роведенных в данной области, и в частности на исследовании Луи 
Мерфи, в котором изучалась способность детей к сочувствию, а также на опыте 
моих собственных наблюдений за детьми, здесь же я учту и несколько 
теоретических соображений общего плана (301). Но даже основываясь на столь 
скудных данных, я считаю, что вправе подвергнуть сомнению вывод о 
деструктивности и агрессивности ребенка, вправе критически отнестись к 
принятому в современной науке взгляду на ребенка, в соответствии с которым он 
воспринимается как злобный звереныш, внушить которому понятие о доброте можно 
только дисциплиной и наказанием. Факты, как экспериментальные, так и полученные 
посредством наблюдений, подтверждают, что дети действительно часто проявляют 
враждебность, деструктивность и эгоизм, и эти проявления агрессивности 
действительно примитивны и похожи на те, что свойственны животным. Но эти же 
данные показывают нам, что столь же часто дети обнаруживают великодушие, 
щедрость, способность к сотрудничеству, альтруизм, и эти качества проявляются у 
них в той же примитивной манере, в какой проявляется агрессия. По-видимому, 
главным принципом, определяющим соотношение агрессии и доброты в поведении 
ребенка, служит принцип безопасности: если ребенок чувствует себя незащищенным, 
если у него отсутствует базовое чувство доверия и безопасности, если его 
базовые потребности – потребности в безопасности, в любви, в принадлежности и в 
уважении не получают удовлетворения, то такой ребенок будет вести себя 
эгоистично, деструктивно и агрессивно. И наоборот, ребенок, постоянно ощущающий 
любовь и уважение родителей, скорее всего не будет проявлять деструктивности в 
своем поведении, и мне кажется, что все имеющиеся у нас данные подтверждают мое 
предположение. Таким образом, сам собой напрашивается вывод о том, что детская 
враждебность носит не инстинктивный, а скорее реактивный, инструментальный или 
защитный характер. 
Если мы понаблюдаем за здоровым годовалым ребенком, который окружен вниманием, 
заботой и любовью родителей, то в его поведении мы не обнаружим ничего такого, 
к чему можно было бы применить категории зла, порока или деструктивности, в его 
поведении не будет проявлений садизма, жестокости ради жестокости. Наоборот, 
при длительном и тщательном наблюдении за такими детьми мы откроем в них 
качества, противоположные вышеназванным. Практически все личностные 
характеристики, которые мы обнаруживаем у самоактуализирующихся людей, качества,
 вызывающие одобрение, восхищение и зависть большинства людей, обнаруживаются и 
у этих детей – я не говорю здесь, разумеется, о таких характеристиках, как 
интеллект, опыт, мудрость. Мне кажется, что отчасти именно поэтому маленькие 
дети вызывают у взрослых умиление и восторг, – они безгрешны, в их сердцах еще 
не свили гнездо ненависть, зависть и злоба. 
Что касается той деструктивности, которую мы можем наблюдать в поведении 
нормального ребенка, то, по моему мнению, не стоит связывать ее с неким 
инстинктивным деструктивным началом, таящимся в самой природе человека. То, что 
на первый взгляд кажется нам деструктивностью, при более тщательном анализе 
оказывается чем-то иным. Если ребенок, добравшись до настенных часов, 
безжалостно курочит их, он делает это вовсе не из врожденного стремления к 
разрушению, он просто исследует их, он хочет узнать, что это за штука. Если уж 
вести речь о первичном позыве, то нужно говорить не о потребности в разрушении, 
а о любопытстве, потребности в познании. Очень многие действия ребенка, которые 
повергают родителей в ужас и на первый взгляд кажутся деструктивными, на самом 
деле не содержат в себе ничего ужасного; чаще всего они продиктованы 
любопытством, потребностью в активности, желанием играть и представляют собой 
не что иное, как тренировку растущих возможностей организма; порой во внешне 
деструктивном поведении проявляется творческий потенциал ребенка. Так, например,
 если трехлетний сорванец берет ножницы и разрезает на мелкие кусочки только 
что законченную, перепечатанную набело рукопись отца, это вовсе не означает, 
что ему страстно хочется насолить своему папаше, просто он таким образом 
пытался найти выход своей потребности в творчестве. Поведенческая 
деструктивность маленьких детей никогда не бывает умышленной, сама по себе она 
еще не может быть для них источником удовольствия или удовлетворения. Здесь, 
конечно, возможны исключения, связанные с патологией, например, если ребенок 
болен эпилепсией, если на его поведении сказываются последствия перенесенного 
энцефалита, но даже рассуждая о так называемых патологических нарушениях 
поведения, мы до сих пор не можем исключить возможности их реактивного 
характера, – вполне возможно, что и эти примеры поведения также представляют 
собой особую реакцию организма на возникшую угрозу. 
Особо нужно упомянуть феномен детской ревности. Двухлетний ребенок может 
проявлять агрессию по отношению к своему брату, недавно появившемуся на свет, и 
эта агрессия порой принимает опасные, жестокие формы, поскольку ребенок 
выражает ее с наивной непосредственностью. Эту жестокость можно объяснить тем, 
что двухлетний ребенок не допускает мысли, что его мать в состоянии любить двух 
детей сразу. Его агрессия, направленная на брата, не самоцельна, малыш движим 
не садистскими побуждениями, а желанием сохранить любовь матери. 
Еще один специфический случай – так называемая психопатическая личность. 
Агрессия психопата часто кажется немотивированной, необъяснимой, порой даже 
может сложиться впечатление, что психопат – изначально жестокий, от роду 
агрессивный человек. Здесь, мне кажется, уместно вспомнить принцип любовного 
отождествления, который впервые сформулировала Рут Бенедикт (40), когда 
пыталась объяснить один выявленный ею парадоксальный факт. Суть обнаруженного 
ею феномена состояла в том, что даже безопасные, мирные сообщества время от 
времени вступают в войны. Она предложила этому такое объяснение, психологически 
здоровые, уверенные в себе люди по сути своей не агрессивны, они не 
восп