ремиться к тому, 
чтобы' найти способ выразить их как можно более ярко и свободно. 
8. Если мы примем все вышеизложенное, если согласимся с тем, что наши инстинкты 
слабы, что высшие потребности имеют инстинктоидную природу, что культура – 
гораздо более мощная сила, чем наши базовые потребности, что эти потребности 
хороши и полезны, то для нас станет очевидно, что задача совершенствования 
природы человека может быть осуществлена только с помощью тех социальных мер, 
которые укрепляют и поощряют инстинктоидные тенденции человека. И в самом деле, 
разве можно считать "хорошей" культуру, которая отказывает человеку в 
возможности выражать и осуществлять его внутренние, биологические тенденции? 
9. Тот факт, что человек может достичь высших уровней мотивации независимо от 
того, удовлетворены ли его низшие потребности (и даже независимо от 
удовлетворения высших потребностей), дает ключ к лучшему пониманию старой 
теософской дилеммы, вот уже несколько столетий служащей предметом жарких споров.
 Любой уважающий себя теолог обязательно обращался к проблеме взаимоотношения 
плоти и духа, ангела и дьявола, то есть высокого и низкого в человеке, но 
никому из них так и не удалось примирить противоречия, таившиеся в этой 
проблеме. Теперь, опираясь на тезис о функциональной автономии высших 
потребностей, мы можем предложить свой ответ на этот вопрос. Высокое возникает 
и проявляется только на базе низкого, но возникнув и утвердившись в сознании 
человека, оно может стать относительно независимым от его низкшей природы (5). 
10. Теперь мы можем попытаться расширить дарвиновскую теорию выживания понятием 
"ценности роста". Человек стремится не только к выживанию, но и к развитию, к 
личностному росту, к воплощению своих возможностей в действительность, к 
счастью, душевному покою, высшим переживаниям, к трансцендированию, выходу за 
пределы личности (317), к более глубокому и полному познанию реальности. Нищета,
 войны, насилие, деспотизм дурны не только потому, что ослабляют жизнестойкость 
человека, угрожают его выживанию, но и потому, что снижают качество самой жизни,
 ослабляют личность и сознание человека, делают его недочеловеченным.


Глава 8
ПСИХОПАТОГЕНЕЗ И ТЕОРИЯ УГРОЗЫ
Представленная выше концепция мотивации дает нам возможность посмотреть на 
проблему психопатогенеза с иной точки зрения, иначе подойти к исследованию 
природы фрустрации, конфликта и угрозы. 
Практически любая теория, пытающаяся выявить источники психопатологии и 
сформулировать законы ее существования, обращается к двум основным понятиям – к 
понятиям фрустрации и конфликта. Не отступим от этого правила и мы. Давно 
замечено, что фрустрация одних потребностей приводит к психопатологии, а 
фрустрация других не вызывает такого эффекта, одни конфликты имеют патогенное 
значение, тогда как на другие организм не реагирует болезненными проявлениями. 
Похоже, что теория базовых потребностей поможет нам найти объяснение этому 
феномену. 
ДЕПРИВАЦИЯ, ФРУСТРАЦИЯ И УГРОЗА
Затеяв рассуждения о фрустрации, трудно удержаться от соблазна сегментаризма. 
Что я имею в виду? Стало дурным правилом говорить о фрустрации желудка или о 
фрустрации отдельно взятой потребности, между тем как уже давно не секрет, что 
фрустрация – это всегда фрустрация всего организма, а не какой-то отдельно 
взятой его части. 
Если мы будем помнить об этом соблазне, если нам удастся избежать его, то мы 
сможем обнаружить один чрезвычайно важный феномен, мы увидим, что депривация и 
угроза – совсем не одно и то же. Понятие "фрустрация" принято определять как 
невозможность удовлетворения желания, как барьер, возникающий на пути 
удовлетворения желания. Но такое определение игнорирует принципиальные различия 
между депривацией, несущественной для организма (легко замещаемой и не 
вызывающей серьезных последствий), с одной стороны, и депривацией, которую 
можно определить как угрозу личности, то есть такой депривацией, которая 
угрожает жизненным целям индивидуума, его защитным системам, самооценке, 
которая препятствует его самоактуализации – словом, делает невозможным 
удовлетворение базовых потребностей. Я убежден, что только вторая разновидность 
депривации, угрожающая депривация служит пусковым механизмом для процесса (как 
правило, крайне нежелательного для организма), который принято обозначать 
термином "фрустрация". 
Значение объекта-цели для индивидуума двойственно: это может быть значение 
истинное, или внутреннее, а может быть вторичное, символическое. Представим 
себе двух детей, которые захотели мороженого, но не получили его. Первый 
ребенок, услышав отказ матери купить мороженое, почувствовал, что лишился 
удовольствия съесть мороженое, тогда как второй воспринял отказ не только как 
невозможность сенсорного удовольствия, но и как невозможность удовлетворить 
свою потребность быть любимым. Сахарная трубочка для второго ребенка стала 
воплощением или символом материнской любви, она приобрела психологическую 
ценность. Здоровый индивидуум, для которого мороженое – это просто мороженое, 
скорее всего не будет слишком угнетен, если не получит мороженого, и депривацию 
такого рода вряд ли можно назвать фрустрирующей депривацией, потому что в ней 
нет личностной угрозы. Невозможность обретения объекта-цели вызовет 
неблагоприятные, болезненные – фрустрирующие – последствия только в тех случаях,
 когда цель-объект становится символом любви, престижа, уважения или другой 
базовой потребности. 
Двойственность объекта-цели порой очень наглядно проявляется в поведении 
животных. Как показали наблюдения за обезьянами, в ситуации установления 
доминантно-субординационной иерархии пища для них становится не только 
источником утоления голода, обладание ею в то же самое время символизирует 
доминантное положение одной особи по отношению к другой. Если обезьяна, 
занимающая подчиненное положение, попытается завладеть пищей, она немедленно 
подвергнется нападению со стороны доминантной особи. Однако если ей удастся 
убедить "нача