизическую  оболочку,  что  любовь  является
поэтическим эпизодом даже в жизни самого прозаического человека (в последнем
случае  дело  принимает  иногда  комический  вид).   Это   поручение   воли,
объективирующейся в роде, представляется сознанию  влюбленного  под  личиной
антиципации бесконечного блаженства, которое  он  будто  бы  может  найти  в
соединении именно  с  этой,  индивидуальной  женщиной.  На  высших  ступенях
влюбленности эта химера облекается в такое сияние, что в тех случаях,  когда
она не может осуществиться, жизнь теряет  для  человека  всякую  прелесть  и
обращается в нечто столь безрадостное, пустое и противное, что отвращение  к
ней  перевешивает  даже  страх  смерти,  и  люди  в  этом  положении   часто
добровольно обрывают свою жизнь. Воля такого человека попадает  в  водоворот
воли  рода;  иначе   говоря,   последняя   настолько   берет   перевес   над
индивидуальной волей, что если та не может  действенно  проявиться  в  своем
первом  качестве,  как  воля  рода,  то   она   презрительно   отвергает   и
действенность в качестве  последнем,  как  воли  индивидуальной.  Индивидуум
является здесь слишком слабым сосудом для того, чтобы он мог вместить в себе
беспредельную  тоску  воли  рода,  тоску,   которая   сосредоточивается   на
каком-нибудь определенном объекте. Вот почему в этих случаях исходом  бывает
самоубийство, иногда двойное самоубийство  влюбленных;  помешать  ему  может
только природа, когда она для спасения жизни насылает безумие, которое своим
покровом облекает для человека сознание этого безнадежного  положения.  Года
не  проходит,  чтобы  несколько  подобных  случаев  не   подтверждали   всей
реальности того, о чем я говорю.
   Но не только неудовлетворенная любовь имеет порою трагический исход: нет,
и удовлетворенная тоже чаще  ведет  к  несчастью,  чем  к  счастью.  Ибо  ее
притязания  нередко  так  сильно   сталкиваются   с   личным   благополучием
влюбленного, что подрывают последнее, так  как  они  несоединимы  с  прочими
сторонами его существования и разрушают построенный на них план  его  жизни.
Да  и  не  только  с  внешними  обстоятельствами  любовь  часто  вступает  в
противоречие, но  даже  и  с  собственной  индивидуальностью  человека,  ибо
страсть устремляется на такие существа, которые, помимо  половых  отношений,
способны возбуждать у влюбленного одно только презрение,  ненависть  и  даже
прямое отвращение. Но воля рода настолько могущественнее  воли  индивидуума,
что влюбленный  закрывает  глаза  на  все  эти  непривлекательные  для  него
свойства, ничего не видит,  ничего  не  сознает  и  навсегда  соединяется  с
предметом своей страсти; так ослепляет его эта иллюзия, которая, лишь только
воля рода получит себе удовлетворение,  исчезает  и  взамен  себя  оставляет
ненавистную спутницу жизни. Только этим и объясняется,  что  очень  умные  и
даже выдающиеся мужчины часто соединяются с какими-то чудовищами и дьяволами
в образе супруг, и мы тогда удивляемся, как это они могли  сделать  подобный
выбор. Вот почему древние и изображали Амура слепым. Влюбленный  может  даже
ясно видеть и с горечью сознавать невыносимые недостатки  в  темпераменте  и
характере своей невесты, сулящие ему несчастную жизнь, и тем не менее это не
пугает его:
   Не тужу я, не спрошу я,
   В чем твоя вина.
   Знаю только, что люблю я,
   Кто б ты ни была.
   Ибо в сущности влюбленный преследует не свои интересы, а интересы кого-то
третьего, который должен еще только возникнуть, хотя и пленяет его  иллюзия,
будто он старается здесь о своем личном деле. Но именно это стремление не  к
личным интересам, которое характеризует все  великое,  и  придает  страстной
любви оттенок возвышенного  и  делает  ее  достойным  объектом  поэтического
творчества.
   Наконец, половая любовь уживается  даже  с  сильнейшей  ненавистью  к  ее