дихотомий лежат все в том же 
неправомерном противопоставлении низших потребностей потребностям высшим, в 
стремлении разделять потребности на животные и неживотные, антиживотные. Мы 
вынуждены будем пересмотреть и концепцию рациональности-иррациональности, 
произвести ревизию столь привычного противопоставления рационального начала 
началу импульсивному и традиционного понимания рациональной жизни как 
противоположности инстинктивной. 
3. Дифференцированное изучение человеческой мотивации, несомненно, привнесет 
много нового и в этику, и в философию в целом. Пора, наконец, отказаться от 
представления, что благородные позывы души похожи на узду, набрасываемую на 
строптивого коня, – их ценность не в том, что они укрощают наше инстинктивное, 
животное начало, а в том, что они, подобно могучим коням, возносят нас к 
высотам человеческого бытия; если мы примем такой взгляд на вещи, если 
согласимся с тем, что корни высших и низших потребностей питает почва нашей 
биологической природы, что высшие потребности равноправны с животными позывами 
и что последние так же хороши как первые, тогда противопоставление их друг 
другу станет просто бессмысленным. Разве сможем мы тогда по-прежнему считать, 
что истоки высокого и низкого в человеческой природе находятся в разных, 
противоборствующих вселенных? 
Более того, если мы однажды в полной мере осознаем, что эти хорошие, 
благородные человеческие позывы возникают и набирают силу только после 
удовлетворения более сильных по сравнению с ними животных нужд, то сможем 
отвлечься от самоконтроля, подавления, самодисциплины и задумаемся, наконец, о 
значении спонтанности, удовлетворения и естественного, организмического выбора. 
Возможно даже, мы обнаружим, что принципиальной разницы между долгом, 
ответственностью и необходимостью, с одной стороны, и игрой, удовольствием и 
наслаждением, с другой, просто не существует. На высших уровнях мотивационной 
жизни, на уровне Бытия исполнение долга становится удовольствием, труд 
преисполнен любовного отношения, и нет нужды делить время между "делом" и 
"потехой". 
4. Наша концепция культуры и ее взаимоотношений с индивидуумом должна 
измениться в сторону "синергии", согласно терминологии Рут Бенедикт (40, 291, 
312). Культура должна стать инструментом базового удовлетворения (314, 315), а 
не подавления или запрета. Культура не только предназначена для удовлетворения 
человеческих потребностей, она сама есть продуктом этих потребностей. Мы должны 
отказаться от традиционной дихотомии "культура-индивидуум", мы уже не вправе 
настаивать на том, что они противоборствуют друг другу. Настало время обратить 
внимание на возможность их синергического существования и сотрудничества. 
5. Осознание того факта, что лучшие позывы человеческой души скорее 
биологически запрограммированы, чем случайны или условны, имеет поистине 
огромное значение для теории ценностей. В частности, оно поможет нам 
приблизиться к мысли, что нет никакой нужды конструировать ценности при помощи 
логики или пытаться черпать их из различных авторитетных источников. Все, что 
нам нужно, это научиться быть пристальными и наблюдательными, потому что ответ 
на вопрос, мучающий человека на протяжении многих веков (вопросы "как стать 
хорошим?", "как стать счастливым?", в сущности, – лишь вариации одного 
глобального вопроса "как стать плодотворным?"), содержится в самой человеческой 
природе. Организм сам говорит нам о том, что ему нужно, а, значит, и о том, что 
он ценит, – получив возможность вольно следовать своим идеалам, он крепнет, 
растет и процветает, а лишившись такой возможности – заболевает 
6. Как показывают исследования, базовые потребности, несмотря на свою 
инстинктоидную природу, во многом отличаются от инстинктов, характерных для 
низших животных. Пожалуй, самым важным в данной области стало открытие того 
факта, что голос наших инстинктоидных потребностей очень слаб, его легко может 
заглушить голос культуры, и этот факт явился неожиданным для нас, ибо он 
вступает в противоречие с традиционным представлением об инстинктах, в 
соответствии с которым они представлялись нам в виде мощных, злых и 
неуправляемых сил. Осознание своих импульсов, понимание своих истинных, 
внутренних потребностей и желаний – очень трудная психологическая задача. Здесь 
следует иметь в виду, что чем более высока потребность, тем она слабее, тем с 
большей легкостью она поддается модификациям и подавлению. Наконец, наши 
инстинктоидные потребности ни в коем случае не дурны, – они, по меньшей мере, 
нейтральны, если не хороши. Сколь бы парадоксально это ни звучало, я готов 
заявить – для того, чтобы наши инстинкты, вернее то, что осталось от них, не 
были окончательно задавлены средой, нужно защищать их от культуры, образования, 
научения. 
7. Наше представление о целях и задачах психотерапии (равно как и о целях 
образования, воспитания и прочих мероприятий, направленных на формирование 
характера человека) претерпевает значительные изменения. Пока еще очень часто 
психотерапию путают с процессом обучения индивидуума неким способам контроля за 
своими импульсами, с освоением навыков и приемов их подавления. Ключевыми 
понятиями такого воспитательного режима выступают понятия дисциплины, 
управления, подавления. 
Но если мы примем новый взгляд на психотерапию, если поймем, что она нацелена 
на снятие внутренних запретов и внутренних барьеров индивидуума, то главными 
для нас станут такие понятия как спонтанность, естественность, высвобождение, 
самоприятие, удовлетворение, свобода выбора. Согласившись с тем, что импульсы, 
идущие из глубин человеческой природы – хорошие, полезные, что они заслуживают 
восхищения и поощрения, мы не станем ограничивать их рамками условностей, не 
станем налагать запреты на их выражение, а наоборот, будем с